Дао Дэ цзин. Толкования. Глава 16

Л А О – Ц З Ы

Д А О   Д Э   Ц З И Н
               

Т О Л К О В А Н И Я
ДЛЯ
ДОМОХОЗЯЕК


Посвящается:
Великому коту Косте и
Великим Пекинесам Ян Чжу-цзы и Чун Чун-цзы.


Записано со слов Великого Пекинеса Ян Чжу-цзы
с безразлично-молчаливого благословения Великого Пекинеса Чун Чун-цзы
в год плодовитой свиньи – 2007 от рождения Иисуса Христа.
(16. 02. 2007 – ……… )

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ДАО

Глава 16
 

(1)                Обрести «Пустоту» – предел.
                (чжи сюй цзи е)
(2)                Искренность хранит «Середину».
                (шоу чжун ду е)               

(3)                Десять тысяч вещей возникают все сразу –
                (вань у бин цзо)
(4)                Потому созерцаю я их возвращение.
                (у и гуань ци фу е)
(5)                У Неба вещей так много, так много,
                (тянь у юнь юнь)
(6)                [Но] каждая возвращается к своему корню.
                (гэ фу гуй ци гэнь)
(7)                Возвращение к корню зовем «неподвижность».
                (гуй гэнь юэ цзин)
(8)                «Неподвижностью» называем «восстановление Судьбы».
                (цзин ши вэй фу мин)
(9)                «Восстановление Судьбы» – «Постоянство».
                (фу мин чан е)
(10)              Знать «Постоянство» – «Ясность».
                (чжи чан мин е)
(11)              Не знать «Постоянство» – беспечное безрассудство.
                (бу чжи чан ван)
(12)              Беспечное безрассудство ведет к несчастью.
                (ван цзо сюн)
               
(13)              Знать «Постоянство» – вместить в себе [все].
                (чжи чан жун)
(14)              Все вместил – [стал] бесстрастным.
                (жун най гун)
(15)              Бесстрастный – тогда Ван-владыка.
                (гун най ван)
(16)              Ван-владыка – тогда [как] Небо.
                (ван най тянь)
(17)              Небо – тогда [как] Дао.
                (тянь най дао)
(18)              Дао – тогда долго.
                (дао най цю)
(19)              Закончится тело – [еще] не конец.
                (мо шэнь бу дай)



«– О мудрая кошка, что есть самая реальная Реальность?
– Мои сны, о любезнейший пупси-кролик»
                Диалог мудрокотика Кости и вислоухого кролика Пи-Пу на огуречных плантациях.

«The most incomprehensible thing about the world is that it is at all comprehensible»
                Albert Einstein

