Дао Дэ цзин. Толкования. Глава 17

Л А О – Ц З Ы

Д А О   Д Э   Ц З И Н
               

Т О Л К О В А Н И Я
ДЛЯ
ДОМОХОЗЯЕК


Посвящается:
Великому коту Косте и
Великим Пекинесам Ян Чжу-цзы и Чун Чун-цзы.


Записано со слов Великого Пекинеса Ян Чжу-цзы
с безразлично-молчаливого благословения Великого Пекинеса Чун Чун-цзы
в год плодовитой свиньи – 2007 от рождения Иисуса Христа.
(16. 02. 2007 – ……… )


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ДАО

Глава 17
 

(1)                Самый великий на самом верху –
                [Тот, о ком] внизу [лишь] знают, [что он] существует.
                (тай шан ся чжи ю чжи)
(2)                Следующий – [тот, кого] любят и восхваляют.
                (ци цы цинь эр юй чжи)
(3)                Далее – [тот, кто] внушает страх.
                (ци цы вэй чжи)
(4)                Ниже [всех тот, кого] хулят и поносят.
                (ци ся у чжи)

(5)                Недостаточно искренности – вот нет и доверия.
                (синь бу цзу ань ю бу синь)
(6)                Медлителен, сдержан! Речи его драгоценны.
                (ю си ци гуй янь)
(7)                [Когда] выполнена работа и закончено дело успешно, 
                (гун чэн ши суй)
(8)                «Мы сами по себе», – скажут все сто родов.
                (бай син цзе вэй во цзы жань)


«Hey you with the pretty face welcome to the human race»
                «Mr. Blue Sky», Electric Light Orchestra, «Out of the Blue», 1977

(1). (2). (3). (4).           В древнем Китае «тай шан» (нечто великое на самом верху) – это либо высшее божество, либо ван-государь как воплощение авторитарной власти, беззастенчиво присваивающей общественное богатство и угнетающей все, что дышит и шевелится. Далее в строке (1) сказано «ся чжи ю чжи» – «Низкий, внизу, худший; Знать, знание; Существует и имеется (ю чжи)» (Внизу знают, что существует). Строки (2), (3) и (4) стандартного текста, а также у Хэшан-гуна и Фу И начинаются с иероглифов «ци цы» – следующий, далее, потом, на втором месте. На годянском бамбуке вместо «цы» стоит знак «цзи» – следовать, примыкать, подходить близко. Строки (2) и (3) в мавантуйских версиях совпадают со стандартным их вариантом, но вот строка (4) неожиданно заявляет, что, когда правителя презирают и поносят его же собственные подданные, то деградировать ему дальше некуда – «ци ся» (внизу, at the bottom).  Если же разглядеть в «тай шан» божество высшего порядка, то поклонение, страх и презрение – закономерная эволюция переживаний богомольных граждан по отношению к их многочисленным богам. Не секрет, что эго-сознание, всячески поощряя собственный дуализм, с удовольствием ищет утешения в пылкой вере, необоснованной надежде и безответной любви к созданному самим же собой мыслеобразованию о всемогущем божестве. Однако вера, надежда и любовь присутствуют под голубыми Небесами лишь в противовес недоверию и ненависти, что, собственно, христианство и демонстрирует на протяжении всей своей кровопролитной истории. Поэтому религиозно озабоченный обыватель едва ли избежит фиолетовых страданий от чередования возвышенных порывов его эфемерной души с мучительными сомнениями и примитивным страхом. Рано или поздно, устав от этих, истощающих нервную систему, эмоционально-ментальных вибраций, он обменяет их на нигилистическое презрение ко всему, что противопоставляется его одеревеневшему эгоизму. Аналогичная гамма сансарических ощущений просматривается в любых высокодуховных исканиях, и сотворить себе кумира в том или ином виде – занятие слаботалантливое, откуда его ни созерцай.
              Утонуть в Колее Дао, начисто позабыв, каким образом формировать о нем условные представления – это и есть «ТАЙ ШАН» всех метафизических подвигов, отмеренных двуногим зверюшкам от начала времен до последнего ужина. Отчетливо Видеть, что в фундаментальной Реальности нет ничего, что может быть познано – это и есть Высшее Понимание. Заботливо сохранять и лелеять про об нем условные представления подобно ясному небу, разорванному в мелкие клочья вспышкой ослепительной молнии. Это не мы, с Великим Пекинесом, такое выдумали. Это Шестой Патриарх, Великий Хуэй-нэн, объявил открытым текстом в седьмой главе Сутры Помоста. За много веков до появления Шестого Патриарха на просторах Поднебесной Великий Лао-цзы уже оповестил всех своих сограждан о том же самом: «Знать «Не Знание» – высшее [Знание]. Не знать «Не Знание» – это болезнь» (гл.71).
              Представленный здесь перевод вполне традиционен. Однако иероглиф «шан» может означать не только «наивысший», но и «предыдущий, прошлый, прежний». Например, Джеймс Легг видел эти строки так: «In the highest antiquity, (the people) did not know that there were (their rulers). In the next age they loved them and praised them. In the next they feared them; in the next they despised them» (В великой древности люди не знали, что у них были правители. В следующую эпоху они любили и восхваляли их. В следующую – они боялись их. В следующую – они презирали их). Такого же мнения придерживался и Ян Дюйвендак.

