Печать

Сижу на кухне, за столом. Солнце бьёт в окна, слепит.
Я сижу на старой табуретке с покалеченной ножкой, она чуть покачивается, и нарезаю собственную левую руку большим кухонным ножом. Как колбасу. Нож режет легко, мягко, кусочки руки остаются лежать на большой деревянной доске. Из них не вытекает кровь и мне совершенно не больно. Мне нравится смотреть, какие ровные и тонкие получаются ломтики.

Заживать будет долго – думаю, и продолжаю резать.

Рядом, за этим же столом, сидит мама. Она так же нарезает свою руку. Поглощена действом, на меня не смотрит. Её куски руки крупнее моих. Я вижу, как подёргиваются ее отрезанные пальцы…

Слышу стук.

Стучат в дверь.

Надо открыть.

Но я продолжаю нарезать руку, не в силах прервать процесс. И мама на стук никак не реагирует.

Снова стук.

Стучат все громче.

Бросаю нож, встаю со стула и просыпаюсь.

В дверь колотятся громко и требовательно.

- Щас мам, - выбралась из постели, босиком побрела к дверям, почти не раскрывая глаз. Холодный пол леденит подошвы, хочу обратно под теплое одеялко.

Опять она забыла ключи на даче, как маленькая, каждый раз одно и то же.
Почувствовала раздражение, разлепив с трудом один глаз, принялась отмыкать дверь. И в этот самый момент, когда оба замка уже были открыты, и я потянула дверь на себя, в это самое мгновение мой, наконец проснувшийся мозг, завопил, что я не посмотрела в глазок!

Я распахнула дверь и невольно отступила.

Вошёл мужчина возраста мамы, лет сорока, я продолжила пятиться, пока не уперлась в стену спиной. Мужчина спокойно закрыл за собой дверь, замкнул её, как свою собственную, и так же неторопливо обернулся ко мне.

Он стоял посреди нашей прихожей и молча смотрел на меня сверху-вниз. Высокий, с залысинами, с небольшим животом, ничем не примечательное лицо, только в складках губ застыло пренебрежение, а в глазах холодное высокомерие. Он вошёл, и сразу занял все пространство, как будто он принёс с собой свой собственный мир, и этот мир вытеснил все другие миры.

- Отдай печать, - тихо произнёс незнакомец. В его тихом бархатном голосе прозвучала такая угроза, что у меня по всему телу пробежал озноб и волосы зашевелились на голове.

Сделал шаг ко мне, оказался так близко, что едва не коснулся меня животом.

Я вжалась в стену, задрав голову, таращилась на его лицо, такое спокойное, даже слегка скучающее.

- Ка…какую печать?
- Мою печать. Ты украла ее. Верни.
- Украла?

Я оттолкнула его обеими руками, он не шелохнулся, и начала отступать к кухне, пятясь спиной. Мой манёвр не произвёл на него никакого впечатления – я отступала, он наступал.

- Просто отдай и я сразу уйду.

Это – чокнутый маньяк – пронеслось у меня в голове. Надо как-то выбираться из квартиры.

- Хватит фокусов, давай печать!

Уголки его губ поползли вниз, теперь лицо выражало презрение. В его темных глазах закипала ярость.

Брезгливое высокомерие – удел бессердечных трусов, им больше нечем прикрыть своё ничтожество. Где я это слышала? Что за глупости лезут в голову, когда надо спасать жизнь.

- Да, я вспомнила где печать!

Вскрикнула и бросилась в свою комнату. Маньяк вмиг схватил меня за плечи, развернул лицом к себе, поднял – мои ноги оторвались от пола. Он держал меня цепко и смотрел в глаза, его огромные пальцы, словно из стали, больно впились в плечи. Его взгляд прощупывал меня, будто бы проникал внутрь, бродил внутри меня, нагло и неистово шарил холодными липкими щупальцами, и вдруг коснулся сердца.
На мгновение я оцепенела, зажмурилась, и что есть силы, пнула его в пах, - он оказался как раз напротив моих дрыгающихся ног.

Маньяк подавился криком, разжал руки, и я шлёпнулась к его ногам. Поползла, вскочила, побежала в свою комнату, захлопнула дверь, закрыла на защёлку. Как ни странно, он за мной не бросился. Было слышно, как он стонет. Наверное, хорошо попала – подумала злорадно.

Схватила телефон, забралась в шкаф, закрыла дверцу, набрала полицию. Линия занята, просят подождать. Услышала удар. Подняла голову, и в щель между дверцами шкафа увидела, как дверь моей комнаты приоткрылась, а защёлка, покорёженная, вырванная целиком, отлетела в стену.

Маньяк стоял на карачках в дверном проёме, его голова протиснулась в дверь. Человеческого лица больше не было. Его единственный огромный глаз прямо посреди высокого лба без бровей, налитый кровью, наглый и любопытный, совершенно не человеческий, неистово вращался, желая увеличить обзор. Этот безумный глаз рыскал и шарил по комнате, словно паук в банке метался и бился.