(1). (2).         В стандартном тексте, а также у Хэшан-гуна и Фу И строка (1) состоит всего из трех иероглифов «чжи сюй цзи», где «чжи» – осуществлять, достигать, доходить, to reach, to arrive; «сюй» – пустой, свободный; «цзи» – предел, высшая точка. В переводах это короткое послание выглядит строго и увесисто: «Attain the climax of emptiness» (Томас Клири); «The (state of) vacancy should be brought to the utmost degree» (Джеймс Легг); «Take emptiness to the limit» (Роберт Хенрикс); «Дойди в пустоте до предела» (Малявин В.В.).
               Если с разбегу повиниться, то даже соседским курам удивительно, что это за странная пустота, посреди которой возвышается ее же окончательный предел. Мы, с Великим Пекинесом, подозреваем, что Лао-цзы говорит здесь о бесконечной пустоте Дао-тождества, где априори и в глубоком принципе нет никаких точек отсчета, относительно которых можно было бы расставить пограничные столбики. Поэтому в избытке религиозного рвения изнурять себя поисками апогея сермяжной Реальности – занятие безутешно-дурацкое. Ведь Будда Шакьямуни не зря предупреждал прилежного Субхути, что, столкнись он на базаре с бойкой домохозяйкой, возомнившей Татхагату добровольным участником относительного движения, не стоит ее сразу пугаться: она просто не дозрела до понимания его космического Учения. Татхагата потому и называется Татхагатой, что приходит из прекрасного ниоткуда, а уходит в еще более восхитительное никуда («Whosoever says that the Tathagata goes or comes, stands, sits or lies down, he does not understand the meaning of my teaching», The Diamond Sutra, translated by Edward Conze). Так беспричинное пробуждение прямого Видения недуальной Реальности в сердце-уме неподкупной домохозяйки и есть ПРЕДЕЛ всех метафизических подвигов, дозволенных ей Всевышним от «Большого Взрыва» до наших скучных дней законченного конца Закона. Вот будь у Дао-пустоты какой-нибудь предел, Отец Небесный, по свойственной Ему абсолютной наивности (наивность – одно из высших нерукотворно-божественных качеств), тут же уперся бы в него задними лапами, чтобы передохнуть, перекусить и, вполне возможно, справить на сию выпуклость свою божественную нужду. Опять, почему? Да Вседержитель на то и Вседержитель, что, не опираясь ни на что, поддерживает все от альфы до омеги без усилий и преференций. По законам божественной механики, прикосновение Его пушистых лап к чему бы ни было тут же модифицирует Его в обычного эго-субъекта, перемещая из эдемского заповедника спонтанных свершений в сансарический мир причинно-следственной взаимозависимости. Такое развитие событий неизбежно ведет к аритмии божественной вседержимости. Чем чревата дестабилизация поддержки Господом Богом явленного на всеобщее обозрение пестрого Сущего? Верно! Концом кальпы и обрушением мироздания в тартарары. Ух!
              Первые две строки в мавантуйских и годянском текстах записаны иначе, нежели их стандартные аналоги. Частица «е» в конце каждой строки позволяет услышать их следующим восхитительным образом: «Обрести (реализовать, достичь) Пустоту – предел. Хранить Середину – искренность». Роберт Хенрикс полагает, что «In the Mawandui and Guodian copies, these lines could be read as definitions, maybe something like «Taking emptiness to the extreme is what we mean by «the limit»», and «Guarding the void (or guarding the center), is what we mean by «the deep»». But they are never read that way by the Chinese, and it could be that the «ye’s» at the end of lines 1 and 2 – the feature that implies this kind of reading – were added to make this lines four-character lines to balance the rest» (В мавандуйских и годянской версиях эти строки могут быть прочитаны как определения, что-то вроде «Овладение пустотой до ее крайней точки – это то, что мы подразумеваем под «пределом»» и «Сохранение пустоты (или сохранение центра) – это то, что мы подразумеваем под «глубиной»». Но китайцы никогда не читают их таким образом. Вероятно, частицы «е», допускающие такое прочтение, были добавлены в конце строк 1 и 2, чтобы те состояли из четырех знаков для баланса с остальными»). Чудесно! Правда, в главе не очень уж и заметны стройные ряды из четырех иероглифов: полным-полно строк из пяти и трех знаков. Да и, куда же исчезает страсть древнекитайцев к сбалансированности строк, если в стандартной версии строка (4) состоит из четырех, в мавантуйских – из шести, а в годянском – из пяти иероглифов? Вдобавок, если современные китайские товарищи не желают читать эти иероглифы так, как их понимает Роберт Хенрикс, сие вовсе не означает, что две с лишним тысячи лет назад их прочтение в виде определения было невозможным. Домохозяйки всех племен и континентов в силу их двойственного мировосприятия всегда предпочтут всем остальным забавам томительное хождение по мукам до ближайшего героического предела. Слава Создателю, Совершенномудрый не был кухонным обывателем, и едва ли испытывал сомнения в несовместимости постоянства Дао-реальности со столь относительными категориями, как движение и покой. Поэтому тот непоколебимый смысл, который первая строка обретает в своих наидревнейших версиях, не оставляет нам, с Великим Пекинесом, никаких других вариантов ее истолкования.
