Там миндаль цветёт

1 место в конкурсе драматургии в «ВелесО», 2025


комедия в 2-х частях



место действия: село
время действия: начало 21 века


действующие лица:

СТЕПАНОВА Ольга Степановна, 70 лет
РОМАНОВА Василиса Андреевна, её дочь, 45 лет, директор колхоза «Искра»
ЛИДИЯ Романова, её внучка, 20 лет
ГАЛЯ Романова, её внучка, 17 лет
ОРЛОВ Максим Николаевич, 70 лет
КОНСТАНТИН Орлов, его внук, 25 лет
КУРОЧКИН Николай Терентьевич, 70 лет
БАКЛАНОВ Пётр, его внук, 20 лет
ШАНЬГИН Семён Иванович, 47 лет, директор совхоза «Заря»
ЧЕРАНЁВ Александр Сергеевич, 24 года, районный участковый полицейский
ЛЮБА, 17 лет, селянка
ГЛИКЕРИЯ, 46 лет, селянка






Часть 1


Сельское утро во дворе дома Степановой. Хозяйка сидит у окна горницы, читает брошюру, подпевая исполнению по радио. К окну подкрадывается Курочкин.

КУРОЧКИН. Как сама?
СТЕПАНОВА. Курочкин!? Чёрт старый, напугал. Сейчас как дам в лоб!
КУРОЧКИН. А что с ней будет, с этой Степановой, никаких перемен. Грубиянка.
СТЕПАНОВА. Так же до инфаркта довести можно.
КУРОЧКИН. Кого? Тебя? Нереально. Ведь что такое инфаркт? Инфаркт – это заболевание сердца. А у тебя, Ольга Степановна, сердца нет.
СТЕПАНОВА. Пошёл брысь. Дурак, такую песню испортил.
КУРОЧКИН. По радио-то? А я к тебе с живыми  стихами пришёл, с высокой поэзией через всё село торопился, несмотря на почтенный возраст, всю ночь сочинял, всё утро зубрил наизусть.
СТЕПАНОВА. Уйди от греха.
КУРОЧКИН. И уйду не впервой.
СТЕПАНОВА. Вот идол вредный. Коля… Что за стихи?
КУРОЧКИН. А чай кушать позовёшь?
СТЕПАНОВА. Исчезни.
КУРОЧКИН. Вот и вся любовь. Хватит, не тот возраст, чтоб исчезать и опять проявляться. Ну, ладно, уговорила, слушай. (Декламирует.) «Ты жива ещё моя старушка, жив и я, привет тебе, привет».
СТЕПАНОВА. Тоже мне – сынок. Это Есенин.
КУРОЧКИН. Да ладно! А как будто я. Может, что с мозговыми извилинами, перепутались извиваться.
СТЕПАНОВА. Склеротик.
КУРОЧКИН. Что ж ты такая грамотная свалилась на мою голову, могла бы притвориться, что лох, похлопать в ладошки.
СТЕПАНОВА. Разве, что вместо гимнастики. А за «лоха» точно схлопочешь при случае!
КУРОЧКИН. Суровая ты, Ольга Степановна, не добрая.
СТЕПАНОВА. А чего ж тогда ходишь-бродишь-колобродишь вокруг злюки полвека?
КУРОЧКИН. Любовь, зараза. Опять же другие тётки подевались кто куда, а мне без испытания чувств никак, сам могу деться, куда угодно.
СТЕПАНОВА. Вон внучок твой катит. Катись и ты с ним.

Мимо двора на велосипеде едет Бакланов.

БАКЛАНОВ. Подвезти куда, дедушка?
КУРОЧКИН. Например?
БАКЛАНОВ. На дискотеку. О, здравствуй, Ольга Степановна, как сама.
СТЕПАНОВА. Привет, буфет. Не рано ли для дискотеки.
БАКЛАНОВ. Да нет, пока отдышится после поездки на велике по нашим сельским шоссе, как раз начнётся.
КУРОЧКИН. А давай, малыш, покатаемся.
СТЕПАНОВА. Весь в деда, трепач, один в один – Курочкин.
КУРОЧКИН. Куда ему до Курочкина, он же Бакланов.
БАКЛАНОВ. Залазь, дедуля. Подсадить?
СТЕПАНОВА. Слушай сюда, спекулянт Бакланов. Ещё раз увижу, что продаёшь водку под окнами моего дома, прибью.
БАКЛАНОВ. Ну, баба Оля, меня ещё догнать надо. Или мотоцикл отремонтировали?
СТЕПАНОВА. Пуля догонит. За мной не заржавеет.
БАКЛАНОВ. И за что наш великий народ так не любит малый и средний бизнес.

Мимо проходит Люба.

ЛЮБА. Петя, привет, подбросишь куда-нибудь? Здрасьте всем.
БАКЛАНОВ. Тебя? Подброшу, хоть до неба. Садись.
КУРОЧКИН. А я?
БАКЛАНОВ. Дед, извини, сам дойдёшь. Прогулки в вашем возрасте очень полезны. Садись, Любка.
КУРОЧКИН. Чтоб на твоём лимузине все покрышки одновременно стёрлись.
ЛЮБА (усевшись на багажник). Ой. Жёстко.
КУРОЧКИН. Это ей-то жёстко, откормила задницу вместо мозгов.
ЛЮБА. Дедушка, не завидуйте молодости. Петя, едешь?
БАКЛАНОВ. А то. Всем любви и долгих лет. (Уезжает с Любой.) 
СТЕПАНОВА. Отвлекаете только от дела…
КУРОЧКИН. Что читаем? Сплетницу или тупо телепрограмму? А, ясно, опять про разведение миндаля в неблагоприятных условиях. Точно? Точно. Не выйдет, товарищ Степанова, не разведёшь. Знаешь почему? Миндаль в наших краях это тебе не Максим Орлов, сдуру не разведётся.
СТЕПАНОВА. Шагом марш отсюда! 
КУРОЧКИН. А что насчёт чая?
СТЕПАНОВА. Собаку натравлю.
КУРОЧКИН. Самое непонятное, что ты ведь так и сделаешь. А ещё коммунист-гуманист. Тогда ты ко мне приходи, мне заварки не жалко.
СТЕПАНОВА. Всё, терпения больше нет. Где-то было ружьё…
КУРОЧКИН. Вспомнил, мне же в правление надо. Дела, дела… (Уходит.)
СТЕПАНОВА (вослед). Балабол. Максима напомнил, подлец! Всё, весь день теперь выпал. Нужны мне эти головные мемуары, не заметишь, с ума сойдёшь. Максим-Максим… Ох, максимальный ты мой человек. Как ты, где ты… кто ты теперь. Полвека кануло.., сколько ещё нам балаболить… Время уходит, а мы остаёмся в нашей земле навсегда. Успеть хотя бы книжку дочитать. Знает он, проныра, что ты можешь про меня знать. Сама не знаю. На чём прервали-то… Здесь, что ли, кажется… (Скрывается в доме.) 

В тот же день, чуть позже, в аллее городского парка, на скамье сидит Орлов, опираясь на клюку. В конец аллеи входит Константин, в военной форме, без знаков различий, с рюкзаком на плече; отвечает на звонок мобильного телефона.

КОНСТАНТИН (по телефону). Да, пап. Мобильник старый, глючит. Нормально. Нет, не передумал, хватит уже, не пацан. Пап, да я уже приехал! Да, из автобуса вышел. Иду, дышу. Как? Да, просто радостно и всё. С дедом повидался. А вот, слышу отлично. Дед… а что дед, тоже глючит, небось, постарше мобильника. Да ладно, пап, я шучу. Рассказать? Почему нет. Как и договаривались, встретились в парке. Ну, я иду по алле, а он на скамье сидит, с клюшкой. Натуральная дубина. Да не дед, а клюшка. Ну, ты хоть не перебивай тогда. Я подхожу, а он сходу, без всякого «здрасьте».

ОРЛОВ. Обратно в армию, что так одетый?
КОНСТАНТИН. Нет, дедушка, в село. Насовсем.
ОРЛОВ. В поликлинику обращался? Больной, что ли.
КОНСТАНТИН. Не осознаю смысла в городской жизни. Воздуха мало, тесно. Зачем добровольно дышать выхлопными газами, если запах навоза и приятнее, и полезнее.
ОРЛОВ. Ты его кушать, что ли, собрался?
КОНСТАНТИН. И еда здесь ненастоящая, искусственная, опасная для здоровья. А главное: люди. Все ходят мрачные, раздражённые, скандальные.
ОРЛОВ. Надеешься, в селе веселее? Жизнь везде одинакова.
КОНСТАНТИН. Там земля живая…
ОРЛОВ. В село надо нарядным приезжать. Пусть в спортивных шароварах и в шлёпанцах, но чтоб в яркой раскраске и только купленное, чтоб ни в коем случае не собственными руками сделанное, несолидно. И чтоб хоть ниточка, но блестела!
КОНСТАНТИН. Да ну тебя, шутник. Автобус через час. Передать кому – что?
ОРЛОВ. Хорошо, что хоть орденские планки не снял, пусть видят, не лыком шиты Орловы. Некому мне ничего передавать. Даже, если кто живой, всё равно меня не помнят. Всё, тебе пора. Я в селе пятьдесят лет не был.
КОНСТАНТИН. Приезжай. На Ольгу свою посмотреть
ОРЛОВ. Откуда ты про неё знаешь!
КОНСТАНТИН. Это ещё умудриться надо, чтобы всё детство наезжать в село и не узнать про первую жену родного деда.
ОРЛОВ. Давай уже дуй отсюда! Можешь не дуть, мне самому пора. В разные стороны нам. Бывай. Добрый путь, внук Орлов. Крепись, и будь человеком. (Уходит)

Константин идёт по тропинке, к лесу. На опушке сидит Гликерия, перебирает, складывает в лукошко мухоморы.

КОНСТАНТИН (по телефону). Пап, ты доволен? Да что рассказывать, сам поезжай. Да ничего здесь не изменилось. Природа же она вечная. О! Не поверишь, кто сидит на опушке. Гликерия! Как думаешь, чем занимается? Точно! Всё, пап, я погружаюсь, бывай. Созвонимся. Маме привет. (Убирает мобильный.)

ГЛИКЕРИЯ. Что за времена, ладно - люди, так ведь и мухоморы родятся порченые. Ну, вот и как таким гнильём личное здоровье поддерживать?
КОНСТАНТИН. Ну, как отрава поживает, Гликерия Васильевна, кормит?
ГЛИКЕРИЯ. Кроме ядовитых веществ, в мухоморе выявлены вещества, имеющие и лечебный эффект. Уж не ко мне ли за лекарством приехал, раз незнакомую женщину по правильному имени окликаешь?
КОНСТАНТИН. И к тебе тоже, тётя Луша.
ГЛИКЕРИЯ. Покупаешь?
КОНСТАНТИН. Да нет, я не колдун, на сыроежках перебьюсь.
ГЛИКЕРИЯ. А я, по-твоему, колдовка!? Нет, дорогой гражданин прохожий, мухоморы – не отрава, это здоровье, если знать, как пользоваться. Я народный целитель.
КОНСТАНТИН. Перебьюсь на пилюлях.
ГЛИКЕРИЯ. Кто же ты такой, говорун? Знакомый что-то…
КОНСТАНТИН. А ты откуси мухоморчику, может, узнавалка в мозгу прочистится.
ГЛИКЕРИЯ. Ой, да идёшь ты лесом, чтоб я всяких тут вспоминала. И ржёт ведь как конь! Знакомый смех, знакомый. Но мне-то не до смеха, мне жить пора своей жизнью. (Подхватив лукошко, уходит.)
КОНСТАНТИН. Лесом так лесом. Сказано – сделано. (Отвечает на звонок мобильного телефона.) Да, мам? Я уже на подходе к развилке. Только что с Гликерией столкнулся. Как что, мухоморничает… (Уходит.)

У развилки тропинок стоит указательный столб, с двумя указателями в противоположные стороны, с надписями: «к/х «Заря»» и «к/х «Искра». У столба лавочка, врытая в землю, на которой сидит Шаньгин. По тропе входит Константин.

