Говорят, в США почти невозможно или, по меньшей мере, очень неудобно передвигаться по стране без машины, особенно на короткие расстояния. Машина – главная рабочая лошадка американцев, а водительские права, соответственно, oсновной документ идентификации личности. Говорят также, в США очень долго и непрактично перемещаться на поезде даже в пределах одного штата. Например, добираться из Лос-Анджелеса в Беркли или в Сан-Франциско. Тут люди предпочитают ездить на машине или летать по воздуху. На худой конец можно поехать на автобусе. Поэтому и образуются многочисленные и затяжные пробки на дорогах, а преодоление столь сравнительно короткого маршрута занимает почти весь день. Но это все равно почему-то не прививает людям привычки разъезжать на поездах, которым пробки не страшны. Говорят, поездом ехать неудобно. В Европе дело обстоит прямо противоположным образом. Многие отдают предпочтение именно железнодорожному транспорту, поскольку расстояния не столь грандиозны, поезда едут часто, довезут сравнительно быстро, к тому же можно выбрать скорый поезд подороже без пересадок. Кроме того, в поездах комфортно и, если вовремя подсуетиться, можно заранее через интернет приобрести недорогие билеты. Поэтому поездки поездом на сравнительно короткие расстояния в Европе весьма практичны. Особенно в Германии.
Один из героев нашего повествования, черноволосый усатый мужчина средних лет с большим носом и орлиным взглядом, на одном из железнодорожных вокзалов Германии терпеливо дожидался своего поезда. Ему явно нравилось сидеть на скамейке и попивать черный кофе, купленный из обычного привокзального киоска, который был повкуснее кофе, подаваемого во многих кофейнях и ресторанах его родной Грузии. «Когда же у нас научаться везде готовить вкусный кофе, чтобы за ним не надо было идти в специальные места и просить знакомых барменов сделать классический лате так, чтоб его вкус не напоминал кофе с молоком, приготовленный мамой в детстве?» - думал он, с нескрываемым удовольствием потягивая свой лате и закусывая шнеке – улиткообразной немецкой сладостью. Шнеке в переводе с немецкого и есть улитка. Георию или Гие, так звали мужчину, нравилось раз в год приезжать в Германию, и навещать своего сына, который обосновался тут сравнительно давно. Сын, проживающий в Германии уже лет десять, успел за это время выучиться на маркетолога, создать семью, а теперь собрался еще и обзавестись ребенком. Его подруга, сухощавая подтянутая немка, студентка местного университета, забеременев, ушла в декрет, чтобы благополучно родить и вырастить их совместное дитя. Молодая пара жила в гражданском браке и не особо задумывалась об узаконивании своих отношений. С последним Гия был внутренне не совсем согласен. Отсутствие свидетельства о браке и, как принято говорить с советских времен, печати в паспорте, немного его тревожило. Он понимал, что жить гражданским браком дело весьма удобное: живешь, пока живется, чувствуя себя при этом свободным и способным в любое время отчалить к иным берегам. Но одновременно он с некоторой долей разочарования ощущал, что молодые еще не научились, а может просто не хотели, брать на себя серьезные обязательства за семью и друг за друга. Осознание того, что ты в любой момент времени, когда заблагорассудится, можешь встать и хлопнуть дверью, действительно снимало ощущение семейных уз, именно как уз, а также убирало чувство семейного очага как места не столь отдаленного. Но поскольку ответственность в формате гражданского брака воспринималась многими молодыми парами как нечто, что свободно проистекает изнутри, а не обременяет извне, этот вариант совместного проживания практикуется многими и рассматривается как альтернатива традиционным семейным узам. Многие шутили, говоря, что если бы женитьба была чем-то хорошим, то ее вряд ли бы назвали «браком», а семейную связь – «узами». Но удобство гражданских браков позволяло и иную интерпретацию. Гия подозревал, что их реальная причина коренится именно в инфантильной неспособности современной молодежи брать на себя и долго нести серьезную ответственность за семью, а также в малодушном желании постоянно держать для себя открытым черный ход на заднем дворе, чтобы постыдно ретироваться при первых же серьезных трудностях. Особенно это касалось мужчин. Однако с сыном подобные щепетильные темы Гия предпочитал не обсуждать. «В конце концов, это их жизнь, пусть сами решают», - размышлял он. Главное, он скоро станет дедушкой, и одна мысль о внуке или внучке наполняла его сердце теплом.
Размышляя подобным образом, он внезапно заметил смуглого человека, который выделялся в потоке людей в первую очередь своими манерами, темной тональностью облачения и, как казалось, под стать последней, слегка меланхолическим, даже минорным выражением лица. Его поступь ощущалась увесистее, чем мельтешащий шаг светловолосых и пестро разодетых европейцев вокруг. Гие показалось что-то знакомое в манерах и взгляде этого человека, но он решил не пытаться его идентифицировать. Ему было приятно находиться в одиночестве, посреди индифферентных людских потоков, которым было на него наплевать. Тут можно было отдохнуть от назойливых людей, которым постоянно что-то от тебя нужно у него на родине, в Грузии. Комфортно развалившись на скамейке, он научился ощущать покой пребывания себя в себе, когда ничто и никто не претендует на твое время и твое внимание. Гия, будучи в обычной жизни человеком весьма общительным и отзывчивым, отдыхал, в том числе от самого себя, оказавшись в ситуации, в которой общественный запрос на его вышеупомянутые душевные качества попросту отсутствовал. Он чувствовал себя хозяином своего времени. Конечно, он никогда не переедет сюда жить, никогда не решится уехать из родного Тбилиси, в котором редко когда оказываешься один на один с самим собой. Там, в Тбилиси, ты всегда окружен друзьями или родственниками, на худой конец соседями, и их порой преувеличенными вниманием и заботой. Последнее обстоятельство для Гии всегда было нормой бытия, пока он не столкнулся с внутри европейской реальностью, в которой познакомился с совсем другими нормами. За короткое время он оценил положительные стороны того, что никто навязчиво не претендует на твое время и не лезет в душу со своими проблемами. Но, с другой стороны, он понимал, что такое ощущение свободы может очень быстро переродиться в чувство одиночества, если бы он проводил здесь больше времени, чем обычно. “Что поделаешь, как бы мы не старались походить на европейцев”, - тихо размышлял он про себя, - “какие-то стороны европейской жизни, никогда не станут для нас своими”. Гия хорошо понимал, что вежливая, но прохладная отчужденность цивилизованных аборигенов нравилась ему лишь постольку, поскольку он оказывался в Европе спорадически в качестве гостя, и проводил тут время, отдыхая от перегретой душевной атмосферы родного города. «Если здесь жить, то через какое-то время волком взвоешь в этой антропоморфной городской пустыне», – думал он, поглядывая на сосредоточенных на себе немцев. Он размышлял о себе и людях своего поколения, сердца которых всегда были горячи и открыты друг для друга, которым эта местная незаинтересованная отстраненность была чужда и непонятна. Но сейчас он упивался ощущением своей уединенности и невостребованности. Это состояние вполне можно было назвать отдыхом. Гия отдыхал в разряженной атмосфере немецкой повседневности.
Человек, которого несколькими минутами ранее зорко приметил Гия, медленно передвигался по тому же перрону, на котором они оба ожидали свой поезд. Он прошел мимо, казалось, не замечая никого вокруг, углубленный в свои мысли. Глубокие морщины лица несколько старили этого мужчину средних лет, выдавая затянувшийся этап жесткой внутренней конфронтации с жизненными проблемами и всякими чисто человеческими неурядицами. Мужчина, в свою очередь, мимолетно приметил сидящего на скамейке Гию, но, тоже, подумав, что увидел земляка, решил сделать вид, что не заметил. Тихо пройдя мимо и встав чуть поодаль, этот с виду земляк продолжал стоя ждать поезд. Оставалось всего 5 минут до его прибытия и, поскольку бегущей строки об опоздании на табло не наблюдалось, следовало ожидать поезд с немецкой пунктуальностью ровно через 5 минут. Через пару минут Гия тоже встрепенулся и встал несколько недовольный тем, что время его спокойного одиночества истекло, поскольку подозревал в темном мужчине земляка. Выкинув пустой стакан в урну, и взяв чемодан, он медленно поволок его к краю перрона. Несмотря на то, что человек в темном вызывал в нем некоторое любопытство, он решил держаться от него на почтительном расстоянии. На фоне светлой и пестро разодетой европейской публики он мог сойти за земляка, но если приглядеться, то он вряд ли грузин. А если все-таки грузин, то, скорее всего, житель высокогорья, съехавший с крутых склонов кавказских гор прямо в плоскодонную Германию.
Поезд прибыл вовремя, и, подъезжая, дал пару мощных гудков, чтобы разобщенная толпа ожидающих его отдельных индивидов в общем переживании страха слилась в единый организм и отпрянула перед машиной за линию безопасности. Гие оставалось только выбрать удачную позицию, чтобы первым войти в вагон. Машина предельно замедлилась, и ближайшие двери вагона предательски проплыли мимо него. Одномоментно с остановкой поезда зеленым огоньком зажглась кнопка открытия дверей. Гия промахнулся на метр или два, но этого было достаточно, чтобы потерять преимущество и не попасть в вагон первым. После того, как сошла часть пассажиров, довольно много людей успело вскочить внутрь до него, а когда подошла его очередь, он чуть было не подвернул ногу, неуклюже взмахнув тяжелым чемоданом. В конце концов, совладав с инерцией своего чемодана, находясь уже внутри вагона, он двинулся в сторону его купированной части, где надеялся занять место. Если повезет и народа там окажется не очень много, то его черные усы отпугнут чувствительных к инородцам немцев в соседние купе, и он продолжит наслаждаться своим одиночеством. Хотя их присутствие ничего особо не меняло. С ними или без них ты все равно один. Однако все купе были уже заполнены людьми и чемоданами, так что он решил попытать счастья в соседнем вагоне.
Перейдя через автоматическую дверь в соседний вагон, и в очередной раз, с удовлетворением отметив про себя отсутствие скрежещущего и лязгающего металлом о металл тамбура, он стал медленно продвигаться по единственному центральному проходу между рядами пассажиров, удобно развалившихся на своих местах, читающих газеты или уткнувшихся в свои гаджеты. «Странный народ» – подумал он – «они предпочитают живое общение электронным игрушкам. Вот откуда эта зараза пришла к нам». Он постоянно сталкивался с этим явлением в общественном транспорте Германии, а в последнее время уже и в самой Грузии. Однажды он пожаловался сыну на это, но тот лишь улыбнулся, назвав его старомодным. Мировоззренческая пропасть, казалось, начавшая было расти между ним и сыном, после того как тот перебрался жить в Германию, создавала зону отчуждения, но ощущалась и некая иная сила между ними, разрушающая эту преграду. Сила эта шла из детства. Гия был хорошим отцом. В отличие от многих других не менее сердобольных родителей, он всегда относился к сыну и его младшей сестре одинаково справедливо, и никогда не давал бурных холерических реакций на сыновьи или дочерние проделки. Несмотря на большую занятость, Гия всегда выкраивал для своих детей время и бремя их воспитания поровну делил с матерью. Поэтому его связь с детьми была крепка. Гия чувствовал, что всегда может положиться на сына, хоть тот по стилю жизни отчасти и стал «ойропейцем», как однажды он в пылу спора его обозвал.