(5). (6).   Если первое четверостишие являет собой смысловое единство, то, похоже, все следующие за ним изречения совершенно самостоятельны. Строка (5) «синь бу цзу ань ю бу синь» мавантуйских и годянской версий текста дословно выглядит как «Искренность, вера, доверие; Нет; Полный, достаточный; Тогда, только тогда; Иметь, быть; Нет; Искренность, доверие». В стандартном тексте и у Хэшан-гуна строка записана как «синь бу цзу ань ю бу синь янь», что, слегка изменяет ее эмоциональную окраску, никак не отражаясь на смысле. Ян Хин-шун: «Поэтому, кто не заслуживает доверия, не пользуется доверием (у людей)». Семененко И.И. мыслит в обратную сторону: «Кто не способен доверять другим, тому не доверяют». Или вот странная фраза в исполнении Малявина В.В.: «Тому, кто в себе не имеет достаточно доверия, доверия не окажут». Ох-ох. Доверие, обычно, испытывают изнутри наружу, по отношению к другим, а внутри своего нежного организма принято ощущать бодрую уверенность или ее унизительное отсутствие. Маслов А.А.: «Тот, в ком недостаточно искренности, сталкивается с неискренностью». Ясно дело, «капля» ядовитой неискренности неизбежно порождает «бочку» ледяного недоверия.
              Иероглифы строки (6) стандартного текста «ю си ци гуй янь» говорят, что прозорливый правитель нетороплив и вдумчиво сдержан в своих драгоценных речах. Знак «ю» означает длительно медлительный, а в качестве глагола может читаться как «раскачивать» или «трепетать на ветру», что в переводе частенько выливается в нерешительность мудрого вождя. For example, Роберт Хенрикс: «Hesitant, undecided! Like this is his respect for speaking» (Сомневающийся, нерешительный! Подобно тому его уважение к произносимым им словам). Конечно, «ци гуй янь» (Его; Ценный, ценить, уважать; Слово, речь) при желании можно истолковать как «like this is his respect for speaking», однако никакого «like this» в тексте не наблюдается, да и, вообще, быть «hesitant and undecided» довольно странное проявление уважения к чему бы то ни было.
              Ах, что скрывать! Как-то в бесстрастную пятницу Неразумный с вислоухим кроликом Пи-Пу, бегло прочитав после завтрака главу 15, на потеху соседским курам принялись упражнять себя в древнекитайской нерешительности. Осторожно ступая между грядок, словно в зимнюю пору переходя бурную речку, они искренне пытались ощутить значимость этой высокодуховной забавы для проникновения в Дао-реальность. Великий Пекинес, устав смеяться, сострадательно молвил: «О братья во несравненной Дхарме! В главе 15 Лао-цзы изволил воспеть внешние проявления Дэ-совершенства в повседневном поведении умудренных мудростью мудрокитайцев. Это домохозяйкам, взирающим на них из глубины своих кухонь, кажется, что они нерешительны, да пугливы, будто опасаются своих нетрезвых соседей. Культивировать нерешительность во имя пробуждения Дао – это даже не смешно, но все равно бесполезно».
              Дао-ум не сочетается с малодушной неуверенностью и едва ли мудрорыцарь испытывал мелкочастотные вибрации, присущие эго-сознанию при выборе для себя наилучших альтернатив. На наш зоркий нюх, наблюдаемая в его повадках неторопливая сдержанность окрашена в теплые тона прохладной бдительности созерцательного, а отнюдь не пугливого характера («теплые тона прохладной бдительности» – литературная находка хитрокота Кости, используемая им всякий раз при описании своих теплых чувств к замученным холодной ночью серым мышкам). Что касается высокой стоимости слов и отдельно взятых выражений (ци гуй янь), произносимых Дао-правителем в неспешной задумчивости, то какую-либо значимость они могли представлять лишь для его счастливых подданных. Невероятно, чтобы в Дао-уме лучезарного ван-султана случались процедуры по оценке собственных вербальных эманаций: любая самооценка тут же травмирует изначальную искренность божественного сознания. Поэтому поверить в то, что он развлекался исчислением себестоимости своих великодержавных слов в радостном порыве своего же к ним глубокого уважения, мы не захотим.