Не обнаружив меня, монстр начал вращать еще и головой, стал похож на механическую игрушку, которая спятила. Волос на его голове больше не было, бледный череп яйцевидной формы дальше протиснулся в дверь, а вслед за ним вползло и всё чудище. Я услышала, как трещит его одежда, расползаясь по швам. Он неуклюже поднялся на ноги и упёрся в потолок лысой головой.

Сделал пару шагов, сбил головой люстру, не замечая этого, направился к моему убежищу.

Одним движением сорвал дверцу с петель, увидел меня. 

Не помня себя от ужаса, я нырнула ему под руку и рванула к дверям. Трясущимися руками отомкнула замки, услышала, как одноглазый идёт за мной, разрушая нашу квартиру, вылетела в подъезд и понеслась вниз, стараясь не упасть и не сбавлять темп.

Обернувшись на повороте, увидела, как он преодолевает одним шагом лестничный пролёт.

Выскочила на улицу, не успела сделать и двух шагов, как почувствовала, что ноги снова оторвались земли. Меня подняли в воздух за шиворот, как напакостившего котёнка, развернули лицом к себе. Рот чудовища раскрылся, и я увидела полный рот острых белоснежных зубов. Повеяло смрадом.
Он хочет откусить мне голову – пронеслось в мозгу. Прямо на улице, в моем дворе, среди бела дня…

И вдруг его жуткий взгляд опустился ниже, глаз удивлённо округлился. Он схватил мою подвеску, сорвал цепочку, разжал руку, и я грохнулась на асфальт. Больно ударяюсь спиной.

Чудище тут же начало сдуваться, уменьшаться в размерах, так же внезапно обрело человеческие черты, как и потеряло их. Одежда повисла на нём лохмотьями, но не свалилась совсем. Забыв обо мне, чудовище развернулось и стало быстро удаляться из нашего двора. Как ни странно, совершенно пустого в этот час.

Я осталась сидеть посреди тротуара в ночной пижаме со слониками, растрёпанная, испуганная, с ободранными коленками и ушибленной спиной.

- И это была печать? – спросила сама себя, попутно удивляясь, что я еще не в обмороке ото всей этой жути.

Моя подвеска - это маленький круглый каменный штампик, сантиметра три в диаметре, внутри круга бог и богиня, у каждого посреди лба – единственный глаз, рты раскрыты, языки высунуты…

Я не успела обдумать мысль, которая внезапно пришла в голову. Во мне что-то неотвратимо стремительно менялось. Я почувствовала холодную ярость, она разбухала, наливалась свинцом, рвалась наружу. Я уже не сидела, а стояла на ногах, одежда, расползаясь по швам, падала на землю, и я осталась совершенно голая ясным летним утром посреди своего двора, но мне было наплевать. Я такая же как он. Всегда была такой. Как я могла об этом забыть…

Ярость клокотала все громче, заглушая звуки улицы. Я изменилась и мир изменился. Обзор стал меньше, но я видела всё до мельчайших подробностей на любое расстояние, и цвета стали невыносимо ярче, воздух наполнился разноцветной пыльцой, которая сверкала невообразимыми цветами. Появились новые неведомые запахи, а мой слух теперь улавливал все нюансы окружающей меня жизни. Это не было странно или страшно, это было привычно. Я как будто проснулась от долгого летаргического сна.

Я побежала.

Послушные мышцы понесли меня следом за циклопом, моим сородичем. За пару минут догнала того, кто не ожидал погони.

Схватила вора, подняла над землёй, как чуть раньше сделал он.

- Привет дружочек, – грохотал мой голос. – Скучал?
- Ты предала всех, – прохрипел он, не пытаясь вырваться. - Печать должна находится на Алтаре, даруя всем нам контроль над трансформацией. Похитив печать, ты лишила нас защиты.
- Теперь я хранитель Печати, – выпалила я.
- Так почему тогда она не на месте? Мы дружили. Как ты могла так поступить со всеми нами? Кто-то бесит тебя, и ты внезапно превращаешься в монстра. Спонтанная трансформация уничтожит нас как вид. Люди не идиоты.
- Почему же тогда вы просто не пришли и не забрали Печать? – я осторожно опустила его на землю.
- Не могли найти тебя. Печать нельзя носить на себе. Ты обрела полный контроль, но потеряла память. Главный вопрос – кто сделал тебя хранителем и надел её на тебя?
- Мама…
- Давай вернёмся в квартиру, чтобы не привлекать внимание, – сказал он и уставился куда-то мне за спину.

Я обернулась.

Мама шла по улице по направлению к нам, улыбалась, как будто ничего страшного не произошло. Как будто бы я была ее девочкой, а не чудовищным циклопом.
Надо отдать ему должное, соображал он быстро. Быстрее меня. Сбросив клочья одежды, он принял свою истинную форму, трансформируясь легко и красиво. Встал на одно колено, приклонил голову.

Память вернулась ко мне не полностью, и я поняла всё не сразу.