               В стандартном исполнении строка (2) выглядит как «шоу цзин ду», где «шоу» – хранить, беречь; «цзин» – спокойствие, неподвижность; «ду» – искренность, глубина. Wing-tsit Chan: «Maintain steadfast quietude» (Поддерживай непоколебимый покой). Маслов А.А.: «Я сохраняю полный покой». Lau Din-cheuk: «I hold firmly to stillness» (Я твердо держусь неподвижности). Малявин В.В.: «Блюди покой со всем тщанием». Признаться, напряжение психодушевной мускулатуры во имя сохранения безмятежного покоя – процедура не менее бессмысленная, чем поиски предела у Дао-пустоты. Хранить покой – уже беспокойство. Блюсти неподвижность – уже движение. Недуальную Дхарму не удержать усилиями двойственного характера: она прекрасно поддерживает саму себя самостоятельно, вдали от медитативного прилежания и религиозного жара (гл.6,25). Все же, что поддается фиксации и консервации осмыслением, обретением, удержанием в памяти и сохранением в холодильнике… sorry, в неподвижном покое, заведомо принадлежит иллюзорному миру обусловленного восприятия Реальности.
              В мавантуйском тексте «А» вместо знака «цзин» (покой, неподвижность) стоит иероглиф «цин» (истина, искренность), а вместо «ду» (искренний, глубокий) – иероглиф «пяо», читающийся как поверхность или нечто внешнее. В свитке «В» присутствует иной иероглиф «ду», означающий контроль, надзор и наблюдение. Единого мнения вокруг этих иероглифов пока не ощущается. Одни усматривают здесь особую медитативную практику, другие – ошибку переписчика. Возможно, любопытным домохозяйкам будет небезынтересно разузнать мнение блистательного Роберта Хенрикса в направлении этой злободневной проблемы современного глубокомыслия: «In both Ma-wang-tui texts, lines 1 and 2 end with the particle «yeh» and thus take the form of equative sentences (X, Y yeh = X is Y). In addition, in line 2 where the standart text of Lao-tzu has «tu» («thick», «genuine», «firm»),Text A has «piao» (surface) and Text B has «tu» («to oversee»). Chou Tz’u-chi (Chou, 1984, p.98) and Hsu K’ang-sheng (Hsu, 1985, pp.98-99) both read A’s «piao» as the «tu» that means «the stitch going down the center of a jacket in the back», but then they part ways: Hsu K’ang-sheng (and other mainland commentators) reads this as a homophone for the «tu» we find in the standart edition; Chou Tz’u-chi, on the other hand, feels this refers to «tu-mo», the central artery in the body for breath. Cheng Liang-shu (Cheng, part 2, p.17) agrees with Chou Tz’u-chi’s identification and futher notes that this «tu» and the character «piao» in Text A resemble each other in form; hence the mistake in Text A».
              Строка на годянском бамбуке снова отличается от всего того, что встречается в более поздних вариациях текста – «шоу чжун ду е». Помимо уже знакомой нам частицы «е», позволяющей смело приравнять первые два иероглифа третьему, на второй позиции появляется иероглиф «чжун» (центр, середина или то, что внутри). В результате нехитрых вычислений получается, что «шоу чжун» равняется «ду» или «хранить Середину – искренность». Что, собственно, и требовалось доказать.   
              «Хранить Середину» все одно, что идти Срединным Путем Будды Шакьямуни. Конечно, если не полагать под этим грандиозным подвигом примитивное избегание крайностей вроде обжорства с голоданием. Странствовать по Срединному Пути – это пребывать вне дуалистического мышления. Великий Хуэй-нэн в Сутре Помоста (Гл.4) сострадательно предупреждает, что домохозяйке, вознамеревшейся отхлебнуть нектара бессмертия из океана Абсолютной Реальности, не удастся просочиться сквозь Небесные Двери, пока ее организм вырабатывает липкие цепочки обусловленных со всех сторон умофантазий, в обиходе именуемых мыслями. Всякая мысль, даже в высшей степени благоутробная, относительна. Все же относительное несовместимо с Абсолютным. Пробуждение и называется так потому, что знаменует собой фазовый переход эго-сознания в качественно новое состояние или иное по отношению к бытовому четырехмерному континууму (пространство плюс время) волшебное измерение, где все, что домохозяйки ощущают вокруг себя на своей любимой кухне, не более чем «a fault of vision» (Ваджраччхедика Сутра). Пуркуа? Да, будь двуногие зверюшки отмороженными молекулами «Н2О», внезапно оказавшимися в газообразном состоянии после пребывания внутри гексагональной сингонии кристаллической решетки скользкого льда, они бы уж точно возопили, что очутились в новой вселенной, где обрели божественную свободу в виде неизмеримо большей симметрии водяного пара по отношению к этой самой сингонии. Даже Великий Будда не знает, как и чем может быть спровоцирована эта чудесная метаморфоза. Конечно, некоторые медитативные процедуры подводят дуалистическое сознание к его собственным границам, но снаружи, из мира обусловленной печали, «красную черту» не преодолеть. Ну нельзя настроить иллюзорное восприятие Реальности на саму Реальность. Победитель Смерти на страницах Алмазной Сутры говорит об этом отчетливо и беспристрастно: «Subhuti, the basis of the Tathagata’s attainment of consummation of incomparable enlightenment is wholly BEYOND; it is neither real nor unreal». Ух!