(7). (8).     Иероглифы строки (7) во всех вариантах «Лао-цзы» располагаются по-разному. Стандартный текст – «гун чэн ши суй»; мавантуйские свитки – «чэн гун суй ши»; годянские бамбуковые дощечки – «чэн ши суй гун». От перемены туда-сюда слагаемых сумма не меняется, и здесь эта арифметика выполняется безукоризненно. Иероглиф «гун» – работа, дело, результат, заслуга. «Ши» – работа, дело, занятие, событие. «Чэн» – достигать, завершать, преуспевать. «Суй» – завершаться успехом, исполняться и сбываться. То есть, во всех случаях работа выполнена, дело сделано и самое время дружным хором затянуть хвалебные гимны. Однако в древнем Китае все происходило строго по-китайски: сто родов или фамилий (бай син) не спешили рукоплескать царю-батюшке, подбрасывая в воздух белоснежные чепчики в патриотическом восторге. В строке (8) они громким рыком с нотками несанкционированного вольнодумства заявляют: «во цзы жань», где знак «во» – я, мы, мой, мне; «цзы» – сам, свой, собственный; «жань» – правильный, верный, соглашаться, одобрять. Бином «цзы жань», обычно, переводится как «естественно», «само собой», «непреднамеренно» и «свободно». Поэтому в частом изобилии можно встретить следующие толкования этого загадочного восклицания: «…и народ говорит, что он следует естественности» (Ян Хин-шун); «Простой народ говорит: «Это случилось с нами само собой» (Маслов А.А.); Lau Din-cheuk: «The people all say, «It happened to us naturally»»; Роберт Хенрикс: «Yet the common people say, «These things all happened by nature». Замечательно! Правда, авторы сих шедевров вынуждены подмешивать к «во цзы жань» немалую порцию собственных фантазий, дабы вразумительно изъяснить, что, по их мнению, означает это сочетание иероглифов. Впрочем, попытки быть близко к тексту предпринимались неоднократно. Например, Семененко И.И.: «Когда же свершены дела, достигнуты успехи, то все в народе говорят: «Я самостен»». Лукъянов А.Е.: «Успешно завершаю последовательность дел, и все сто родов человеческих называют меня естественностью (цзы жань)». Признаться, даже при нашей совместной, с Великим Пекинесом, сосредоточенной невнимательности, смысл этих заявлений все время выскальзывает из-под нашего разумения. 
              Знак «во» однозначно указывает на то, что представители всех ста китайских фамилий говорили о самих себе и исключительно от первого лица. О чем вели они дозволенные речи? По всей вероятности, при постыдной недоразвитости электрофикации, телекоммуникации и производства минеральных удобрений в такой огородной державе как древний Китай, законопослушные граждане с удовольствием обсуждали свои насущные дела и заботы. Предаваться на кухне свободолюбивому шепоту на тему, туда ли ван-государь выправляет их любимую отчизну, в те благословенные времена еще не вошло в моду. Поэтому, если ветхокитайский президент не обременял свой электорат непосильным налогообложением и не нервировал тухлыми плодами коррупционного законотворчества, все члены популяции жили своей сугубо приватной жизнью, лишь изредка вспоминая, что высшее должностное лицо все-таки где-то существует. При наличии крайне скудной информации о своем самодержце, древний обыватель едва ли имел достаточно оснований для вынесения адекватной оценки его делам и свершениям. Ведь чтобы взвизгнуть про нечто, случившееся само собой, весело и спонтанно, необходимо выделить это «нечто» из непрерывного потока существования, при этом опираясь хоть на какую-то о нем информацию. Пребывая же в счастливом неведении, граждане, руководимые правителем из категории «ТАЙ ШАН», гордо ощущали себя независимыми от царя-батюшки и его ненасытного госаппарата, что, очевидно, являлось и поныне является для всех ста родов и фамилий наивысшим благом, причем, не только в Китае. Вот они и поют с честной твердостью в голосе и взоре, что сами с усами… пардон, «сами по себе».
              Мы, с Великим Пекинесом, в понимании этой строчки почти покорно следуем за Рихардом Вильгельмом: «… and all people think: «We are free»» (все люди думают: «Мы независимы и свободны») Кроме того, необходимо отметить, что в годянской и мавантуйских версиях текста в последней строке отсутствует иероглиф «цзе» (все; все вместе).