Л-ский язык
Б. рассказывал о своих путешествиях, где исследовал ("в поле") какие-то редкие языки крайне малочисленных народностей. Вечер густел, и смысл испанских фраз для меня все чаще и чаще сводился к музыкальности их звучания, но, к счастью, я уловила, что ассистентка Б., свободно говорящая не только по-английски и по-испански, но и по-русски – как раз носитель одного из тех странных, малоизвестных языков, и с ней можно встретиться завтра утром в гостинице, где они с Б. остановились.
Не помню, почему Б. не было на той утренней встрече. Что-то пошло не по плану, я и ассистентка остались вдвоем, и времени на разговор оказалось намного меньше, чем мы рассчитывали. Ассистентка Б. говорила очень быстро и почти не успевала отвечать на мои вопросы. Здесь, ниже, всё, что она успела рассказать.
Её язык, л-ский, не содержит ни одного прилагательного. Для названия цветов к существительному добавляется приставка (обозначающая тон) и суффикс (указывающий на температуру тона). Эти приставки и суффиксы обязательно прибавляются к существительным, если надо показать, что речь идет о конкретных предметах; слово «стул», например, без цветовых морфем будет означать некую общую идею стула, стул вообще.
Идеальная чашка - традэго.
Одна из степеней холодности - р, тепла - к. Оранжевость - киз.
Тепло-оранжевую конкретную чашку мы назовем кизтрадэгок, холодно-оранжевую - кизтрадэгор.
Рьёнтрадэгор - холодно-зеленая чашка; приставка рьён, как вы понимаете, обозначает зеленость.
Колористические морфемы прибавляются и к абстрактным понятиям, чтобы задать тональность, настроение. Можно сказать, к примеру, «холодно-изумрудная свобода», «тепло-охристая страсть».
Кстати, обойтись только приставкой или только суффиксом нельзя, это очень грубая стилистическая ошибка – указать на тон без определения его тепло-холодности (или наоборот).
Так же не удастся поговорить о цвете вообще, так как никаких отдельных слов для обозначения цвета нет. В разговорах о живописи, например, используют существительные, такие как штрих, мазок, линия, пятно и т.п. с добавлением все тех же цветовых частиц.
Для обозначения вкусов в л-ском тоже обходятся существительными; условно говоря, можно сказать только «солёность», но никак не «солёный»; то же и к определениям скорости, силы и прочего – всюду выручает огромное количество почти синонимов, обозначающих тонкие градации одного и того же, и любому такому слову тоже можно – не обязательно, но можно - добавить цветности какими-нибудь суффиксом и приставкой, что народ с удовольствием и делает. Очень часто можно услышать, например, о «салатово-теплой сладости пирожного», «ультрамариново-ледяной скорости бега», «терракотово-горячей силе удара» и проч.
Правда, среди местных художников считается дурным тоном присоединять колористические морфемы там, где этого не требует грамматика (а требует она, напоминаю, только с конкретных предметов).
Но вот в названиях-то этих предметов и есть главная сложность, если вы вдруг решили научиться говорить на л-ском (и понимать л-ский!). Дело в том, что у предметов здесь нет постоянных цветовых характеристик.
Что я имею в виду?
Вот если мы какую-нибудь чашку решили назвать белой, то она продолжит называться белой и днем, и ночью, при любом освещении, в любом окружении, в какую угодно погоду. Но в л-ском к этой чашке будут добавляться разные морфемы в зависимости от впечатления о ее цвете в данный момент. Чашка в сумерках? Хорошо! Серо-холодная чашка. Днем на красной скатерти? Желто-розово-холодная чашка. При свете лампы на деревянном столе? Оранжево-лимонно-теплая чашка. И так до бесконечности.
Что удивительно (нет, скорее, не удивительно), к определенному возрасту, годам к семи-восьми, у носителей л-ского формируется как будто бы единое чувство цвета, и, несмотря на неизбежные различия в названиях конкретных предметов, они прекрасно друг друга понимают. Но вот еще что не укладывается у меня в голове: ведь может появиться необходимость попросить кого-то принести что-то из соседней комнаты, когда не видно, какого именно цвета сейчас этот предмет. Когда я попросила ассистентку Б. объяснить, как такое вообще возможно, она даже не сразу поняла, о чем я спрашиваю. «Ведь я же уже бывала в той комнате, видела ту вещь, о которой прошу, - сказала ассистентка тоном, которым сообщают прописные истины, подозревая, что собеседник просто издевается, - и я вижу, какое сейчас освещение вокруг меня – так что еще нужно, чтобы понять, какое освещение там, в той комнате, и как преобразится предмет? Суффикс и приставка подбираются сами собой».
…Уже через полчаса ассистентка вынуждена была выпроводить меня; я, кажется, страшно волновалась, когда шла от гостиницы пешком к центру, чтобы уехать домой. Солнце уже припекало.
Свидетельство о публикации №225030101856