КОНСТАНТИН (по телефону). Мам, у меня сейчас сплошные встречи. Всё, будь здорова. Позвоню. (Убирает телефон.) Добрый день, Семён Иванович.
ШАНЬГИН. А что, добрый. И день добрый, и я не злой. Чего-то шляемся, улыбаемся, делом заняться нечем? Отпускник? Дембель?
КОНСТАНТИН. Так точно, подчистую.
ШАНЬГИН. Чего-то я тебя не признаю…
КОНСТАНТИН. Ещё бы, десять лет не виделись.
ШАНЬГИН, Голос знакомый. А ну, пройдись.
КОНСТАНТИН. Да пожалуйста.
ШАНЬГИН. Да чтоб тебя, парень, глазам не верю, Орлов? Костя, ты!?
КОНСТАНТИН. Я, дядя Сеня.
ШАНЬГИН. А, с приездом, дорогой ты мой! Я так лицезрею, что ты только приехал?
КОНСТАНТИН. С автобуса.
ШАНЬГИН. А теперь начистоту. Так, ты чего заявился? Просто раздышаться или, ёлки-палки, насовсем?
КОНСТАНТИН. Навсегда.
ШАНЬГИН. Врешь.
КОНСТАНТИН. Бесповоротно.
ШАНЬГИН. Там потом посмотрим, а сейчас молодца тебе за это! Какой иконостас-то на груди… И боевые награды в наличии?
КОНСТАНТИН. Все, до одной.
ШАНЬГИН. Наш человек. Герой потому что! Так, далее по сути. Дело к тебе есть, как нарочно тебя поджидало, только ты один и справишься. Автобиографию по пути расскажешь. Пошли ко мне.
КОНСТАНТИН. Дядя Сеня, дай лес послушать! Просто помолчим, а?
ШАНЬГИН. Думаешь, мне молчать просто? Да легко. Молчим. Минуту. Время пошло. Всё, минута. Ты в строительстве рубишь? В смысле, разбираешься?
КОНСТАНТИН. Ну, во-первых, я - солдат. А какой солдат в нашей армии отцам-командирам дома не строил. Ну, и кроме того, пока служил, институт заочно кончил. Не поверишь, как раз, инженер – строитель.
ШАНЬГИН. Аминь! Я сразу понял, мне тебя судьба послала! Назначаю тебя прорабом в строительном отделе нашего колхоза.  Работы выше крыши! Ты хоть знаешь, что я директор «Зари»?
КОНСТАНТИН. Догадался.
ШАНЬГИН. И зарплата от всей моей души, и уважение руководства гарантировано. Мне нужен человек, которому я доверяю от и до, а вашей Орловской породе не доверять нельзя, проверено жизнью, как в аптеке.
КОНСТАНТИН. Да я подумывал в «Искру» пойти, там родичи есть…
ШАНЬГИН. В «Искру» пойдёшь, личность свою суверенную враз потеряешь. Там командует правление. Соображаешь? Собрания проводятся! Бред! А я отдельного человека уважаю. И простого, и всякого. Решено, с вещами на выход.
КОНСТАНТИН. Не торопи, дай осмотреться.
ШАНЬГИН. Даю. Осматривайся.
КОНСТАНТИН. Удивительно, как сохранились колхозы и совхозы?
ШАНЬГИН. Причём, повсеместно. По-другому, не выжить, весь двадцатый век единоличников корчевали, выкорчевали, теперь или все вместе, или никого. По закону, конечно, пожалуйста, хозяйствуй, а на деле поди-ка, попляши. По уму, старая только форма, название сохранили для привычки, а начинка, понятно, другая, исходя из требований сегодняшнего исторического момента. Разберёшься, не высшая математика.
КОНСТАНТИН. И так же «Заря» с «Искрой» бодаются, как прежде?
ШАНЬГИН. Как всегда. Формат соревнования, это же вариация на тему конкуренции. Опять же психическое воздействие на умы масс никак нельзя сбрасывать со счетов. Массы-то они массы, но до поры до времени, чуть не доглядел, ба-бах, а оно уже и народ, не дай бог, с топорами да с вилами.
КОНСТАНТИН. Да ты, дядя Сеня, не прост…
ШАНЬГИН. А ты как думал, на селе мозги правильные, там ум гнездится, а не телевидение. Хорошо, что телевидение оцифровали, раньше две программы работало, а теперь и те заклинило.
КОНСТАНТИН. Есть же тарелки.
ШАНЬГИН. Ты про космическую связь? Я вас умоляю, нам была бы тарелка с супом да с котлетами, а космос пусть себе сами показывают, или вон, городским тунеядцам. Пятиминутка политинформации окончена. У кого остановишься?
КОНСТАНТИН. Не знаю.
ШАНЬГИН. У меня. И – никаких гвоздей. Шагом марш домой, Костя!
КОНСТАНТИН. Я позже подойду, ага? Просто посижу здесь, на лавочке.
ШАНЬГИН. Обязательно у развилки сидеть, других мест нету?
КОНСТАНТИН. Лавочка одна, а земля сырая.
ШАНЬГИН. Точно, надо будет всю дорогу в мою «Зарю» лавками обставить. Помни, мы договорились, договор дороже денег. Дорогу помнишь?
КОНСТАНТИН. Не сомневайся.
ШАНЬГИН (подаёт руку). Слово?
КОНСТАНТИН. Опять… (Отвечает рукопожатием). Слово.
ШАНЬГИН. Орлов. Ах, ты ж, Орлик мой пернатый! Как же я рад, что устал здесь и сейчас. Вовремя решил передохнуть. Теперь мы долго не передохнем! С Орловым-то! Ох, ну, и заживём мы теперь. С орлами-то как не зажить.
КОНСТАНТИН. Перестань.
ШАНЬГИН. Перестал. И пошёл. Бывай. Но недолго, я жду. Всё. Аминь. (Уходит.)
КОНСТАНТИН. Заживём-заживём… Мы и так живём. Дома… Я дома.

По одной из троп, мимо Константина, проходят Черанёв, в форме полицейского, Галя, за ними - Лидия, со связками книг. 

КОНСТАНТИН. Дайте, помогу.
ЛИДИЯ. Я сама!
КОНСТАНТИН. Да верёвки же ладони вам изрежут, дайте.
ЛИДИЯ. Я сама, сказала же.
ЧЕРАНЁВ. Её не переспоришь.
КОНСТАНТИН. Вам же больно…
ЛИДИЯ. Моя боль, не ваш вопрос! Ой, мамочки… больно-то как.
ГАЛЯ. Александр Сергеевич, или мы идём, или я пошла?
ЧЕРАНЁВ. Подожди, Галя, дай с человеком поздороваться. Я правильно думаю, Костя Орлов?
ГАЛЯ. Кто-кто?
КОНСТАНТИН. А ты - Сашка Черанёв?
ЧЕРАНЁВ. Ого, сообразил! Вот это глаз! Тогда мне было четырнадцать, когда столкнулись, а он признал. Как вспомнил! А я ведь ещё и в форме…
КОНСТАНТИН. Ты же в агрономы мечтал.
ЧЕРАНЁВ. Я там, где нужнее.
КОНСТАНТИН. И где ты нужнее?
ГАЛЯ. Он у нас старший участковый уполномоченный района.
КОНСТАНТИН. Вон оно что. (Лидии.) А вас я не знаю.
ЛИДИЯ. Сейчас умру от такого горя.
КОНСТАНТИН. Девушка, да поставьте книги, отдохните.
ЛИДИЯ. Моё дело.
ГАЛЯ. Бесполезно, характер. Не то, что мой.
ЧЕРАНЁВ. Ну, да, просто сахар.
ГАЛЯ. Конфетка! Эх, жаль, у меня в руках пусто, не-то, солдатик, я тебе дала бы что-нибудь поднести до самого моего дома. (Подаёт руку.) Галя Романова.
КОНСТАНТИН (пожимает руку). Костя.

Из лесу выходит Шаньгин.

ШАНЬГИН. Константин Николаевич!
ЧЕРАНЁВ. Ты же, вроде бы в «Зарю» шёл?
ШАНЬГИН. Полиция бы мне ещё дорогу указывала, небось, не ДПС, и я не автобус. Константин Николаевич, это всё – «Искра», они нам не пара и совсем не по пути.
ЧЕРАНЁВ. Всё понятно, охотник заарканил и стережёт добычу.
КОНСТАНТИН. Что-то вроде того.
ЛИДА. И смеётся ещё ведь.
КОНСТАНТИН. Так весело же. Дядя Сеня, договорились ведь.
ШАНЬГИН. Ничего, нам не трудно договор не только заключить, но и охранить. Пошли уже, хватит дышать, ты мне живой нужен.
ГАЛЯ. Телок на верёвочке?
КОНСТАНТИН. Ага!
ЛИДА. И смех такой противный.
КОНСТАНТИН. Как умею.
ЛИДА. Вот именно, что ужас. Чего не смеётесь?
ЧЕРАНЁВ. Костя, не обижайся, это же девчата.
КОНСТАНТИН. Да я в норме.
ШАНЬГИН. Про них так и говорится на электрических столбах, чёрным по белому, с молнией: «Не влезай, убьёт».
ЛИДИЯ. Я не столб!
ЧЕРАНЁВ. Но убить можешь.
ГАЛЯ. Да не обращайте вы на неё внимание. Руки болят, помощи не принимает, пусть мучается. Сама так сама. Черанёв, можешь не беспокоиться, я одна погуляю. Привет, Костя, свидимся. А может и нет, подумаешь, мало ли вас тут телков мыкается без толку. (Уходит.)
ШАНЬГИН. Вся в бабку, грубиянка.
ЧЕРАНЁВ. Кость, надолго?
ШАНЬГИН. Вопрос уже ко мне. Навсегда. Но сразу отмечаю, чтоб без вопросов, жить Орлов будет в «Заре». С утра приступает к работе на должности начальника ОКСа.
ЛИДИЯ. Это ещё, что такое?
ШАНЬГИН. ОКС – это отдел капитального строительства.
ЛИДИЯ. Нет в колхозах такого.
ШАНЬГИН. Уже есть.
ЛИДИЯ. По статусу не положено.
ШАНЬГИН. Книжек много читаешь, не надорвись. Главное, чтоб начальник был, а должность организуем, всё в нашей воле.
ЧЕРАНЁВ. Ох, дядя Семён, ну, ты прямо император. Навсегда, Костян, это отлично. Ну, ладно, наговоримся ещё.
ШАНЬГИН. Вот-вот, а-то Галка упорхнёт. Малолетка, правда…
ЧЕРАНЁВ. Гражданин Шаньгин, язык попридержите. У меня служба, вот и всё. Константин, приходи в гости, все наши будут рады. Ага?
КОНСТАНТИН. Спасибо, приду.
ЧЕРАНЁВ. Всем до свидания. Служба. (Уходит.)
ЛИДИЯ. Всё, и мне пора. (уходит)
ШАНЬГИН. Вот, какие они в «Искре». Не любят людей, обижают. Заносчивые. Особенно Лидка. Эта вообще ууу…
ОРЛОВ. Пусть, зато красивая.
ШАНЬГИН. Хватит прохлаждаться, пошли.
ОРЛОВ. Что за девушки?
ШАНЬГИН. Сёстры, дочки директора «Искры», Василисы Андреевны Романовой. Василиса по мужу Романова, а в девичестве – Степанова. Дочь Ольги Степановны Степановой. А девчонки, значит, её внучки. Понял?
ОРЛОВ. Ольга Степановна? Не понял. А! Та самая!?
ШАНЬГИН. Точно, первая жена твоего деда. Вот в неё-то вся эта женская компания и вышла характером. Почти твои родственники, не к ночи будь помянуты.
ОРЛОВ. А почему я их не знал?
ШАНЬГИН. Василиса разругалась когда-то с мужем, всё бросила, девок – подмышки и уехала в город, они тогда ещё совсем букашки были.  Василиса – чрезвычайно характерная женщина. Я ведь, по-честному, должен был стать её мужем, стать отцом этих чёртовых гордячек. Но повезло, она меня отшила ещё до армии. А муж её, Олег Романов, мой одноклассник лет восемь уже, как помер. Василиса вернулась. Город – не тётка, счастья не поднесёт. Старшая Лида, которая с книгами, вся - в мать… её так. До тех пор пока не оформишься на работу, от себя не отпущу. Стоило отойти – бац, и уже искровцы тут как тут.
КОНСТАНТИН. Та, кто с книгами, значит, Лида?
ШАНЬГИН. Понравилась, что ли? Поверь, у тебя это с голоду, после армии. Пошли домой, у нас там такие женские экземпляры, глаза сломаешь. Идём уже, оформимся!
КОНСТАНТИН. Идём-идём, всё равно покоя не дашь.
ШАНЬГИН. Директор, ничего не попишешь, должность беспокойная.