Перебравшись в соседний вагон, Гия был вынужден опять протискиваться со своим большим чемоданом через центральный проход в сторону купе. Добродушно извиняясь за доставленные неудобства – на что цивильная немецкая публика активно улыбалась ему в ответ и уверяла, что все в порядке – Гия наконец добрался до купе. Первое купе было заполнено до отказа, второе тоже, и тут он, почти отчаявшись и без особых надежд, бросив взгляд внутрь последнего купе, обнаружил там того самого странноватого земляка, с которым несколькими минутами ранее решил не здороваться. «Видимо судьба» подумал он и слегка нажал на ручку, от чего дверь автоматически и почти бесшумно откатилась сторону. Он вошел в купе, поздоровался на немецком, поставил чемодан на верхнюю полку и сел напротив и наискосок. Человек в купе не ответил на приветствие, а лишь слегка кивнул головой, разглядывая Гию нарочито беспардонно. Гия уже хотел было что-то сказать, как странный попутчик на русском языке напрямую обратился к нему:
- Здравствуй земляк. У меня такое ощущение, что мы земляки.
- Здравствуй – немного недовольно, но добродушно пробурчал Гия в ответ – наверное, раз по русски спрашиваешь, значит в какой-то степени земляки.
- Осталось определить эту степень. По-моему ты грузин, судя по акценту и некоторым другим признакам.
- Я грузин, а ты судя по акценту и некоторым другим признакам не грузин. И вряд ли в мире найдется другой народ кроме грузин, который так хорошо отличал бы армянский акцент русского языка от любого другого.
- Тут не могу с тобой не согласиться, - сказал армянин, кивнув головой уже чуть более интенсивно.
Однако буквально через мгновение, он продолжил рассматривать Гию несколько подозрительным, оценивающим взглядом, возможно, спохватившись, чтобы не подпасть магии первого впечатления. Гие это не очень понравилось, но он опять не успел открыть рот, как тот медленно и четко представился:
- Меня зовут Месроп. Значит я угадал, что мы земляки. Очень рад. Живешь в Германии?
Они пожали друг другу руки.
- Я – Георгий. Нет, сына навещаю. Раз год приезжаю, иногда с женой, иногда один.
- Гия значит, - скупо улыбнулся Месроп.
Его улыбку Гия опять никак не смог сынтерпретировать: то ли доброжелательная, то ли ироничная. Глаза не выдавали мыслей, обитавших в большой черной голове Месропа, а скорее скрывали их. Закрытость некоторых людей принципиально не нравилась Гие, поскольку он считал, что если у тебя нет худого на уме, то зачем что-то скрывать? Если скрывают, то всегда что-то недоброе. Таких людей казалось особенно много среди евреев, армян, греков, ассирийцев, иногда даже среди своих, почему Гия относился к ним с некоторой априорной опаской. Правда, через какое-то время общения недоверие, как правило, сменялось вполне адекватным, ситуативным отношением к данному конкретному человеку. Однако в обществе Месропа он провел слишком мало времени, чтобы можно было как-то определиться. Пока общение с ним, как казалось Георгию, не предвещало ничего хорошего, хотя особых неприятностей он тоже не ожидал. На горизонте маячила обычная межнациональная волокита между грузином и армянином, с очередной безнадежной попыткой выяснения того, кто важнее с точки зрения национального вклада в мировую культуру и в духовное развитие. Вот ее-то Гия и хотел всячески избежать.
- А ты что тут делаешь, земляк? Живешь или своих навещаешь? – решил прервать затянувшуюся было паузу Георгий.
- Я тут жил когда-то, но потом вернулся в родной Ереван. Моя бывшая жена – немка, с которой мы расстались несколько лет назад. Она меня больше не интересует..., но потомство время от времени навещаю. Пока они маленькие, признают и зовут папой, буду приезжать. Потом, время покажет. Мать не пускает их со мной в Армению. Боится, что не отдам. И правильно делает, что боится, - тяжело вздохнул Месроп.
- А чего так?
- Не знаю... немцы живут по своим законам, мы по своим, а я к тому же, еще свои личные законы имею. Не совпали характерами, а на уступки никто не шел. После нескольких лет междоусобной войны я решил, что здоровье важнее. Она не возражала – быстро закончил он.
- Ну, может так оно и к лучшему.
- Не может, а совершенно точно. Мне с ней не по пути.
Разговор пока явно не очень клеился, и для названных земляков обмен информацией и мнениями закончился как-то непривычно быстро. Земляки то земляки, думал Гия, но что-то мешало непринужденному общению. Не получалось расслабиться и оседлать общую тему. Общих тем было немало, но в их большинстве имелись спорные и даже щепетильные моменты, - подводные камни, которых хотелось избежать. Тут снова заговорил Месроп, казалось, понимая, что надо как-то еще больше расслабить ситуацию.
- Давай расскажу анекдот про армян и грузин. Потом ты в Грузии расскажешь его наоборот.
- Как это, наоборот?
- Сейчас поймешь. Армяне, значит, проводят археологические раскопки где-то на своей территории и на большой глубине обнаруживают медную проволоку. В связи с этим созывают международную конференцию в Ереване, на которой армянские специалисты констатируют и публикуют выводы, согласно которым в Армении 3000 лет до н.э. уже был проводной телеграф. Грузины, узнав об этом, немедленно приступили к своим раскопкам, но медной проволоки нигде не обнаружили. Тем не менее, грузинские специалисты пришли к неоспоримому выводу, что 3000 лет назад в Грузии уже тоже имелся телеграф, но беспроводной!
- Ахаха, ну да, ну да, похоже на то, похоже на то. Но наоборот больше похоже на правду.
Гия улыбнулся и вдруг понял, что сморозил лишнее, высказав скрытое оценочное суждение, поскольку не совсем был уверен в реакции оппонента. А то, что Месроп врожденный оппонент он не сомневался. Какой армянин не оппонент грузину и наоборот? Весь вопрос только в уровне оппонации и методах ведения спора. Но Месроп даже не заметил шероховатости, на которой вполне мог споткнуться какой-нибудь иной, заостренный на национальном вопросе армянин. Гия хорошо знал, что может извергнуться из задетой за живое армянской души в сторону именно грузинского оппонента и был к этому внутренне готов. Анти-аргументация оттачивалась годами, десятилетиями и далеко не только им одним. Но ничего не последовало. Месроп, казалось, потерял интерес к разговору, и погрузился в одному ему ведомые раздумья. Гия, не желая показаться навязчивым, закрыл глаза и решил было вздремнуть, как следующая фраза Месропа его огорошила.
- Я знаю, чего ты ожидаешь, Гия. Ты немного напряженно ждешь подвоха, чего-то типа того, что я вспомню, например, своего великого армянского тезку, и начну припоминать тебе как грузину, чем вы, грузины, ему, а, следовательно, и всему армянству, обязаны. И ты, скорее всего, уже знаешь, что на это ответить.
- А...а... Что? Ах... Ну да, ты прав, - вначале чуть не поперхнувшись, прямо ответил Гия, действительно несколько удивленный, но решивший не кривить душой в разговоре с человеком, который неожиданно для него сразу раскрыл карты – и не только про твоего тезку, в твоем армянском арсенале наверняка припасено немало иных схожих «воспоминаний».
- Припасено. Но скажу тебе прямо. Я много раз убеждался во вредности и непродуктивности подобных попыток, навязать себя другому человеку, тем более, грузину. Особенно, если этот другой грузин не желает чувствовать себя облагодетельствованным кем-то еще, кроме Всевышнего. А так, как правило, и бывает. Как только какой-нибудь армянин вспоминает моего великого тезку, Месропа Маштоца, в связи с Грузией, так сразу с грузинской стороны возникает непримиримое отторжение и тупиковая ситуация не заставляет себя долго ждать. В худшем случае возникает обида, и следующая из нее конфликтная ситуация и испорченное настроение обеспечат печальный финал.
- Следовательно, - как бы вслух для себя, но и для Месропа подумал Гия - лучше в общении избегать подобных остросюжетных «воспоминаний», если, конечно, вы стремитесь к позитивному общению, а не нарывайтесь на конфликт.
- Согласен. Я вот и не собирался заикаться о тезке Месропе, но ты все ерзал, беспокоился, правда, значительно меньше, чем я ожидал. Как правило, грузины ждут подвоха в общении с незнакомыми армянами и потому слишком напрягаются. Начинать общение с предъявления счетов, когда хочешь установить дружеский контакт, как я уже сказал, глупо и непродуктивно. Но к сути вопроса это имеет мало отношения. Ведь исторический факт, научно заверенный, сам по себе не страдает от того, что кто-то его эмоционально утверждает или отрицает. Страдает лишь тот, кто лжет самому себе, и неважно из-за чего.
- Что ты хочешь этим сказать? – вдруг всполошился Гия - Ты ловко обошел мою защиту, усыпив мою бдительность, а теперь пытаешься неожиданно зайти с фланга? Это кто лжет самому себе?
- Да ради Бога, Гия, лично мне важен сам исторический факт: причастен ли мой великий тезка, создатель армянского алфавита, Месроп Маштоц, к созданию грузинского алфавита или нет? И я совершенно точно знаю, что Маштоц не имеет отношения к созданию современного грузинского алфавита – мхедрули. Он и не мог создать алфавит с плавными и закругленными формами. Но староцерковный хуцури визуально настолько похож на созданный Маштоцом армянский алфавит, что всякое отрицание кажется лукавым мудрствованием. Независимые ученые до сих пор спорят, но большинство на стороне армян. Такие авторитетные источники как энциклопедия Британика или Католическая энциклопедия, литературная энциклопедия Уэбстера и др. однозначно считают создание хуцури заслугой Маштоца. Но не это суть важно. Создается впечатление, что для многих грузин просто априори исключено, чтобы Маштоц, и именно как армянин, имел хоть какое-то отношение к созданию даже старого грузинского алфавита. Вот если бы это был француз, какой-нибудь барон Фанфарон, таких проблем с этим бы не было. Обидно как-то получать отрицание вместо хотя бы обычной признательности. Ты не видишь тут проблемы?
- Я вижу проблему, уважаемый Месроп, если честно, больше в другом, - начал отвечать Гия в той же выбранной оппонентом хладнокровной и выверенной манере. - Я вижу проблему в первую очередь в том, что очень многие армяне при любом удобном случае, когда надо и не надо, вытаскивают свою любимую байку o происхождении грузинского алфавита, кстати, не различая между хуцури и мхедрули, и норовят ею испортить настроение на целый день любому, даже самому лояльному грузину. Я вижу проблему в том, что некоторые твои малограмотные соотечественники, которые самому Маштоцу в подметки не годятся, и которые сами ничего из себя не представляют, считают любого грузина чем-то себе обязанным лишь на том основании, что их предок 16 столетий назад якобы изобрел и подарил нам алфавит. Даже если на мгновение допустить, что создание практически давно уже не используемого алфавита дело рук Маштоца, означает ли это, что я тебе или любому другому армянину чем-то обязан?
- Ну что ты так взъелся, земляк? – примирительным тоном заговорил Месроп, вероятно, признававший за Гией частичную правоту – Так почти всегда поступают простые люди. Они гордятся своими великими предками, тем более, если те умудряются выйти за рамки чисто внутринациональной значимости и оказывают услуги другим народам. Разве грузины не гордятся героем бородинского сражения генералом Багратиони? Или вкладом в хореографическое искусство США такого мэтра как Джордж Баланчин? И вполне понятное и обычное бахвальство простых армян мешает тебе и грузинской интеллектуальной элите просто великодушно признать факт или хотя бы вероятность армянского происхождения хуцури, и тем самым положить конец абсурдным спорам?
