Мистификация

«Слышала новость? У нас новый руководитель драмкружка!» -- с придыханием сообщила мне Светка, влетев в актовый зал дома культуры, где мы, несколько отважных женщин «кому за…», постигали азы актёрского мастерства. Под руководством разных преподавателей, которых заносило к нам ветром судьбы. Заносило их, как правило, ненадолго, максимум – на три-четыре месяца. К концу этого отрезка времени их фантазия истощалась, нервы истончались, а запасы сил скудели. А пресловутый воз под названием «концертная программа» оставался на своём законном месте, о котором все вы слышали, конечно.
«Кто на этот раз?» -- оживилась я, потому что самым непредсказуемым и интригующим было именно это – момент смены руководителя. Светка испытала больше этих острых ощущений, поскольку пришла в студию с момента её основания, два года назад. По её рассказам, был тут и пожилой мужчина, Иван Борисович, приверженец добротной старой актёрской школы по системе Станиславского, была милая девушка, актриса нового поколения, любитель импровизаций…Я же присоединилась, когда этому хрупкому цветку, Ксении, на смену пришёл эстрадный пародист, Максим, любитель разных трюков, который научил нас жонглировать тремя предметами и подражать голосам птиц и зверей. Теперь же и он пропал. Да, забыла сказать, руководители наши уходили по-английски, не прощаясь. Попросту сказать – исчезали, растворялись в пространстве. И как бы сказал чукча из анекдота, в этом намечалась нездоровая тенденция.
«Так кто он…или она?» -- снова спросила я Светку, хотя на часть вопроса ответ уже получила, увидев, как моя подруга старательно прихорашивается перед зеркалом. Значит, мужчина. Ну что ж, посмотрим, что за фрукт. И тут в зал вихрем ворвался некто, подобно ветру, взметнув занавес над сценой и заставив покачнуться люстру на потолке. «Меня зовут Тимур!» -- раздалось громогласное. И мы все как-то внутренне подобрались.
Уже через минуту мы сидели на стульях, поставленных на сцене кру;гом, и повторяли за новым мастером замысловатые скороговорки. Если кто-то ошибался, Тимур гневно сверкал в его сторону глазами. Пришлось поднапрячь всю свою ослабевшую с годами память и смекалку.
«Нам через месяц надо показать какой-то результат», -- осмелилась в коротком перерыве подать голос Юля, на которую Тимур меньше всего зыркал. «О чём это вы?» -- взметнулся «сеньор Ветер», как я успела его про себя прозвать. «Я о концерте», -- трепеща, закончила мысль Юля.
«А! Так насчёт этого вы не переживайте, -- пустил сноп искр из живых карих глаз наш гуру, -- я уже всё придумал. Ночь, парк, Луна, звёзды, и женщины в красивых платьях бродят хаотично и изливают на зрителей поток сознания». «Что изливают?» -- чуть не потеряла это самое сознание Юля. «ЭПИФАНИИ!» -- провозгласил торжественно Тимур. «Кто знает, что это такое?», -- спросил чуть погодя, потому что повисла грандиозная мхатовская пауза. Но из нас никто не знал даже приблизительно, о чём речь. «Эпифании» – это откровения. Есть автор, у которого из таких собственных личных откровений и озарений составлена целая книжка. Возьмите её в библиотеке или купите. И выберите себе один из рассказов. И выучите наизусть. И мы сделаем из этого мистерию. Незабываемое представление», -- выдал Тимур свой план не терпящим возражения тоном.
«Что-то мне подсказывает, что про ночь, парк и Луну – это он не декорации имел в виду», -- с тревогой шепнула я Светке на ухо. Она в ответ лишь обречённо вздохнула. Было понятно, что при таких исходных она участвовать в концерте не сможет. Потому что у неё, в отличие от многих из нас, имеется муж, настоящий полковник. Со всеми вытекающими.
