Ватанабэ Он - Бедная сестра

1

Мы с сестрой жили в обветшалом, захолустном доме, всего лишь с одной тесной комнатой. Больше никого не было. Мы с сестрой вдвоем, несколько лет назад, пересекли пролив и приехали в этот город.
Сестра работала и растила меня.
Стоит оговориться, что мать сестры – моя двоюродная сестра. К тому же, родившись, сестра оказалась глухонемой.
Но ни моего отца, ни матери сестры, ни моей матери уже нет в живых, теперь они – белые камни, выстроившиеся в ряд на прибрежном холме родных мест.
Долгое время я жил вдвоем с глухонемой сестрой, и в этом городе у нас не было ни одного знакомого, и я, как глухой, целыми днями не слышал никакого голоса.
Как же сильно сестра меня любила! Каждый вечер, возвращаясь поздно, бледная до потери крови, она кормила меня ужином.
Сестра также обнимала меня, когда мы спали. Мне не нравились холодные, как рыба, руки и ноги сестры, но, тем не менее, я, послушный, тронутый любовью сестры, всегда плакал и согревал ее.
Вскоре сестра заболела тяжелой болезнью. От тела сестры исходил тошнотворный запах. Сестра, боясь, что болезнь передастся мне и больше не спала рядом со мной.
Я спал один, чувствуя себя одиноким. И, засыпая в одиночестве, незаметно для себя стал большим взрослым.

2

Наконец, однажды сестра поняла, что я стал настоящим взрослым.
Не имея друзей для игр, я залез на дерево за домом и смотрел на город, возвышающийся вдали, в облаках. Тогда сестра потянула меня за ногу и стащила с дерева.
Сестра задрала мои короткие штанишки.
Сестра сделала печальное лицо и кивнула головой вверх-вниз.
В случае, когда сестра кивала головой вверх-вниз, это означало то же самое, что и когда мы, обычные люди, качаем головой из стороны в сторону, говоря «нет». Ее глупые отец и мать, возможно, по ошибке научили ее такому перевертышу в раннем детстве. Но по присущей упрямости, она твердо верила в ошибку, которой научили ее родители, и не исправляла ее.
Сестра много раз гладила меня по ноге и много раз кивала головой.
– Сестра, что случилось? – спросил я.
Сестра ответила сложным жестом, который за долгое время стал понятен только нам двоим.
– Я тебя ненавижу!
– Почему?
– Ты больше не должен становиться больше!
– Почему?
– Я больше не смогу жить с тобой вместе.
– Почему?
Сестра принесла мою шкатулку с письменными принадлежностями. Я удивился, что она собирается делать, ведь она ни в зуб ногой. Но сестра обмакнула кисть в тушь и внезапно нарисовала мне на лице большие очки и бороду. Затем она отвела меня к зеркалу.
– Какой прекрасный джентльмен! – сказал я, глядя в зеркало.
– Посмотри! Этот противный мужчина – это ты!
Сестра со страхом в глазах кивнула головой.
Я обнял сестру и, плача, поцеловал ее в шершавую, грубую щёку, похожую на белёную стену. Сестра корчилась и мычала у меня на груди.

3

Сестра, вернувшись поздно вечером с обескровленным лицом, накормила меня ужином.
Как же сильно сестра меня любит!
Сестра сделала себе укол толстой иглой в руку. – Болезнь сестры в последнее время уже разъела ее до самого нутра.
И сестра целыми днями только и делала, что спала. Когда сестра спала, она плакала. Слезы текли из запавших глазниц.
Я, прислонившись к стеклянной двери окна, куда светило полуденное солнце, только и делал, что разглядывал волосы на голенях, растущие между шортами и носками.
(– Я как будто вырос, поедая сестру.)
Мое сердце было измучено чувством благодарности к сестре, которая так тяжело трудилась и вырастила меня до взрослого состояния. Для меня сломленный образ сестры, потерявшей человеческий облик, был лишь огромной черной печалью. Я хотел спросить Бога, почему для того, чтобы я стал взрослым, нас должна была сопровождать такая большая печаль? … Стать взрослым, как и сделать сестру несчастной, – отнюдь не моя воля. Проклятие ада отцу и двум матерям! … Я был совершенно подавлен невыносимой скорбью и, в конце концов, рыдал, подавляя голос, желая скорейшей смерти.
Я не мог больше выносить одиночества и растормошил сестру.
– Сестра, посмотри. Это большое здание, возвышающееся в облаках.
Я распахнул окно и показал сестре далекий городской пейзаж.
– Я со временем построю даже более великолепное здание, чем это, и поселю там тебя, сестра.
Тогда сестра, кивая головой вверх и вниз, ответила жестами.
– Дурак, это же тюрьма!
– Нет! – ответил я, испугавшись.
– Ты дурак, поэтому не знаешь. Я ненавижу все большое.
– Тогда давайте все разрушим! – сказал я с гордостью.
– Разве ты сможешь разрушить такой большой дом, лжец!
– Я разрушу его динамитом.
– Что это такое?
– Лекарство…
Я открыл черную книгу и прочитал вслух.
"Нитроглицерин 0,40
Селитра 0,10
Сера 0,25
Порошок алмаза 0,25
– Я хочу выпить это лекарство и умереть… "

