Ожидание чуда, день шестнадцатый

Пожалуй, десятый класс сделал меня самым одиноким, если не на свете, то в городе дворцов и мостов точно. Я часто рисовал уходящих вдаль девочек, будто наблюдал за ними с высоты. Без лиц, в продрогших плащиках, таких же несчастных. Классные девочки были вполне симпатичны, некоторые даже притягивали то родинкой на щеке, то легкомысленными завитушками. Но не было в них такой души, как у моей Гали. Я ей выделил скромный уголок возле сердца и никуда не отпускал.

Не слепой - заметил, что я еще совсем юн по сравнению с большинством одноклассников. Самые шустрые собирали вокруг себя толпы, с азартом и юмором рассказывали о своих приключениях с "падшими" девчонками. Я слушал и не понимал, а где же любовь? Почему у меня все наоборот? Интим и любовь у меня никак не смешивались, как вода и масло.

Не так давно Костя принес мне пленку с обнаженными женщинами - напечатай. Ребята этой компании хотя и были акселератами, но под опекой родителей. Женька, видно, рассказывал им о безграничной свободе моей растущей жизни ( а вытянулся в последний год действительно как росток в темноте).

И вот в фотованночках из глубины проявляются русалки, только без хвостов. Я жадно рассматриваю каждую деталь. При красном свете и они раскраснелись, как после бега. Я все жду, когда придет то волшебное состояние, когда юноши теряют голову, чтобы овладеть девушкой, но оно не знает дорогу ко мне. Я лишь поглядываю на родителей, крепко ли они спят? Глянцую, прячу фотки в учебник биологии, как иллюстрации к параграфу про строение человека. Что-то оставил себе, мало ли, пригодится.

На следующий день на уроке все рассматривали мои фото с восторженными возгласами,  ребята даже забывали, где сидят. Автор фоток тоже был обнародован, теперь на меня смотрели не только как на отличника.

 Весной, еще пытающейся обратить на себя внимание, в голову ничего не лезло, за своим уже потертым от усердия письменным столом я то и дело возвращался к началу текстов, но хотя бы четверки высиживал. Едва прозвенел последний звонок ( а на кнопку давил именно я, как самый преуспевающий из ребят), все ринулись на весеннюю улицу... сжигать школьные дневники. Мне было жаль бросать в костер свой, я ведь собирал настоящий архив о своей жизни, никакие письма и записочки не выбрасывались, театральные программки тоже аккуратно складывались, а тут такой вандализм на бесценную память. Когда костер догорел, ребята разворошили пепел.
- Дневники отличников не горят! - закричал кто-то, увидев мой, лишь по краям обугленный.
Так впервые я столкнулся с силой своей мысли. Это было гораздо важнее школьных знаний, которые забывались с катастрофической скоростью.

К экзаменам учителя старались запугать нас как можно сильнее. По их мнению, все мы будем дворниками, а в лучшем случае светит дорога в ПТУ. В эти три буквы они вкладывали столько отвращения, будто училища - это лягушачьи болота, засасывающие молодежь зловонной жижей. Но нас ожидал сюрприз: на экзаменах учителя становились милыми кошечками, тихо намуркивая подсказки. Где-то даже позволялось списывать, им ведь тоже нужно было выполнять план по оценкам. Я в основном довольствовался четверками, но по химии попался трудный билет, какой-то крекинг нефти, и мне влепили трояк. Позднее, получив аттестат, этой тройки я не обнаружил, мне не захотели портить весьма неплохую картину. Средний бал оказался - 4,25, что округлялось до 4,5 - это радовало.

Прощальный вечер пролетел быстро. В ярко-синем костюмчике я топтался с девушками - они разукрасились до неузнаваемости, так что постоянно хотелось спросить: как тебя зовут?
- А Приходько-то с Коряпиной танцует, как такое возможно? - услышал я негодующий голос литераторши.
Да, эти учителя нас оценивают только по учебе, будто мы бездушные шкафы, набитые знаниями или почти пустые.

А белые ночи уже готовились к нашествию выпускников. По Неве под репродукторную музыку плавали небольшие лодочки с красными тряпочками. Одна была побольше, на ней поместилось целых три таких. Может, девушки и завоображали себя Ассолями, но меня такой пейзаж не вдохновил. Я уже бредил дальними странствиями, а с моста Лейтенанта Шмидта был виден мой прекрасный горный, шедевр Воронихина, как говорили, лучший вуз Европы по горно-геологическому делу.  За полночь наш класс распался на небольшие группки. Мы с Широковым Сашкой оказались с двумя самыми красивыми на мой взгляд девушками, беленькой и темненькой. Их юная чистая красота меня вдохновила, язык проснулся после вечной полуспячки, и я стал рассказывать всем о своей мечте стать геологом - откуда только взялось красноречие. Что я знал о профессии геолога? Да почти ничего. Но моего рассказа, лишь изредка прерываемого на  неподдельными междометиями, хватило до восхода, когда опустевший Ленинград оказался исключительно наш. Все каналы, мосты взирали на нас с восхищением, дома завидовали нашей молодости, а небо без устали освещало правильные пути. К парапетам выходили жаворонки помахать руками, тут же крутилась иностранка, предвкушая классный снимок, а кто-то даже прыгал в воды канала - это было очень мило, я даже загордился к причастностью к русскому духу.


Рецензии