Рок-н-ролльщик

"И затем, забавы ради, ещё окончательно не проснувшись, я, один мессия в мире других, достал свой лётный журнал и начал писать о своем друге... ".

Ричард Бах. "Иллюзии или Приключения вынужденного Мессии"



1.

- Кирилыч, я тебя обожаю, - категорично заявляю я Валерию.

Добрый Валерий Юрьич Кирилов, только что поведавший очередную чернушную, непристойную, но чертовски искромётную байку, совершенно не против моего обожания. В некоторых специальных случаях, оговорённых негласным кодексом и уставом нашего Клуба, помимо обожания возможно ещё и почитание, а иногда даже беззастенчивое и оголтелое обожествление Дорогого Товарища Первого. «Надеюсь, «кириловец»? - Всегда!».

- Да, я - такой! - гордо соглашается Валерий. - Меня ведь и Майк шибко любил за всякое разное, правда, особо философствовать при семье своей не позволял. Наталья, жена его, меня сперва как-то не очень восприняла, а потом тоже полюбила сильно. И маман евонная так же...

Кирилыча невозможно не любить. Это первое и основное правило нашего Клуба.

- А чего Майк философствовать тебе не давал-то? - уточняю я на всякий случай.

- Ну, я гадости мог говорить всякие панковские и ленконцертовские, - немного смущается Кирилыч.

Трепетный и интеллигентный Майк не без оснований модерировал лексические изыски Валеры в кругу своей семьи. Юрьич сызмальства умел жечь глаголом, а при случае и ядерным напалмом, делая это непринуждённо и с аристократическим размахом. Впрочем, чёрный и сортирный юмор в духе бравого солдата Швейка - неизбежный спутник любого сурового коллектива, будь то рок-группа в длительном гастрольном туре или бригада рабочих на тяжёлом производстве. Меня подобный стиль общения вполне способен хорошенько задолбать, но в отдельных случаях и при тщательно выверенной дозировке мата он является залогом успешного выживания в неблагоприятной среде. Взять ту же ненормативную лексику, которую мы так нежно любим. Давно известно, что сквернословящий дилетант (особенно начальствующий) обычно являет собой жалкое и омерзительное зрелище, недостойное человека. Наш же батька Кирилыч, как это и подобает бывалому рок-н-ролльщику - настоящий виртуоз художественного говорения матом, причём в его речи любые подцензурные обороты удачно растворяются, являясь гармоничной составляющей безупречно выстроенной фразы. Я как-то заметил, что подобная особенность встречается лишь у очень хорошо воспитанных, образованных и утончённых людей, да и то крайне редко. Впрочем, иногда я слишком хорошо понимаю уважаемого Михаила Васильевича Науменко. Валерий Юрьич отжигал в 80-х и неслабо может отжечь сейчас, учитывая, что с тех давних пор грани его выдающегося Тёмного Лингвистического Дара были изрядно отшлифованы тюремным стажем и колоссальным жизненным опытом.

- Кирилыч, - мягко пеняю я после прослушивания какой-то жуткой зоновской байки, до которых отмотавший срок Валерий не особо охоч, но под настроение и «нольсемьдесятпятую» сладенькой вполне способен выдать не при дамах, - что-то тебя сегодня на физиологию потянуло и натурализм.

- А я всегда интересовался глубоким внутренним миром человека, - смеётся бывалый арестант Кирилов.

- Ну, я как бы тоже интересовался, но всё же - не до такой, блин, степени-то...

- Ханжество и узость мышления не должно останавливать добросовестного исследователя! - вещает Кирилыч, притворно игнорируя мою укоризну, впрочем, тоже притворную.

Кстати, хитроумный Кирилов из прирождённой зловредности и феодального самодурства вполне способен мгновенно перевести все стрелки на ничего не подозревающего собеседника. И хрен ты тогда чего докажешь, зная недюжинные способности Валеры грамотно гнуть рамсы и обосновывать по понятиям...

- Вообще я заметил, - вкрадчиво заявляет Валерий, - ты всё время странные разговоры заводишь... про всякие, хм... гадости...

Я, естественно, возмущаюсь таким изощрённым коварством:

- Кирилыч, это ты первый их специально заводишь, не звизди! Я - человек, воспитанный в традициях Серебряного века.

- Ээээ, серебряный ты наш! - настойчиво гнёт свою линию Валерий. - Разговоров про эти гадости я спецом не завожу - стесняюсь. Мне по возрасту это не интересно, а вот тебе - в самый раз! Возьму и всё твоей сестре расскажу про тебя. Вот, мол, я к нему с разговорами о вечном, а он мне про какое-то говно. Кому из нас поверят?