Allegro maestoso

В Пустоте ходить до предела,
Что уток смешить курам на смех.
Сохранять покой постоянно,
Да блюсти его со всем тщанием –
Это, коллеги, заболевание!
Потерять себя в Пустоте
И не знать, где остановиться –
Это и есть Равновесие Духа.
Дальше уж точно идти невозможно.
Равновесие Духа неуловимо –
Оно между движением и покоем.
Потому и зовется «Центром» и «Серединой».
Обрести его – вот задача!
Не решить ее с бухты-барахты.
Хоть псалмы распевай, хоть мантры –
Без пользы будут усилия.
Да вот еще – нарушенное Равновесие
Подвластно закону кармы.
Тут уж совсем не до смеха.
               
Лао-цзы, что звезда на небе.
Ну хоть кто-то вселяет надежду…

(3). (4).          Иероглиф «бин», стоящий в строке (3) на третьей позиции у Ван Би, Хэшан-гуна и Фу И, означает «вместе, параллельно, бок о бок, одновременно, altogether». Мавантуйские и годянская версии предпочитают ему знак «пан» (край, обочина, сбоку). На основании этих иероглифов десять тысяч вещей частенько возникают в этой строке все вместе или «side by side». Lau Din-cheuk: «The myriad creatures all rise together». Роберт Хенрикс: «The ten thousand things – side by side they arise». Малявин В.В.: «Все вещи в мире возникают совместно».
              Мы, с Великим Пекинесом, every early morning, встав с палкой-копалкой посреди нашего вольного огорода, созерцаем торжественный процесс возникновения животрепещущего Сущего в безмолвном, но интенсивном изумлении. Каждую кшану мысли все десять тысяч вещей, от альфы до омеги, все вместе и все сразу являются в светоносном пространстве с первыми лучами Солнца. Ах, ох и уй-уй! Вот морковка, свекла и петрушка на грядках у забора произрастают именно «side by side» – стройными рядами совместно друг с другом.
              На годянском бамбуке строка (4) выглядит как «цзюй и сюй фу е» – Сидя с поджатыми задними лапами (цзюй); Из-за этого (и); Ожидаю (сюй); Возвращение (фу). Мавантуйские шелковые свитки говорят «у и гуань ци фу е» – Я (у); Из-за этого (и); Созерцаю (гуань); Их (ци); Возвращение (фу). Возможно, меркантильным домохозяйкам такие нюансы без всякой разницы, но лично мы любым видам изнурительного ожидания предпочитаем утреннюю свежесть беззаботного созерцания.
              Почему Лао-цзы поставил в строке (4) на второй позиции скромный иероглиф «;и», указывающий на причину возвращения китайских вещей к Дао-корню? Элементарно! Все, что возникает под прозрачными Небесами, обречено умирать и испаряться, исчезать и разлагаться. Как заметил проникновенный Ян Чжу («Ле-цзы», гл.7), «При жизни это Яо и Шунь; после смерти – это разложившиеся кости. При жизни это Цзе и Чжоу; после смерти – это разложившиеся кости. Разложившиеся кости одинаковы, кому известно различие между ними?»