- Ты все-таки хитро перекручиваешь факты. Я ведь тоже могу сказать: почему бы вам, армянам, не успокоиться и не забыть претензии на создание грузинского алфавита? – не унимался Гия, с удивлением наблюдавший за тем, как стихийно из глубин его души вырывалось что-то годами накопленное и наболевшее – Почему бы вам просто не забыть и не оставить в покое грузин, наш алфавит и наши проблемы? У вас, армян, есть же прекрасная поговорка – сделай доброе дело и брось в воду... Отпусти, забудь. Может когда-нибудь сделанное добро само вернется? Почему в связи с нами эта поговорка не срабатывает, если вы так уверены, что Маштоц оказал нам столь значительную услугу? Да, грузины гордятся своими великими сынами и дочерями, но они не пытаются никого уязвить этим или унизить, сделать так, чтобы те, кому была оказана услуга, почувствовали себя в чем-то ущербными или неполноценными.
- Вот ты закрутил, Гия, о чем ты вообще? Унизить просто так самодостаточного человека не получится. Ну и занесло тебя. Ты думаешь, что американец, узнав, что Баланчин грузин – оговорим, что он знает, кто такой Баланчин и кто такие грузины – почувствует себя ущербным и начнет отрицать его национальное происхождение? Никогда! Да Бог с ними, с американцами, они ведь разношерстная нация эмигрантов, - махнув рукой громко проговорил Месроп, - но вот почему русские до сих пор не сделали того же самого в связи с Багратиони? Все спокойно признают его грузинство. Почему никто не стесняется воспевать красоту грузинских женщин? Да просто потому, что признание этих фактов никак не влияет на национальное самосознание этих людей, не заставляет почувствовать себя ущербными. Думаю, малым народам тоже пора избавиться от комплексов неполноценности.
- Это ты мне говоришь как армянин?
- Это я говорю как суверенный человек, который в состоянии размышлять, когда надо, и вне национальных категорий.
- А... Ну тогда ладно. Тогда в целом с положением об избавлении от комплексов, согласен. Но как армянину, тебе в первую очередь лучше указать на это своим соотечественникам, которым национальное чванство порой спать не дает. Поймите, наконец, уважаемые армяне: грузины никогда ничего не признают насильно, из-под палки, даже то, что может быть в какой-то степени и имеет некое отношение к нашей исторической и культурной реальности. Насильно мил не будешь. Поэтому, когда ваши люди начинают по своему интерпретировать нашу историю, выставляя себя исключительно в виде благодетелей, перед которыми мои соплеменники должны только ползать или пресмыкаться, а т.ж. петь им хвалебные оды и рассыпаться в благодарности, то даже те грузины, которые при иных обстоятельствах были бы готовы обсудить с вами роль армян в тех или иных аспектах грузинской истории и культуры, не захотят об этом даже слышать!
- А ты знаешь, о чем я говорю со своими земляками, когда возникают подобные разговоры? Мне тоже не нравится, когда люди, только и делают, что кичатся не своими достижениями. Но ты не можешь утверждать, что это чисто армянская черта характера. Она, скорее всего, общечеловеческая, которая, согласен, в большей мере проявлена у малых народов. У вас, грузин, она тоже есть. А у армян эта черта еще более заострена трагическими событиями 20 века. После дикого геноцидального унижения нам приходится постепенно восстанавливать свое достоинство и самооценку. Удар был нанесен не только физически. Он был призван сломить дух тех, кого он не достал физически. Тем самым, армяне пытаются избежать комплекса зарезанной нации. Конечно, это порой обретает трагикомичные черты, например, поиска армянской крови во многих мало-мальски знаменитых людях мира, но если знать, откуда исходит эта потребность, то действительность перестает казаться исключительно психопатологической. Надо всегда смотреть на вещи, вникая в конкретные обстоятельства.
- К сожалению, ты опять, как типичный армянин затянул старую песню. Опять все та же армянская боль, страдания, трагедия, унижения. Я с глубоким уважением и печалью, Месроп джан, отношусь к тяжелым испытаниям и потерям армянского народа, но считаю, что надо жить дальше. Не забывать прошлое, конечно, но смотреть в будущее и жить, отложив решение проблем прошлого до лучших времен. Если сосредотачиваться только на пережитых страданиях и унижениях, дать ненависти овладеть душой, то с точки зрения будущего это – малопродуктивно, а скорее даже вредно. Ненависть парализует творческие силы души. А армянский народ всегда был творческим. И потому надо жить не только ради прошлого, каким бы оно ни было, но и ради будущего. Вспомни слова Ницше: «Что не убивает, делает нас сильнее». Честно, вот, желаю вам обрести эту силу.
Месроп внимательно и спокойно слушал, не проронив ни единого ответного слова. По его лицу трудно было понять, согласен ли он с Гией или нет. Но было видно, что он настроен миролюбиво, и больше на спокойный полемический лад, чем на непримиримый спор, изобилующий агрессивными и негативными выплесками чувств. Возможно также потому, что он внутренне оценил Георгия, свойственные ему добродушие и порядочность.
- Извини, что прямо говорю. Просто в первый раз встретил армянина, который умеет слушать, не перебивая. – Немного удивленно высказался Гия и в свойственном себе эмоциональной, но вдумчивой манере продолжил – Последнее, что хочу сказать по этому вопросу: многие народы проходили через тяжелые испытания, через унижения и потери. Вопрос, конечно, очень чувствительный, но надо быть внимательным, чтобы не питать страданиями чувство собственной важности. Или, иначе говоря, не взращивать в себе чувство собственной исключительности на основе исторических страданий и гонений.
Месроп немного сжал и растянул губы в предвкушении своей очереди. Он явно был доволен стилем общения, который не всегда получался конструктивным даже с близкими друзьями и соотечественниками. Споры на национальные темы порой протекали очень бурно, люди с трудом сдерживали эмоции, особенно когда были с чем-то абсолютно не согласны. А не согласны они были, как правило, на все 100%, поскольку полутона в мышлении отсутствовали, или воспринимались как отсутствие четкой позиции, даже когда сама реальность была довольно-таки размытой и неясной. Месроп за годы успел устать от своей же эмоциональности, которая сопровождала почти всякую злободневную мысль, поэтому решительно отверг и дистанцировался от нее, насколько это было возможно. Однако было видно, что он собирался внести свои коррекции в разговор, который явно уже перешел в полемику.
- Я долго думал над всем тем, что нам, армянам, часто ставят в вину – мол, мазохисты, смакуют собственное горе и находят в нем свою исключительность.
- Я не так сказал…
- Я знаю Гия джан. Ты все это преподнес в достаточно четкой, сбалансированной, и деликатной форме. Ты сказал, как настоящий грузин. И тем не менее. Я насчет исключительности. Понятно, что всегда можно принять желаемое за действительное. Часто так оно и происходит. Людям это свойственно. Какая-нибудь малозаметная личность только и может, что переживать собственную значимость, паразитируя в лучах славы своих знаменитых соотечественников. Но даже такая высокая вероятность подпасть тщеславному искушению ведь не исключает самой возможности быть исключительным по какому-то признаку? В нашем случае, по признаку страдания. Страдания не ради самого страдания.- тут Месроп перевел дух и продолжил в еще более спокойной манере - Я исхожу из того, что все народы в одно и тоже время проходят разные этапы своей истории. В этом вопросе я внутренне опираюсь больше на Гумилева и его теорию этногенеза. Когда одни народы только вступают на путь поиска своей идентичности, другие переживают пик пассионарности, а третьи пожинают плоды убеленной сединами старости. С армянами все обстоит довольно-таки странно, я бы сказал – не типично. Народ явно не молодой, относится к третьей категории, а явных пиков пассионарности в нашей истории я заметил не так уж и много. Такое впечатление, что они еще грядут. Не исключено, кстати, что в этом наши судьбы схожи. Кроме того, армяне сравнительно рано идентифицировали себя с христианством, точнее со своей формой христианства.
- Ты имеешь в виду монофизитизм?
- Нет, ни в коей мере. Армяне не монофизиты. Евсевий Кесарийский для армян такой же ересиарх, как и для остальных. Просто современным людям лень вникать в детали, особенно, если они касаются малых народов. Сами армяне себя монофизитами не считают. Очевидно, что армянский символ веры может ввести в заблуждение. Чтобы не вдаваться в подробности, скажу только: армяне не отрицают человеческую природу Христа, они лишь настаивают на совершенном синтезе, в результате которого более низшая человеческая природа была полностью поглощена божественной. В итоге родился Бого-Человек, но никак не Человеко-Бог. Человеческая природа была поднята до божественной. Этот акцент и создал иллюзию того, что армяне признают только божественную природу Иисуса Христа, и не признают его человеческую природу.
- Но дело не в этом – продолжил Месроп, посмотрев Гие в глаза и убедившись, что тот с интересом слушает и не проявляет пока беспокойства, в связи с желанием что-то сказать – дело в том, что армяне исторически настолько сильно идентифицировали себя со своей религией, что именно это, в конечном итоге, и повлияло на их судьбу, сделав их мучениками. Всякое серьезное мировоззренческое решение имеет свои серьезные внешние последствия. Как можно быть истинным и подлинным христианином и не стремиться в подражании Христу взойти на свою персональную или народную Голгофу? Как может истый и рьяный, пассионарный христианин не стремиться пострадать за Христа, или вместе с Ним за грешное человечество? Взять на себя что-то от боли ближнего? А, цавт танем ? Современные армянские неоязычники были формально правы, со своей точки зрения, когда упрекали именно армянское христианство в том, что исторически оно ослабило интерес армянина к идее национального государства. Получив свою сверхидею в виде потустороннего и даже посюстороннего бессмертия во Христе, армяне отдались ей безостаточно и бунтовали по-настоящему лишь тогда, когда по эту сторону враги посягнули на их веру. Начало этой войны за свободу совести – аварайрское сражение 451 года н.э., когда в Армению нагрянули персы и решили вернуть армян в их бывший иранский дом, в лоно зороастризма. Кульминацией же армянского мученичества стала попытка турок погасить огонь армянского очага навсегда. Да, страдали и были гонимы многие народы в разное время. Но полностью истребить целый народ в новое время пытались лишь несколько раз.
- И в чем проявлялось эта столь глубокая самоидентификация с христианством? – вопрос Гии прозвучал заинтересованно, но немного скептически.
- А в том, что армяне национализировали свое христианство, представляясь с тех пор не просто «Я – армянин», а «Я – армянин-христианин». И стоило армянину перейти не то, что в другую веру, а в другую конфессию христианской веры, как он просто-напросто переставал быть армянином. Став католиком, он превращался в франга - т.е. из франков - перейдя в православие в той же Грузии, армяне становились халкидонитами. Они переставали, как армяне, существовать для армянского этноса. Но большинство, которое оставалось в лоне ААЦ , бессознательно сохраняло верность армянской сверх идее, т.е. своему пониманию или, скорее, ощущению христианства. Мой народ всегда был максималистом, ему подавай все или ничего. Поэтому он и действовал всем окружающим на нервы своим мессианизмом. То, что для армян было их уникальным переживанием христианства, ради которого они в конечном итоге и взошли на свою народную Голгофу, для окружающих народов часто выглядело вычурными и раздражающими претензиями на исключительность.
