Реплика Из книги Wuerfelspiel

                РЕПЛИКА

Авторизованый перевод с немецкого


Я вхожу в логарифм. Вхожу, как всегда, отталкиваясь от его основания — словно от кирпичной кладки из розового камня. Раскладываю его степень, как свою судьбу, на приторную халяву.
Квадрат, рассеченный диагональю яркого света, жжет глаза, опьяняет теплом внезапного бабьего лета. Истинное чудо природы.
Мыло из одуванчика, словно дрозд, гнездится в моей памяти, выстраивая структуру аминокислот. Они бегут сквозь время, неподвластные даже самым сильным кислотным дождям.
Страх порождает бытие. Бытие заигрывает с дырявым кошельком, набитым мелочью, пыжится от важности и тут же лжет самому себе.
Коробок спичек, купленный за единицу счастья, все равно сгорит — как спичка, зажженная по пустяку. Пусть горит. Лишь бы не морозило.
— Тварь, — говорит она мне. — Обычная тварь, — её голос срывается на крик.
Я зажимаю уши пальцами, чтобы не слышать продолжение. "Сволочь!" — стучит пульс в висках её словами. "Думаешь, спрячешься от себя? Нет, не спрячешься".
Я не возражаю. Пусть выговорится, сбросит напряжение, выпустит пар.
— Хорошо, — соглашаюсь я и молчу.
— Надо что-то менять, — уже тише говорит она.
— Что? — спрашиваю я, скорее себя, чем её.
— Ну, не знаю... — голос её дрожит от неуверенности. — Но менять что-то надо.
— Надо, значит, будем, — злобно соглашаюсь я и отмахиваюсь. — Отстань. Есть охота.
Я иду на кухню — хлопаю дверцей холодильника, недовольно звеню посудой.
— Как тебе после всего этого кусок хлеба в рот лезет? — не унимается она.
Я с утра ничего не ел, — молю я её. — И хнычу. — Я спать хочу.
— Спать? — удивляется она. — Так ты ещё можешь спокойно спать?
Я начинаю одеваться.
— Куда ты идёшь? — возмущается она. — Небось, снова на набережную любоваться чайками?
Я молчу.
— Так знай, они уже давным-давно предали море. Потому что на свалках жрут что попало. Они как вороны. А в идеалах у них крысы.
— Оставь хоть их в покое, — огрызаюсь я и хлопаю входной дверью.
Я захожу в ресторан. Свободных мест, похоже, нет. Пожалуй, возле окна в одиночестве сидит женщина. Выбирать не приходится. Извиняюсь и сажусь напротив неё, будто бы рассчитывая на её полное безразличие. Достаю пачку сигарет, понимая, что курить в этом заведении вряд ли можно.
— Что будем есть? — спрашивает официант, протягивая мне меню.
— Всё и много, — отвечаю я, не заглядывая в карту.
— Пить?
— По собственному усмотрению, — бурчу я.
Он оценивающе проводит взглядом по мне, делает выводы и, кивнув, говорит:
— Понятно, — и исчезает.
Мой взгляд застревает на кончике незажжённой сигареты. Щёлкает зажигалка, и огонь, исходящий от неё, освещает полумрак.
— В этой таверне курят, — разрешает мне женщина, сидящая напротив. — В городе осталось всего несколько заведений, где это ещё возможно. Так что здесь можно.
Она кладёт свою зажигалку перед собой.
— Да, давно я здесь не был, — отвечаю я ей и, как всегда, вру. На самом деле я здесь в первый раз, да и в этом городе, по правде говоря, проездом.
— А когда-то, в былые времена, здесь вообще всё можно было, — произносит она.
— Всё? — удивляюсь я. — А что именно? Вы меня интригуете.
— Ну, совсем не то, о чём вы думаете, — говорит она, — даже наоборот.
На её лице играет улыбка.
— Раньше в этом зале, — продолжает она, — звучала живая литература, поэзия.
— От не менее живых авторов, — поддакиваю я.
— И классиков тоже, — отвечает она.
— Ну, как же без них.
— Звучала музыка.
— Которую не услышишь из каждого жилого окна, — снова озвучиваю я своё присутствие.
— Да, — соглашается она. — А сейчас что? — спрашивает она меня.
— Что? — интересуюсь я.
— В том-то и дело, что ничего.
Я беру меню, принесённое официантом, и начинаю вслух считать.
— Шестнадцать предложений, — говорю я.
— Шестнадцать, — подтверждает она и смеётся. — Шестнадцать предложений: качество одно, цена разная.
— Я голоден, — вздыхаю я. — Я надеялся, что-то поесть.
Я смотрю на тарелку, принесённую мне официантом.
— Ешьте, — приказывает она. — Всё на ней съедобно, — добавляет. — К тому же, сегодня вы на большее и не заслужили.
Я поглощаю содержимое, запиваю водкой и постепенно забываюсь, прячась в самом себе, понимая, что так спокойнее.
Как жарко.
Я прикасаюсь к бархатной коже — и меня пробирает озноб. Провожу рукой по краю блаженства, сбиваясь с дыхания. Пальцы ищут что-то — и находят.
Жарко.
"Пей, пей, как воду — ощущение желания. Растворись в нём, как капля росы в лучах утреннего солнца."
Губы, губы, они знают сами, что делают. Глаза полузакрыты, их уже не разбудить. В них живет ощущение других миров.
Ноги сплетаются, как корни растений, обвивая друг друга. Я приближаюсь к тебе. Игра окончена. Ты пытаешься оттолкнуться и вырваться на волю. Ты понимаешь и я понимаю, что сейчас может произойти невозможное. Что это может произойти за пределами реальности. Поздно. Я в тебе.
Два взгляда на одно и то же обстоятельство не меняют его. Так и человек — всего лишь реплика, сказанная кем-то. Главное — не о чём она, а как произнесена.
Сырой ветер с моря пробирает до костей. Я сижу на набережной, один.
Будет шторм, — пророчит мне нарастающая волна, беспощадно пожирающая берег.
Я больше не копаюсь в себе. Меня больше ничего не тревожит, не гложет. Моя совесть теперь крепче слитка металла.
— Господи, — думаю я. — С ума сойти. Трахнуть свою собственную совесть, как женщину, и при этом не потерять ощущения самого себя может только…
Чайки, дерущиеся за кусок хлеба у мусорного бака за моей спиной, прерывают мысли.
Я начинаю смеяться.
Сначала тихо — так, что сам себя не слышу. Затем всё громче, всё звучнее, соревнуясь с грохотом морской волны.
Как жаль, что чайки стали голодным вороньём.
Как жаль, что я — всего лишь чья-то реплика, произнесённая невпопад.


20.12.1998                Anatolij Anri Schwarz
Bremen