(5). (6).            В мавантуйском тексте «В» строка (5) читается как «вещи Неба бесчисленны» (тянь у юнь юнь). В тексте «А» и в версии Фу И заметны иные знаки «юнь» – облака; тучи; многочисленные как облака. Стандартный текст – «вещи бесчисленны» (фу у юнь юнь). На годянском бамбуке снова все не так: первые два иероглифа «тянь дао» (небесное Дао), а за ними вместо «юнь юнь» следуют знаки «юань юань» (круглый-круглый), что без фантазий выливается в «Небесное Дао круглое-круглое». Роберт Хенрикс, усматривая в годянском «юань» несколько несвойственное ему глагольное значение «двигаться кругами», восклицает, что «The Way of heaven goes round and round, And each returns to its root». (Путь Неба ходит кругами и каждый возвращается к своему корню). Вот интересно, относительно чего в древнем Китае «The Way of heaven» передвигался столь странным образом?
              Знаки «фу» и «тянь» слабо отличаются друг от друга, поэтому, очень вероятно, что в одном из текстов присутствует ошибка сонного переписчика. Вот только в каком? Подозрителен именно годянский бамбук, где строка (6) заявляет, что «гэ фу ци гэнь» (каждый (гэ) возвращается (фу) к своему (ци) корню (гэнь)), что вынуждает «небесное Дао» двигаться кругами во множественном числе. В годянском тексте глава строкой (6) и заканчивается, а в мавантуйском свитке «В» она представлена в своем максимально роскошном виде (гэ фу гуй юй ци гэнь), который по смыслу ничем существенным от остальных ее вариантов не отличается.

(7). (8). (9). (10).        Строка (7) в текстах Ван Би, Хэшан-гуна и Фу И – «гуй гэнь юэ цзин» (Возвращаться; Корень; Называться; Покой, неподвижность). В годянском и мавантуйском тексте «А» строка не сохранилась, а в версии «В» есть только два иероглифа «юэ цзин». Строка (8) в стандартном тексте и у Хэшан-гуна – «ши вэй фу мин» (Называть; Восстанавливать, возвращаться; Судьба). У Фу И – «цзин юэ фу мин» (Покой, неподвижность; Называть; Возвращаться, восстанавливать; Судьба). В мавантуйских копиях – «цзин ши вэй фу мин» (Неподвижность, покой; Называть; Восстанавливать, возвращаться; Судьба). Строки (9) и (10) в стандартном тексте, а также у Хэшан-гуна и Фу И – «фу мин юэ чан» (Восстанавливать, возвращаться; Судьба; Называть; Постоянный, вечный) и «чжи чан юэ мин» (знать постоянство зовется «ясность»). В мавантуйских вариантах они выглядят потрясающе: «фу мин чан е» (восстановление Судьбы = постоянство) и «чжи чан мин е» (знать постоянство = ясность).
              По какой же таинственной причине мудрокитайцы называли возвращение десяти тысяч вещей к своему Дао-корню «неподвижностью» и «постоянством»? It’s easy like Sunday morning. Возьмем для пущей наглядности вертикальную проекцию древнекитайского древа. Что сразу же бросается в глаза с холодной, но научной точки зрения? Yes, корешки у дерева неподвижны, а стройный ствол, хрупкие веточки и нежные листочки испытывают всевозможные подергивания, напрямую зависящие от того, куда и с какой силой дует промеж них взбалмошный ветер. Ах, знание – это сила! Правда, в «Дао Дэ цзин» Совершенномудрый зрит совсем в другой корень. Недуальное Дао – вот непоколебимое основание всех проявлений иллюзорного дуализма в виде десяти тысяч проименованных вещей и наполненной ими череды событий. Как справедливо заметил Шестой Патриарх, скучая возле монастыря Фа-син в толпе монахов и зевак, спорящих о трепетном флажке: «Движется не флажок и не буйный ветер. Движутся условные галлюцинации в бритых головах предостойнейших бхикшу». Ну не дословно, но по своему секретному смыслу, он именно это и объявил.
              Что касается строки (8) «цзин ши вэй фу мин» (Тишина, безмолвие, неподвижность, спокойствие; Называть, означать; Возвращаться, восстанавливать; Судьба), то мы, с Великим Пекинесом, вынуждены опять грести задними лапами супротив общественного мнения о счастливом возвращении мудрокитайца к своей китайской Судьбе (фу мин). For example, Роберт Хенрикс: ««Tranquiltiy» – This means to return to your fate». Между нами, схимниками, от Судьбы и так никуда не убежишь. Откуда же в нее возвращаться?      
               Конечно, мелкохвостые двуногие зверюшки, блуждая в тумане эго-двойственности, нахально полагают свою «свободную волю» за доброкачественный божественный дар, выданный им архангелами Рафаилом и Гавриилом (по нам, так архангелом Люцифером) специально для того, чтобы они «рулили» Судьбой по своему хотению без щучьего веления. Однако все капризы эго-сознания кармически обусловленны задолго до их окончательного формирования. Поэтому, как ни «рули», пожнешь лишь то, что предварительно посеял. Плюс мелкие радости и крупные гадости от колхозной кармы того ареала, где тебя угораздило родиться, влюбиться и пастись. Так даже важно-вальяжные утки с другого конца деревни проголосовали за восприятие иероглифа « фу» в значении «восстанавливать», а не «возвращаться».
              Пробуждению Дао-ума автоматически сопутствует и восстановление изначальной Судьбы, более не разбавленной эго-прихотями под острым соусом «кавказского волюнтаризма» («Кавказская пленница», Мосфильм, 1967). Подпевая Александру Сергеевичу Пушкину, мы поспешим сострадательно взвизгнуть, что «гений чистой красоты» отважной и искренней домохозяйки, измучившись реагировать на мимолетные видения сансарического дуализма, способен восстановить свою изначальную Судьбу, а вместе с ней и божественную Свободу в любое чудное мгновение.