- Ты так страстно говоришь, что заражаешь своей уверенностью. Хорошо, Месроп джан, ты пытаешься меня убедить в исторической правомерности армянского мессианизма, содержание и актуальность которого однако на сегодняшний день не совсем ясны. Допустим все так в историческом контексте. Но все, что ты описал, принадлежит истории и закончилось для твоего народа катастрофой. Сейчас уже 21 век на дворе, а у меня такое ощущение, что для вас мало что изменилось. Куда завел вас ваш мессианизм и что он из себя представляет? Может он завел вас в тупик? Может вам стоит отложить идею собственной исключительности в сторону и попытаться найти себя в ином более успешном мессианизме, а именно в том мироустроительном проекте, который вполне реально зарекомендовал себя как самый лучший и самый эффективный на сегодняшний день?
- Ты имеешь в виду западный либеральный проект?
- Именно. Чем тебе не нравится здешняя жизнь? Да, несомненно, много есть того, что можно покритиковать, и что нуждается в дальнейших улучшениях. Но ведь люди пока ничего лучшего не придумали. Или у тебя и армянского народа есть, что получше предложить? Вы ведь на самом деле с некоторой задержкой двигаетесь вслед за Грузией, вскакивая на подножку вагона в последний момент. И все лишь потому, что мечты, если не сказать амбиции, о собственном национальном проекте не дают вам покоя, и в реальности тормозят ваше развитие. Не является ли современный армянский мессианизм анахронизмом или тоже своего рода попыткой излечиться от травм прошлого? На самом деле главное ведь уже изобретено, не надо заново изобретать колесо. Многие на Востоке резко и часто справедливо критикуют Запад, но проблема в том, что никто из критиков пока ничего не предложил чего-то более путного взамен. То же самое касается и России, с которой вы дружите. Все в связи с этой страной проблематично, и именно потому, что миф о своем особом пути, об особой миссии, не дает русскому народу просто встать вместе с другими народами в ряд и делать что-то полезное. Они мыслят себя только впереди планеты всей, но пока совсем не понятно, на каком основании. И потому вся эта критика Запада либо должна быть содержательной, чтобы помочь сделать мир в рамках данного проекта лучше, либо пуста и вредна, поскольку ничего лучшего миру не предлагает и только разрушает имеющееся. Не повторяйте их ошибок.
- Если ты прав, - тяжело и как-то понуро вздохнул Месроп, - и если последовательно продумать все, что ты сейчас сказал, то в конечном итоге получается, что все ради чего жили мои соотечественники, ради чего боролись, творили, жертвовали, умирали и выживали, все – лишь иллюзия и суета. Надуманные вещи, пустышки, лишь казавшиеся целым поколениям людей идеалами, ради которых, как им казалось, стоило умереть и ради которых они и умирали. Получается, умирали напрасно?
- Почему напрасно, Месроп? Вот ты тоже право – максималист. Все, что было, было подготовкой к сегодняшнему дню. Люди в Европе, а позже и в США, в большинстве, конечно, не знали куда идут, но шли они в правильном направлении. Люди Армении привели свою страну, в конечном итоге, в пункт назначения, в котором армянский народ может сделать свой выбор, с кем он и куда идет. Будет ли он в гордом одиночестве, в тени старшего брата – России - продолжать маяться идеей собственной исключительности или подключит свою смекалку и ум к работающему, реальному, не мифологическому западному проекту? Я имею ввиду армян живущих в Армении, поскольку ваша диаспора в своем большинстве давно уже включена в западный проект. Вот посмотри, мой народ, грузины, не побоялись этого сделать. И наши здоровые национальные амбиции теперь не тешут собственное тщеславие идеей исключительной уникальности нашего этноса. Теперь мы – часть цивилизованного мира, или, если хочешь более точно, мира, который может не всегда и не слишком цивилизован, но хотя бы стремится стать таковым. Мы ищем будущее в этом мире, не теряя своего своеобразия, а может и уникальности в рамках атрактивного цивилизационного проекта Запада и, уверен, когда-нибудь сыграем в нем свою сольную партию. Кстати границы этого проекта в целом совпадают с христианской ойкуменой. Может именно развитие христианства как-то привело к доминанте современного западного проекта? Но мой вопрос в другом. Почему бы и вам, армянам, не направить свои амбиции и жизненную энергию в данное русло? Что мешает? Прошлое? Неужели прошлое? Если да, то вы на крючке. Жить только прошлым – значит застрять в нем и не иметь будущего.
В этот момент в глазах Месропа появился азартный блеск, выдающий в нем, с виду уставшем и понуром, человека, не утратившего любви к жизни и к поиску в ней правды, занятия, которое многие современники посчитали бы бессмысленной тратой времени. Кроме того, искренний и откровенный стиль Гии подзадоривал его и нравился все больше.
- Жить только прошлым – значит застрять в нем и не иметь будущего, красиво сказано и точно подмечено. Но здесь, Гия джан, и зарыта собака, в этом и кроется основной вопрос: является ли следование идеалам, пусть даже коренящимся в прошлом – жизнью только в прошлом? Иными словами, является ли сохранение верности своим идеалам, чем-то старомодным или даже ретроградным? Или эти идеалы, возможно, нуждаются в более современном переосмыслении? Идеалы, которые я, ты, - мы - унаследовали из традиции, но сделали их своими личными. Я, как индивид, вполне согласен с христианскими идеалами и потому следую им совершенно свободно, правда, ровно настолько, насколько могу. Я не отрицаю язычника в себе, с его культом силы и пиететом к власти, но стремлюсь я к совершенно другому. А тем идеям прошлого, с которыми я не согласен, по возможности не следую.
Месроп за мгновение собрался мыслями и продолжил. Гия, казалось, превратился в само терпение, с интересом ждал продолжения, заинтригованный тем, что сейчас скажет этот странный армянин.
- Но главный вопрос вот в чем: реален ли идеал, будучи сугубо духовной категорией? Или это лишь религиозный миф, измышление смертного человеческого сознания, боязливо цепляющегося за иррациональное начало в человеке? – Месроп этим вопросом перенес полемику несколько в иную, более принципиальную для себя сферу. ¬– Таким образом, мы подошли к извечным основополагающим человеческим вопросам. Если духовный идеал лишь миф, то он гроша ломанного не стоит. Это всего лишь красивые байки, смягчающие жестокость бытия, иными словами - «опиум для народа», а тем самым инструмент манипуляции сознанием большинства людей.
- А разве это не правда, Месроп джан, разве с помощью религиозных идеалов не манипулировали сознанием масс?
- Конечно, манипулировали. И не раз. Но разве это происходило всегда? Неужели всегда была одна только ложь и одно лишь притворство? Одна лишь манипуляция человеческим сознанием? Не могу поверить, что 300 спартанцев – это 300 недоумков, зря пожертвовавших своими жизнями, потому что их обманули, внушив легковерным, что их древнегреческий патриотизм на самом деле чего-то да стоит. Что Микеланджело создавал Пиету, исходя из ложного идеала, а Бах писал свои кантаты лишь потому, что ему платили. А Януш Корчак остался с детьми, и вошел с ними в газовую камеру, хотя мог свободно уйти, потому что страдал каким-то непонятным сентиментальным недугом головного мозга, оказавшимся сильнее инстинкта самосохранения.
- Конечно же, нет, Месроп джан, и я так не считаю! Но это именно что отдельные свершения великих, сохранившихся в истории именно потому, что они уникальны, неповторимы в некотором смысле. А сколько было противоположных или просто ничем не примечательных примеров? Да, мы восхищаемся поступками или творчеством этих отдельных гениев или героев духа, но не можем делать на них ставку в силу того, что их всегда слишком мало. Обычный человек, а таких подавляющее большинство, как правило, не стоит перед подобным выбором. Он хочет достойно прожить свою жизнь, не будучи обязательно вовлеченным в столь грандиозные судьбоносные и жертвенные процессы. И эту возможность ему предоставляет именно современное западное общество, что очевидно, особенно после того, как коммунистический проект показал свою несостоятельность. И, кстати, названные тобой герои духа, они ведь тоже родились и творили в рамках той же западной культуры, а не где-то в другом месте.
- Ты во многом прав, земляк, правда, я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, говоря о достойном существовании обычного человека. Где кончается это, так называемое, достойное существование и начинается во всем этом зловонно тлеть мелкобуржуазный охранительный душок, отгородившегося от остального человечества трусливого мещанина? Жить ради личного комфорта, расхолаживающего, между прочим, и делающего личность неспособной к любой жертве, это, по-твоему, достойная жизнь? Тут есть одно немаловажное обстоятельство, Гия джан. Превозносимая тобой, а также большинством твоих уважаемых соотечественников, западная цивилизационная парадигма касается лишь внешней стороны жизни. О чем твердят основные либеральные положения? О правах человека, т.е. о праве на жизнь, собственность, свободу слова, выборов и др. Иными словами, я и ты, типа народ, договариваемся о правилах общежития, делегируем права управления и контроля за этим политикам и все. Кто заверяет это право и признается законным надсмотрщиком за его соблюдением? – Правильно - государство. Абсолютно не сакральная политическая категория. Нечто внешнее и абстрактное по отношению к личности.
- И что в этом плохого? Что плохого, если государство за всем этим следит? У тебя что, ностальгия по авторитаризму или диктатуре, когда тебе навязывают извне во что верить и как? Или хочешь строем ходить на работу, как в Северной Корее?
- Нет, не хочу, - уверенно ответил Месроп
- Тогда в чем дело?
- Мы говорим о двух разных сторонах бытия – ты о достойной организации внешней жизни по разумным правилам, я о культивации внутренней на основе духовных идеалов, которые для меня вполне реальны. И для тебя они реальны, раз ты жертву царя Леонида и его немногочисленных сподвижников, или подвиг Януша Корчака, или творчество великих композиторов и художников не считаешь глупостью или произвольной трактовкой. Но вот что важнее?
- Смотря для кого, Месроп джан, смотря для кого. Для голодающих детей в Африке важнее хлеб насущный, лишь после получения которого они, возможно, обретут шанс задуматься о вечном… Ты верующий, Месроп джан? Я не ожидал подобной аргументации.
- Я не могу назвать себя верующим, поскольку мне мало просто верить. Я хочу понимать. И я не собираюсь мой исторический бэкграунд, тяжелый выбор моих предков, за который они держались зубами в течении 1700 лет, за который взошли на свою Голгофу, отправлять на свалку мировой истории и превращать в лучшем случае в музей, в угоду материализму, гедонизму, либерализму или всяким новоиспеченным сомнительным теориям. Внешнее может быть лишь отражением внутреннего. Но это моя личная точка зрения, которой я рискнул с тобой поделиться. Вот такие пироги, Гия джан. Кстати, а ты сам что, атеист?
- Я не атеист, но и не убежденный верующий. Меня можно назвать сомневающимся. С одной стороны, очень хочется, чтобы мир не был только материальным, с другой, единственное, что я сейчас могу с достоверностью установить – материальность основы бытия. Но не в этом дело. Вот ты тонко, иносказательно раскритиковал запад за материализм и, неудовлетворенность цивилизационной перспективы для отдельного человека в свете его бездуховности. Я так тебя понял – Месроп кивнул головой – И тогда у меня возникает законный и, извини, немного жесткий, по сути, вопрос: тебе для твоего мистического поиска правды не нужны достойные внешние условия существования? Как ты думаешь, можно жить как свинья и проповедовать высокую духовность? Мне кажется, за последним скрывается отвратительное лживое лицемерие, свойственное неудачникам и душевно нездоровым. Всегда можно сослаться на какие-то незримые ценности, лежа в помойке, не имея ни гроша за душой, ни крыши над головой.
