Хорошая картина

          Когда бабушка возвратилась с базара, Женька сказал, что за время её отсутствия полил огуречную грядку, подмёл двор и, как было велено, накормил кур.

          – Молодец, – похвалила она внука, – вижу, самовар вскипятил, – и похвалила ещё раз.

          Чай пили с хлебом, купленным в городе. Рассуждая о торговле, бабушка сетовала, что редиску продают многие, и чтобы продать свою, пришлось даже сбавить цену.

          Женька слушал внимательно, а, когда она замолчала, спросил:
– Можно я сегодня в «Спартак», схожу, там новую картину показывают.

          – Там то и дело новые картины показывают, – отодвинув пустую кружку,
 ответила бабушка, – как называется?

          – «Мамлюк». Хорошая такая картина.

          – Ты почём знаешь, что хорошая?

          – Мне Генка рассказывал.

          – И про кого она?

          – В ней про двух друзей, которые жили в старые времена. Когда они были маленькими, их украли и продали в разные страны. Там они стали воинами, а когда началась война, встретились в бою. Друг друга они не узнали, стали драться на саблях и один убил другого. Когда он слез с коня, чтобы посмотреть, кого убил, то увидел, что убил друга. Тогда он стал драться с теми, за кого воевал, но их было много, и они его тоже убили.

          – Вот так картина! – всплеснула руками бабушка, – поубивали друг друга и что же в том хорошего!

          Внук молчал.

          – Сколько стоит билет? – спросила бабушка, и сама же ответила: – целых десять копеек! Это где ж мы столько денег возьмём, чтобы на каждую картину ходить? Ладно, я отдохну маленько, потом будет видно, – и, прежде чем уйти в комнату, распорядилась повесить на заборе сумку и мешок, в которых возила на продажу пучки мокрой редиски.

          – Выверни сумку подкладкой наружу, чтобы просохла, – наказывала она, – да, смотри, там деньги, не растеряй! Собери и посчитай, а то мне некогда было, я на автобус торопилась.

          Выйдя на крыльцо, Женька достал из хозяйственной сумки россыпь металлических монет и две бумажные купюры. Вывернув подкладкой наружу, повесил рядом с мешком на солнечной стороне забора и, пересчитав деньги, понёс в дом.

          – Хотела отдохнуть – встретила на кухне бабушка, – но дел много, пойду поработаю.

          Женька отдал деньги.

          – Сколько тут? – спросила она, а когда внук назвал сумму, недоверчиво, – себе, поди, что-то взял?

          – Ничё не брал, – сердито ответил Женька и, выйдя из дома, сел на крыльцо.

          На крышу соседнего дома, где жил его товарищ Генка, прилетели чьи-то голуби.

          – Может, картошку сварим? – спросила бабушка, выходя на крыльцо.

          – Не хочу, – буркнул Женька.

          Бабушка села рядом.

          – Тебе не надо на всякие картины ходить. В том году вы с Генкой на одну аж три раза ходили. Тоже говорили, что хорошая. Про какие-то странствия. А что из этого вышло? В плаванье втихаря с ним собрались! Мечтали аж до Амура доплыть. Ладно не получилось, а то бы утонули и с концами.

          Путешествие, о котором вспомнила бабушка, Женька с Генкой действительно хотели совершить. На берегу реки Ингоды они изготовили плот из брёвен, скрепив строительными скобами. Плавучее средство получилось тяжёлым и им с трудом удалось столкнуть его на воду. Хлюпая между брёвен, вода обдавала холодными брызгами, отчего одежда скоро намокла. На одном из поворотов плот понесло на мелководье с затором из затопленных деревьев. Миновать опасное препятствие при помощи шестов не получалось и тогда товарищ спрыгнул в воду. Отталкиваясь ногами от дна, он отвернул плот на глубину, но, когда попытался вернуться обратно, невидимая в воде ветка поранила ногу выше колена.

          Возле какого-то села они причалили к берегу, где подарили бревенчатый корабль местным мальчишкам, а сами пошли на железнодорожную платформу. Сердобольная проводница пригородного поезда, впечатлённая рассказом про неудачное плаванье, разрешила ехать в тамбуре и, спустя какое-то время, они были дома.