4

Вечером, на продуваемой вечерним ветром улице, сестра, с ярко накрашенными губами и щеками, вышла, волоча свое больное и измученное тело, с корзиной для цветов, завернутой в платок.
Я из окна проводил взглядом жалкую спину сестры, удаляющуюся по мощеной дороге, пока она не свернула за угол, как призрак.
Сумеречное небо лежало поперек деревьев, тяжелое и тихое, как старая картина.
Внезапно сердце забилось в моей груди, и я стал пристально всматриваться в черные тени деревьев. Я сразу же заметил фигуру молодой женщины в яркой красной короткой кофточке. Она каждый вечер так ждала мужчину. Подождав немного, мужчина приходил. Он был в длинном черном плаще, носил большие черные очки и имел великолепную черную бороду. Я подсматривал за любовными утехами мужчины и женщины в телескоп, который оставил мне на память отец-военный. Это вызывало у меня странную радость, которую я раньше никогда не испытывал. Я подсматривал каждый вечер. Женщина в красной кофточке, казалось, была известной актрисой, которую я узнавал по фотографиям в витринах магазинов и журналах. Мужчина каждый раз, когда я подсматривал, заставлял меня вздрагивать, настолько он был похож на то мое лицо, которое однажды сестра нарисовала мне на лице очками и бородой.
Тут я понял, что не только лицо, но и сердце у меня общее с этим мужчиной, и я стал испытывать к его возлюбленной, актрисе, поистине непреодолимую страсть.
Я, ускользнув от глаз сестры, тайком купил черные очки и черные накладные усы.
И однажды вечером я, наконец, на один шаг опередил этого мужчину и встретился с ней.
Я хорошо изучил и усвоил все движения этого мужчины каждый вечер. Легко насвистывая и взмахивая тростью, я медленно и смело подошел к ней. Как же она могла догадаться, что это я так умело замаскировался. Действительно, она, торопливо выбежав из тени деревьев, улыбнулась и протянула мне навстречу свои изящные, милые ручки. Я дрожал от смущения, радости и беспокойства.
Что за красивая женщина предстала передо мной вблизи! Я бы не пожалел жизни за ее изумрудные глаза, за щеки, как сорванные с дерева фрукты, за грудь, вздымающуюся под кофточкой с красными цветами.
Я набрался смелости и прижал ее к себе в сумеречном полумраке.
– Нельзя.
Она едва не коснулась губами моих накладных усов.
– Фальшивка! – отругала меня она.
Я подумал: «Я потерпел неудачу».
– Ты все еще обманываешь с помощью накладных усов? Почему бы тебе не отрастить настоящие усы?
– Сестра не разрешает… – пробормотал я.
– Брось свою сестру.
– Вы знаете мою жалкую сестру?
– Я не смогу с вами встречаться, пока не отрастут настоящие усы.
– Пожалуйста! – прошептал я.
– Нет!
Она резко оттолкнула меня и собралась было уйти, но остановилась на мгновение, обернулась и сказала: «Если у тебя действительно вырастут усы, зажги в своем окне красный свет, как у железнодорожного светофора». И она снова быстро скрылась в тени деревьев, тянущихся в ряд.
Я стоял ошеломленный.
– Неужели мужчина не может проявить свою истинную ценность, не отрастив усы?
Но в следующее мгновение я внезапно представил себе жалкое уродливое лицо своей сестры, которая, должно быть, сейчас стоит на каком-то перекрестке и продает цветы, и снова залился слезами.
– Бедная сестра!