Месроп открыл, было, рот, чтобы ответить на выпад оппонента, как вдруг дверь оказалась открытой и его слова повисли в воздухе. На входе в купе стоял русый здоровый мужчина средних лет, который совсем не по немецкий смело вошел в купе, положил дорожную сумку на свободное место на полке и сам занял свободное место. Потом посмотрел на соседей и, поздоровавшись, зычным голосом на чистом русском языке представился: «Здравствуйте! Меня зовут Дмитрий. Я услышал русскую речь и увидел, что есть свободные места».
Георгий и Месроп поздоровались с Димитрием, представились, посмотрели друг на друга и поняли, что разговор на этом, скорее всего, закончился. По крайней мере, в прежнем формате.
- Я, грешным делом услышал несколько последних фраз, стоя перед открытой дверью. Вы были настолько увлечены беседой, что поначалу даже не заметили меня.
Георгий и Месроп снова посмотрели друг на друга, пожали плечами:
- Что же, присоединяйтесь – немного недовольно сказал Гия
- Третьим будете – улыбнувшись, добавил Месроп.
Встреча в поезде – продолжение.
Появление третьего участника вновь перевело стрелки на нулевую позицию, поскольку не было ясно, как себя проявит новый член купейной «группы». Его само презентации не пришлось долго ждать. Дмитрий, удобно расположив свое крупное тело в кресле, вытащил из кармана пластиковую коробочку сосательных конфет, предназначенных для изменения вкуса во рту и свежести дыхания, закинул пару капсул в рот, и предложил тоже сделать попутчикам. Гия вежливо отказался, Месроп скромно взял одну. После секундной паузы он сказал:
- Я не стану просить вас, господа, ввести меня в курс всего, о чем вы успели поговорить...
- Это было бы нетактично с вашей стороны – неожиданно резко заявил Георгий, удрученный тем, что в интересный разговор незвано вторгся, по крайней мере, по его ощущению, человек, от появления которого он не просто не ожидал ничего хорошего, как поначалу и в случае с Месропом, но, более того, ожидал вполне конкретных поползновений. Поэтому он вновь начал сосредотачивать в кулак годами наработанную аргументацию.
- Именно поэтому я и не собираюсь этого делать, уважаемый Георгий, – примирительно продолжил Дмитрий, - Но я услышал вашу пламенную речь, вернее ее завершающий пассаж и мне стало интересно. Тем не менее, прежде всего, хочу сказать, что, на мой взгляд, вы немного утрируйте, используя сочетание понятий помойки и высокой духовности...
- Это был лишь риторический прием.
- Я понимаю. Но знайте ли, нас, русских, часто как раз в этом и обвиняют. Поэтому, мне показалось, что речь шла именно о русских. Мол, духовноскрепные опять замахнулись на какое-то тайное, эзотерическое знание, а свой мироустроительный проект с треском провалили и с тех пор не смогли предложить миру ничего более путного. Т.е. нам якобы не только нечего предложить миру, нечего ему даже «продать», кроме нефти и газа, которые просто надо добыть из недр матушки земли. Мы, мол, мировая бензоколонка, возомнившая себя чем-то вроде града на горе...
- И вы, Дмитрий, естественно, считаете, что все это ни на йоту не соответствует действительности – мгновенно отреагировал Гия – кстати, говоря об этих полярных вещах, я в данном случае имел ввиду не только и не столько вас, россиян, точнее русских, или армян, сколько носителей подобного умонастроения вне зависимости от национальной принадлежности. Армян, вообще, трудно упрекнуть в безбытности и нежелании по-человечески достойно устроить свою мирскую жизнь, скорее, даже невозможно. Но я считаю, что их невыразимая подсознательная сверх идея, перенятая от далеких предков, тем не менее, не только тормозит их собственное развитие, но и создает некую отчужденность от других народов. Мы говорили в общем, и я специально обострил свою мысль, чтобы она стала более выпуклой в своей образности. Порой, такие сравнения облегчают восприятие. У нас имел место быть вполне цивилизованный междусобойчик, что не так часто бывает при встрече армянина и грузина.
Заметив, что Дмитрий задумался над сказанным, одновременно учтиво прислушиваясь к нему, Гия продолжил.
- Но если уж сравнивать армян с русскими в этой плоскости, то разница колоссальная – решительнее начал наступление Гия после секундной паузы – поскольку последствия их, т.е. армян, идеи собственной исключительности отражаются в несравненно большей степени на них самих. В принципе, именно из-за нее армяне совсем недавно, чуть более 100 лет назад, прошли через ад. Месроп как раз об этом рассказывал. Но они, по большей части, сами пострадали от избранной «генеральной линии», а от ваших амбиций страдаете не только вы. То, что вы страдаете, так это ваше дело. Но страдают все народы, которым, извините, не посчастливилось находиться поблизости от вас, ваших имперских аппетитов и мало чем подкрепленных в реальности мироустроительных амбиций – спокойно, но до боли прямолинейно выпалил уже совладавший со своими чувствами Гия, добавив в самом конце - извините за прямоту.
- Да нет, все в порядке. Я знаком с этой аргументацией, не раз приходилось ее выслушивать. И как любая аргументация она отражает лишь одну сторону вопроса. Но для меня она, как и для большинства моих соплеменников – историческая – на удивление спокойно, даже немного устало, отреагировал Дмитрий – ибо все это в прошлом. Современная Россия не империалистическая страна, хотя шлейф истории, да и реалии сегодняшнего дня, все еще бросают тень на ее восприятие. Вам может показаться странным, но нам чужого не надо. Знаю, знаю, что вы собираетесь сказать – а как же ваша родина - Грузия?
- Почему только Грузия? А Украина? Грузия и Украина – страны, которые совершенно недавно наиболее пострадали от российской агрессии. Но вас боятся все – вас боятся прибалты, вас боятся поляки, да почти все европейцы, все, кроме сербов, наверное. Вас особо не боятся разве что только англичане, вернее собирательные англосаксы, поскольку войн никогда вам не проигрывали, а в некоторых даже побеждали, и, что самое важное, конечно, холодную войну. Они вас скорее опасаются, чем боятся. Опасаются настроений реваншизма, который дает бурные всходы в духовноскрепной части русского народа и, соответственно, во внешней политике. И потом, почему все ваши бывшие союзники по Варшавскому договору немедленно потянулись в НАТО? Неужели только потому, что их настойчиво туда звали США? Да нет, они сами туда стремились, поскольку в НАТО чувствуют себя в большей безопасности. В безопасности в первую очередь от вас. Все боятся возрождения СССР в новой ипостаси.
- У страха глаза велики, уважаемый. Историческая память – вещь весьма коварная, - медленно, тщательно подбирая слова, продолжил защищаться Дмитрий, - она диктует строго определенный способ восприятия даже тогда, когда объект восприятия уже успел стать другим. Иначе говоря, исторические стереотипы и клише – явления достаточно прилипчивые. Они как шоры на глазах. Человек буквально по Канту видит только свое представление. И те, кто умеет создавать и навязывать массам подобные представления, управляют сознанием людей. Россия уже не та, но ее все время пытаются вогнать в старые схемы. Россия сопротивляется, но не всегда делает это достаточно убедительно. Бывает и так, что имперское сознание подобно тени из прошлого возвращается и начинает доминировать. Но это по большей части – рецидивы.
- И в чем это проявилась ваше новое сознание за последнее время, уважаемый? – никак не мог угомониться Гия. – в нападении на Грузию или в сирийской военной компании? На востоке Украины? В отжатии Крыма у суверенного государства? Не много ли рецидивов для нового не имперского сознания?
- Повторюсь, историческая память сильна и в русских тоже, а посему сильны и наши стереотипы мышления и способы восприятия. Многие еще мыслят старыми категориями. Но теперь Россия, на самом деле, только защищается. Я долго думал над этим вопросом, и пришел к выводу, что россияне сегодня только защищают свое право жить, как они сами того хотят, и мечтать о том, о чем сами хотят мечтать. Может, правильнее было бы сказать: мечтать о другой жизни, о лучшей жизни, но не только в плане набитых желудков и толстобуферных элитных машин. И, конечно, не лежа в помойке, которую нам, если говорить по правде, своими санкциями собираются обеспечить наши западные коллеги. Я понимаю вас, Георгий, в это трудно поверить. Особенно грузину. Но не все – правда, во что верится легко, и далеко не все – ложь, что на первый взгляд кажется невозможным. Xм... Помните старый анекдот? – неожиданно спросил Дмитрий.
- Который? – от неожиданности в один тон спросили Гия и Месроп
- Жена утречком отправляет мужа на работу и вызывает плотника, чтобы тот починил платяной шкаф. Тот прибывает довольно быстро. Она жалуется плотнику на то, что дверца шкафа постоянно отворяется, когда по улице проезжает трамвай. Плотник решает подождать очередного трамвая в шкафу, чтобы собственными глазами увидеть, в чем дефект, для чего в шкафу устанавливают стул. Он садится на стул, жена дверцу шкафа закрывает, все ждут трамвая. В этот момент неожиданно возвращается муж, который что-то забыл в кармане другого пиджака. Он стремительно подбегает к шкафу, открывает его и видит испуганное лицо сидящего в шкафу плотника. «Ты что тут делаешь?» - угрожающе спрашивает его муж. «Теперь, поди, убеди его, что я жду трамвая» - обреченно подумал плотник.
Хорошо рассказанный анекдот слегка развеселил людей, в том числе молчащего все это время Месропа. Дмитрий сумел за короткое время немного обаять своих собеседников, даже Гию. Разгоряченная атмосфера несколько поостыла. После того как все посмеялись, Дмитрий продолжил.
- Не смотря на то, что бедняга действительно ждал трамвая, было трудно или скорее даже невозможно убедить вернувшегося мужа в том, что на 100% соответствует действительности. Россия находится в схожем положении. Ей почти невозможно убедить своих визави в том, что она не агрессор, и все внешнеполитические шаги, которые формально выглядят агрессивными, на самом деле вынужденные акты самозащиты. Суть в том, что известные мировые силы используют ваши страны, - я имею в виду сейчас Грузию и Украину, - с Арменией дела обстоят посложней, - чтобы нагнуть Россию. А Россия одновременно борется за право быть самой собой, даже если это само(сть) России и россиян, пока не совершенна и не проработана, если хотите, до культурных стандартов современной Европы. Россияне, тем не менее, чувствуют при этом свое имманентное право на то, чтобы исходить в своей жизни именно из нее – своей самости, т.е. из себя самих, и развиваться, отталкиваясь от этой своей пусть очень несовершенной самости – как будто она у кого-то совершенна – а не прогибаться под модные тренды или плясать за подачки под чужую дудку. Россияне хотят прожить свою жизнь! Вот и все! Но такой вариант развития, развития с параллельным сохранением собственной идентичности, кое-кого очень не устраивает. Это приводит к такому накалу борьбы, в которой любые методы хороши. Даже подстава, в которой оказались конфликтующие с Россией народы, ошибочно считающие при этом в своем большинстве, что они борются за свою свободу – один из драконовских методов так называемой гибридной войны. Но в этом вопросе нашла коса на камень. Россия не прогнется, как этого с нетерпением ожидают некоторые фантазеры.
