Ванька-пастушок

Как интересно наблюдать за полётом птиц! Как здорово иметь крылья! Вон, высоко в небе, наворачивают круги ласточки. То в одну сторону метнутся, то в другую. А потом, словно камнем с горы, - резко вниз. У-ух! Дух захватывает. Ванька повернулся со спины на живот и взглядом уткнулся в траву.
Как здорово наблюдать за букашками. У них, как и у птиц, есть крылья. Правда, не у всех. Но какая разница. Вот и с крыльями приползла. Надо, чтобы летали, как божьи коровки. Коровки!

- Зорька-а-а! Ты где?

Ванька одним рывком подхватился с земли, волчком покрутился вокруг себя и облегченно вздохнул. Корова лежала поодаль и размеренно пожевывала траву.
- Ну, я тебе дам! – в сердцах крикнул мальчишка и помчался к бурёнке. Та медленно повернула к нему голову, так же медленно уперлась передними ногами в землю, подтянула задние ноги, и встала. Вымя было наполнено молоком.
- Домой! – скомандовал Ванька, взглянул в небо в поисках стайки птиц, и вдруг прислушался: слабый гул послышался со стороны луга. Или показалось? – Домой, - повторил мальчишка, и шлёпнул корову по боку.

Мать сидела за швейной машинкой. Она подняла голову, прислушалась, опустила лапку, прижимая кусок ткани, и пошла во двор.

- Мама, ты ничего не слышала? – шепотом спросил сын.
- Нет, сынок. Машина тарахтит, Надюшка щебечет, Оленька постанывает… Нет… Иди, займи сестричку, я корову подою.
- Эй, Мария, слышала?! – за тыном стояла соседка с подойником и что-то быстро-быстро тарахтела.
- Да что вы все, сговорились что ли? Ванька молотит, ты не унимаешься. Что я могу слышать?

Соседка Валька огляделась по сторонам, втащила свое огромное тело в двор Марии и, глядя ей в глаза, вдруг заорала:
- Немцы идут! Понимаешь? Немцы! К нам, в деревню.
- Да кто ж их пропустил-то! – в сердцах шлёпнула себя по бедрам Мария. – Ванька, ты что-то видел на лугу? А Ваньки и след простыл. Надюшку бросил, убежал, сорванец. Вдруг в хате что-то грохнулось. Женщина побежала к дому: только бы цела была, шкода мамкина.

Вся деревня вывалила на улицу посмотреть на немцев. Не пуганые еще были. Не понимали, что по песчаной дороге шли и ехали не друзья-братья, а вооруженные солдаты вермахта. За несколько минут волна недоумения и страха охватила деревню. Что делать? Прятать «майно», рубить кур, чтобы не достались, что теперь будет с коровами?.. Но всё уже было понятно. Колонна прибывающих хозяев по пути следования уже нахваталась и кур, и гусей, и визжащих свиней. Это был август 1941 года.

Мария схватила маленькую трехлетнюю Надюшку на руки и подошла к лежанке:
- Оленька, детка, надо вставать. Не ровён час, к нам зайдут «гости», не успею тебя спасти, - быстро шептала семнадцатилетней дочери красавице сорокашестилетняя женщина. – Спрячешься у крёстной своей. Может, обойдётся.

Оля была больна. Сердце слабело с каждым днём. Безграмотная мать не знала о диагнозах, но видела, как на глазах тает её кровиночка. Восемь детей нарожала своему непутёвому гулёне. Двойняшек-годовашек через год схоронила. Шестеро осталось. Самая маленькая – последыш Надька. А куда деваться? Господь дал, ему и решать, как и чем выкармливать. А Он, Господь, помогал. Работящей была Мария. Шила-обшивала всю деревню за кусочек сала, пяток-десяток яиц, горстку крупы. Тем и кормились. И Надюшку выкормила бы, если бы не этот страшный истошный крик по деревне.

- Мама, дядьку Павла застрелили! – ворвался в хату Ванька и полез под кровать.
- Ты что городишь! – хотела шлепнуть по спине, но пострел уже валялся под койкой. – Где Дуська? – спохватилась женщина.
- Не знаю, никого не видел,- громко, как мог, шептал мальчишка. – Мама, я боюсь.
- Не бойся, сын, - повернулась к иконам мать, упала на колени и слёзно, с надрывом на всю хату начала кричать молитву.

- Эй, Маруська, принимай гостей! – на пороге стоял сосед Мыкола и глупо улыбался.
Так Мария с детьми оказались в холодном повале. Хату заняли немцы. Трудно ей было: новые хозяева не понимали русского языка, она – ни бельмеса по-немецки. В обязанности женщины входили стирка белья, уборка хаты и уход за скотиной. Оставили-таки Зорьку. Надюшку не спускала с рук. Трехлетняя шкодница могла разозлить немчур, от греха подальше надо держать.

Оленьку болезную успели спрятать у кумы, чтобы не снасильничали, старшая Дуся сбежала в соседнее село с подружками. Ванька-пострел? Да кому он нужен. Малец еще.  Главное, чтобы не сболтнул, что отец и старший брат Миша на войне. Ни письма от них, ни весточки. Письмо бы не смогла прочитать, так сын бы расстарался, школьник. Хотя, школу сразу закрыли, разместив там конюшню. Эх, сволочи, они и есть сволочи. На такое срамное дело позарились. Пусть бы дети уму-разуму набирались.