5

– Сестра, что с тобой? –
Сестра, словно ненавидя меня, кивала, пристально глядя на меня.
– Ты, хочешь, отрастить, бороду, да? –
– Ну, я же уже взрослый, поэтому хочу отрастить. –
– Взрослые, мне, не, нравятся! –
– Что бы ты ни говорила, это невозможно. Я стал взрослым и хочу, чтобы сестра жила в большом доме и была счастлива. –
– Хорошо. Делай, что, хочешь. Я, выпью, это, лекарство! –
– Лекарство? –
Сестра покачала головой и открыла черную книгу на столе.
– Динамит, тоже, можно, есть. –
Я поцеловал шершавую, грубую, словно глиняная стена, щёку сестры.
И затем, на глазах у сестры, наточил бритву и сбрил едва пробивающуюся щетину.
Но, – уже на следующий вечер я проводил взглядом сестру из окна, а затем оглядывался на ту самую аллею, но женщина, как и обещала, с той ночи больше не появлялась. И мужчина тоже – возможно, он опоздал в ту ночь на пять минут и увидел, что у нее появился новый возлюбленный в моем лице, но, как бы то ни было, он больше не показывался.
Даже когда над аллеей появлялась луна, тень на мостовой падала только от деревьев.
Я, тяжело вздохнув, облокотился на подоконник и поклялся себе больше никогда не бриться.

6

Моя борода день ото дня росла, словно молодая трава. Проснувшись сегодня утром, я увидел, что она почти не уступает накладной бороде по своей пышности.
Сестра, конечно, злилась и плакала. Но я, с твердой решимостью, противился ее глупым капризам.
– Почему нельзя отращивать бороду? –
Я смотрел на спящую сестру, похожую на сломанную марионетку, жалко и бессильно измученную, в ярком дневном свете, и мне самому становилось грустно, но я много раз убеждал себя, что даже если я сделал сестру такой несчастной, это все же не моя вина. … Мне нужно было съесть ее тело, чтобы вырасти. Следовательно, теперь нет никаких причин, почему я должен позволить капризному настроению глухонемой девушки помешать мне стать взрослым. … Стоя на заре жизни, для меня ценны не слезы жалкого существа, а пышная борода и любовь той прекрасной девушки!
– Сначала я должен начать свободную независимую жизнь, – решил я.
Но прежде мне нужно было убедиться в истинной сущности сестры, действительно ли она обычная продавщица полевых цветов. Недавно я заметил, что в маленькой корзинке сестры, куда она кладет цветы, не было ни одного цветка, ни увядшего листа, ни даже запаха цветов, и никогда не было никаких признаков того, что там когда-либо были цветы. К тому же, я понял, что такого количества цветов в корзине слишком мало, чтобы обеспечить нас обоих, и я почувствовал острую необходимость увидеть, где сестра торгует.
Ближе к вечеру, когда сестра проснулась, я спросил ее:
– Где ты торгуешь, сестра? –
Сестра, казалось, явно вздрогнула, но постаралась сохранить спокойствие и указала из окна на город, возвышающийся вдалеке под закатными облаками.
– Там, в, оживленном, городе. –
– Правда? Покажи мне, где ты продаешь свои цветы. –
Сестра, казалось, совсем растерялась.
– Дурак! Тебе, нужно, спокойно, сидеть, дома, и, сторожить, вот, и, все. –
– Я, когда-нибудь, обязательно, прослежу за тобой, чтобы ты не знала, – сказал я.
Сестра изменилась в лице и зарычала. И яростно, качая головой вверх и вниз, заплакала.

