Река неслась и грохотала

Река неслась и грохотала между каменистыми берегами. Веточки облепихи над самой водой вздрагивали от ледяных капель. Как осторожно я ни старалась собирать ягоды, все равно укололась о шип.

- Пребольно, - с мрачным удовлетворением сказала я вслух, - зараза!

И собрала еще несколько, и укололась опять. Было холодно - свежий осенний мороз. Подниматься оставалось километра три. Тропинка между дачами была покрыта фиолетовыми палыми листьями, красиво отороченными утренним инеем.

- В глубину ноября, - я съела кислющие ягоды, - что больше понравилось бы Снусмумрику: подниматься в глубину ноября здесь, или бродить там, где он бродил, где самая высокая гора ниже самой низкой сосны?

Дыхание сбилось, и я замолчала, ничего не ответив на свой вопрос. Давно ли по этим тропинкам ночами бродили люди в венецианских масках, думала я, поднимаясь, и где они сейчас? Обступившие меня горы маячили, нависая, невнятно, красиво и угрожающе. В глаза непрерывно пялился подъем. Блестящий и скользкий - от листьев, от глины и от гнилых поеденных груш, он торчал, как древесный ствол, по которому забираются в страну великанов, и заполнял почти все, но горы как-то умудрялись втиснуться сбоку, и их красота, как чертова заколдованная игла, залезала в голову через самые уголки отведенных глаз и даже через уши. Груши, черно-зелено-фиолетовые, выбивались из-под ног, прыгали вниз по тропинке и срывались со склона, падали, хрупали и разлетались, натыкаясь на черные изящные стволы урюка. Смутно знакомые деревья с чудесного цвета сияющей оранжевой корой придавали мистический фиолетовый оттенок глубинам позади себя. Да, людей в венецианских масках здесь уже никогда не встретить. И машинок, на которых ночами шились карнавальные костюмы, нет. Из бочки, в которой висела луна, вытекла вся вода, наверное – ведь там дырка, заткнутая едва-едва. Деревья истончились, их листья слились с землей, пространство теперь можно пронзить взглядом насквозь – и пространство, пронзенное взглядом, опадает вслед за листьями к ногам. И на что ни посмотришь – все влетает в глаза, как будто нет расстояний, и воздух прозрачен, как будто его нет. Да и меня как будто нет, хотя я стою, поднявшись, прямо здесь.