По тропе идёт Романова.

РОМАНОВА. Добрый день конкуренции!
ШАНЬГИН. Ой!
КОНСТАНТИН. Здравствуйте.
ШАНЬГИН. Костя, Костик, ты иди, я догоню. Ладно? Пожалуйста, оставь нас!
КОНСТАНТИН. Пожалуйста. До свидания. (Уходит.)
РОМАНОВА. Что за парень?
ШАНЬГИН. Да так, прохожий.
РОМАНОВА. Военный.
ШАНЬГИН. Вася… Васенька.
РОМАНОВА. Чего.
ШАНЬГИН. Чего-чего, ждал же тебя здесь, на развилке, договаривались.
РОМАНОВА. Забыла! Прости, Сёма, замоталась в районе. Случайно здесь, машину отправила, сама продышаться решила.
ШАНЬГИ. Опять «прости», а что «прости», куда девать…
РОМАНОВА. Я сказала «прости» и – хорош. Нечего днём свиданничать. Давай, рассказывай. Как про что? Про меня. Какая я красивая, молодая, желанная, ну, дальше сам знаешь. Говори-говори, слушаю.
ШАНЬГИН. А чего говорить, я тебе лучше спою. Выбирай трек, я тут же заведусь. Из наших песен, конечно, из молодости. Ой! У меня же Костя! Прости, Васятка, дела. Когда встретимся?
РОМАНОВА. Нового работника подцепил?
ШАНЬГИН. Да кто их знает, этих приезжих, посмотрим, может, не подойдёт, да тебе сброшу. Когда встретимся?
РОМАНОВА. Не знаю, Сёма, звони.
ШАНЬГИН. Может, хватит уже по лесам прятаться от народа? Сыграем свадьбу?
РОМАНОВА. Семён, нам на двоих целый век, на плечах обоих по колхозу…

Из лесу выходит Галя, её не замечают.

ШАНЬГИН. Да пусть молодые вкалывают, Вася! Бросим всё и поживём друг для друга!
ГАЛЯ. Интересное предложение.
РОМАНОВА. Галка!?
ГАЛЯ. Только ты, мама, не торопись с ответом.
РОМАНОВА. Как ты узнала, где я!?
ГАЛЯ. От бдительных граждан под командованием полиции никто не укроется и ничто. Черанёв, покажись!

Из-за дерева выходит Черанёв, остаётся на месте.

ШАНЬГИН. Черанёв?
ГАЛЯ. Дядя Сеня, пойди к Саше, ему поговорить с тобой надо.
ШАНЬГИН. Больно надо.
РОМАНОВА
Какой Черанёв тебе Саша, он тебе – Александр Сергеевич!
ЧЕРАНЁВ. Надо, Семён Иванович, надо. Подойди. Потому что может быть так больно, что уже не надо станет ничего.
ШАНЬГИН. Ты мне угрожаешь!?
ЧЕРАНЁВ. Семён Иванович, перестань хорохориться, давай, поговорим, ради твоего же блага.
ШАНЬГИН. Приходи завтра в контору…
РОМАНОВА. Сёма, не фырчи. Оцени ситуацию нашей общей встречи да в лесу, да на ночь глядя, и сделай правильный вывод, что гонор нужно задвинуть.
ШАНЬГИН. Хорошо, Вася, тебе доверяю. (Идёт к Черанёву.) Ну, что тебе…
ЧЕРАНЁВ. Тайну следствия приоткрыть пришёл, отойдём от женских ушей подальше.
ШАНЬГИН. Что ещё за следствие?
ЧЕРАНЁВ. В отношении вашего колхоза.
ШАНЬГИН. Не может быть. Отойдём подальше, Саня.

Черанёв и Шаньгин уходят.

РОМАНОВА. Что ты делаешь в лесу с взрослым мужчиной в такой час?
ГАЛЯ. Мама, догадайся с одного раза.
РОМАНОВА. Отлуплю!
ГАЛЯ. Не стоит. Я ж тогда обижусь и убегу. А куда мне бежать? Только к Черанёву. Так что, толку нет лупцевать, лучше смириться и посмотреть, что из этого выйдет.
РОМАНОВА. Из чего «из этого»?
ГАЛЯ. Из любви участкового уполномоченного к твоей дочери. Шурик мне предложение сделал выйти за него замуж.
РОМАНОВА. Ты хотя бы школу кончи!
ГАЛЯ. Не понимаю, как школа и любовь могут мешать друг другу.
РОМАНОВА. Школа и любовь не мешают, а школа и замужество – очень даже!
ГАЛЯ. Мама, я не собираюсь замуж в том смысле, в котором думает Черанёв. Скорее всего, я просто перееду к нему. Поживём, попритираемся. Дальше видно будет.
РОМАНОВА. Что ты сказала: попритираемся!?! Ах, ты бесстыдница!
ГАЛЯ. Мама, не надо, не бей!
РОМАНОВА. А я тебя бить не собираюсь, я тебя просто прибью.
ГАЛЯ. Мамочка, давай поговорим, как взрослые женщины…
РОМАНОВА. Что!? Это ты взрослая? Это ты женщина! Ах ты, мерзавка…
ГАЛЯ. Не догонишь. (Убегает.)
РОМАНОВА. Посмотрим! (Убегает за Галей.)


Днём, в горнице дома Степановой, хозяйка прядёт.

ГОЛОС ДИКТОРА (по радио). Сельский радиоузел нашего замечательного колхоза «Искра» кончает концерт по заявкам. А сейчас вас ждёт зажигательный блок рекламы.

Входит Романова.

СТЕПАНОВА. Выключи радио.
РОМАНОВА. Я – к себе, с документами поработаю.

Входит Гликерия.

ГЛИКЕРИЯ. Доброго здоровья, Ольга Степановна.
СТЕПАНОВА. Мухоморы не потребляем.
ГЛИКЕРИЯ. А я по другому вопросу, к Васе.
РОМАНОВА. Проходи, Луня.
ГЛИКЕРИЯ. Да я здесь, на пороге тело моё брошу, не привыкшее оно к мягким мебелям. Потому, как работящее, всё время в напряжении находится. Прядёшь никак, тётя Оля? На старину потянуло? Ретро.
СТЕПАНОВА (поёт). «В низенькой светёлке Огонёк горит, Молодая пряха Под окном сидит». Вот так вот.
ГЛИКЕРИЯ. Ишь, голос у тебя не стареет.
РОМАНОВА. Что за дело?
ГЛИКЕРИЯ. Информационное.
СТЕПАНОВА. Сплетни принесла.
ГЛИКЕРИЯ. Достоверные сведения.
РОМАНОВА. Луня, не трещи попусту, или говори, или не мешай проживать людям.
ГЛИКЕРИЯ. Теряете кадры, Василиса Андреевна. Прямо на глазах всего местного человечества словил Шаньгин в свою «Зарю» молодого перспективного кадра. Вот я и подумала, раз такое в нашем селе пренебрежительное отношение к начинающим работникам мужского пола, то, наверное, не стоит поступать на работу в вашу «Искру», ещё останешься тут с вами бобылихой…
СТЕПАНОВА. А ты, Гликерия, думаешь, женщины в нашем колхозе шуры-муры разводят вместо производительности труда?
ГЛИКЕРИЯ. На сегодняшний день в «Заре» новый работник обнаружился. Зовут его Константин. Так вот,  Константин этот является родным внуком вашего бывшего разведённого родственника Максима Орлова. И сам он тоже Орлов. Перехватил его Шаньгин. Вот так.
РОМАНОВА. А, видела в спину. Ну, Семён Иванович, ну, кроила, мол, так, прохожий парень.
ГЛИКЕРИЯ. Он из армии демобилизовался. В звании старшего прапорщика. Вся грудь гимнастёрки в знаках отличиев. Вот, какого солидного мужского работника потеряла «Искра». А ведь кадры решают всё, кадры!
РОМАНОВА. И что?
ГЛИКЕРИЯ. И ничего. Поблагодарили бы, кто владеет информацией, тот владеет миром. Счастливо оставаться. (Уходит.)
РОМАНОВА. Мам, а мам? Ты чего?
СТЕПАНОВА. Максим хоть сам, надеюсь, не приехал… Или помер?
РОМАНОВА. Не знаю…
ГЛИКЕРИЯ (появляется в окне). Как не помер? Обязательно помер. Свечку не держала, но слышала, вот так вот. Доброго здоровья. (исчезает) 
РОМАНОВА. У тебя лицо посерело! Таблетку, мам!?
СТЕПАНОВА. Я тебе не городская бабка, чтоб по каждому поводу лекарства трескать! Я вон лучше полы помою, здоровее терапии для женщин ещё не придумано. Иди, куда шла. Пошла!
РОМАНОВА. Мам, если что, ты только скажи…
СТЕПАНОВА. Не дождёшься! 
РОМАНОВА. Всё равно я всегда рядом. (Уходит.)
СТЕПАНОВА. Здоровая я, как это… как бегемот! И мне абсолютно всё равно, кого занесло в наши края. Абсолютно! Вот пойду и точно полы помою! И мне плевать, что на ночь это делать дурная примета, потому что дурость к дуре не пристаёт. (Поёт.) «Молода. Красива, Карие глаза, По плечам развита Русая коса. Русая головка, Думы без конца… Ты о чем мечтаешь, Девица-краса»... (Уходит.)

Спустя месяц, ближе к вечеру, у забора дома Степановой, на скамье сидит Бакланов, в наушниках. Входит Константин.

КОНСТАНТИН. Тук-тук-тук, есть кто дома? Эй.
БАКЛАНОВ. Нарываешься, паря!
КОНСТАНТИН. С кем я разговариваю?
БАКЛАНОВ. С автоответчиком.
КОНСТАНТИН. А где сам знаменитый Бакланов
БАКЛАНОВ. А ты чей таковский?
КОНСТАНТИН. Тебе, спекулянт, не всё равно, с кого деньги драть?
БАКЛАНОВ. Правильно мыслишь, гражданин. Беленькой, коасненькой?
КОНСТАНТИН. Водки.
БАКЛАНОВ. Сколько?
КОНСТАНТИН. Одну.
БАКЛАНОВ. Тебе зачем, для личного пользования или для компании?
КОНСТАНТИН. В гости иду.
БАКЛАНОВ. Такой взрослый дяденька, а в гости с одной собрался!? Не стыдно? Хозяева не поймут. Могут рассердиться, что своё ещё выставлять придётся, а-то и ко мне бежать.
КОНСТАНТИН. Психолог.
БАКЛАНОВ. Психотерапевт. Я же не для того тут, чтобы с тобой познакомиться, а чтобы тебя порадовать, а другого кого полечить или вообще к жизни вернуть из небытия.
КОНСТАНТИН. Убедил, давай две.
БАКЛАНОВ. Оплата наличными и вперёд.
КОНСТАНТИН. Без проблем, держи. (Подаёт купюры.)
БАКЛАНОВ (пересчитывает). Ну, надо же, до рубля!
КОНСТАНТИН. Чтоб без сдачи.
БАКЛАНОВ. А чаевые?
КОНСТАНТИН. А по балде?
БАКЛАНОВ. Драчун, что ли?
КОНСТАНТИН. Нет, психохирург.
БАКЛАНОВ. Имей ввиду, я здесь лицо неприкосновенное.
КОНСТАНТИН. А я лицо, если что, и не трону, других частей тела хватит. Ну, гони уже водку.
БАКЛАНОВ (достаёт сумку из-под скамьи). Чей ты, всё-таки? Из «Зари» или из города навещаешь?
КОНСТАНТИН. И то, и то – правда.
БАКЛАНОВ (достаёт две бутылки водки). Пакет дать?
КОНСТАНТИН. Давай, ишь ты, как культурно.
БАКЛАНОВ (упаковав бутылки). У меня фирма сервисная, без балды. Держи. А красненькую для дам?
КОНСТАНТИН. На дам ещё не заработал, извини.
БАКЛАНОВ. Ну, в нашей «Искре» пьющих женщин почти нет, а те, что не отказывают в компании, предпочитают водку. Может, третью возьмёшь на всякий пожарный случай?
КОНСТАНТИН. Вот когда запожарит, тогда и поговорим за огнетушитель.