- Да ты сам первый про говно начал, стеснительный ты наш! - не соглашаюсь я. - Ты лучше про диван на гастролечке байку расскажи. Небось, сам же и прожёг его тогда, охальник?

Однажды на гастролях «зоопарковцы», по традиции доводившие люкс Товарища Руководителя до состояния обычного номера колхозной гостиницы «Колос», несколько увлеклись этим процессом и умудрились насквозь прожечь обивку дорогущего гостиничного дивана.

- Диван! - смеётся Кирилыч. - Эко ты вспомнил! Да разобрали тот диван и по частям из номера вынесли, делов-то. Потом, конечно, честно сказали администрации, что его там вообще отродясь не было. А от дивана же следы на полу остались. Мы в отказ: не было и всё! Прокатило...

- И Майк тоже диван выносил? - поражаюсь я, но Юрьич уходит от прямого ответа.

- Части выкидывали на улице, а ворс продали цыганам и пропили вместе с ними. Это «Зоопарк», мой друг, рок-н-ролл в чистом и незамутнённом виде...

- Ну вы в натуре, блин, даёте, трам-тарарам!

- Там одна молодка во мне дырку глазищами просверлила, - мечтательно вздыхает погрузившийся в воспоминания Кирилыч. - Жива ли та девочка? Бог весть...

- Немудрено, что просверлила. Ты у нас чертовски обаятельный.

- Да, цыганки меня почему-то сразу особо отметили, - говорит Валерий. - Но не доставали, как это обычно у них бывает, а так почтительно ко мне... Что довольно странно, я ведь самый несолидный из всей группы тогда был.

- Так барон же, ты что... Они это дело сердцем чуют, бриллиантовый мой!

- Майк тоже так подумал, - охотно соглашается Кирилыч...

2.

Изнанка гастролей - тема чернушная, развесёлая, циничная и довольно-таки нетрепетная, потому она столь популярна в нашем тесном кругу. Любой заслуженный деятель культуры вроде Кирилыча или даже меня, грешного, неплохо осведомлён о том, чем доподлинно может пахнуть закулисье. Валера частенько рассказывает дико смешные и абсурдные истории из своей богатой концертной практики в составе «Зоопарка» и не только.

- Помню, как Майк морщился в момент открытия двери в туалет, - смеётся Кирилыч, вспоминая ночёвку в гостеприимном колхозном сарае, по случаю Подольского рок-фестиваля получившем категорию пятизвёздочного отеля. - Мы рядком лежали на диване и спали безмятежно - один лишь Майк спал и морщился в момент скрипа. Куликов просёк это дело, всех растолкал, и мы долго любовались брезгливыми гримасами Генерального...

- Чего это он так? - спрашиваю я.

- А там по соседству с нами унитаз стоял, закрытый загородками из фанеры, которые даже не до потолка доходили, - поясняет гостиничную диспозицию Валера. - Представь себе дальняк без крыши, который поместили прямо посреди большой комнаты без вентиляции. Было дико смешно наблюдать, как кто-нибудь пытался туда войти. Вот и прикинь, как всё это пахло...

«О моя молодость! О моя свежесть!». Эдакой гастрольной фантасмагории мне со своей стороны противопоставить решительно нечего. Ведь круче кириловских баек могут быть только другие кириловские байки, которых ты ещё не прочёл в онлайне, а уж круче них могут быть лишь те кириловские байки, которые тебе посчастливится услышать наяву. Таково второе правило нашего Клуба.

3.

...Мы слишком хорошо знаем, что всё есть Иллюзия, что Мир есть Текст, что мысль изречённая есть ложь, но расстояние в тысячу вёрст онлайна не вполне эквивалентно расстоянию между сближающимися гранёными стаканами, в которых плещется янтарный коньяк. Именно этот звенящий и обжигающий гортань застольный миг в кают-компании старого пирата Кирилова делает что-то странное с нашими душами и со словами, которыми мы беспечно играем, как в биллиард, выстраивая «сотню воздушных замков» (с неизбежным фанерным дальняком) и один небольшой контактный зоопарк для личного пользования. Мы беспечно откладываем миг окончательной разлуки на потом, боясь сглазить, а ещё твёрдо и наивно веруя, что следующая встреча «неизбежна для тех, кто является друзьями». На какое-то мгновение мы легкомысленно забываем, что вальяжно (а это так только кажется, что вальяжно) возлежащий на кровати Кирилыч подобно библейскому Иакову ежечасно сражается с могучим бойцом, пожелавшим остаться неназванным. Я хреновый теолог, но, насколько мне помнится, - одно из Имён Этой Сущности звучит как «Предопределённость»...