(11). (12).          В стандартном тексте сообщается, что «бу чжи чан» (не знать постоянство) – это «ван цзо сюн» («ван цзо» – опрометчивый поступок, безрассудное поведение; «сюн» – несчастье, зло) или, как выразился мудрокот Костя, блаженно созерцая очередное изгнание Великим Пекинесом соседских кур-сепаратисток с наших овощных просторов, «беспечность наказуема». В переводе этих строк мы откровенно склоняемся к первому мавантуйскому свитку, где после иероглифа «ван» (глупый, дикий и тупой) стоит знак повтора, привносящий в сей пейзаж еще больший накал драматического драматизма – «бу чжи чан ван ван цзо сюн». Ах, не знать постоянства фундаментальной Реальности! Ух, не вслушиваться в глас Божий и подобно блудному отроку из новозаветной сказки повиноваться лишь необузданной ненасытности своего иллюзорного эго. Ох, как же это неприлично, опрометчиво и опасно! Даже вислоухий кролик Пи-Пу, взирающий на эту строку из-под куста черной смородины, стремительно перепугался до мелкой дрожи в задних лапках.
                Ян Дюйвендак: «He who does not know this constant (law), is foolishly active and comes to grief» (Тот, кто не знает этот постоянный (закон), бестолково активен и движется в направлении горя и несчастья). Wing-tsit Chan: «Not to know the eternal is to act blindly to result in disaster». Роберт Хенрикс (второй мавантуйский вариант): «Not to know the constant is to be reckless and wild. If you are reckless and wild, your actions will lead to misfortune».