          – А если бы к китайскому берегу прибило? – рассуждала бабушка, – арестовали бы вас там и – в тюрьму! О чём думали, не знаю? А когда ругать стала, так ты ещё и огрызался. Из дома кинулся бежать.

          – Не ругать, а бить, – поправил внук, – поэтому и побежал.

          – Прямо-таки «бить»! – возмутилась бабушка, – шлёпнула для острастки пару раз… А ты чё думал? – Хвалить стану!

          В тот раз Женьке, конечно, досталось. Ремень больно прошёлся по мягкому месту ниже спины, и далеко не пару раз. От обиды он и убежал на озеро, куда, не выпуская из рук ремень, пришла бабушка.

          – Иди домой! – потребовала она.

          – Не пойду…

          – Это до какой поры ты надо мной изгаляться будешь!

          В попытке изловить внука, она пробежала, но, вдруг, прижав руку к груди, со стоном опустилась на песок…

          – Ты чё?.. – опешил Женька, – тебе плохо, что ли?.. – Не дождавшись ответа, осторожно подошёл к бабушке... Нагнулся… Потряс за плечо...

          Наверное, он смог бы вырваться и убежать, когда она схватила его за руку. Но, обрадовавшись, что родной человек не погибла в погоне за ним и, чувствуя, что бить больше не будут, сдался на милость победителя. Тем не менее, по дороге домой, дабы разжалобить конвоира, он несколько раз громко и горестно всхлипнул.

          – Редиски на продажу мало осталось, – меняя тему разговора, сказала бабушка, – надо всю вырвать и продать. На базаре женщины сказывали, что третьёводни хорошо покупали. Получается, это в воскресенье было. Значит, и нам надо под этот день подгадать.

          С крыши взлетели голуби и, описав полукруг, скрылись в стороне «китайских огородов», как называли в посёлке пустырь, где раньше китайцы выращивали овощи.

          – На картину успеваешь? – поинтересовалась бабушка.

          – Успеваю, – ответил Женька.

          – Возьми под скатёркой на кухне деньги и иди. Да причешись бравенько, не ходи лохматый, –и после недолгого молчания, – я тебя, сынок, сегодня испытывала. Думаешь, не знала, сколько в сумке денег. Знала, конечно. Только ты не сердись. Не хочу, чтобы люди, когда вырастишь, про тебя худое говорили. А вот Сашка, – имея ввиду младшего сына, – такое испытание не прошёл. Стащил какие-то копейки, наверное, на табак.

          Разгребая лапами землю и что-то поклёвывая, во двор зашла курица.

          – Вот темнешеньки! – всполошилась бабушка, – соседская, что ли? – И, присмотревшись, – нет, наша… Как же она вылезла… Давай, сынок, загоним, а то все грядки нам разроет…

          Вдвоём они загнали кудахчущую птицу под крыльцо дома, после чего Женька начал собираться «на картину». Надел вельветовую курточку, расчесал выгоревшие на солнце волосы…

          – Увидишь Кристинью, – напутствовала бабушка, – передай, что я не купила стекла на лампу. Скажи, в другой раз куплю, если где увижу, – и озабочено, – у нас тоже только одно осталось. Может, керосин такой стали выпускать, а, может, я заметила, ты сильно фитиль выворачиваешь, вот стекла и трескаются.

          Тётка Кристина сидела у своего дома на лавочке. Маленькая сухонькая старушка жила одна. У неё не было ни мужа, ни детей. Огородом она не занималась, и он весь зарос сорной травой. Любимым делом одинокой женщины было нюхать табак. Тётка Кристина щепотью доставала его из коробочки и, поочерёдно, всовывала в ноздри своего большого пористого носа. В ожидании вожделенного чиха, она закатывала глаза и, если табак оказывал положительное воздействие, затяжно и громко чихала, произнося каждый раз благодарственные слова в адрес чудодейственного зелья.

          Сообщив тётке Кристине про стёкла, Женька пошёл дальше. Он шёл по улице Долиновской, на которой жили его сверстники: Непомнящий Генка, Кособродский Володька, Макаров Толька, Сизов Володька, Кривченко Серёжка, Токарев Сашка, Батурин Серёжка… Он учился с ними в одной школе, со многими дружил. Только с Гошкой Бондаренко, который тоже жил на этой улице, ему приходилось часто драться.