- В этом, т.е. в своей упертости, вы мне всегда чем-то напоминаете армян. Да простит меня Месроп, если он со мной не согласен. – Начал отвечать Гия, поглядывая на Месропа, который выглядел каким-то безучастным – Но вы тоже, насколько я понимаю, лезете на рожон, непонятно ради чего. Наших южных соседей я понимаю намного больше. Армения была завоевана и, в конечном итоге, разделена между Ираном и Турцией. Однако большая часть армян и исторической Армении оказались на территории Турции. И если иранцы – родственнее и понятнее армянам, то турки исторически всегда воспринимались ими пришлыми, как бы пришедшими из иного мира чужаками. Им пришлось туго в Османской империи, и очень большая часть пассионарной энергии армянского народа уходила на сохранение собственной идентичности, в условиях сильного этнического давления и чуждого, порой враждебного окружения, другой религии, иных культурных условий, менталитета кочевников и т.д. Без своей сверх идеи, воплощенной в своеобразное понимание христианства, армяне не выдержали бы такого прессинга. В то же время, в культурно близком окружении армяне не всегда пытались во что бы то ни стало сохраниться. В Польше и Венгрии, например, раньше были большие армянские общины, но они со временем ассимилировались. – тут Месроп с удивлением посмотрел в сторону Гии, но тот рукой показал, что объясниться с ним позже, и снова перешел в наступление - От кого же защищаетесь вы, россияне? От кого защищаете собственную идентичность? Неужели от европейцев? Или американцев? От тех, кто в большой степени, - имею в виду сейчас европейцев, - исторически участвовал в формировании этой самой русской идентичности? Кем были варяги на севере? Кем были византийцы на юге? Неужели не европейцами? А американцы, разве не продолжение тех же европейцев, просто без всего исторического и сословного бэкграунда?
Почувствовав, что визави внимательно слушает, не проявляя особой негативной эмоциональности, Гия еще более воодушевился возможности высказаться.
- И неужели перед вами маячит опасность ассимиляции, как когда-то перед армянами? Или вас принуждают прожить не свою жизнь и копировать Запад? Так вы и без принуждения это делаете, добровольно, вам и навязывать ничего не надо. Копируете Запад, правда, достаточно плохо, но копируете, и при этом смотрите западные фильмы, одеваете западные шмотки, ездите на западных машинах, пользуйтесь западной техникой или АйТи технологиями, часто слушаете западную попсу, лечитесь западными лекарствами, восхищайтесь плодами западной культуры, копите в западных валютах, отдыхаете, при возможности, на западных курортах... Список можно очень долго продолжать. Если вам все это нравится делать, как и нам, т.е. пользоваться благами западной цивилизации, то в чем проблема? У нас, вон, проблем нет, стать частью цивилизованного мира. Вы сами во многом живете в мире западных ценностей, поскольку своих равнозначных не создаете, но одновременно критикуйте западное, считая эти ценности негодными и плохими. А ваше непонятно что – почему-то считаете хорошим и прогрессивным? Под «непонятно что» я, конечно, не имею в виду русскую культуру, к которой отношусь с наивысшим пиететом. Но ведь и она скорее корениться в европейской.
- Разве ездить на хорошей машине или одевать красивые шмотки, пользоваться качественные лекарствами, или работать на крутом компьютере, отдыхать на французском или итальянском средиземноморье, вкусно поесть и т.д., есть единственное, к чему может и должен стремиться человек? Неужели все перечисленное не является лишь атрибутами развитого человеческого быта, который, будучи предпочтительной противоположностью помойки, тем не менее, лежит вне смыслообразующей плоскости человеческого существования? Зачем отождествлять быт и смысл? Можно прожить бессмысленную жизнь, будучи как богатым, так и бедным, и умереть, лежа в шикарной двуспальной кровати в собственной вилле, или на помойке. Эти атрибуты внешней жизни не порождают смыслообразующие факторы. И вне зависимости от предпочтительности того или иного бытового статуса кво, смысл существования должен иметь своим источником нечто совсем иное. Иначе человечество превратится, - а частично уже превращается, - в копеечный мещанский сброд, который ради богатства, качественного быта и хорошей сферы обслуживания продаст всех и вся, кого только можно. И Родину, и мать родную... Неужели не так?
Дмитрий явно не собирался соглашаться с Гией и делал это с не меньшим, если не с большим энтузиазмом и напором.
- Да, Георгий, мы пользуемся этими благами западной цивилизации, и сами являемся ее частью, но при этом критикуем не само умение конструировать и строить хорошие машины или организовать высококлассный гостиничный сервис, или доступную и качественную медицину и т.д. Отнюдь. Конечно, мы пользуемся этими благами, и даже, подпадая их магии, привыкая к ним, подражая в чем-то, сердцем, тем не менее, чувствуем, что хотя все это и хорошо, но это не все, далеко не все, что нужно человеку для достойной человеческой жизни. Должна же быть все-таки какая-то мечта, должен быть какой-то иной СМЫСЛ в жизни, кроме постоянного повышения качества ее материальных атрибутов и внешнего комфорта! - Внешний мир приносит с собой массу искусов, которым трудно противостоять. Мы все время чего-то хотим. Купив хорошую машину, начинаем думать о лучшей. Это затягивает. А что потом? Этот вопрос, если и возникает у некоторых людей, они его долго отгоняют, поскольку поиск ответов, поиск смыслов кажется безнадежным занятием, а текущие преувеличенные в своей значимости вопросы быта съедают все свободное время. Но под конец жизни эти вопросы становится все труднее отгонять. И тогда, когда времени и сил на серьезный поиск ответов больше нет, многие уходят в запой, иные начинают лицемерно посещать церковь, чтобы под конец все-таки наладить отношение с реальным или кажущимся Всевышним, а некоторые добровольно отправляются в небытие. Мало мне купаться в деньгах и славе, мало. Я большой чистой любви хочу, а вы, либералы, говорите мне, приходи вечером на сеновал...
- Ладно. И вы в туже степь. Сказать, что мне абсолютно чуждо то, о чем вы говорите, не могу, поскольку одна лишь материальная сторона жизни меня как человека тоже не устраивает полностью. Мне и тем более моему народу тоже не чужд поиск высших смыслов именно в духовной сфере. Но, во-первых, пока я не нахожу в мире чего-то, что убеждает меня больше, чем наука и западная цивилизационная парадигма. А во-вторых, я считаю, что надо суметь обеспечить себя достойным существованием и в обычном материальном смысле слова, организовать достойную жизнь тут, посюсторону, и лишь потом искать истину в идеальной сфере, свою МЕЧТУ, как вы изволили выразиться. И уж точно нельзя прикрывать неумение делать первое, углублением во второе.
- В принципе, я согласен, но жизнь всегда будет вносить свои коррективы.
- Согласны? Согласны? Серьезно? Так почему тогда сопротивляетесь прогрессу? – искреннее удивление, с которым Гия произнес последнюю фразу, совершенно очевидно проявилось на его лице. Казалось, даже не вмешивающийся в эту дуэль Месроп тоже был слегка удивлен услышанным.
- Ну, во-первых, лично я не сопротивляюсь. И Россия на пути прогресса, просто пока нет того долгожданного русского чуда, как когда-то о себе заявила Германия или страны – «тигры» на Дальнем Востоке. Но я уверен, оно не за горами. Во-вторых, потому что это решение должен принять мой народ. Насильно вестернизировать русских не получится. Необходимо дождаться того момента, когда русские сами, в своем большинстве, вслед за интеллектуальной элитой, решат, что хватит сопротивляться, пора либо отдаться Западу, либо искать иной компромисс с ним. Иначе никак, ибо – насилие. – тут Месроп как-то странно посмотрел на Гию, но тот сделал вид, что ничего не заметил – Но скажу Вам, что этого не произойдет, по крайней мере сейчас с этой Европой, да и с этим Западом в целом.
- Почему же? – недоумевая, спросил Гия
- Европу, уважаемый Георгий, как по мне, сегодня скоропостигло то, что называется кризисом идентичности. Это уже не та Европа, которая сыграла определенную роль в формировании ранней русской идентичности, о чем вы упомянули. После двух мировых войн XX века европейцы все свои основные решения принимают как минимум с оглядкой на свое производное, США, и действуют в основном по их указке. Хвост начал вилять собакой! Сегодня эта зависимость привела, к сожалению, к стадии обезличивания Европы, поскольку как отдельный человек, так и народ, теряет свое «Я», свою идентичность, если не реализуют на практике свою втч. политическую волю, и всегда делает лишь то, что ему диктуют со стороны. Даже если те, кто диктует свою волю, семи пядей во лбу! Как говорил один мудрец, проживи жизнь по советам других, проживешь не свою жизнь. И мы, русские, не хотим повторить их судьбу, потеряв возможность, как народ на собственной территории развиваться так, как предпочитаем мы сами, совершая ошибки, проистекающие из своей же идентичности, возможно, страдая от них, принимая свои верные и неверные решения. – Проговаривая это, Дмитрий каждый раз ставил ударение на слово «свои» – Мы хотим прожить свою жизнь, пусть она будет сложной и не такой пресыщенной, какой я ее наблюдаю тут в Европе, зато она будет нашей. И лишь благодаря этому мы сможем поднять эту, именно свою национальную идентичность на новый уровень, т.е. лишь пройдя свой путь проб и ошибок, лишений, но т.ж. и достижений и преодолений. Может и звучит пафосно, но мне все равно. Мы уже на пути. Наберитесь терпения. И мы, русские, не собираемся лишать себя своего особого пути ради крох или даже куска с барского стола, ценой которого была бы потеря своей национальной идентичности, а на уровне индивида – своего «Я».
Сказав это вновь достаточно уверенно, Дмитрий сделал паузу, чтобы проверить, какое впечатление сказанное им оказало на собеседников. Далее он продолжил в том же стиле.
- И если даже на мгновение принять жесткую, порой жестокую, но чаще, однобокую и преувеличенную критику в наш адрес, в адрес этого нашего собирательного российского «Я», ЭТО НИЧЕГО НЕ МЕНЯЕТ – чеканно и твердо произнес Дмитрий последнюю фразу, перейдя потом вновь на обычный, доброжелательный тон. – Повторю еще раз: мы хотим прожить жизнь, пусть в чем-то неправильную, но свою, а не чужую, даже если бы последняя была во всем правильной. И конечно, уважаемый Георгий, я не имею в виду жизнь на помойке, не понятого и отвергнутого миром, непризнанного гения. Лично я этого не хочу, и вряд ли кто-то в трезвом уме и ясном сознании может такое пожелать своему народу. Россия находится в поиске своей истинной идентичности. И это не предмет торга, даже если мы пока не нашли ее и не реализовали в достаточной степени.
- Я боялся услышать от вас именно это – задумчиво произнес Гия, поглаживая усы и смотря куда-то в сторону. Потом он посмотрел на Месропа, но тот таинственно молчал и все удивлял Гию своим беспристрастным видом. Такого армянина ему пока не приходилось встречать, спокойного, кажущегося почти безразличным, даже когда разговор касался политических и национальных тем. Убедившись, что Месроп не собирался ничего сказать, Гия продолжил – я вот все-таки не понимаю, почему от становления вашей идентичности должны страдать другие народы? Почему? Ищите свой особый путь? Ладно, ищите, если хотите, дело хозяйское, но, пожалуйста, не за наш счет!