(13). (14). (15). (16). (17). (18). (19).           Эти строки за исключением строки (18) в стандартном исполнении не отличаются от того, что мы видим в обоих мавантуйских вариантах текста и, если краткость в родстве с талантом, то они, без сомнений, являют собой яркий пример как гениальной лаконичности, так и лаконичной гениальности древних мудрокитайцев. Строка (13) – «чжи чан жун» или знать постоянство – это все то, что символизирует изнутри себя иероглиф «жун» (вмещать, позволять, допускать, емкость-объем) (гл.21). Знак «жун» – это уже знакомый нам по главам 6 и 41 иероглиф «гу» (долина), поверх которого располагается радикал «крыша-кровля». Долина безропотно вмещает все виды червячков, хомячков и твердых черепашек, никак не ограничивая их радостного существования, а кровля все это хозяйство бережно хранит, терпеливо сопротивляясь атмосферным неприятностям. Ну чем не образ мудрого вана-правителя? Строка (14) – «жун най гун» – все вместил, тогда стал справедливым, честно-бескорыстным и ровно-беспристрастным («гун» – это противоположность знака «сы» (личный, частный и насыщенный эгоизмом)). Принимая эго-активность хомоособей за своеобразную шероховатость посреди гомогенно-изотропного космического пространства и вовремя припомнив, что Лао-цзы ставит «справедливость» на совершенно никчемную позицию в шкале истинных ценностей (гл.38), мы заспешим уклониться от нее в сторону «беспристрастности». Строка (15) – «гун най ван» (Беспристрастный; Тогда; Ван-государь). Why? Because, ниспосланный свыше царь-государь отличается в своем правлении от вороватого узурпатора власти именно бескорыстной беспристрастностью, которая в строке (16) «ван най тянь» (Ван-государь; Тогда; Небо) уже приравнивается к ровному отношению прозрачного Неба к тихоцветущей флоре и шумной фауне в виде нахальных кур и толстых уток с другого конца деревни. Строка (17) «тянь най дао» (Небо; Тогда; Дао) завершает мудроанализ поведения желтокитайца после его знакомства с постоянством окончательной Реальности. Стал как Небо, тогда един с Дао. Опять, почему? Нежно-голубые Небеса живут не для себя (гл.7). Они не обременяют себя липкими привязанностями и перманентной тягой к личному выгодоприобретению. Атмосферные пустоты ничем не обладают и ни за что не борются. Они никогда не перечат Дао, в отличие от высокомерных хомоособей, иногда живущих буйно и весело, но, как правило, не так уж и долго, об чем в завуалированной форме сообщает строка (18) текстов Ван Би, Хэшан-гуна и Фу И «дао най цю» (Дао; Тогда; Долго и вечно). Во втором мавантуйском тексте (в первом строка не сохранилась) знака «цю» в строке (18) нет, и сразу следует строка (19) – «дао най мо шэнь бу дай» (Дао; Тогда; Окончание, потеря, смерть; Тело, жизнь; Нет; Опасность, вред). Традиционное ощущение этого набора иероглифов представлено, например, в переводе товарища Ян Хин-шуна: «Тот, кто следует дао, вечен и до конца жизни [такой государь] не будет подвергаться опасности». Артур Уэйли (The Way and Its Power: A Study of the Tao Te Ching and its Place in Chinese Thought.  Waley A. 1934) первым взглянул на «мо шэнь бу дай» под принципиально иным наклоном: «Tao is forever and he that possess it, though his body ceases, is not destroyed» (Дао вечно и тот, кто им обладает, хотя его тело закончится, разрушен не будет). Роберт Хенрикс в примечаниях к этой главе пишет, что «… in chapters 16 and 52 we find the words «mo-shen pu-tai», which literally mean «end-life no-harm» … However, these four characters can also mean «lose-body not-end», and they could be read as saying…» (…в главах 16 и 52 мы находим слова «мо шэнь бу дай», буквально означающие «конец жизни нет вреда» … Однако эти четыре иероглифа могут также означать «терять; тело; нет; конец», и читаться как поговорка…) В главе 52 «мо шэнь бу дай» напрямую вытекает из возвращения мудрокитайца к Маме всего, что под Небесами, и Артур Уэйли, все-таки убоявшись собственной смелости, переводит их там, как «And to the end of his days suffer no harm» (И до конца своих дней не потерпит вреда). Ох-ох. Дао-единство, на то и ЕДИНСТВО, что жизнь и смерть умещаются в нем без остатка. Так коли обрел ЭТО в жизни, почему бы не сохранить ЭТО в смерти?