          – Опять сцепился с Гошкой! – ворчала бабушка, когда узнавала об очередной их драке, – сколько раз говорила, не связывайся с этим фулиганом!

          По дороге Женьке повстречался Зиновьев Алик, который очень верил в бога и постоянно ездил в город, где была церковь, чтобы помолиться. Ни в какие игры Алик не играл, а разговаривать с ним о боге Женьке было не интересно. Вот и сейчас, на предложение пойти в кино, Алик ответил отказом.

          Кинотеатр, в котором показывали картину, назывался «Спартак». Со слов бабушки раньше это была церковь. Местные жители приходили в церковь молиться, в ней венчались, крестили своих детей… По праздникам в церкви было много народа. Люди поздравляли друг друга, ставили к иконам свечки, слушали проповеди священника… Потом пришла другая власть. Из церкви убрали иконы, сняли с крыши крест… Поначалу в ней сделали склад, но потом стали показывать картины. Как и бабушка, Женька, не верил в бога и считал, что, если бы «власть» не сделала из церкви кинотеатр, сюда, кроме Алика Зиновьева, никто бы из мальчишек не приходил.

          В кассе Женька купил билет. Контролёр, которую звали Трандычиха, хотя у ней было какое-то другое имя, оторвала от него край с надписью «контроль», и он зашёл в зал. Народу было немного. В центре, в основном, сидели взрослые, в верхних рядах, смеясь и толкаясь, разновозрастная молодёжь.

          – Эй, дух! – радостно кричал сверху рыжий парень вошедшему в зал приятелю, – чеши сюда! Вот твоё место! Я занял!..

          Дух – здоровый мордатый парень, по имени Степан, который жил в районе Мельницы, «почесал» напрямую, перепрыгивая под взвизгивание девчонок через пустые сидения.

          – Ну ты, дух, даёшь! – задыхаясь от восторга, вопил рыжий, – ну, ты и даёшь!..

          Заняв крайнее место в верхнем ряду, Женька, в ожидании фильма, стал рассматривать кинозал. Первый раз он пришёл сюда, когда был совсем маленьким, со своим дядей – Сашкой, старше его на тринадцать лет. По наружной деревянной лестнице они поднялись в кинобудку, где хромой киномеханик дядя Миша Сумароков, показал проектор, на котором крутились катушки с плёнками, и разрешил посмотреть из окошечка в зал. В тот день у «Спартака» фотографировались двое военных, они с Сашкой тоже попали в кадр и теперь у них есть такая карточка.

          Закрыв входные двери и сдвинув шторы, Трандычиха, шепелявя, скомандовала дяде Мише Сумарокову, выглядывающему из окна кинобудки, «Миса, туси!» Свет в зале погас и под торжественную музыку на экране показались первые кадры киножурнала «Новости дня». В верхних рядах, пригнувшись к полу, кто-то чиркнул спичкой. Под потолком в свете луча кинопроектора поплыли струйки табачного дыма. Подобная вольность вызвала неудовольствие не только у Трандычихи, обещавшей остановить демонстрацию киножурнала, но и взрослых, пригрозивших оторвать курильщику уши.

          После журнала и запуска в зал припозднившихся зрителей, начался показ картины. Как в волшебном окне Женка видел незнакомый мир, где среди гор текла голубая река, на берегу которой жили два друга Гоча и Хвича. Помогая взрослым, мальчишки пасли коз и, радуясь солнечному дню, пели на непонятном языке, красивую песню. Как и рассказывал ему Генка, злые люди украли маленьких друзей и продали в рабство. И хотя Женька знал, чем закончится картина, он всё равно надеялся, что друзья смогут вырваться на свободу и вернуться к своим родителям.

          Не обошлось и без вынужденных перерывов по причине разрывов киноплёнки, во время которых зрители топали ногами, свистели и, незлобно, кричали в адрес дяди Миши Сумарокова – «Сапожник!»

          Возвращался Женька по берегу озера. Солнце склонилось к горизонту. На темнеющей поверхности воды, то тут, то там, расходились круги ряби от всплеска окуней, занятых поеданием упавших мошек. Находясь под впечатлением картины, Женька подобрал палку и стал «рубить» налево и направо воображаемых врагов. «Сражённый» в неравном бою выстрелом в спину, упал на песок, и его рука с раскрытой ладонью, как и в фильме, легла на руку погибшего друга.