Цинизм. Слабость или защита?

Выложив сухую траву в очаг, дрожа скрюченными пальцами, Паук пытался высечь искру, чтобы разжечь костёр, согреться и, наконец, поесть.
Сенцо было колючим, лезло под ногти, а спутанные волосы - в глаза. Налобный ремень остался на шее ликвидированного информатора. Точнее, он остался на его трупе. Здоровяк оказался жилистым и горластым, потому к ножу потребовалась удавка.
То и дело отодвигая волосы от лица, Татаг раздражённо цыкал. Искры летели, но не успевали разгореться. Наконец, очаг зашёлся жадным пламенем.
Неясный шум снаружи заставил Паука прижаться спиной к влажной стене. Камни были угловатыми. Не до конца спрятанные крылья зашлись тупой болью, но стон умер в горле, а взгляд омертвел.
Смерть, когда ты выступаешь её сателлитом, дарит тебе часть себя. Чаще всего это бывает равнодушие к боли, сначала к чужой, а потом и к своей. Избавиться от подарка под силу не всем.
В пещеру влетел ветер, пахнущий белым фосфором. Фосфорный рудник Нага Серокрылого находился недалеко от Страшных пещер - места, где сейчас скрывался бывший хозяин крупнейшего игрока экономического Каракома.
Потревоженные летучие мыши завозились, но быстро притихли, словно почувствовали леденящий взгляд человека.
Татаг вслушивался в истеричный гомон дождя, но не услышал ничего подозрительного: просто дождь, просто ветер. "Молодец, умеешь", - похвалил сам себя Паук и выдохнул с явным облегчением. Именно сейчас попасть в руки каракомской Стражни значило бы самоликвидироваться по исполнению.
Татаг вспомнил взгляд начальника внешней разведки Ихта, равнодушный и пустой. "Вернётесь с результатом - получите две тысячи монет. Умрёте..., - он вздохнул и монотонно выдал заученное, - Ихт не забудет своего героя."
Паук тогда едва не расхохотался в лицо-маску, натянутую на лысый череп ихтянина. Когда за мужчиной закрылась дверь, он от души выматерился. Но две тысячи монет - это было возможностью купить особняк на сухих землях острова взамен домишки с сопливыми стенами.
Раскат грома раздался внезапно. Мощный и глухой, он заставил сердце Татага забиться быстрее. Эхо снаружи едва не поперхнулось, перегоняя громовые переливы с одного края неба на другой. "Спокойнее", - приказал себе Паук, усаживаясь ближе к огню.
Вдохнув первую затяжку, Татаг расслабился, оперся о стену и закрыл глаза. Наркотический дым без остатка впитался в лёгкие. Вместо ожидаемой эйфории он лишь усилил тёмные оттенки мыслей.
Вдохнув вторую затяжку, Татаг почувствовал, как в закоченевшие конечности пробилось немного тепла - кровь побежала быстрее.
Звякнула ладанка, ударившись о металлическую пряжку ремня. Эхо, усилив звук, швырнуло его в стайку летучих мышей. Оно не любило их истеричные визги, потому мстило при любой возможности. В ответ мыши всего лишь передёрнули крыльями, а с места не сорвались. Их интересовал человек, который разжигал слепящее пламя, швырялся в них обглоданными костями и пьянил таким сладким дымом, что они готовы были и дальше терпеть его присутствие.
Языки пламени раздражённо покусывали влажный мрак. Огонь хотел есть, но его словно водили за нос у пустой кастрюли.
Подбросив в костёр сухих веток, Татаг посмотрел в нишу, где лежали поленца размером побольше мелкого сухостоя. Это был последний запас дров и последняя ночь в Каракоме.
Он выполнил задание кураторов-ихтов: обрубил концы вместе с оконечником: информатор, переметнувшийся на сторону Каракома, ликвидирован.
Татаг был уверен, что ихтам это уже известно, что они уже радуются тому, что наёмник не возвращается. "Готовьте деньги, скоро буду," - усмехнулся про себя Татаг.
Он задержался в Каракоме, чтобы покончить с Гозом, который слишком много знал о своём бывшем работодателе, слишком много.