              Что же мы имеем в конце главы, благополучно вступив в постоянство Дао-реальности и восстановив изначальную Судьбу? Возможность избежать вреда? Великий Пекинес едва не обиделся: «Пусть навсегда повиснет мой хвостик! Пусть не быть ему как прекрасная хризантема, если, идя Великим Путем, убоюсь я опасностей и вреда». Бегать от вреда – удел куцехвостых бобиков! Помните, как у Чжуан-цзы, чудо-мясник разделывал бычью тушу? Его нож находил пустоту между хрящами, костями и жилами. Хряп! Туша разваливалась на куски, а нож никогда и не тупился. Вот и Дух, дышащий Дао, беззаботно проходит сквозь пользу и вред, любовь и ненависть, жизнь и смерть: его не становится меньше от вреда и не прибавляется от пользы. Он постоянен и его Ясность (с большой буквы) не подлежит замутнению тусклым эгоизмом с его низкочастотным страхом утраты обывательских атрибутов мимолетного счастья. «Молоко бессмертия» от Великой Мамы (гл.20) бывает лишь высшей свежести, а пьют его залпом и взахлеб. Польза, вред, добро и зло так же, как и любые другие комбинации условных противоположностей, включая всю умозрительную философию и любые академические традиции – это «осетрина второй свежести» – пища, непригодная для здорового питания.
              Лао-цзы в главе 63 в одной строке выразил суть всего того, что сказано в четырех евангелиях, вместе взятых: «Враждебность встречай Дэ-совершенством». Да каждое мгновение встречай Совершенством!  Иисус Христос разве не божественным Совершенством отвечал на смертоносную враждебность трусливых жителей Иерусалима, только что кричавших Ему «Осанна Сыну Давидову» и далее с тем же воодушевлением предавших Его на растерзание? предавших Его на растерзание? («Бог Авраама, Исаака и Иакова, Бог отцов наших, прославил Сына Своего Иисуса, Которого вы предали и от Которого отреклись пред лицем Пилата, когда он полагал освободить Его. Но вы от Святого и Праведного отреклись, и просили даровать вам человека убийцу», Деяния Святых Апостолов, гл. 3-13,14). Что так потрясло людей, что они две тысячи лет пытаются быть на него похожими? Наверное, при желании он мог бы избежать вреда, но тогда он был бы похож на всех нас. Мудропушистого, правда, озадачило странное моление Христа о чаше, изгнание торговцев из храма и воскрешение Лазаря. Он никак не мог взять в толк, зачем было оживлять бедного Лазаря, если потом он снова умер? Пришлось объяснять ему, что догматические религии, на то и догматические, что полны неприкасаемых несуразиц. Оставим это на совести евангелистов, встречавших враждебность отнюдь не Совершенством.
              Итак, схимники-огородники всеми лапами голосуют за прочтение Артура Уэйли. Ведь сознание, вкусившее чудесную субстанцию Дао-реальности, будто приобретает свойство сверхтекучести, становясь абсолютно свободным и самодостаточным. А коль так, то и расставание с физическим телом не вызывает в нем ни малейшего трепета. Закончилось тело – да не беда. Даже на начальных этапах этой трансформации становится более чем ясно, что Дао-ум не нуждается ни в дыхании, ни в биении сердца. Собственно, бурятский Хамбо-лама Даши Доржо Итигэлов очень наглядно именно это и демонстрирует всем любителям догм и академических традиций. Низкий ему поклон, раз уж представился добрый случай.
              Для любознательных домохозяек мы не сочтем за труд привести следующее замечание Роберта Хенрикса в направлении строки (14): «Note that the word «kung» (impartial) in line 14 – chosen to rhyme with the «all-embracing» (jung) of the previous line – also mean «duke». This allows the author to shift emphasis and move up through a hierarchy of powers – from duke to king to Heaven to the Tao».