- Почему? Ну, во-первых, как сказал бы один известный политический обозреватель: «карма у вас такая». Так случилось, что мы соседи. Случайность ли это или провидение, решать вам. Почему одни рождаются богатыми и здоровыми, а другие бедными и больными? Почему мы рождаемся именно в наших семьях, а не в других? Встречаем и приближаем к себе именно этих друзей, а не других? Откуда я знаю? Вопрос не совсем по адресу, ибо я врач, а не духовед. Но тут, если опираться на историческую мудрость, есть два варианта – либо это божий промысел, и тогда национальная культурная элита должна долго медитировать над его содержанием, чтобы получить ответ в откровении, либо – случайность, в которой можно искать только рациональные причины и случайные совпадения. Но в обоих случаях, не суть важно, это – факт, с которым нельзя не считаться. Да, вы правы, Россия большая страна, и когда ее трясет, то трясет всех вокруг. - Во-вторых, я не уверен, что от присутствия России все только и делали, что страдали. Об этом злые языки без костей плетут всякую заоблачную хрень. Очернительство России сегодня в тренде, и тот, кто этим не занимается за деньги или за так, кажутся отставшими от жизни недоумками. Но роль России, Российской империи, с моей точки зрения, далеко неоднозначна. В любом случае, как и любая империя, она принесла с собой и решение каких-то старых, наболевших проблем, и совершенно новые иные проблемы. Тут надо смотреть индивидуально. Вот давай на конкретном примере ваших стран, Георгий, если вы не против? В самой общей форме. Мне скоро сходить и хотелось бы досказать.
- Нет, т.е. да, конечно, продолжайте, наоборот, я бы сам вам предложил высказаться поконкретнее. Ты не против Месроп? Нам тоже ведь скоро сходить.
Месроп задумчиво кивнул.
- Вот и хорошо. Начнем с того, уважаемый Георгий, что Россия не была непрошенным или незваным гостем в Закавказье. Россию активно звали, призывали, зазывали, убеждали, просили и грузинское дворянство и сохранившаяся армянская мелкопоместная знать. Уверен, вы сами знаете о многочисленных делегациях и посланиях еще при Петре I и позже при Екатерине, которые таки проявили большой интерес к региону. О неудавшемся кавказском походе Петра доподлинно известно, что 40 тысячная грузино-армянская добровольческая армия (30 тыс. грузин, 10 тыс. армян) ждала прихода российских сил в Тбилиси и готовилась примкнуть к ним. Неужели вы допускаете, что такое могло случиться от хорошей жизни? Да, в истории ваших древних народов было немало славных страниц, но те героические времена к тому моменту были уже далеко в прошлом! Армении вообще давно уже не было на политических картах мира, как государства, практически 800 лет, а Грузия была разделена на сферы влияния: западная в вассальной зависимости от османской Турции, а восточная от исламской Персии. Как государство Грузия дышала на ладан. Споры и многочисленные войны этих мусульманских стран, начиная с 16 века, разоряли регион и терзали ваши два небольших, но смелых христианских народа. Поэтому Россия по праву считалась освободительницей! Другое дело, и тут я как честный русский человек должен признать, что Россия впоследствии не повела себя безукоризненно в духе международного права. К моему глубокому сожалению. Но что вы хотите? Все в политике имеет свою цену. Россия тогда была унитарной империей, а не благотворительной организацией. Горячо любимые вами англосаксы, уважаемый Георгий, тоже ничего не делают даром, если вообще что-то делают. И если русский солдат проливает где-то кровь, то в первую очередь ради интересов своей отчизны, ради матушки России, и уже потом ради чего-то или кого-то другого. Десятки тысяч русских солдат пали на кавказском фронте. Но если Грузия все-таки имеет какое-то право быть недовольной, возможно, несоблюдением Россией Георгиевского трактата – тут пришло время не только Гие удивиться в очередной раз, но и Месропу, неприкрыто выкатившему глаза на Дмитрия – то армянам и выбирать было особо не из чего. Либо продолжать жить в Турции в статусе людей второго сорта под постоянной угрозой физического истребления, отуречивания и ассимиляции, либо покидать историческую родину и пополнять численность разбросанной по всему миру диаспоры. Ну, или же принять российское подданство, после того, как русские укрепились в регионе. Очень многие предпочли последнее. Поэтому демография на подконтрольных России территориях быстро улучшалась в пользу армян. По переписи населения 1893 года доля армян в Эриваньской губернии составила 53%, т.е. абсолютное большинство, чего не наблюдалось уже сотни лет. А грузины находились на шаг позади армян. С армянами бы покончили первыми, рано или поздно принялись бы за вас, грузин.
После хладнокровной тирады Дмитрия наступило конфузное молчание. Месроп посмотрел на часы, как бы намекая на то, что времени на дальнейшее обсуждение почти не осталось. Дмитрий продолжил, не дав Гии шанса на ответную реакцию.
- Господа, действительно, безотносительно к моим личным пристрастиям, Россия на тот момент была хоть и империей, преследующей свои интересы, но единственной более ли менее дружественной силой, способной хоть чем-то помочь христианским народам Закавказья. И если еще учитывать то, что Россия тогда была унитарной империей, то ожидать от нее альтруистической любви было, по меньшей мере, наивно. И, тем не менее, Россия, несмотря на все НО, и на все ПОЗВОЛЬТЕ, которые вы Георгий, и вы Месроп, явно имеете в запасе, но великодушно даете мне договорить, Россия внесла некоторый порядок и равновесие в этот ближневосточный хаос и неравенство сил в регионе. А теперь, извините, что я не даю вам возможности отреагировать, мне сходить через 5 минут, и я должен успеть продвинуться к выходу. Перед уходом предлагаю вам взять мои визитки – Дмитрий протянул по визитке Гие и Месропу – буду рад продолжению нашего непростого разговора, который лишь открывает путь к взаимопониманию, но не снимает всех вопросов. Я это понимаю. Я, уважаемый Георгий, буду готов ответить на все ваши претензии, и на таковые со стороны Месропа, если таковые имеются. Пишите по мейлу или звоните, я открыт для общения с хорошими людьми.
Сказав это и дружелюбно улыбнувшись, Дмитрий выгрузил с полки свою дорожную сумку и исчез также быстро и стремительно, как и внезапно появился. После его ухода в купе некоторое время царило молчание. Потом Гия повернулся к Месропу.
- И чего ты молчал все это время, Месроп джан? Что на тебя нашло? Не смог возразить старшему брату?
- Да перестань. Начнем с того, что старший брат, если брать возраст, это – я. Он большой брат, а не старший. И несправедливо это говорить мне, армянину, представителю народа, который только и делал, что тысячелетиями возражал, возражал всяким названным и непризнанным большим братьям, возражал праву сильного. Нам, армянам, приходилось просовывать нитку в тонкое игольное ушко, одновременно совершая головокружительные эквилибристические пируэты – т.е. нам приходилось сохранять собственную идентичность, одновременно приспосабливаясь к чуждым и недружественным условиям. Ты сам знаешь.
- А теперь тебе не нашлось, что возразить? – настырничал Гия.
- Это вполне убедительно делал ты, пока была возможность. Гия джан, еще я как-то не посчитал нужным активно вмешиваться в ваш диспут. Он явно разворачивался между тобой и Дмитрием. Потом, я чувствовал, что Дмитрий спешит высказаться, и не хотел отнимать у него время. У нас не было времени для триалога, но в диалоге, кое-что стало понятнее, чем было понятно раньше. Я внимательно слушал.
- Ты так думаешь? А мне показалось, что он дудит в ту же дудку, что и многие другие его соотечественники.
- Ну, не совсем так. Я не припомню, чтобы русский человек даже частично признавал, что его страна нарушила международное право, и хотя бы отчасти сожалел о том, что Россия, тогда Российская империя, нарушив условия Георгиевского трактата, практически аннексировала Грузию. Но это по одной из версий. По грузинской версии русские первыми нарушили условия договора. Но даже частичное признание – крайне редкое явление.
- И почему же они в массе не в состоянии этого понять? Раз такой толерантный и умный, к тому же врач, до конца не понял, то кто поймет?
- Они в состоянии понять, просто нужно больше времени. Понимаешь, такие маленькие и в геополитическом плане сами по себе незначительные страны как наши плохо видны с высоты имперского мышления. Т.е. с высоты мышления, свойственного имперским народам. Это естественно. Масштабы слишком разные. Дмитрий явно сумел преодолеть этот элемент своего менталитета и немного прочувствовать и нашу реальность. Иначе он бы не высказывал никакого сожаления. Россия же исторически столетиями развивалась как империя, и чего ты хочешь? Чтобы русские в одночасье отказались от исторически обусловленного менталитета? Русские политики еще должны научиться видеть чаяния малых народов и больше считаться с их интересами и даже капризами, что, правда, происходило в СССР. Однако после того как эти народы раскачали СССР и союз приказал долго жить, современная Россия, осознав, что благодарности им не от кого ждать, сильно разочаровалась. – Но посмотри, как блестяще это ремесло освоили, назовем собирательно, англосаксы. Поэтому в политике, особенно в отношениях с малыми и средними народами, англосаксы ведут себя так, будто общаются с равными партнерами, что невероятно сильно льстит местным элитам. На самом деле они всех используют. Но людям не всегда важна реальность, порой больше важна льстящая собственному тщеславию видимость. А русские эту технику пока не освоили в достаточной мере, или не хотят ее осваивать, вот и ведут себя порой слишком надменно, как бояре. Поэтому местные элиты и ощущают себя подавленными и униженными от временами беспардонного обращения с их стороны. Вот и проигрывают русские информационные войны, будучи даже правыми по существу. Нужно чаще говорить с ними об этом, не сердится на возражения, быть терпеливым, и понимать ту грань правды, которую несут они в мир. Помнишь, что Дмитрий сказал, Гия, «насильно не получится». Ты это должен принять.
Сказав это, Месроп подмигнул собеседнику и многозначительно улыбнулся.
- Не лови меня на слове, – огрызнулся в ответ Гия – Его аргументация мне понятна, но она меня не убеждает. Право на изживание собственной идентичности заканчивается там, где начинается право других на эту самую идентичность. Для этого и существует международное право, сдерживающее право сильного.
- Согласен, но с международным правом сейчас беда. И если мы говорим о праве, то оно для всех должно быть одним и тем же. Без исключений. Исключения или двойные стандарты, основанные на праве сильного, или на чем-то еще, только расшатывают послевоенные устои мира и чреваты хаосом, войнами и всякими беспорядками. Я вот часто замечаю выборочность в мышлении нео-либералов. Они, как правило, защищают сильнейшего по принципу – то, что дозволено Юпитеру, не дозволено быку, несмотря на формально признаваемый примат международного права. И в полемике, когда я их загонял в угол, открыто признавали за США право принимать собственные решения, даже если они немного нарушают или в чем-то ущемляют международное право. Они говорили, что если кому-то и можно нарушать, в особых случаях, то только США, ну и на худой конец Европе. А все остальные должны молча внимать и с благодарностью принимать решения, исходящие из центров мировой цивилизации и силы. Но это уже не международное право. Таким образом, мы имеем здесь два подхода. Вопрос тонкий. Я не утверждаю, что это всегда и обязательно плохо. В конце концов, когда центром цивилизации являлись эллины, они прямо или косвенно диктовали свою волю варварам, - как они называли другие народы. Доминируя, греки тогда определяли стандарты своей эпохи. Потом это делали римляне, а до того, вероятно, египтяне. С некоторых пор центр цивилизации, как кажется, переместился в Северную и Западную Европу, и далее перекинулся через океан на запад, в США. Может теперь их время диктовать правила игры? Я не знаю. Но тогда надо забыть о международном праве, перед которым теоретически все равны. Однако, поскольку само международное право не идеально, надо все-таки искать компромисс между ним и опытом развитых и сильных государств. Проблема в том, что сами эти развитые государства сегодня действуют бескомпромиссно.