Прошёл месяц. За это время кому-то из нас с превеликим трудом удалось разыскать книжку автора Эпифаний. Она оказалась букинистической редкостью. И в тот момент, когда она, побывав у всех участниц нашего кружка весёлых и находчивых, попала в мои руки, все более или менее подходящие рассказы были разобраны. Мне оставалось или выучить длиннющий монолог о том, как Бог тренируется мной как футбольным мячом, или изобразить в ли;цах куст, растущий посередине взлётной полосы. Я уже было склонилась к роли куста, но тут выяснилось, что его собрался сыграть сам мастер, показав на личном примере, как надо работать с материалом.
Ещё через пару недель настал момент прослушивания. Мы выходили по очереди и читали свои монологи-откровения. Точнее, не свои, а автора эпифаний. Надо сказать, тексты были очень разнообразные и весьма вдохновенные, такие маленькие зарисовки остановленных на секунду моментов бытия. Они завораживали. Красок добавляли ещё и некоторые нюансы речи, потому что автор, по национальности латыш, сам перевёл свои рассказы на русский язык. И в текстах были трудноуловимые детали, заметные только чуткому уху, как лёгкий акцент. «Ну что, удалось тебе найти что-то?» -- взволнованно спросила меня Светка, которая оказалась намного расторопнее меня. Ей одной первых удалось ухватить книжку и выбрать рассказ по вкусу. «Пой! – вылетела она на сцену в лёгком танце, -- Пой, когда грустно, когда дела не идут на лад, когда нет уверенности в завтрашнем дне! Пой, когда хлещут в лицо ливни, когда вся природа будто восстаёт против тебя! Не сдавайся и пой!» Я была уверена, что моя неугомонная бойкая подруга выберет именно этот монолог. Так постепенно все прочитали свои тексты. «Так, а у вас что? Вроде бы, тут и нет больше ничего», -- пролистал книжку Тимур, обращаясь ко мне. «Я нашла ещё одну эпифанию, в более старом издании, -- ответила я, -- она не вошла в этот сборник». «Ну, что ж, прошу вас».
«Немного о любви, -- произнесла я название, и эпифания полилась тихим ручьём, --
Я бродил по опустевшему лесу души моей. Ни одна ветка не шелохнулась навстречу мне, ни одна травинка не застонала, примятая ногою моею, ни одна птица не пропела приветственную песнь. Я слушал тишину, и я услышал всё, что хотел. И я понял всё, о чём тишина говорила со мной. И ничего более мне не было нужно.
И жизнь, заметив утраченный мною к ней интерес, перестала раздавать всем вокруг так надоевшие им роли. Птицам она разрешила не разливать больше по утрам звонкие трели и улететь прочь из леса души моей. А деревьям позволила не шуметь листвой на ветру и встать вдоль дорог верстовыми столбами как вкопанным.
Исчезли все желания и все соблазны. И все признаки внешнего мира отступили. Вся жизнь сосредоточилась внутри меня. Только неугомонное эхо гулко повторяло: «Нет предела в стремлении к совершенству, но даже если ты его достигнешь, вряд ли ты станешь кому-то более интересен, чем сейчас. Но есть кое-что ещё, совсем иного свойства. Я говорю о любви.
Но о ней пусть тебе лучше споют птицы, которые вернутся в опустевший лес души твоей, когда ты позовёшь. Но хватит ли тебе смелости позвать их?»
Я закончила в абсолютной тишине. Никто не издавал ни звука ещё минуту, пока, наконец, не раздался хлопок в ладоши и вслед за ним ещё, и ещё. «Отлично, -- воскликнул руководитель, -- у нас всё сложилось. Эту эпифанию мы поставим в финал нашей мистерии».
«Ну ты и тихушница! – отчитывала меня Светка после репетиции, когда мы шли к автобусной остановке, -- откопала где-то такой классный текст, а мне ни слова не сказала!» «Потому что я не откопала, -- рассмеялась я, наконец, отойдя немного от ощущения не то гордости, не то стыда за свою авантюру, -- я его сама вчера написала».