"За что?" - прохрипел Гоз, оседая. Паук ничего не ответил, выдернул нож из трупа и слился с темнотой.
Сейчас клеймёный нож лежал на плоском камне, готовясь разделывать мясо, а его предшественник...
С минуту Татаг наблюдал, как отсветы огня играют на клейме паука, после чего раздражённо матюгнулся. Если бы он так позорно не прокололся в гроте у белых камней, то уже купил бы себе не особняк, а дворец.
Но кто же знал, что живучий оборванец - это едва ли не самая большая головная боль ихтов. Полководец Виг Темнокрылый выжил, благодаря его спустярукавашным действиям и искусному врачевателю.
Татагу тогда жёстко попеняли за проявленную некомпетентность и долго не подпускали к важным, но главное - денежным делам, а теперь вот снизошли снова.
Воспоминания и новая затяжка рассеяли внимание: взгляд наркомана помутнел, тело расслабилось.
Набирающий силу огонь с хрустом перекусил полено. Огненные языки требовательно потянулись к руке дающей.
- Чёрт! — вскрикнул Паук, тряся обожжённой рукой. — На! Жри!
Он бросил в костёр сразу несколько поленьев после чего успокоился, огонь тоже. Подброшенные поленья огню надо было подсушить, ощупать и только потом грызть, смакуя. Это были сладкие сучья древовидной годьмы, которые медленно горели, давали много тепла и мало дыма.
Следующая затяжка окутала его долгожданным забытьём, но и тогда мысли наркомана не потеряли ясности. За годы поглощения наркоты, Паук научился ей управлять, напрочь лишив возможности управлять им. Это под силу немногим, и Татаг был одним из них.
Звон гонга с шахты попытался пробить плотный мрак, но завяз в нём, сообщив основное - время суток: час ночи.
Снова завозились летучие мыши. Ослепленные, они глупо таращились, неспособные увидеть даже острые кончики собственных крыльев.
Чуть замутнённый взгляд буравил влажную стену, а видел мощные башни туфовой шахты, новые мастерские, городок незаконнорождённых и памятник, уносящий ввысь копию Леи. Она и сейчас слепила. Прикрыв глаза, Паук тяжело вздохнул: "Ты таки обставил меня, сучонок."
Пепел обжигал пальцы, но наркота из сигареты была вытянута без остатка. Татаг поднялся, подошёл ко входу и выглянул наружу. Дождь лил стеной. Пещеры укрыл туман. Из серой дымки выглядывали крючковатые сучья годьмы. Иногда они напоминали погнутые зубья вил, иногда согбенный серп, а чаще - когти неизвестного зверя, заострённые и беспощадные.
Татаг вытянул руки, и ладони тут же наполнились небесной водой. Бросив в лицо первую пригоршню, Паук еле выдохнул. Вторая взбодрила сознание. Третья разбудила аппетит.
Мясо успело напитаться солью. Жарилось оно быстро, ибо бегунец был совсем молоденьким. Горьковатый запах волновал летучих мышей не меньше запаха гиты, но не кумарил, а возбуждал.
- Сидеть, тварюшки! - гаркнул Татаг и пошурудил угли. Пламя взметнулось - мыши заново ослепли.
Разложив куски мяса на камне, Татаг разломил слегка зачерствевшую булку хлеба и принялся трапезничать. Небо гулко ахнуло, рассыпая эхо небесного там-тама над пещерами. Заполошная молния, казалось, ворвалась вовнутрь. Огонь притих, мыши потерялись, эхо убежало в дальние пещерные кулуары, и только один Паук спокойно сидел, обгладывая вкусную косточку. Легкий запах гиацинтов подсказал ему, кто стоит у него за спиной.
Прежде чем обернуться, Татаг швырнул обглоданный мосол в угол, тщательно вытер руки и выпил несколько глотков воды из щербатой посуды.  Его блёклые глаза впервые за долгое время набрали свой полный цвет - цвет карего листопада. Золотистые ободы, окаймляющие колодца расширенных зрачков, стойко отливали алым.