Из-за забора выбегает Лидия, с увесистой палкой.

ЛИДИЯ. Ну, Бакланов, подлец, тебе конец, забью, как мамонта!
БАКЛАНОВ. Мужик, беги, она сумасшедшая! (Убегает)
КОНСТАНТИН. От судьбы не убежишь. Добрый вечер, Лидия.
ЛИДИЯ. А! Это вы!? Орлов, кажется?
КОНСТАНТИН. Вот, в гости собрался, а в магазине сухой закон. Извините.
ЛИДИЯ. Закон есть закон. Никак не можем отучить Бакланова от этого места. Это наша лавочка. Это наш дом. Вы сильно пьёте?
КОНСТАНТИН. Я вообще не пью.
ЛИДИЯ. Да ладно…
КОНСТАНТИН. В гости собрался. Хотите, разобью?
ЛИДИЯ. Зачем же. Хотя да, хочу.
КОНСТАНТИН. Легко. Но тогда в гости не пойду с пустыми руками и вам придётся провести со мной вечер.
ЛИДИЯ. Оптимист.
КОНСТАНТИН. Романтик.
ЛИДИЯ. Вы бейте бутылки-то, бейте.
КОНСТАНТИН. Пожалуйста. (Кидает бутылки о землю.) Не бьются! Что за чудеса?
ЛИДИЯ. Синтетика.
КОНСТАНТИН. Не знал…
ЛИДИЯ. Неужели, действительно, не пьёте?
КОНСТАНТИН. Виноват. Извините.
ЛИДИЯ. Не верю.
КОНСТАНТИН. Доказательства может предоставить время. Много дней и неделей рядом, вместе, а-то и лет.
ЛИДИЯ. Можно просто вылить.
КОНСТАНТИН. Вылить. Водку!? Я, конечно, непьющий, но не настолько же, чтобы так грешить.
ЛИДИЯ. Как говорит моя бабушка, вот и вся любовь.
КОНСТАНТИН. Любовь? Вы сказали: любовь!? Да ради, пусть хоть малюсенькой вашей симпатии ко мне, согрешу. Вот. Ужас. (Выливает водку.)  Неужели я это делаю… Меня в армии за подобное… даже не знаю, что сделали бы. Да что в армии, на гражданке точно прибили бы, не задумываясь. Странно, почему люди так привязаны к спиртному.
ЛИДИЯ. Ну, что ж, сильно. Убедительно. Всего хорошего.
КОНСТАНТИН. Уходите?
ЛИДИЯ. Конечно.
КОНСТАНТИН. А как же я…
ЛИДИЯ. Идите, куда шли, в «Искре» водка для встречи необязательна. Самогонки нальют, если приспичит, а так и чаем обойдутся.
КОНСТАНТИН. Лидия! Наша встреча, она такая неожиданная… Вдруг судьбоносная?
ЛИДИЯ. А как же гости?
КОНСТАНТИН. Я нежданный гость. Даже не предупредил. Завтра мой первый выходной… Столько работы. Просто решил прогуляться по местам детства. У меня здесь и родственники, и товарищи. Но главное вы! Двадцать девять дней, двадцать часов, одиннадцать минут. Каждую минуту считал, когда смогу выбраться. Знаете, зачем? Сказать? Собирался навестить Саньку Черанёва, чтобы расспросить о вас.
ЛИДИЯ. Да ладно…
КОНСТАНТИН. Опять не верите?
ЛИДИЯ. Как-то слишком откровенно.
КОНСТАНТИН. С вами же по-другому нельзя.
ЛИДИЯ. Откуда знаете?
КОНСТАНТИН. Чувствую. Вижу.
ЛИДИЯ. И не надо. По-другому со мной не надо, вы правы. Откровенность на откровенность. Я тоже шла к Черанёву, чтобы расспросить о вас.
КОНСТАНТИН. Да ладно!?
ЛИДИЯ. Не верите?
КОНСТАНТИН. Надеюсь, что так. Значит, я правильно сделал, что шёл в ваше село ради вас?
ЛИДИЯ. Правильно.
КОНСТАНТИН. И завтра можно прийти?
ЛИДИЯ. Да.
КОНСТАНТИН. И послезавтра?
ЛИДИЯ. Да.
КОНСТАНТИН. И осень, и зиму? Весь год!?
ЛИДИЯ. Да.
КОНСТАНТИН. Я сейчас сойду с ума! Я просто не верю, что вы… что я… что мы… А, может, не стоит так долго подошвы стирать? Может, сразу в сельсовет?
ЛИДИЯ. В сельсовет-то зачем?
КОНСТАНТИН. Расписаться!
ЛИДИЯ. Сумасшедший. Псих.
КОНСТАНТИН. Да нет же, нет…
ЛИДИЯ. Ишь, какой вояка разыскался. Несовременный совсем, старомодный, в сельсовет… Другие парни дальше постели в первое свидание не зовут.
КОНСТАНТИН. Как и другие девушки.
ЛИДИЯ. Не поняла?
КОНСТАНТИН. У вас другие парни, у меня другие девушки, что непонятного.
ЛИДИЯ. А… Ну-ну. С кем ни бывает. Интересная тема. Но не для меня.
КОНСТАНТИН. У меня отличное зрение! Я точно вижу, что лучше вас мне не сыскать! Сердечное зрение…
ЛИДИЯ. Я вам верю.
КОНСТАНТИН. Верьте, Лида, верьте, я вас никогда не подведу, ни за что.
ЛИДИЯ. Пойдём отсюда, здесь сивухой пахнет, столько вылито.
КОНСТАНТИН. Только палку выбросьте, мало ли.
ЛИДИЯ. Точно! (Отбрасывает палку.) Не бойтесь, девушка солдата не обидит. Пойдём.
КОНСТАНТИН. Куда?
ЛИДИЯ. Куда хотите.
КОНСТАНТИН. Да никуда я не хочу, лишь бы с вами. Ведите вы.
ЛИДИЯ. Тогда за мной. (Уходит.)
КОНСТАНТИН. Нет, не за вами, а с вами. (Уходит за Лидией.)

Из кустов выходит Бакланов.

БАКЛАНОВ. Живую водку вылить! Вот это псих! Повезло, никто не видел, было бы тебе… Хорошо, сумку Романова не засекла, точно всё повыливала бы, а за это заплачено. Ишь, Лидка-то, Лидка… Тоже мне, недотрога. И почему наши девки на приезжих такие падкие, брык и – лапки кверху. Хотя Лидка-то как раз не такая. Ой, да какое мне дело, пусть хоть весь мир брыкает, у меня своя жизнь, у вас своя, у меня товар, у вас деньги…

Входит Люба.

ЛЮБА. Петя…
БАКЛАНОВ. Пётр Альбертович.
ЛЮБА. Да ну тебя, миленький. Пошли уже.
БАКЛАНОВ. Рабочее время, никаких послаблений.
ЛЮБА. Хорошенький мой…
БАКЛАНОВ. Любань, чего ты всё вяжешься ко мне, других, что ли, нет, помоложе.
ЛЮБА. Не-а.

Из-за забора выходит Степанова.

СТЕПАНОВА. Лида, ты где?
ЛЮБА. Баба Оля…
БАКЛАНОВ (выхватывает из-под скамьи сумку). Сумка, сумочка моя, гасимся.
СТЕПАНОВА. Бакланов!? Убью…
БАКЛАНОВ. Баба Оля, я же маленький, пощади уж. Любка, ноги!
ЛЮБА. Да ладно, я же женщина, меня не тронет.
БАКЛАНОВ. Твои проблемы. (Бежит.)

Входит Орлов, с клюкой, едва не сталкивается с Баклановым.

ОРЛОВ. Эй, не зашиби, не-то зашибу.
БАКЛАНОВ. О, двое с клюшками. Лучше в хоккей поиграйте, ветераны, оставьте молодость в покое! А Любку вместо шайбы возьмите. (Убегает.)
ЛЮБА. Вот юморист такой, просто очуметь. Добрый вечер. (Уходит.)
СТЕПАНОВА. Максим…
ОРЛОВ. Оля…
СТЕПАНОВА. Что ты здесь делаешь?
ОРЛОВ. Да вот, стою.
СТЕПАНОВА. Присядем.
ОРЛОВ. Последним автобусом. Устроился в гостинице и сразу к твоему дому.
СТЕПАНОВА. Пятьдесят лет…
ОРЛОВ. Я тебя сразу почувствовал.
СТЕПАНОВА. Полвека не виделись.
ОРЛОВ. Как ты?
СТЕПАНОВА. Всё так же.
ОРЛОВ. Другие времена. Другие люди. Другой мир.
СТЕПАНОВА. Да уж. Не выезжая за границу, оказались в другой стране. Помолчим.
ОРЛОВ. Боишься, что, не успев, повстречаться, опять поругаемся?
СТЕПАНОВА. А что, не так? Боюсь. Всё равно нам всего не высказать.
ОРЛОВ. Верно, Оленька. Помолчим.
СТЕПАНОВА. А давай, Максим, помолчим в другом месте?
ОРЛОВ. В дом пригласишь или на сеновале?
СТЕПАНОВА. Сейчас точно поругаемся! Или палкой огрею!
ОРЛОВ. Прости меня, Оля, если ненароком обидел… Заранее прости, если обижу. Потому что наверняка получится ненароком! Так что это за другое место?
СТЕПАНОВА. В сторону сеновала. Да здесь два шага. Идём.
ОРЛОВ. Только палку выбрось, мало ли.
СТЕПАНОВА. Точно! (Отбрасывает палку.) Не бойся, зря не обижу. Пойдём. (Уходит с Орловым.)

Входит Черанёв.

ЧЕРАНЁВ. Опять успел смыться.

Из-за забора выходит Галя.

ГАЛЯ. Спугнули.
ЧЕРАНЁВ. Откуда ты?
ГАЛЯ. Из дома. Не поверишь, я здесь живу.
ЧЕРАНЁВ. А я всё Бакланова хочу взять с поличным.
ГАЛЯ. Бабушка шуганула.
ЧЕРАНЁВ. Жаль. Ну, пойду, дискотека.
ГАЛЯ. Я с тобой.
ЧЕРАНЁВ. Нет.
ГАЛЯ. Да.
ЧЕРАНЁВ. Хочешь, чтоб все увидели нас вместе?
ГАЛЯ. Что я, самоубийца! Нет, пойдём, я своей дорогой, ты по другой стороне, чтоб я видела.
ЧЕРАНЁВ. Ты не понимаешь, что между нами ничего не может быть до твоего совершеннолетия.
ГАЛЯ. У меня паспорт.
ЧЕРАНЁВ. Вопрос закрыт.
ГАЛЯ. Ага, разбежался. Не хочешь, чтобы было до, будет после, а до тех пор, чтоб ни шагу в сторону. Шагом марш на дискотеку.
ЧЕРАНЁВ. Ох, Галка… Галка ты моя…
ГАЛЯ. Вот, другой разговор.
ЧЕРАНЁВ. Разговор тот же самый. Я ушёл. (Уходит.)
ГАЛЯ. Эй, участковый полицейский, народную дружину заказывали! (Уходит за Черанёвым.)

Входит Шаньгин.

ШАНЬГИН. До чего же беспокойная семья, ни минуты покоя, муха не пролетит, чтоб кого-нибудь возле забора не стояло.

Из-за забора выходит Романова.

РОМАНОВА. Чего ты здесь толчёшься, глупый, мама же увидит, она на заднем дворе с кем-то.
ШАНЬГИН. Да пусть уже видит.
РОМАНОВА. Наверное, миндаль свой привела показать. А он всё не цветёт и не цветёт. Жалко, я на в интернете картинки цветения видела, ну, это просто Эрмитаж какой-то – красотища!!! Пошли уже, пошли в лес.
ШАНЬГИН. Как маленькие, ей-богу.
РОМАНОВА. Плохо, что ли, весело же, молодость как не уходила. Догоняй, Сёма. (Убегает.)
ШАНЬГИН. Ласточка ты моя, не торопись, у меня же остеохондроз третьей степени! (Убегает за Романовой.)