7

Бедная сестра, тем не менее, как обычно, когда пришло время, накрасила губы и щеки румянами, завернула пустую корзину для цветов в платок и вышла на улицу, где дул вечерний ветер.
Я проводил ее взглядом из окна. Сестра, подозревая меня, много раз оборачивалась, удаляясь по мощеной дороге.
Как только сестра завернула за ближайший угол, я сразу же взял мантию и последовал за ней. Я бежал со всех ног по аллее, поэтому, осторожно выглянув из-за угла, я без особых усилий смог найти тощие плечи сестры, которые выделялись среди других. Я накинул мантию на голову и, прячась, следовал за сестрой. Идя вдоль трамвайных путей, поднимаясь и спускаясь по холмам, пробираясь сквозь полумрак переулков, сестра шла мелкими шажками по длинному, длинному пути. И наконец, вышла в оживленный город, где возвышались и нагромождались друг на друга огромные здания, которые было видно из окон нашего дома. В разноцветных красивых огнях сияла иллюминация, и весело гремел рекламный оркестр. Я впервые оказался в таком оживленном районе, но я просто боялся потерять сестру из виду, поэтому, проталкиваясь сквозь толпу, пропитанную запахом благородных духов, преследовал ее. Преследуя ее, я задавался вопросом, действительно ли в этом оживленном районе найдется хоть кто-нибудь, кто обратит внимание и купит незначительные цветы, которые продает такая жалкая глухонемая сестра – я все больше и больше думал, что сестра, похоже, обманывает меня.
Вскоре сестра выбрала одно из огромных зданий и без малейших колебаний вошла в него. На крыше этого здания сверкала надпись «Flower House». Поэтому я снял черную мантию и смело вошел в подъезд. Ни швейцар в строгой униформе с золотым галуном и никто другой не проявили ко мне никаких подозрений.
Сестра, все еще не замечая меня, спустилась в подвал. В отличие от великолепия верхних этажей, коридор в подвале был узким и душным, зажат между серыми грязными стенами, а лампы, висевшие на низком потолке, тускло освещали его. Сестра открыла одну из деревянных дверей, расположенных по обеим сторонам коридора, и исчезла внутри. Нарядно одетые мужчины со скучающим видом ходили взад и вперед по коридору и время от времени останавливались перед этими дверями. Я немного поколебался, а затем, крадучись по линолеуму, накинув мантию, тихонько подошел к комнате, где спряталась сестра.
На деревянной двери висел выцветший ценник, который я когда-то написал по просьбе сестры.
Комнатные цветущие цветы:
Георгин ……………………………… 50 сен
Цикламен ……………………………… 50 сен
Хризантема …………………………… По рыночной цене
И немного выше, примерно на уровне моих глаз, было сделано круглое отверстие размером с запястье, чтобы можно было заглянуть внутрь комнаты. Я осторожно заглянул туда. В комнате горел бледно-розовый свет, и под ним стояла всего одна простая деревянная кровать, на которой сидела сестра. Неизвестно, когда она переоделась, сестра была одета в жесткий накрахмаленный полосатый наряд фиолетового и белого цветов. Ее лицо, густо накрашенное румянами, невыносимо печально разрывало мне сердце.
– Что, красивые цветы? –
Проходя мимо, хулиган в ухмыляющейся шляпе-котелке хлопнул меня по плечу. Я, потеряв самообладание, постучал в дверь.
Сестра, чутко услышав это, ухмыльнулась в отверстие двери, в которое я смотрел. Я, растерявшись, побежал в конец коридора и спрятался там в полумраке.
Сестра открыла дверь и высунула голову. Затем она подошла к лестнице, ведущей к подъезду, но нигде не увидела своего посетителя, поэтому, с разочарованным видом, опустила плечи и втянула их обратно в комнату. Я снова вернулся и снова постучал в дверь, глядя в круглое отверстие.
Сестра, как и прежде, поспешно встала.
Я, как и в прошлый раз, ждал сестру в углу коридора, пока она выйдет. Сестра высунула голову из двери, а затем снова пошла в сторону лестницы. Я, воспользовавшись моментом, быстро вскочил в комнату и залез под кровать.
Обманутая дважды, сестра, вздохнув, вернулась. Перед моими глазами свисали тощие ноги сестры. Собрав все свое мужество, я сдержал желание заплакать.
– Тук-тук, тук-тук, – раздался стук в дверь.
Сестра, не научившись ничему, тут же встала и открыла дверь.
Но на этот раз это был настоящий посетитель. Покупателем цветов был толстый господин с блестящей головой и лицом. Господин, не говоря ни слова, обнял сестру. … Я не хочу рассказывать, какие невыносимые оскорбления он нанес ей.
Я, во всяком случае, внезапно выскочил из-под кровати и напал на господина. Я вонзил кинжал глубоко в спину господина. … Бедная сестра потеряла сознание в объятиях господина и вместе с ним упала на пол.
Я вложил кинжал в руку сестры.
Затем я тщательно вымыл окровавленные руки в раковине и, совершенно успокоившись, вышел из комнаты.

8

Я возвращался домой в невыносимо приятном настроении.
Какое неожиданное счастье обернулось ко мне!
Моя храбрость уничтожила все жизненные невзгоды!
Вероятно, сейчас сестра задержана полицией, и
– Это ты убила этого миллионера. Гм, хорошо, ты говоришь, что убила его из-за денег. –
На суровый вопрос начальника полиции она, наверное, много раз кивала головой, безумно соглашаясь.
Больше нет беспокойства о том, что сестра вернется поздно ночью.
Бедная сестра!
Но у меня уже выросла отличная борода, и теперь я могу идти по миру как полноценный взрослый, никого не стесняясь.
По дороге я купил на память красный фонарь, похожий на железнодорожный сигнал.
Нет нужды говорить, что этот красный фонарь я прикрепил к окну своего дома, теперь единственного хозяина, чтобы позвать свою прекрасную возлюбленную.

1927