- Ну? - глухо пророкотал глубокий тенор, - Давай... Давай, Рика. Ты же пришла убить меня?
Прозрачная фигура в длинном до пят плаще обрела плоть и цвет.
- Да! - выкрикнула Рика, сбрасывая с головы капюшон. Длинные пряди волос падали на грудь. В синих глазах метались точно такие же зарницы, как и снаружи пещеры.
- Ты знал, что он альд, но всё равно чуть не убил его!
- Ну, не убил же, - хмыкнул Татаг, - хотя и мог.
Уголок его рта насмешливо дёрнулся:
- Влюбилась? Могу понять, красавец-парняга да ещё и полукровка.
- Зачем ты его мучил, Татаг? На нём же живого места не осталось, - почти прошептала Рика, и её глаза стремительно потемнели. А это уже было опасным. Паук вытянул вперёд руку, словно хотел защититься от неминуемого возмездия.
- Стоп! Остановись, женщина. По крайней мере, дай мне сказать.
Синее пламя на кончиках пальцев потухло.
- Говори..., - надтреснуто прошелестел усталый голос, - но знай: Наг — не любовник, он мой брат.
Над пещерами снова грозно рокотнуло небо. Листопадный взгляд вспыхнул так, словно его подожгли. Ровные стрелообразные брови озадаченно сошлись у переносицы и тут же разлетелись, унося ко лбу даже не удивление, а смятение с толикой восторга.
- Наг - внук Корвуда? Ты серьёзно?
- Да, - кивнула Рика, - мы тоже были в шоке.
- Он знает об этом? - деловито поинтересовался Татаг, напрочь забыв все опасения и страхи. Да, Паук почти сразу догадался, что его раб - полукровка-альд, но то, что он принадлежит роду сильнейших... Такого наркоман не предположил бы и в самых сладких наркотичних видениях.
Как думаете,  о чём сейчас больше всего сожалел бывший хозяин незаконнорождённого? Правильно думаете: он сожалел о том, что продал непокорного полукровку. О том, что изначально повёл себя с ним, как хозяин, а не друг, он тоже сожалел. А ещё наркоман в сотый раз позавидовал Золотокрылому Лату, который из непонятного ему - Татагу, побуждения не просто узаконил раба, а поднял до своего уровня и получил взамен даже не преданность, а братскую любовь.
Рика хорошо понимала мысли Паука - точнее, она их слышала. Чувственные губы девушки тронула лёгкая улыбка. Нет, она не была токсичной или угрожающей, она была печальной.
- В тебе напрочь отсутствует сострадание, Татаг, - усмехнулась магиня, - поэтому ты и пролетел.
- Я пробуждал в нём силу! — зло выкрикнул Паук. — Я! А не тот, кто поднял его с колен!
Эхо не рискнуло выползти из своего убежища. Истеричный выкрик, рассыпавшись, осел на бесполезные крылья слепых мышей.
- Он ни перед кем не вставал на колени, Татаг, - горько улыбнулась девушка, - даже перед тем, кто пожалел его. Просто пожалел, понимаешь? И по сей день жалеет за всех нас - его родственников. А сила...
Синие глаза девушки сверкнули, полные решимости:
- Она всегда оставалась при нём. Вот почему у тебя не получилось сломать его, подчинить и использовать.
Рика гордо вскинула голову и закончила отповедь:
- Колыбель назвала сильнейшего из нас, и это Наг Серокрылый - альд-полукровка.
Из разрезов рубашки Паука показались крылья. Гримасу отчаянья резко сменила маска возмущения, но вдруг она слетела, а крылья спрятались. Татаг не поник, но, казалось, избавился от желания лгать. Взгляду вернулась уверенность, глазам - листопадный цвет. Паук огляделся, словно вдруг вспомнил о чём-то. Когда его ищущий взгляд упал на кусок мяса, он удовлетворённо кивнул и посмотрел на Рику.
- Ну, если уж колыбель назвала...
Колкий хохот взбудоражил эхо. Оно вспомнило свои обязанности и размножило гомерический смех, на все лады изгаляясь с его отзвуками. Слепыши взлетели. Бестолково кружа, они бились о пещерный свод, больно кричали и падали на пол.