- Знаешь, а ведь ты прав, – после небольшой паузы, задумавшись, проговорил Георгий – Так и выходит, что когда менее развитые страны артачатся по не всегда понятным даже для себя причинам, и не признают авторитет более развитых стран на интерпретацию права и даже сопротивляются им, то они просто бузят и занимаются самодурством. И что последним остается делать? В древности Александр разрушил мировую восточную державу, ахеменидский Иран, дабы утвердить прогрессивный дух эллинизма на территории поверженного Персидского царства. Он уничтожил угрозу со стороны персов и принес туда свет греческого познания, передового на тот период времени. В результате на греческом учились читать, писать, говорить и философствовать на огромной территории, от ионического побережья Малой Азии вплоть до Бактрии и Согдианы. В мир темных восточных мистерий пришел свет эллинистической мысли и культуры.
- Ты совершенно прав, Гия джан, но тогда еще не было международного права. Тогда за сильным народом, как считалось, стояли более сильные боги, поэтому сильный был всегда прав. Ибо тогда сила в духовной области была одновременно силой народа и правом. Александра самого считали богом. Но когда старое миропонимание начало угасать, и впоследствии полностью угасло, тогда постепенно все это изменилось, а после ряда разрушительных войн XX века, потрясенное человечество начало создавать международные площадки и правила общежития народов без опоры на духовное. На сегодняшний день основной такой площадкой является ООН. И этот древний языческий принцип силы на какое-то время угас, вернее, ушел в подполье. Но боюсь, в современном мире уже появились и окрепли новые подобные силы, и они, скорее всего, уже вненациональны. Их не устраивают правила послевоенного мироустройства. Они стали подтачивать известные международные площадки, создавая уже другие, глобалистские организации, ослабляющие национальные суверенитеты. Тем самым сильно обострился конфликт между Западом и Россией, так рьяно отстаивающей свое право на национальный суверенитет. В то время как глобалистские элиты недоумевают по этому поводу, ведь все, что они видят в России ценного, коренится в западном – политическое устройство, экономика, финансы, культура. А сейчас пришел госп. Трамп и ситуация вновь хочет измениться. Но это уже другая большая и больная тема.
- Если это полностью так, как ты говоришь, Месроп джан, международное право и его площадки это во многом лишь фикция, или тактический прием со стороны ведущих наций по созданию видимости равенства субъектов международного права, которого на самом деле нет. Это делается ровно для того, чтобы никакой народ не чувствовал себя изолированным и не услышанным. Ну и чтоб было место вербального убеждения непокорных и неразумных. И действительно, как могут, например, такие авторитарные страны как Россия и Китай пытаться диктовать свои условия демократическим странам, которые в основном и создали нынешнюю систему международного права? Им самим ведь нечего предложить нового по сути. Тем более, когда обе эти страны почти все или очень многое из того, что имеют в настоящий момент, получили от Запада? Или развивались в последнее время в канве западной цивилизации? И кто такие, Армения или Грузия, чтобы иметь право принимать масштабные и ответственные решения, как это делают США или ЕС? – неожиданно категорично высказался Георгий.
- Теперь ты стал максималистом, Гия джан. Мне во всей этой истории ясно одно. Если геополитический вес, или, говоря простым языком, силу, считать единственным критерием в вопросе права на масштабные решения, то наш голос слишком слаб. Это неоспоримо. Но это ведь не имеет никакого отношения к праву! Сильные ошибаются не меньше слабых. И вон, Россия и Китай становятся центрами силы, и могут себе позволить не быть согласными даже с мягким или даже не столь мягким диктатом продвинутых условных англосаксов. Это приводит в бешенство категорию людей, которые приняли положения неолиберализма как религиозную догму, а США и ЕС воспринимают в качестве божественных сущностей. В условиях такого нового противостояния условного Запада, и условного Востока , мы практически можем скатиться в ужасы нового витка социал-дарвинизма и языческого культа силы. У этих новых религий уже появилось много сторонников даже в Армении, что весьма прискорбно. Мне как армянину-христианину такое состояние очень не нравится.
- Это потому, дорогой Месроп, что вы выбрали не ту сторону. Вот если бы Армения вместе с Грузией вошли в НАТО, то мы могли бы спать спокойно. Я понимаю, вы так боитесь турок, что готовы любить Россию, как бы она не плевала вам в лицо. Но вы не учитываете того, что Россия не будет за вас воевать, она вам не поможет. Все это блеф, договоры о сотрудничестве и взаимопомощи, а военная база с 5 тысячным контингентом – курам на смех. Россия поматросит вас и бросит, хотя бы просто потому, что дружить с азербайджанцами и турками в геополитическом отношении несравненно выгоднее, чем с вами. Извини. Я специально не выбираю обтекаемые формулировки, чтобы сказанное не показалось тебе двусмысленным.
- В этом смысле ты не типичный грузин, дорогой Гия. Обычно грузины высказываются куда более дипломатичным образом. Но мне это и не нужно, мне нравится твой стиль. Возможно, именно поэтому мы можем разговаривать открыто, не стесняясь даже острых формулировок. И я, возможно, не совсем типичный армянин, поскольку научился размышлять о явлениях, вызывающих обычно в армянской среде бурю эмоций и гневных протестов. И мне и тебе важна правда. Да, мы, армяне, опасаемся продолжения сценария начала XX века, и не хотим попасть в мясорубку очередной дестабилизации в регионе. Не думаю, что это признак трусости, скорее следствие инстинкта самосохранения. Правда, некоторые люди того же неолиберального толка утверждают, что угроза со стороны Турции якобы надумана, но они это утверждают не имея достаточных на то оснований. Особенно на фоне отрицания геноцида 1915 и, соответственно, отсутствия покаяния за причиненное зло, на фоне безоговорочной поддержки Азербайджана в карабахском вопросе, закрытых границ, политических амбиций Эрдогана, избиения курдов и агрессии в отношении Сирии. А по поводу блефа и слива Россией Армении, Гия джан, чья бы корова мычала, твоя бы молчала.
- Почему? – недоумевающе спросил Гия.
- Потому что в 2008 году, когда Россия вторглась на территорию суверенной Грузии, США, с которыми вы связывали большие надежды, кроме дипломатической и моральной поддержки ничего другого не предложили. Грузия воевала практически одна с российской военной машиной. Да, конечно, на Россию оказывали дипломатическое давление, но ограничились лишь этим и обычной демонстрацией силы. Никто не собирался воевать с русскими ради вас. И американцы не станут воевать с турками ради армян. Но Россия ближе и у нее в регионе есть свои вполне осязаемые интересы. Кроме того, Турция естественный соперник России в регионе. Рано или поздно их интересы бескомпромиссно столкнуться. Наш расчет именно на это, как это подло и цинично не звучит. Поэтому Россия все-таки является более реальным фактором сдерживания в первую очередь Турции. Ну и, конечно, Иран.
- Знаешь, я не успел выразить всего своего несогласия с тобой и с Дмитрием. Времени мало, мы скоро доедем до конечной остановки. А жаль, было о чем поговорить и всерьез обсудить.
- Я не сомневаюсь. У меня тоже есть свои сомнения и вопросы. Может нам тоже стоит обменяться контактами, чтобы при возможности снова встретиться и продолжить? Заодно и Дмитрия позовем? – приветливо поинтересовался Месроп.
- Лично я за. Странно, что мы не разругались, разговор получился и, как кажется, хочет продолжения. Интересно... Стоит подумать над этим.
- Над чем, Гия джан? Стоит ли встречаться?
- Нет, я о другом. Как случилось, что разговор получился, и никто из нас не скатился во взаимные обвинения и оголтелую критику, после которых в остатке остались бы лишь досада и головная боль?
- Да, вопрос, конечно, интересный. Скажу без ложной скромности. Наверное, мы все-таки обзавелись определенными качествами, необходимыми для успешной дискуссии, которые подразумевают контроль эмоций, трезвую голову и культурный уровень. Ну и, бесспорно, желание докопаться до правды. Сам-то как думаешь?
- Ты правильно мыслишь, Месроп джан. Поскольку ты сразу не кинулся на меня в штыковую атаку с какими-то подчас нелепыми обвинениями и требованием признать невозможное, а я мог достаточно свободно изъясняться, все быстро встало на свои места. Хотелось бы всегда видеть такой уровень дискуссии с армянами, когда стороны друг друга уважают, чувствуют себя услышанными и слушают сами. Если бы у людей было больше терпения и терпимости друг к другу...
- Это наш индивидуальный выбор, Гия джан. У больших групп современных людей такое вряд ли сейчас получится. Между нами, я имею в виду очевидно и Дмитрия тоже, возможен нормальный диалог именно потому, что мы во многом индивидуализировали свой опыт и свои разные позиции по вопросу, т.е. вышли на наднациональный, индивидуальный уровень общения. Я говорил с тобой в первую очередь как мыслящий человек - индивидуум, как Месроп, а уж потом как армянин. Я ведь изначально – Я, т.е. индивидуум, а уже потом армянин, армянин-христианин, отец, интеллигент, писатель и т.д. Надо ведь глубоко осознать примат индивидуального над любой стихийной групповой сущностью, будь эта сущность даже духом народа или нации, когда дело касается познания и дискуссии! Поэтому во время дискуссии мы не высказывали и защищали общепринятые в наших странах точки зрения, а высказывали лишь свои, глубоко пережитые... И при этом давали друг другу право на инакомыслие.
- Ты тут говоришь как настоящий либерал и западник, Месроп! Видишь, как ты используешь эти самые либеральные ценности, чтобы выйти на иной уровень общения. Не является ли это косвенным доказательством моей правоты?
- Может и так, земляк, может и так. Но вот против таких либеральных ценностей я ведь как раз ничего не имею против. Я лишь сомневаюсь, что данные правила сработают, если они не основываются на реальных человеческих идеалах, на сакральном. Но это тема уже другого разговора.
Гия задумался на мгновение, но в тот момент, когда он уже был готов ответить Месропу, автомат, женским приятным голосом возвестил на немецком языке о приближении конечной остановки поезда.
- Ладно, Месроп джан, оставим все как есть и поразмыслим над этим, т.е. обо всем, о чем тут говорилось, на досуге. Я уверен, мы еще встретимся тут, в Германии, или у нас в Грузии, куда я тебя сердечно приглашаю...
- Или у меня в Армении, где я буду иметь честь принимать тебя, как дорогого гостя!
Сказав это, оба пожали друг другу руки, и, забрав багаж, вышли из купе, в которое кроме Дмитрия так никто и не вошел за все время их общения. Продолжившееся на перроне прощание было сердечным и быстрым. Далее Месроп свойственной себе тяжелой походкой направился к выходу в город, а Георгий стал искать глазами близлежащее кафе, где он мог бы в одиночестве попить столь вожделенный кофе и закусить шнеке или берлинским пончиком. У Георгия было еще около 20 минут до следующего поезда, на который он должен был пересесть. Обнаружив небольшой киоск с прилегающими скамейками в начале перрона, он, направился к нему. Смакование одиночества и безмятежности вновь начали доминировать в его душе и доставлять ему несказанное удовольствие. И это должно было продолжиться до следующего поезда ближайшие 20 минут.
Встреча в поездe
© Copyright: Руджа Айсар, 2025
Свидетельство о публикации №225030200029
Свидетельство о публикации №225030200029
Рецензии