Из-за забора выходит Гликерия.

ГЛИКЕРИЯ. Вот ведь как много интересного происходит в родном селе, никаких африк с азиями не надо, да ещё деньги на турпутёвки тратить, надо просто поздно ложится и рано вставать.

Входит Курочкин.

КУРОЧКИН. Где внучок мой?
ГЛИКЕРИЯ. Я ваша породу не кушаю, сплошная отрава.
КУРОЧКИН. Он же здесь обычно торгует.
ГЛИКЕРИЯ. Я не налоговая, не полиция, не знаю.
КУРОЧКИН. Ну, да, ты у нас бесплатные СМИ, просто шпионничаешь на всякий случай.
ГЛИКЕРИЯ. Поклёп и напраслина твоя, Николай Терентьевич.
КУРОЧКИН. Ну, нет и нет. А чего это у Степановвой света в доме не горит, нет никого, что ли?
ГЛИКЕРИЯ. Понятиев у меня даже нету, что высказать на эту тему. Но.
КУРОЧКИН. А как же. Трави.
ГЛИКЕРИЯ. Ты про что это?
КУРОЧКИН. Про байки.
ГЛИКЕРИЯ. Нет у нас в селе байков, одни велосипеды.
КУРОЧКИН. Продвинутая ты наша, я не про мотоциклы, я про сказки и сплетни.
ГЛИКЕРИЯ. Ни с тем, ни с другим по жизни не якшаюсь.
КУРОЧКИН. Но.
ГЛИКЕРИЯ. Но?
КУРОЧКИН. Но!
ГЛИКЕРИЯ. Но…
КУРОЧКИН. Короче! Или уйду.
ГЛИКЕРИЯ. Ах «но»! Короче, объявился в наших краях последователь знакомого тебе в прошлом человека. Фамилия у него Орлов.
КУРОЧКИН. У кого?
ГЛИКЕРИЯ. У обоих.
КУРОЧКИН. А точнее?
ГЛИКЕРИЯ. Внук Максима Орлова приехал к нам. Насовсем.
КУРОЧКИН. Брешешь!
ГЛИКЕРИЯ. Брешут собаки! Сама видела. И разговаривала. Но он в «зарю» влопался, Шаньгин перехватил. Уже месяц здесь, начальником командует над бессловесным нашим народом.
КУРОЧКИН. Насовсем, что ли?
ГЛИКЕРИЯ. Похоже.
КУРОЧКИН. Ясно.
ГЛИКЕРИЯ. Вот, думаю, а вдруг за последователем прибудет и сам человек. За своей Оленькой.
КУРОЧКИН. Ты про старика Орлова? Надо было бы, давно приехал.
ГЛИКЕРИЯ. А вот и приехал. Сегодня! И уже с Ольгой Степановной на заднем дворе воркует. А верней всего, миндальничает.
КУРОЧКИН. Гликерия, у меня не тот возраст, чтобы по пустякам заводиться.
ГЛИКЕРИЯ. Но.
КУРОЧКИН. Но?
ГЛИКЕРИЯ. Младший Орлов только что на моих глазах закрутил с Лидкой Романовой.
КУРОЧКИН. И?
ГЛИКЕРИЯ. Вот и думай, что хочешь. Моя радиоточка закрывается, рабочий день окончен. Думай, дядя Коля, думай, если ещё осталось чем. А, вон и твой внучок косолапит, с заветной торговой точкой на плече. Счастливо оставаться. (Уходит.)

Входит Бакланов.

КУРОЧКИН. Петька, иди сюда!
БАКЛАНОВ. Драться будешь?
КУРОЧКИН. Моментально ко мне иди, говорю, или я сейчас сам поднимусь и приведу в порядок по всей программе!
БАКЛАНОВ. Дед, давай без шума. У меня клиент сейчас пойдёт косяком, а тут ты.
КУРОЧКИН. Не бойся, я – в телеграфном стиле, чётко и понятно. Слушай ко мне. Пора засылать сватов. Будем с тобой жениться.
БАКЛАНОВ. Скопом или поврозь?
КУРОЧКИН. Попеременно! Готовься.
БАКЛАНОВ. Не смеши, какие сваты, какая свадьба, я ещё человеком хочу пожить.
КУРОЧКИН. Или ты женишься, или прокляну с последующим увольнением из моего дома, навсегда.
БАКЛАНОВ. Дедушка, угомонись ты уже, а?
КУРОЧКИН. Я тебя без родителей вырастил, выкормил, уму научил, разуму надоумил, а ты меня в самый ответственный момент задвинуть решил?
БАКЛАНОВ. Ладно-ладно, никто не скажет, что Пётр Бакланов – неблагодарная скотина. И к кому свататься приказываешь?
КУРОЧКИН. Ну, ты совсем наивный олух, что ли? Конечно, к внучке Ольги Степановны и к дочери Василисы Андреевны.
БАКЛАНОВ. За ихней Галкой участковый шлындает, я с ним бодаться не стану.
КУРОЧКИН. Я – про Лиду!
БАКЛАНОВ. Да ну… На кой чёрт мне в доме командирша!
КУРОЧКИН. Внучек, наступила женская эпоха правления во всём мире. Смирись. Пусть командирствуют, наплюй. Жалко вас, конечно, наше-то поколение отскочило, а вашему ещё не один год лямку тянуть на планете.
БАКЛАНОВ. Лидку Романову я не хочу.
КУРОЧКИН. Главное, не то, кто кому нравится, главное, чтобы наше врагам не досталось. Слушай ко мне. Внучки Степановой, они же дочки Романовой, самые завидные невесты в нашем селе?
БАКЛАНОВ. Кто бы спорил.
КУРОЧКИН. Галка занята правосудием, а Лида до сих пор ничья. Так? 
БАКЛАНОВ. Ничья.
КУРОЧКИН. Вы с ней по малолетке дружили?
БАКЛАНОВ. Дружили.
КУРОЧКИН. По юности шастали по лесу?
БАКЛАНОВ. Шастали.
КУРОЧКИН. На сеновал заглядывали?
БАКЛАНОВ. Не помню.
КУРОЧКИН. Не ври дедушке! Я вас там сам ловил.
БАКЛАНОВ. Заглядывали.
КУРОЧКИН. Давно ли ты грозился жениться на ней?
БАКЛАНОВ. Давно.
КУРОЧКИН. И тогда она захотела.
БАКЛАНОВ. А потом я расхотел. На фига мне такая недотрога. После свадьбы, говорит, всё, что положено, а до – не смей и не надейся. Я согласен, свадьба – дело святое, но я-то же не священник! И Лидка – не икона, чтоб с ней носиться. В наше время всё – как на базаре: сначала пробуют, а потом уже принимают решение о покупке. А вдруг товар некачественный? По-моему, я прав.
КУРОЧКИН. Прав, не прав, а лучше невесты, чем Лидка Романова в селе нет, да и во всём районе, пожалуй.
БАКЛАНОВ. Так-то бы она, конечно, упакована по высшему разряду, но я не знаю, дед, не пробовал.
КУРОЧКИН. Женишься покуда на упаковке, дальше видно будет, развод дело не хитрое. А вдруг высшее качество? Внук Максима Орлова приехал? Приехал. Да ещё как приехал! Он с ней уже замутил.
БАКЛАНОВА. Гликерия наврала?
КУРОЧКИНА. Гликерия не врёт, если её понимать. Внук Орлова урвёт, чует моё сердце, это у них семейное, сначала сорвать, а потом подумать: зачем мне это надо…
БАКЛАНОВ. Что ещё за крендель?
КУРОЧКИН. Он не крендель, он и есть потенциальный противник нашего с тобой благополучного будущего на селе. Сворачивай торговлю, пойдём домой, я тебе всё расскажу и растолкую.
БАКЛАНОВ. Дед, не дури! Сейчас самый клёв.
КУРОЧКИН. Обижаешь!? Меня!?
БАКЛАНОВ. Полчаса могу урвать, но не более.
КУРОЧКИН. Хватит. Итак. Согласен ли ты на сватовство Лиды?
БАКЛАНОВ. А сватовство обязательно?
КУРОЧКИН. Сам же сказал, она недотрога. Посему всё должно быть правильно, в духе устоев и традиций. Ну? Петька, чужие здесь ходят, подключай уже патриотизм. Лидка Романова должна быть наша.
БАКЛАНОВ. Она выгодная партия, не спорю. Согласен! Пошли.
КУРОЧКИН. В общем, слушай ко мне… (Уходит с Баклановым.)


На заднем дворе, где растёт миндаль. Входят Степанова и Орлов.

ОРЛОВ. Хорошо, ночи светлеют, столько раз уже навернулся бы.
СТЕПАНОВА. Нет, всё равно темно, плоховато видно.
ОРЛОВ. Куда смотреть?
СТЕПАНОВА. А вот.
ОРЛОВ. Не говори, я сам догадаюсь, что это за деревца. Всё-таки сорок лет отдано сельскому хозяйству.
СТЕПАНОВА. На руководящих должностях.
ОРЛОВ. Да ты с ума сошла! Миндаль, что ли!? Только не говори, что он ещё и плодоносит.
СТЕПАНОВА. Он даже не зацветал ни разу.
ОРЛОВ. Зачем же?
СТЕПАНОВА. В память о нас с тобой. О нашей любви. Помнишь, после свадьбы ездили на Кавказ?
ОРЛОВ. Ещё бы, у меня даже фотография есть, в красных цветах миндаля.
СТЕПАНОВА. Так и знала, что ты украл.
ОРЛОВ. Я не крал, а взял только фотографию, хотя имущества у нас было немало. Я думал, были ещё карточки?
СТЕПАНОВА. Нет, я искала. Одна оставалась. Как моя любовь.
ОРЛОВ. И моя.
СТЕПАНОВА. Она была искрой, да не стала пожаром. Полвека жизни порознь, разные семьи, чужие судьбы… И только искра.
ОРЛОВ. Искра-то, искра, да ведь так и не погасла… во мне.
СТЕПАНОВА. И во мне. Захотелось оставить по себе память. Целую рощу высадила. В следующем году зацветёт, я уже академиком стала. А вон там, справа, видишь пяток деревцев на особинку? Эти не декоративный, не-а. Настоящий высадила, плодоносный.
ОРЛОВ. Не реально.
СТЕПАНОВА. Но возможно.
ОРЛОВ. Глупо.
СТЕПАНОВА. Я, по-твоему, глупая?
ОРЛОВ. Нет-нет! Что ты. Просто несерьёзно это как-то…
СТЕПАНОВА. Я, по-твоему, несерьёзная?
ОРЛОВ. Нет-нет, что ты!
СТЕПАНОВА. Вот так. Главное, дожить до весны и увидеть. Громко говоря, миндалевая роща гордой молодости и стойкой старости.
ОРЛОВ. Ты совсем не старая, Оленька.
СТЕПАНОВА. Старая. Зато уже не гордая… Максим.













Часть 2

Спустя неделю, в горнице дома Степановой, Галя кончает мытьё полов, составляет по местам мебель. По радио звучит музыка.

ГОЛОС ДИКТОРА. Сельский радиоузел нашего замечательного колхоза «Искра» продолжает концерт по заявкам. Нам пишет наш постоянный радиослушатель и житель нашего удивительного села Левицкий Геннадий Семёнович. Геннадий Семёнович просит передать для него народную песню «Валенки» в исполнении певицы Лидии Руслановой. Вот, что, Геннадий Семёнович, хочется ответить вам от чистого сердца, где ж нам её взять. От себя лично могу добавить: Гена, не выделывайся, прослушай простую общепопулярную инструментальную мелодию под названием «Сороковая симфония Моцарта». Итак, слушаем, граждане.

Входит Гликерия.