Как-то позвал Марию немец и давай рассказывать, сильно при этом жестикулируя. Чего они хотят? Хоть убей, не понятно. Кое-как поняла, что просят кашу. А какую кашу им варить? И тут он показывает на молоко, манную крупу, деревянную ложку.
- Понятно, - пробубнила Мария, - та хоч бы  вы поздыхали.

Немец прямо озверел, когда увидел не кашу, а похлёбку.
- Ложка стой! – заорал он, тыча ложку в миску, а она всё падала, не желая стоять. – Фу! – снова гаркнул немчура и выхватил из рук женщины Надюшку.

У Марии подкосились ноги. А он посадил малышку на стол и давай кормить кашей. Та, конечно, открывала рот и уплетала кашу, а мать с каждой ложкой прощалась с жизнью последыша. Тогда чужеземец (как часто называла своих постояльцев Мария) достал из нагрудного кармана фотокарточку и ткнул ею в лицо женщины. На картинке была белокурая девочка, чем-то похожая на Надюшку. Всё понятно. У него тоже есть маленькая дочка.

Спустя несколько дней пошел шум по деревне: собирают всю молодежь - отправлять в Германию. Ванька не молодежь. Мылыш еще. Оля спрятана. Митя (самый старший, калечка с детства ) в Харькове, Миша на войне. Дуся! Господи милостивый, где она, что с ней? Осталась ли в соседнем селе?

Только спустя несколько месяцев принесли от неё весточку, что с подружками не поверили уговорам о красивой жизни в Германии и убежали на войну.
Так, в сорок шесть молодая чернобровая и черноокая женщина в три дня поседела. Состарилась, осунулась, замолчала. Не сказать бы лишнего слова, не отравить бы своих хозяев, не подпалить бы хату…

Жизнь в деревне словно остановилась. Немцы отобрали все продукты, хорошие вещи, скотину, птицу, свиней. Всё было организовано с целью принудить жителей деревни работать на новых хозяев. Ванька рвался в партизаны. Все уши прожужжал матери о каком-то отряде. Но она твердо поставила его на место:

- Батьки нет. Ты теперь главный. Вот и решай.

Так мальчишка в один момент повзрослел. То с поля колоски принесет, то рассыпанную пшеницу подберет, то крови с зарезанного поросенка. Всё - еда. Мария стала замечать, что некоторые соседи куда-то исчезли. Неужели Ванька был прав и они подались в партизаны. Сама бы ладно, пошла бы. Что делать с детьми, если одна прикована к постели, вторая с рук не слазит. И за Ваньку боязно. Не попался бы под горячую руку. Сколько за последние дни расстреляли – страшно произносить. Говорят, в соседнем селе церковь подожгли. Да не просто церковь. Там люди на молебен пришли. Никто не заметил, как подпёрли с обратной стороны дверь…
Как-то прибежал с улицы Ванька, нырнул в подвал к матери и давай шептать на ухо. Только и поняла, что Фёдор, муж, ранен. Что лежит в лазарете, что рвётся домой, но пока нельзя. И строго-настрого наказал следить за сыном. Скоро всё повернётся обратно.

- Как повернётся, Вань? – посмотрела в глаза сына.
- Я ничего не знаю. Зазубрил весь текст, как было приказано.
- Кем приказано? Ты кого видел? Ты отца видел? – зашептала мать, но пострела и след простыл. Мария только и могла, что молиться у иконки, которую успела снять со стены и спустить в подвал.

Шел 1943-й. Освобождения деревни не было. «Хозяева» как пришли, так быстро и покинули свои облюбованные жилища. И тогда односельчане заговорили, что по Сумской области идут кровопролитные бои, что наконец погнали отсюда немцев, что скоро конец войне.

Мария тосковала по сыну, от которого с самого начала войны не было весточки. Как он там, где? Сыт ли, жив ли?.. Ваньке уже тринадцать. Парень растёт смышлёный, работящий. Устроился помощником тракториста. Корову немчура перед бегством зарезала. Жрали-жрали молоко и сметану, а человеческого мамкиного молока так и не впитали. Куда ни глянь – обугленные печные трубы из дворов торчат. Люди по землянкам живут.

Нет-нет, да и приходила Марии весточка от своих. Узнала, что Дуся сержант, что где-то в Болгарии, что собирается на Берлин. А еще – мужа себе нашла. Да как же так, не венчанная-то! Разве ж по-божьему так? Вот возвернётся, отругаю эту дылду. Вымахала черноокая красавица выше батьки поди, а не знает, что надо венчаться.
Мишенька так и сгинул где-то. Говорят, какие-то следопыты нашли братскую могилу, где был медальон с его именем. Он ли…

- Мария, подь сюды! – услышала соседку. – Гляди, что я тебе покажу.
На улице стояла соседка Валька, похудевшая, как метла, в руках держала не то газету, не то листовку. – Смотри, Фёдор твой! – тычет пальцем в фотографию мужчины с медалью.

Мария как стояла, так и присела на землю:
- Читай, Валька.
- А что читать! Твой Федька на войне был санитаром. Вытаскивал раненых с поля боя. А еще – спас табун лошадей. Как есть герой! Вот и медаль имеется. Мария повернулась к уходящему солнцу, перекрестилась и низко поклонилась:
- Живой. Слава Богу.