Хруст костей под сапогом внёс равновесие в расхристанное противоречием настроение Паука. Раздушив парочку слепышей, Татаг усмехнулся:
- Уверен, что Наг послал вас вместе с колыбелью.
Он ехидно сощурился:
- Я прав?
- Да, - честно ответила Рика, - можно и так сказать.
- Молодец тварёныш, - удовлетворённо кивнул Татаг и покосился на мясо.
- Можно доем?
- Доедай, - пожала плечами Рика.
Перекатывая в пальцах нечто невидимое, она молча наблюдала за тем, как Паук аккуратно ест. Он вкушал, а не насыщался, и так было всегда. Рика это знала.
Мосол снова улетел в угол, присоединившись к таким же обглоданным дочиста. Татаг отпил воды всё из той же надтреснутой посудины, тщательно вытер руки и только потом повернулся к девушке.
- Я его ненавижу, но он молодец, - заявил Паук и осклабился.
- Ваши законы, да и все вы давно попахиваете деменцией. Это и колыбель подтвердила, если призвала полукровку. Передай своему деду, что он старый дурак, а ты...
Ладони девушки непроизвольно сжались. Из разрезов медленно вышли крылья, белые-белые, как снега далёких Северных гор.
- Что я? - сощурилась Рика, - Ну что я, Татаг?
Паук медленно окинул её оценивающим взглядом. Взгляд задержался на пышной груди, рвущейся их плотного атласа. Прошёлся по идеальной линии бёдер. Зацепился за круглые колени и взлетел к лицу, на котором каждая черта говорила о высокой породе.
- Ты, девушка — кошка, готовая отдаться любому, когда зовёт инстинкт.
Заметив, что на кончиках пальцев вновь просыпается пламя, Татаг расхохотался:
- Всё? Моё время истекло? Мстишь за братишку? А вот он до подобного не опустился, хотя я и вколотил в него хренову тучу поводов.
Обращаясь к невидимому, Паук приветственно вскинул кулак:
- Уважуха тебе, сильнейший!
Он снова перевёл взгляд на Рику, и листопад вспыхнул, отдавая интонации колкие искры:
- Слушай, а может, трахнуть тебя напоследок? Пока то-сё, пригорит нешутейно, а так, хотя бы под первого встречного не кинешься. С твоим-то темпераментом - запросто.
Синее пламя уже целиком охватило изящную кисть правой руки и стремительно разгоралось на левой. В ответ на явную провокацию, Рика усмехнулась:
- Извращенный цинизм — это слабость, хотя ты, похоже, думаешь иначе.
Языки синего пламени на миг переплелись под пещерным сводом. Татаг отвернул голову и закрыл глаза - и всё. Он был готов к испепеляющему удару магического пула, но его не последовало. Мелко искря, к ногам магини подкатился шарик размером с горошину. Она подняла его и перекинула Пауку.
- Уходи, Татаг. Это на сорок восемь часов превратит тебя в птицу. Прощай, изгнанник. Тебя никогда не попросят вернуться и не вернут то, что ты поменял на ненависть. Наслаждайся ей и дальше, альд-извращенец.
За сводами пещеры по-прежнему лил дождь. Рика подставила лицо под его холодные струи, но и тогда горячие дорожки слёз продолжили выжигать кожу. Распахнув крылья, магиня взлетела. Она верила, что ливень смоет с крыльев и души все остатки того, что она считала любовью.
Покрутив магическую горошину в пальцах, Татаг на мгновение ощутил колкую силу магии и усмехнулся:
- Сучка...
Пошарив ладонью по груди, он нащупал ладанку, поднёс к лицу, открыл. На вспышку огня чёрная бусина ответила тусклым бликом. Татаг погладил бусину пальцем, ощущая её холодную поверхность. На секунду прижал к губам, прошептал хрипло:
- Пати... Прости меня, девочка моя...
*
Быстрокрылая куга летела сквозь шторм к острову Ихт. Её глаза, вопреки всем законам природы, отсвечивали не синим, а карим цветом.