ГЛИКЕРИЯ. Бог в помощь.
ГАЛЯ. Ничего, тётя Луня, своими силами управляемся.
ГЛИКЕРИЯ. Радио кричит, выключу. (Выключает радио.) Мать есть?
ГАЛЯ. Была где-то.
ГЛИКЕРИЯ. Дома ли?
ГАЛЯ. Нет.
ГЛИКЕРИЯ. Я обожду. Пройти-то можно, нет ли.  (присаживается к столу)
ГАЛЯ. Не стесняйся, топчи мытое.
ГЛИКЕРИЯ (вынимает из кармана колоду карт, тасует). Бабушка, Ольга Степановна, с ночи, небось, отсыпается?
ГАЛЯ. Отдыхает.
ГЛИКЕРИЯ. Так ведь дело хоть и молодое, однако же нелёгкое на свидания бегать, в её-то душевном возрасте.
ГАЛЯ. Не твоё дело. Мы и то не спрашиваем, а ты тут ещё будешь лезть.
ГЛИКЕРИЯ. Верный человек говорил, истинный факт. Стала, значит, в церкви вода на полу являться.
ГАЛЯ. Святая?
ГЛИКЕРИЯ. Глупая ты, что ли? Мокрая.
ГАЛЯ. И что?
ГЛИКЕРИЯ. Явится ночью и стоит до утра. А утром придут – нету.
ГАЛЯ. Увидит мама дома карты… держись потом, тётя Луня. Или Лида, та вообще люто ненавидит азартные игры.
ГЛИКЕРИЯ. Какой же в моих картах азарт, Галя? Здесь же сплошь необходимость в понимании смысла жизни. Погадать?
ГАЛЯ. А как же её увидели, воду в церкви?
ГЛИКЕРИЯ. Которая на полу-то, что ли? Никто не увидел. Она же ночью стоит, когда никого нету. Как же такое можно увидеть? Совсем ты не думаешь.
ГАЛЯ. Кто же тогда рассказывает, если никто не видел?
ГЛИКЕРИЯ. Верные люди знают, что говорят.

Входят Курочкин и Бакланов, с двумя портфелями, оба нарядно одетые.

КУРОЧКИН. Мир дому вашему. Где народ?
ГЛИКЕРИЯ. Перед тобой, вот он – я.
ГАЛЯ. Здравствуйте…
КУРОЧКИН. Я про людей спрашиваю.
ГЛИКЕРИЯ. Дед! Очки носить надо…
БАКЛАНОВ. Где сестра?
ГАЛЯ. Тебе-то что…
КУРОЧКИН. Так, что ли, солидных мужчин с серьёзными намерениями встречать надо?
БАКЛАНОВ. Сумку, смотри, не пни шваброй, побьёшь ещё.
ГАЛЯ. Что за серьёз, Николай Терентьевич?
БАКЛАНОВ. Я для такого вопроса качественный продукт принёс, в стеклянной таре, никакой химии.
ГЛИКЕРИЯ. Или кто-то в этом доме тебе пьянку заказал?
КУРОЧКИН. Тебя не спросили, кто да что, да почему.
ГАЛЯ. Бакланов, ты в наш дом со своей водкой припёрся!
БАКЛАНОВ. А как надо было, с чужой, что ли?
КУРОЧКИН. Где Лида, мама?
ГАЛЯ. На работе.
КУРОЧКИН. Из конторы они уже двадцать минут, как вышли.
ГАЛЯ. Ну, может, в магазин зашли.
ГЛИКЕРИЯ. А чего ты, Николай Терентьевич, про Ольгу Степановну не спрашиваешь?
КУРОЧКИН. Я тебя, Луня, за язык когда-нибудь к стенке приколочу, гвоздями. Но чтоб знали, отвечу: пожилые невесты нас напрочь не интересуют.
ГАЛЯ. Чего происходит?
ГЛИКЕРИЯ. Не поняла, что ли?

Входит Лидия.

ЛИДИЯ. Добрый день. Сколько народу…
КУРОЧКИН. А где мать?
ЛИДИЯ. Идёт уже. Гликерия! А ну, спрячь карты!
ГЛИКЕРИЯ. Нельзя! Я ж в процессе гадания! Его прервёшь, худо будет вашему дому.
ЛИДИЯ. Убери, сказала, не у себя дома. Бакланов, ты-то как здесь? Или в колхоз решил на работу устроиться?
БАКЛАНОВ. Жизнь прижмёт, устроюсь. Я всё могу.
ЛИДИЯ. Что за незваное собрание?

Входит Романова.

РОМАНОВА. Ого… всем здравствуйте.
КУРОЧКИН. Наконец-то. Короче, мы в основном к тебе, Василиса Андреевна.
ГЛИКЕРИЯ. Я тоже. (Накрывает карты головным платком.)
РОМАНОВА. Ребята, а ничего, что здесь не правление, а жилой дом?
ГЛИКЕРИЯ. Ничего-ничего, я не в претензии.
КУРОЧКИН. Помолчи, стрекоза! У нас проблема домашнего свойства.
РОМАНОВА. И кто первый в очереди?
ГАЛЯ. Тётя Луня здесь раньше.
РОМАНОВА. Слушаю, Луня. А что ты там прячешь, не карты ли?
ГЛИКЕРИЯ. Решила я прикончить свою частную индивидуальную деятельность предпринимателя. Времена меняются, пора возвращаться к коллективному общественному трудоустройству на селе.
РОМАНОВА. То есть, ты, Луня, на работу пришла устраиваться?
ГЛИКЕРИЯ. Чего сразу: устраиваться-то. Нет, умному человеку сначала требуется получение информационной справки: льготы там, премии, отпускные прерогативы…
ГАЛЯ. Это вместо того, чтобы поинтересоваться про работу! Не нужны нам такие кадры, не требуются…
ЛИДИЯ. Галка, не суйся!
ГЛИКЕРИЯ. Значит, вы меня заворачиваете?
РОМАНОВА. Луня, не горячись. Приходи с утра в контору, секретарь-референт тебе всё расскажет и объяснит.
ГЛИКЕРИЯ. Васька! Мы с тобой в одном классе учились, на одном поле цветы рвали, а я должна к референту какому-то секретарскому на поклон ходить!?
РОМАНОВА. Ты свою личную гордость можешь сколь угодно лелеять, Гликерия, а хочешь к нам – делай, как заведено в коллективном хозяйстве, без исключений и поблажек. Всё, на сегодняшний момент вопрос закрыт. Через неделю на правлении, с пониманием вопроса, обсудим твоё вступление.
ГЛИКЕРИЯ. Не просто мне с вами, земляки, ох, непросто. Только зачем приличной даме ваш колхоз, если никакой личной жизни, одни хлопоты.  А ведь я – личность творческая, ко мне индивидуальный подход нужен.
РОМАНОВА. Николай Терентьевич, по какому вопросу?
КУРОЧКИН. Надумали мы жениться.
РОМАНОВА. Поздравляю.
ЛИДИЯ. В нашем доме, что ли, жениться собрались?
БАКЛАНОВ. Точно сказано. Умная.
РОМАНОВА. Двойная свадьба в семье – это хорошая экономия.
КУРОЧКИН. Как двойная?
РОМАНОВА. Так вы же вдвоём пришли.
ГЛИКЕРИЯ (с картами). Свадьба-то, взаправду падает.
РОМАНОВА. Лунька, чёрт тебя побери, убери карты, не дома!
КУРОЧКИН. Слушай ко мне.
ГЛИКЕРИЯ. Король пик. Брюнет! Брюнет выпал. Всё-всё-всё, карты убрала!
РОМАНОВА. Так что такое, дядя Коля?
КУРОЧКИН. У нас Петя решил жениться.
БАКЛАНОВ. Пётр Альбертович.
ЛИДИЯ. На здоровье.
ГАЛЯ. А мы-то здесь при чём?
КУРОЧКИН. Запамятовал я, как это всё правильно делается, по уму. В общем, пришли к тебе, как положено, за разрешением на свадьбу Петра Альбертовича, сына моей покойной дочери, очень уже взрослого и вполне самостоятельного человека.
РОМАНОВА. Я спекулянтам разрешений на свадьбу не выдаю.
БАКЛАНОВ. Я не спекулянт!  (Ставит один из портфелей на стол.)  Всё, дед, дальше я сам, чтоб не тянуть и с полной ясностью. А ты лучше выпивку расставляй, тут не только водка, чтоб знали, всё продумано.

Входит Степанова.

СТЕПАНОВА. Это что здесь за бедлам? А запах! Одеколоном аж по всему двору разит.
БАКЛАНОВ. А то, Франция. Нам, индивидуальным предпринимателям, без парфюмерии нельзя, народ не почует, а значит, не поймёт.
КУРОЧКИН. Вас, Ольга Степановна, покуда никто здесь ни о чём не спрашивает.  Имейте терпение, товарищи женского рода. А ты давай, внучок, жарь.
БАКЛАНОВ. Василиса Андреевна. Лидия. Галина. И ты, Ольга Степановна, тоже. Решил я бесповоротно и окончательно, ликвидировать свою холостую жизнь. Принял такое историческое для биографии Петра Альбертовича Бакланова решение.  Прошу вашего общего семейного согласия на законный брак с вашей дочерью, Василиса Андреевна, и с вашей внучкой, Ольга Степановна.
ГАЛЯ. А с моей сестрой?
КУРОЧКИН. Цыть, малявка, тебя не спрашивают.
СТЕПАНОВА. Вон оно что… А я сижу, мучусь, пытаюсь понять, что это мне всё напоминает. Не прошло и полвека, а ты опять за своё, Курочкин?
БАКЛАНОВ. Дед-то при чём? Я сватаюсь.
СТЕПАНОВА. Не то я руку не вижу.
БАКЛАНОВ. Так что ответите?
ЛИДИЯ. Не могу поверить…
ГЛИКЕРИЯ. А главное, куда выпивки-то столько, лишние граммы беру на себя.
КУРОЧКИН. Выпивка – не любовь, много не бывает.
БАКЛАНОВ. Лида, как сама?
ЛИДИЯ. Петюша… милый…
БАКЛАНОВ. Вот! Все слышали? Всегда так между нами было, ещё когда в детском садике рядом на горшках сидели, ты ко мне так и обращалась: «Петюша, милый… дорогой… хороший!»
ЛИДИЯ. Ну, с «хорошим» это ты загибаешь. А «милый», «дорогой»… что ж в этих словах такого? Я ж тебя знаю, вместе росли, вместе учились…
КУРОЧКИН. Целовались! Я видел.
РОМАНОВА. Лида, так что? Да?
ЛИДИЯ. Конечно, нет.
БАКЛАНОВ и КУРОЧКИН (вместе). Почему!?
ГАЛЯ (смотрит в окно). Сейчас узнаете! Слышите гармонь?

Входят Шаньгин, с гармошкой, Орлов и Константин, нарядно одетые. Пауза, во время которой все переглядываются и размышляют.

