Дом скорби Гл. 1 - 1

Гл. 1
ГРЯЗНЫЕ ДОРОГИ
_________________

"Моя жизнь - сплошное бегство. В каждом коллективе я неизбежно становлюсь изгоем и мишенью для охотников. И вот возникло ощущение близости загОна, из которого не остаётся больше ни одгого пути"...
Эти строчки были написаны одним из зимних дождей 1989-го года на стекле пригородного автобуса, старенького жёлтого "Икаруса", видавшего виды, но всё ж таки однако ползущего кое-как.
А читал эти строки - о себе самом - невзрачно одетый молодой человек, сидящий в автобусе у окна. Автобус следовал в село, что километрах в десяти от города.
Молодой человек сидел с безрадостным лицом и был словно примкнут к окну. Он был совершенно безучастен к входящим в автобус и выходящим из него, но провожал взором что-нибудь проплывающее за стеклом. Он тут же отводил глаза, если кто-нибудь с улицы ловил его взгляд. Было заметно, что молодой человек был бы не против превратиться в невидимку, проехать среди людей как можно незаметнее, так, чтобы его ненароком не задели, не толкнули, чтобы ему не пришлось обращать на себя внимание.
Дорога сельская покрыта была сплошь гололёдом. Автобус плыл тихо, как катафалк. (...) Встречные грузовики обдавали стёкла автобуса коричневой жижей, которую затем неспеша смывал дождь. Дождь заштриховывал серым карандашом скучные деревянные улицы. Двери автобуса на остановках хлопали громко и резко. В салон набивался будничный люд с бесцветными какими-то лицами, непропорциональными чертАми... Почти у всякого в руках имелась тОрба, набитая буханками городского хлеба - чтобы у себя в деревне кормить скотину. На одной остановке в автобус заскочила грязная мокрая собака. Она пооглядывалась, отряхнулась, осыпав окружающих веером брызг, и освоилась в салоне как нельзя лучше. Потом сошла на одной из остановок - где ей было надо.
(...)В автобусе говорят про хозяйственное мыло, которое вдруг разом исчезло с прилавков, и осталось только "тувалетное", дорогущее, про водку, которая стала слабее, а голова от неё болит - не дай бог!...

"Когда-то думал, что художники, иллюстрирующие книги Гоголя, Салтыкова, Достоевского, слишком уродуют гротеском персонажей. Произведения этих авторов вполне реалистичны, а иллюстрации к ним - карикатуры да и только. Теперь-то вижу:  действительность наша переплюнула все карикатуры! Где я был раньше? Ведь это всё было рядом со мной всегда".

Проплыла какая-то "контора" на краю лЕса. Облупившиеся  транспоранты с коммунистическими лозунгами...  Груды железного автохлама... Полурухнувший досчатый забор... За лесом бескрайней тоской распахнулось туманное поле. В нём кое-где белеют бОрозды снЕга. Редкие деревни в стороне напоминают разорённые врОньи  гнёзда.

Унылая дорога зашумела лужами в колёсах - въехали в большое село с домами-коттэджами из светлого кирпича. Гаражи у домов, детский сад на лысой горе... Тут и старая, потемневшая от времени, деревянная школа под вековыми деревьями - бывшее дворянское гнездо. В окнах - жёлтый свет, ученики, сидя за партами, пялятся на подошедший автобус, делающий разворот на "кольце". Конечная остановка - напротив магазина, бревенчатой избы. Тут же, за канавой - кирпичный сельсовет с измачаленным дождями бледно-розовым флагом над крыльцом.

- Где у вас амбулатория? - спросил ехавший особняком.
Небритый колхозник с пустым вещмешком за плечами вздрогнул, будто не ожидал, что этот "иностранец" заговорит по-русски.
- А шурУй прямо по дороге назад! Вот там и буде тебе больница, - сказал  мужчина, торопясь со всеми вместе в магазин.

На нездешнем были тщательно начищенные ботиночки и он шёл, брезгливо морщась и тщательно обходя коричневые лужи. Вылетевший на всех парах из-за  жёлтого поворота в тёмных ивах "КАМАЗ", попытался накрыть чудака густой грязью - всего, с ног до головы - но тот сиганул быстро по истлевшим сугробам за обочину, и веер грязи тяжело шлёпнул рядом, не замарав - на неудовольствие шофёру.
Амбулатория громоздко и сыро темнела на краю села, на самом пустыре. На двери тускло отблескивал замОк. Когда пришелец  разглядел его, было уже поздно:  жёлтый пригородный автобус величаво уплывал восвояси. Следующий, по рассписанию, должен быть через несколько часов, вечером...
По обочине шла молодая сутуловатая...
- Извините. А где можно найти заведующую? Она что - на вызове?
- Что вы? - нараспев сказала молодая. -  Она на этом автобусе домой поехала.
- Так мы с ней разминулись?
- А вы зайдите-ка в этот домик. Там живёт медсестра. Галя. Она вам всё расскажет.

Он зашёл в соседнюю с амбулаторией избу. Румяная дородная медичка быстро вошла в суть его интереса, обула огромные валенки с калошами, взяла с полки ключ и повела его в амбулаторию. (...)
Пока гость осматривал старинные покои (здание было выстроено ещё при последнем царе, в 1916-м году...), ловкая селянка оглядывала "дОхтыря", словно заснимАла с бокОв и сзади с  короткими в экспозициями.
На застланном жёлтой типовой клеёнкой столе лежал толстый фельдшерский справочник. По полкам стеклянного шкафа выставлены лекарства. Пол слегка прогибАлся, и когда гость подошёл по прогнувшемуся полу к большому закрытому шкафу, шкаф словно поклон отвесил ему, отделившись от стены.

- Соглашайся, молодой человек, - говорила толстощёкая медсестра. - Работа не замучает.
- Да, у вас тут - спокойно.
- Спокойно, ягодк, спокойно. И ребят - мало. А что есть детворЫ -  все в нашем селе. Да вон там, за лесочком, один рябёнычик есь - в ПанАскине...  Не бойся, тут работать добрО.
- А вызовОв много?
- И-и-и... Какие тут вызовА! Изрядка тока побеспокоют старичкИ, которым самЫм досюды не дойти. А остальные сАмы прИдут. Или тебя связут к больному - на телеге или на тракторе. Не бойся, берИсь.

Женщина заперла заведение. Опять усиливался дождь. Поля в прорехах за домАми затуманились.
- Что же делать? Автобус-то нескоро... - сказал "дохтырь".
- А иди пЕшем. В тибя ноги мододыи. Что яво ждать? Можа и ня прИдя.
Женщина, кутаясь в фуфайку, повернула к своей избе.
Чужак вышел на размытую дорогу и пошёл по ней, выбирая места посуше. Вскоре он скрылся под горой, куда ныряла дорога. Долго потом гадали старики и старухи, кто ж такой проходил в дождь по пустой дороге и что ему надо было у хмурых бревенчатых да кирпичных стен и тёмных Окон села...

1990 г.