А мама шла к нам, и с каждым её шагом что-то менялось. Ветер стих, облака на небе разошлись, словно их раздвинули руками, асфальт под её ступнями проседал, расходился трещинами, сквозь эти трещины прорастала трава и цветы, как в ускоренной съёмке. Мама стала выше ростом, но одежда на ней не изменилась, её любимое зелёное платье в мелкий цветочек будто бы выросло вместе с ней. Её тёмные волосы ниспадали на плечи, струились по спине, и будто бы живые, шевелясь от невидимого ветра, обрамляли лицо. Её лицо такое знакомое и такое прекрасное, претерпевало метаморфозу. Черты укрупнились и немного заострились. Это всё еще была мама, и она не была ею.

- Детки, не ссорьтесь, – были её первые слова. – Аргес, встань с колен, что за глупости.
- Гея, – произнёс Аргес, поднимаясь с колена, но не поднимая головы.

Мама оказалась на пол головы выше нас, я почувствовала острое желание положить ей голову на плечо, чтобы она погладила меня по голове и сказала что-то нежное.
Гея, будто бы прочитала мои мысли, протянула руку, привлекла меня к себе, и я послушно склонилась головою к её плечу.

- Это я забрала с Алтаря Печать, – сказала мама, поглаживая меня по голове тёплой мягкой рукой. – Ты мог бы догадаться, Аргес, самый умный из старших детей. Ты же сам и выковал эту печать, вместе с братьями, после того, как отдал молнию этому похотливому глупцу Зевсу.
- Каюсь, Гея.
- Чего теперь каяться. Что сделано, то сделано.
Я не увидела, как Аргес поднял голову, только услышала, что голос его изменился. Он стал громче и в нём зазвучала обида.
- Для чего ты украла её? Мама.
Слово «мама» далось ему с трудом, похоже он никогда её так не называл.
- Чтобы вы вспомнили, кто вы! – прогрохотала Гея.

Раскаты грома прокатились по безоблачному небу, а я почувствовала, какая буря бушует у нее в груди. Меня затрясло. Мамина рука отпустила мою голову, и я отстранилась.

- Вы позабыли о своём предназначении. Служить Земле, – ее глаза сияли, искрились, в них смешались все чувства, невидимый огонь изливался на нас, внушая благоговение. – Вы сами превратились в людей, заразились их глупыми мыслями, погрязли в суетной возне. Это вздор и нелепица. Вспомни, Аргес, ты выковал шлем-невидимку Аиду, а теперь притворяешься мелким клерком. Зачем?
- Чтобы скрыться от людей.
- Для чего?
- Чтобы они не истребили нас, мама! Как истребили мантикор, кентавров, горгон, сирен, нимф…
- Не продолжай. Я не смогла спасти моих прекрасных девочек.
- Прости.
- Но, если мы, отступимся, из страха за свою жизнь, забудем о своём предназначении, нашему дому, этой планете придёт конец. Люди не знают жалости, не ведают, что творят. Пора вмешаться.
- Я сделаю все, что ты скажешь, Гея, – Аргес вновь склонил голову и тут же поднял её. В его взгляде было спокойствие и решимость.
- Отправляйся к Посейдону, сынок, вы всегда ладили. Пусть соберёт всех и будет наготове. - Гея протянула руку, коснулась его лба, чуть выше глаза. - Дарую тебе силу воды, дабы не был ты в его стихии беспомощен.
Рука Геи засветилась, засияла, будто по ней заструилось жидкие голубые бриллианты, сияние ото лба Аргеса разливалось по всему его лицу, захватило голову, а потом и всё тело. Его тело стало полупрозрачным, оно светилось бледным голубым светом и пульсировало.
Мама обернулась ко мне.
- Доченька, верни печать на Алтарь, - обратилась ко мне Гея. – Охраняй её.
- Так и будет, - ответила я.
- А я спущусь к Аиду. Пора закрыть для людей недра земные. Полно им бесчинствовать.

Мама сделала жест рукой, и мы отошли от неё. Гея присела, приложила раскрытую ладонь к земле, и земля под нашими ногами тотчас задрожала, покрылась мелкими трещинами. Где-то во дворах одна за другой, воя на разные голоса, включались сигналки на машинах. Поднялся ветер, все сияющие частицы, свободно парящие, наполняющие воздух, свились в тугие спирали, окружили Гею, будто бы заслоняя её от чего-то. Гея вместе с приличным куском асфальта медленно опускалась вниз. Я услышала, как ломаются старые водопроводные трубы, не выдерживая натиска. Потом я услышала звук приближающегося поезда…

Её голова, наконец, скрылась и земля над нею вновь сошлась, как будто ничего и не было.

Ясно представила, как Гея, богиня земли, проходит сквозь коммуникации, проваливается в метро, прорезает вагон, наполненный людьми, словно нож масло. Почувствовала в груди щемящую отчаянную тоску, разом вспомнила, что так было всегда. Я всегда жалела людей.

- Давай на этот раз ослушаемся маму, и повременим с апокалипсисом, - я посмотрела на брата, и он улыбнулся в ответ.