ГЛИКЕРИЯ. Ничего себе филармония… Я так, грешным делом, подозреваю, что эти пацаны тоже свататься пришли?
ШАНЬГИН. Что значит «тоже»?
РОМАНОВА. А вы не свататься?
ШАНЬГИН. Свататься.
БАКЛАНОВ. Мне здесь больше делать нечего.
КУРОЧКИН. Куда! Стоять. Мы ещё не договорили. А вновь пришедшим не мешает выйти и подождать, покуда приличные люди дорешивают свои глобальные вопросы бытия.
ОРЛОВ. Курочкин, ты!?
КУРОЧКИН. Ну, и что?
ОРЛОВ. Не может быть.
КУРОЧКИН. Это меня-то не может быть? Это тебя здесь быть не может! Я дома.
СТЕПАНОВА. Но-но, не ври. Максим в моём доме хотя бы жил, а ты сюда только сватался, с отлупом.
ОРЛОВ. Спустя полвека, на том же месте и то же самое!
КУРОЧКИН. В прошлый раз была зима, а сегодня лето.
СТЕПАНОВА. Злопамятный. Не он сватается, Максим, его внук, Петька Бакланов, водочный спекулянт. А этот, как я понимаю, твой внук?
ОРЛОВ. Точно так, Константин.
СТЕПАНОВА. Не успел приехать, а уже тут как тут. Нынешняя молодёжь спешит, живёт по-быстрому, как кролики.
РОМАНОВА. Приятно, что хоть и быстро, зато с серьёзными намерениями.
КОНСТАНТИН. Хотелось бы заметить, я – не кролик. Более того, мне кажется…
СТЕПАНОВА. Помолчи, малыш. Шаньгин, ты, что ли, за главного в вашей троице? Ну, так не тяни резину, заводи шарманку, сил нет лясы точит. Лидка, приготовься. Сватовство – дело серьёзное, всю жизнь под откос может пустить, а может вывезти в гору.
ЛИДИЯ. Да ладно, бабушка, я понимаю. Просто как-то неожиданно. Знакомы-то всего-ничего, и сразу – свататься.
ГАЛЯ. Любовь с первого взгляда!
РОМАНОВА. Лида, ты можешь не слушать, сразу заявить «отходную», позвоним в радиоузел, они сыграют по заявкам.
ГАЛЯ. Да у Семёна Ивановича музыка при себе.
СТЕПАНОВА. Хватит! Что, Лида, будем слушать сватов?
ЛИДИЯ. Я не возражаю…
ГАЛЯ. Ну, Константин?
КОНСТАНТИН. Похоже, вышло недоразумение. Дядя Сеня…
ШАНЬГИН. Вы, наверное, решили, что мы пришли Лидию сватать за Константина? Мы пришли за Ольгой Степановной. Мы её за Максимом Николаевичем сватать пришли.
ГЛИКЕРИЯ. Филармония отдыхает…
ОРЛОВ. Семён Иванович, приступай.
КУРОЧКИН. В чужом пиру – похмелье. Главное, до свадьбы дожить, а так, оно конечно: совет вам да любовь. (Уходит.)
БАКЛАНОВ. И без меня. И без моего. (Собирает бутылки в портфели.)
ШАНЬГИН (кланяется). Драгоценной и всеми высокоуважаемой хозяйке, а также директору, а также моему коллеге, Василисе Андреевне. Недооценимой… то есть недоуценённой, в смысле неоценимой!.. красавице, а также знатному бригадиру, Ольге Степановне… и всем здесь присутствующим, наш соседский колхозный привет.
БАКЛАНОВ. Слыхала, Лидия? Тебя даже не вспомнили.
ЛИДИЯ. Ой, да ну вас всех! (Убегает.)
КОНСТАНТИН. Лида! Лидия!
ОРЛОВ. Стоять, Костя. Чтоб от и до. Семён Иванович, продолжай.
ШАНЬГИН. Спасибо. Лично вам, Ольга Степановна, уполномочен я передать особый конфиденциальный привет от самого видного мужчины всего нашего района, Максима Николаевича Орлова.
БАКЛАНОВ. Вот недаром государство придумало возрастное ограничение с выходом на пенсию, иначе, что могли бы натворить такие вот молодожёны…
КОНСТАНТИН. Бакланов, за такие выражения, я тебе сейчас наваляю…
БАКЛАНОВ. Ой, напугал, валяльщик…
РОМАНОВА. Сказано же, без рук!
КОНСТАНТИН. Виноват.
БАКЛАНОВ. Ты не просто виноват, ты Лидку потерял, уж я-то её знаю. Она тебе ни за что не простит, что не её сватать явился. Бывайте. (Уходит.)
РОМАНОВА. Мама, что?
СТЕПАНОВА. Сама, Вася, сама веди…
РОМАНОВА. Каким же ветром в нашу сторону, Семён Иванович?
ШАНЬГИН. Попутным. Больно завлекательна для нас ваша сторона, Василиса Андреевна.
РОМАНОВА. Не пойму я, про что вы?
ШАНЬГИН. А чего понимать. Был бы спрос, а выбор есть для каждого…
РОМАНОВА. Прошу садиться. Галя, иди в магазин. Бегом!

Галя одевается, уходит. Пауза.

ОРЛОВ (тихо, Шаньгину). Что дальше?
ШАНЬГИН. А чёрт его знает, садимся, видно будет.
РОМАНОВА. Что новенького, Семён Иванович?
ШАНЬГИН. Да что ж новенького. Самая маята. За воротник заложить некогда. Как кошка угорелая, носишься, вернее, угорелый кот. А у вас, что?
РОМАНОВА. То же самое.
ШАНЬГИН. Василиса Андреевна!
РОМАНОВА. Что ты кричишь-то, Сёма… то есть Семён Иванович.
ШАНЬГИН. Трепещу… волнуюсь. Максим Николаевич, как всем, конечно, известно, человек заметный далеко не только в нашем совхозе. Знатный, можно сказать человек. Мужчина, с достатком. Прошёл огонь, землю, воду… Три ордена, пять медалей!
ОРЛОВ. Ну, это-то здесь при чём! Хотя столько лет не видеться…
ШАНЬГИН. Но нет у него в жизни подруги. Как и у меня, Вася.
РОМАНОВА. Так ты, Сёма, по чьему поводу здесь?
ОРЛОВ. По моему!
КОНСТАНТИН. Факт.
ШАНЬГИН. Орёл, одним словом, наш Максим Николаевич Орлов! Друг дружку они давно любят, раз Ольга Степановна с порога не завернула. Так зачем же сердце сушить. Сердце же - это не торф… даже не вобла сушёная.
ОРЛОВ. Точно!
РОМАНОВА. Не знаю, что сказать. Врасплох застали. Переживание у меня, люди добрые… мама же рожала меня, на руках качала… кормила, поила…
ШАНЬГИН. Понимаю. Сердце дочери… известное дело.
РОМАНОВА. Если любят друг друга – что ж. Я поперёк не встану. Пусть мама сама решает.
КОНСТАНТИН. Она согласна, Василиса Андреевна!
ГЛИКЕРИЯ. А чего это вы за неё говорите, Константин?
РОМАНОВА. Мама! Вот, твоего согласия просят. Согласна?
КОНСТАНТИН. Согласна!
ГЛИКЕРИЯ. Да что же такое! Почему так уверен-то! Ольга Степановна сама за себя всю жизнь говорит.
ОРЛОВ. Оленька… да скажи же уже!
ЛИДИЯ. Согласна.
РОМАНОВА. Слава Богу…
ОРЛОВ. Оля! Как же я счастлив.
ШАНЬГИН. Свадьба на территории колхоза «Заря».
РОМАНОВА. «Искра» побогаче будет.
ШАНЬГИН. Прошу без сомнительных прозрачны намёков на непонятные выводы!
РОМАНОВА. Галка в магазине запропастилась…
КОНСТАНТИН. Пойду ей навстречу. (Уходит.)
ГЛИКЕРИЯ. А как же приданое?
ОРЛОВ. Ничего нам не надо…
СТЕПАНОВА. А я не бесприданница. У меня есть, что предложить законному супругу. Миндалевая роща.
ГЛИКЕРИЯ. Бесплодная.
ОРЛОВ. Зацветёт! Зацветёт.
ШАНЬГИН. Деревья в карман не положишь.
ОРЛОВ. А нам не карманы забить, нам сердца наполнить. Так, Оленька?
СТЕПАНОВА. Так.

Романова запевает, Шаньгин аккомпанирует.

ПЕСНЯ.
На крылечке твоём
Каждый вечер вдвоем
Мы подолгу стоим и расстаться не можем на миг.
«До свиданья», — скажу,
Возвращусь и брожу,
До рассвета хожу мимо милых окошек твоих.
И сады, и поля,
И цветы, и земля,
И глаза голубые, такие родные твои
Не от солнечных дней,
Не от теплых лучей —
Расцветают от нашей горячей и светлой любви.
Если надо пройти
Все дороги-пути,
Тс, что к счастью ведут,
Я пройду — мне их век не забыть.
Я люблю тебя так,
Что не сможешь никак
Ты меня никогда, никогда, никогда разлюбить.

Входит Черанёв, в полицейской форме и в мотоциклетном шлеме.

ГЛИКЕРИЯ. Тоже, что ли, свататься? 
ЧЕРАНЁВ. А надо было? Извините, что нарушил праздничную идиллию, но служба велит. Семён Иванович, я – за вами.
ШАНЬГИН. Всё-таки!?
ЧЕРАНЁВ. Я же говорил, что вся эта тема не шутки.
ШАНЬГИН. Под арест?
ЧЕРАНЁВ. Пока приказано доставить к следователю, на допрос.
РОМАНОВА. Семён!
ШАНЬГИН. Ну, Вася, смертная казнь у нас в моратории. Простите, Ольга Степановна, Максим Николаевич, так уж вышло. Счастливо оставаться. Василиса Андреевна, сохрани гармонь. Я вернусь. (Уходит.)
ЧЕРАНЁВ. Служба. (Уходит.)
ОРЛОВ. Что за ерунда?
СТЕПАНОВА. Ещё как серьёзно. Вася, объясни.
РОМАНОВА. Может, мне тоже за ними?
СТЕПАНОВА. Не суетись.
ОРЛОВ. Василиса, что такое?
РОМАНОВА. В «Заре» полгода назад была проведена финансовая проверка из района. Были выявлены какие-то нарушения, вследствие чего, как вдруг выяснилось, было начато расследование. Причём, не нахрапом, как обычно, а какого-то своего агента внедрили в колхоз. Черанёв предупредил Семёна, мол, если невиновен, возьми отпуск и поезжай лечиться на подольше да подальше, покуда здесь не разберутся. А Шаньгин не захотел изображать зайца, я, говорит, не трус и не подлец, за свою вину отвечу, а понадобится, и за чужую тоже. По справедливости, говорит, во всём я виноват, как руководитель, допустил, не досмотрел… Ой, я не могу, поеду за ними! (Уходит.)
ГЛИКЕРИЯ. Вася, подожди меня, я с тобой! Ну, поздравляю с будущей совместной жизнью. Сгоняю-ка и я в «Зарю», там сейчас, оказывается, натуральный криминальный сериал развивается. Надо быть в курсе. Прощайте. (Уходит.)
ОРЛОВ. А у вас тут не такая уж и глухомань. Всё, как у цивилизованных людей, не просто грабят, но интеллигентно, с махинациями.
СТЕПАНОВА. Смеёшься?
ОРЛОВ. Да нет, грустно посмеиваюсь. Обречённо, если угодно.
СТЕПАНОВА. Насмехаешься…
ОРЛОВ. Печалюсь, говорю же. Просто раньше в наших краях так быть не могло.
СТЕПАНОВА. А как могло?
ОРЛОВ. Не заводись.
СТЕПАНОВА. Что значит «не могло»! А кто, по-твоему, это самое «раньше» сделал вот таким вот сегодняшним днём?
ОРЛОВ. Мировой империализм и ЦРУ.
СТЕПАНОВА. А свою вину ты не чувствуешь?
ОРЛОВ. Свою!? Каким макаром!
СТЕПАНОВА. Это сделали мы. Я, ты, наши родственники, друзья, товарищи, посторонние, прохожие, незнакомцы.
ОРЛОВ. Я за всех не отвечаю.
СТЕПАНОВА. А за себя? Ты же был одним из руководителей в министерстве.
ОРЛОВ. Так министерство-то сельского хозяйства! А ты говоришь во всероссийском масштабе…
СТЕПАНОВА. Во всесоюзном! Во всепланетом масштабе я говорю! Я ощущаю себя матерью сегодняшнего дня.
ОРЛОВ. Тогда уж бабушкой…
СТЕПАНОВА. Прабабушкой! Мой юный друг из прошлого. Я знаю, что это моя ответственность. И я виновата. Хоть и прожила всю жизнь в глухомани. Может, это я задела какую-то девчонку так, что она обиделась на весь свет, а потом родила и воспитала подлеца, для которого в мире не оказалось ничего святого. А раз нет ничего святого, то, значит, ничего и не жалко. И никого.
ОРЛОВ. Я ни в чём не виноват!
СТЕПАНОВА. А я виновата. Так что, даже и не знаю, как нам, с тобой, вместе один век доживать: ты такой чистенький, а я такая грешненькая.
ОРЛОВ. Оля, подумай, что ты мне сейчас говоришь…
СТЕПАНОВА. Я полвека только тем и жила, что думала о тебе, и все пятьдесят лет занималась этим без тебя. Ты чего, ангелочек, припёрся в нашу «пындровку»? Что тебе от меня надо? Не надо, не отвечай. Мы с тобой на восьмом десятке. Каждый отжил свой век, как сумел. А любовь, старик, давно замшела и умерла. И цвет моего миндаля я тебе не отдам. И не поделюсь, он – мой, посажен и выращен без тебя. Жаль, музыку арестовали, некому сыграть тебе «отходную».
ОРЛОВ. Значит, любви у нас нет?
СТЕПАНОВА. Кабы была любовь, мы, с тобой, после свадьбы, пробыли бы не один год, И сейчас отмечали бы не встречу спустя пятьдесят лет, а полвека совместной жизни. Всю жизнь были бы вместе. А сейчас вали в гостиницу, в свой город, хоть на тот свет. Нечего тебе делать в моей жизни. Вон из моего дома. (Уходит.)
ОРЛОВ. За что… Оля! Эх, Ольга Степановна… Желаю счастья и долгих лет!