- Ты будешь скучать по мне, когда я умру? - спрашивает Валерий.

- Конечно, - внутренне содрогаясь отвечаю я, хорошо понимая, что доля горькой правды в этой дежурной шуточке чрезмерна и слишком невыносима. - Ты же наш батька Кирилыч, нежно любимый к тому же...

«И где бы ты ни был, твоя любовь была с тобой всегда», - спел когда-то Майк Науменко. Именно Любовь ведёт нас, паломников со всех концов страны, на Волковское, вот только места последнего упокоения всегда немы, безгласны и уже окончательны, словно жирная точка, закрывающая последнее предложение. Тогда в поисках живого Майка мы уходим из кладбищенской тиши и отправляемся к тебе на 9-ю Советскую. Знаешь, Юрьич, в «Иллюзиях», культовой книге, которую Майк перевёл для своих друзей и ради собственного удовольствия, момент расставания Дональда и Ричарда и финальный эпизод их встречи на Поле Между Мирами выглядит удивительно пророчески и странно. Мир есть Текст, мой добрый друг, и сейчас, когда я снова вчитываюсь в «Иллюзии» Ричарда Баха, щедро подаренные нам Майком, я отчётливо вижу там вас двоих.

«…- Так вот как ты это теперь делаешь! - сказал он, и в его глазах я прочитал гордость за своего тупого ученика, который наконец-то превратился в преуспевающего ментального механика…».

- Так вот как ты теперь это делаешь, - мог бы изумлённо повторить Майк, увидев тебя гордо возлежащим с ноутбуком, телефоном, пультом для телевизора и прочими прогрессивными атрибутами из области научной фантастики золотых 80-х. Тогда ваш вековечный спор о том, кто же «самый ленивый человек на свете» был бы окончательно и бесповоротно закрыт в твою пользу. Ученик во многом превзошёл Учителя, да и сам обзавёлся последователями. Ведь наш добрый Кирилыч, вынужденный мессия в мире других мессий, никогда не страдал пресловутой «боязнью толп», подобно Ричарду из «Иллюзий», поэтому в его кают-компании с волшебным ковром и кинжалами не протолкнуться от посетителей. Валерий очень любит гостей. И мы снова и снова приходим к нему в поисках живого Майка, как год или два назад. Нами движет Любовь, поэтому всякий раз, слушая невероятные кириловские байки о минувших днях, мы откладываем неизбежный момент окончательного расставания на потом…

«Что мы говорим Богу смерти? - Не сегодня!».

4.

А однажды (вообще все хорошие истории про Кирилыча должны обязательно начинаться со слова «однажды») Валерий вдруг спросил меня:

- Вот скажи мне, как ты думаешь - я звезда? Только честно.

- Знаешь, Юрьич, - честно ответил я тогда, - насчёт звезды я ничего сказать тебе не могу. Но ты, при всех твоих раздолбайствах и самодурствах - настоящий мужчина. Достойный человек с самой большой буквы. Как говаривали в старинные времена - подобное знакомство для меня большая честь. А быть таким, согласись, в сто раз круче любой звёздности, истинной или мнимой.

- Мужчина должен быть самодуром и раздолбаем, - посмеивается вредный Кирилыч, однако я чувствую, что этим моим признанием он всё же доволен.

- Ну, батька, - развожу я руками, - тут ведь только ты сам и решаешь, что в твой персональный джентльменский набор входит, а я вот так тебе на вопрос отвечу…

- Да, раздолбай я жуткий, конечно, - вздыхает Кирилыч, переходя в режим трепетности. - Но зато... Зато я в гостях у Майка, в кругу семьи, стихи мог некоторые почитать! А больше из близких никто и не мог, ну, кроме БГ, конечно...

- Какие же ты стихи читал, Юрьич?

- А стихи я читал слезливые и не комильфо, предназначенные исключительно для совращения пейзанок, - смеётся Юрьич, - но другие-то и таких не знали! Майк, помнится, оценил, когда я по пьяни, с надрывом начинал есенинское «Письмо матери» или там ещё чего в подобном духе... Ты жива ещё, моя старушка? Жив и я. Привет тебе, привет! Пусть струится над твоей избушкой тот вечерний несказанный свет... Эх, да... подзабыл сейчас! Но девчонки затихали - я прямо как удав Каа в такие моменты был! Сейчас я уже не тот...

- Тот, - говорю, - Кирилыч. Очень даже тот. И мы тебя охренеть как любим!

31. I – 07. II 2025. Курск