Входит Галя, с покупками.

ГАЛЯ. Я так бежала! Я всё купила к столу… А где все?
ОРЛОВ. Приятного аппетита. (Уходит.)
ГАЛЯ. Я так бежала… бежала я. Ау, семья, вы где?


На заднем дворе, у миндалевой рощи, стоит Лида. Из-за дома выходит Константин.

КОНСТАНТИН. Обыскался! А она во дворе. Я за околицу бегал, все наши места проведал. Я тебя не обидел? Прости…
ЛИДИЯ. Не то, что миндаль, ничего красивого здесь у нас не зацветает. Только картофель и всякое прочее, чисто съестное.
КОНСТАНТИН. Ну, миндаль тоже съестное…
ЛИДИЯ. Но не еда. Да ещё и красотища, я видела… Ах, да, рассказывала. 
КОНСТАНТИН. Каждый регион по-своему красив и полезен. Миндаль – чужая ягода. Правда, в южных районах нашего края завёлся даже колорадский жук, доберётся прожора и до нас. Как климат на Земле меняется, прямо на глазах! Когда нам, с тобой, исполнится по семьдесят, этот кустарник может и станет рощей, а наши правнуки будут высаживать вместо картошки арбузы.
ЛИДИЯ. Кому из вас пришла идея свататься?
КОНСТАНТИН. Шаньгину.
ЛИДИЯ. Молодец. Сватовство - тоже красиво. А я и вправду подумала, что это ты.
КОНСТАНТИН. Да мне подобное даже присниться не могло.
ЛИДИЯ. Жаль.
КОНСТАНТИН. Лидушка, я же не в обиду!
ЛИДИЯ. В сентябре уезжаю на двухгодичные курсы в Москву.
КОНСТАНТИН. Как?
ЛИДИЯ. Думаю, самолётом.
КОНСТАНТИН. А я?
ЛИДИЯ. А ты – это ты.
КОНСТАНТИН. То есть?
ЛИДИЯ. То и есть, как есть. Так что, трудиться на бахче, возможно, будут твои внуки, но не мои. Если ты, конечно, останешься в селе.
КОНСТАНТИН. Хочешь остаться в Москве?
ЛИДИЯ. Кто знает. Может быть, позовут в край, где всегда цветёт миндаль, а не одна картошка.
КОНСТАНТИН. Лида… Мне не нравится твой настрой.
ЛИДИЯ. А что такое?
КОНСТАНТИН. Про курсы могла бы и сразу сказать.
ЛИДИЯ. Типа, прежде, чем в первый раз поцеловаться, я должна была заполнить анкету? Предъявить биометрический паспорт? Предоставить дактилоскопическую карту? Ах, да, и зачитать вслух заключение медицинского осмотра!
КОНСТАНТИН. Да что ты завелась на ровном месте. Просто я растерялся от новости с Москвой, я же планировал, что осенью мы сыграем свадьбу.
ЛИДИЯ. Это такая радость, входить в твои планы, ты не поверишь! Я аж загордилась так, что приспичило тут же умереть, счастливой.
КОНСТАНТИН. Ну, вот что, угомонись, я не тебе не пацан.

Входит Галя.

ГАЛЯ. Лидка, бабушка сказала, чтобы я за мамой ехала. А ты присмотри за ней самой, она своего Орлова-то, оказывается, прогнала, мало ли, сердце.
КОНСТАНТИН. Прогнала?
ЛИДИЯ. А где мама?
ГАЛЯ. В райсовете, там Шаньгина допрашивают.
КОНСТАНТИН. Допрашивают!?
ГАЛЯ. О, да вы тут совсем замордовали друг друга любовью, ничего вокруг не замечаете. Всё, я побежала. Лида, иди к бабушке немедленно. (Уходит.)
КОНСТАНТИН. Мне остаться, помочь?
ЛИДИЯ. Настоящий мужчина не мешает женщинам болеть. И кто ты такой? Муж, сват, брат?
КОНСТАНТИН. Лидия! У меня тоже характер есть. Не испытывай!
ЛИДИЯ. Угрожаешь!? Ты – мне? Чем? Много о себе думаешь, Орлов. Жила до тебя, проживу и без.
КОНСТАНТИН. Я не бес!
ЛИДИЯ. Наверное, ангел? Так лети с моего двора далеко и ещё дальше.
КОНСТАНТИН. Лида!
ЛИДИЯ. Всё, приём по личным вопросам окончен, особенно для вас. Вон. (Уходит.)
КОНСТАНТИН. Вот и вся любовь. (Уходит.) 


Днём, у развилки, идут Люба и Бакланов.

БАКЛАНОВ. Дед сбил с пути, Люба! Ты же знаешь моего Курочкина, он мёртвого ушатает, кого хочешь заболтает…
ЛЮБА. А ты сам не хотел взять в жёны Лидку.
БАКЛАНОВ. А сам я не хочу. Железно.
ЛЮБА. С гитарой, главно-дело, по селу носится.
БАКЛАНОВ. Так за тобой же, не за кем-то. Душа моя сейчас, Любашенька, вроде той гитары, которая…  И тому подобное. День и ночь гудят во мне чувства, как провода высокого давления…
ЛЮБА. Петя, вот почему это ты, когда песни поёшь, или на гитаре бряцаешь, умным кажешься, и красивым, и даже блондином. А как заговоришь… всё наоборот.
БАКЛАНОВ. Как хочешь обзови, только не брюнетом. Не понял! А, понял. Так-с. Значит, мне молчать?
ЛЮБА. Ага. Лучше пой. Спой и помолчи, опять спой, опять помолчи. Ничего не говори, и будет совсем хорошо, идеально даже.
БАКЛАНОВ. У меня песен на всю жизнь не хватит, не самому же сочинять.
ЛЮБА. Сейчас любой может.
БАКЛАНОВ. Любань, нравится тебе какой-нибудь парень?
ЛЮБА. Зачем?
БАКЛАНОВ. Чтоб замуж захотелось, хотя бы неофициально.
ЛЮБА. Сейчас нет такого парня.
БАКЛАНОВ. Интересный факт. А когда-нибудь?
ЛЮБА. Ясное дело.
БАКЛАНОВ. А какой он должен быть, тот парень?
ЛЮБА. Такой, какой меня стоит. У меня список составлен.
БАКЛАНОВ. Ты говорила как-то. Зачитала бы вслух?
ЛЮБА. Могу наизусть.
БАКЛАНОВ. Загибаю пальцы!
ЛЮБА. Любишь ты пальцы гнуть, все знают. Ладно, слушай. Чтоб я парнем своим гордилась - это раз. Авторитетный, чтоб для всех был – два. Культурный – три. Симпатичный – четыре. Весёлый – пять. Здоровый – шесть. Красивый – семь. Хорошо, чтоб зарабатывал – восемь. Певун – девять, плясун – десять…
БАКЛАНОВ. Стоп! Стоп, пальцы загибать кончились.
ЛЮБА. Все?
БАКЛАНОВ. Любаня, не все пальцы гнуться.
ЛЮБА. Вот и не гни. Как список?
БАКЛАНОВ. Любонька, гляди сюда. На меня, на всего гляди. Всё, что ты произнесла, является моим точным автопортретом во весь рост, от пяток до макушки. Поздравляю вас, девушка, ваше счастье само вас разыскало, без всяких на то ваших усилий. Выходи за меня замуж, ага?
ЛЮБА. Ёклмн… чего ты сказал!?
БАКЛАНОВ. Ну, я же не в обиду.
ЛЮБА. А для поддержания разговора?
БАКЛАНОВ. Да нет, от души. Надоело шляться никому не нужным. Деньги есть, сама знаешь, крыша над головой, будущее, какое-никакое, а долгое.
ЛЮБА. Ты серьёзно?
БАКЛАНОВ. Да.
ЛЮБА. Жениться на мне?
БАКЛАНОВ. Да.
ЛЮБА. Надо же.
БАКЛАНОВ. И что?
ЛЮБА. Ладно.

Идёт Курочкин, угрожая дубинкой.

КУРОЧКИН. Ах, ты ж, оглоед! Я, что ли, один по хозяйству должен крутиться, в мои-то годы! Выкормил, вырастил торгаша! Бездельник! Марш домой! Сколько говорено, не путайся с кем ни попадя! (Замахивается на Бакланова.)
ЛЮБА (перехватив руку Курочкина). Не сметь!
КУРОЧКИНА. Руку пусти!
ЛЮБА. Меня Любой зовут, Николай Терентьевич. А не какая-то там «с кем н попадя». Любовь – имя моё. Твой внук, дедушка, со мной не путается, он со мной любится. Правда, Петя?
БАКЛАНОВ. Извини, дедушка, правда.
КУРОЧКИН. Пусти руку!
ЛЮБА. Не смей больше даже подумать, чтоб на моего мужа руку поднять, Николай Терентьевич. Я тебе его больше в обиду не дам.
КУРОЧКИН. Мужа!? Да тебя не распишут по малолетству.
ЛЮБА. По беременности и с разрешения родителей – только так.
КУРОЧКИН. По беременности!?
БАКЛАНОВ. Покуда врёт.
ЛЮБА. Не вру я, мечтаю. А мечты у меня всегда сбываются. Нет беременности? Будет. Идём, Пётр, нам ещё вещи мои за сегодня к тебе перевезти надо. До вечера, дедушка.
БАКЛАНОВ. Пока, дед. Не такая уж она и малолетка, до восемнадцати осталось-то пару месяцев. Потерпим, правда, Любовь?
ЛЮБА. Посмотрим, как вести себя будешь. У меня не забалуешь.
БАКЛАНОВ. Знаю. И это хорошо. Надеюсь. (Уходит с Любой.)
КУРОЧКИН. Эх, внучок-внучок, не к такой жизни я тебя готовил… А, тебе жить. А мне доживать. (Голосит.) «В клубе дяденьку судили, Дали дяде десять лет. После девушки спросили: "Будут танцы али нет?" Стал какой-то возбужденный По весне монтёр у нас. Даже провод оголенный Вызывает в нем экстаз»…

Входит Орлов, с чемоданом и клюкой.

ОРЛОВ. Вечно живой Курочкин, за километр слышно.
КУРОЧКИН. С чемоданом? Опять «отходную» получил?
ОРЛОВ. Опять-опять, радуйся.
КУРОЧКИН. А чего радоваться? Не тот возраст, не те перспективы. Дураки вы, ребята, всю жизнь любить друг друга, а жить порознь. Никому не пожелаю одиночества, особенно в старости. Нет, Максим Николаевич, я не радуюсь, я констатирую диагноз вашей, с Ольгой Степановной, клинической глупости. Так-то бы, конечно, скатертью дорога, нечего городским на наших девок губу раскатывать, но вообще… Может, ко мне пойдём, не так далеко, чаю покушаем?
ОРЛОВ. Автобус последний.
КУРОЧКИН. Да что автобус, каждый день последний, каждый миг. Потреплемся, глядишь, одумаешься. Идёшь?
ОРЛОВ. Благодарю, Николай Терентьевич. Надоело одумываться. Чужой я для Ольги, чужой для села. Да я и участок уже прикупил. На кладбище.
КУРОЧКИН. Ну-ну. О! А это не внук ли твой, с рюкзаком? Тоже, что ли, сбегает?

Входит Константин.

КОНСТАНТИН. Дед, за тобой не угнаться.
ОРЛОВ. Ты-то куда?
КОНСТАНТИН. Домой. Насовсем.
КУРОЧКИН. Негодный вы народ, Орловы, для сельской действительности. Психика не та, неправильная, городская. Ну, как говорится, добрый путь и флаг вам в руки, господа. (Уходит.)
ОРЛОВ. Присаживайся, если на автобус, успеем, мне надо дух перевести.
КОНСТАНТИН. Шаньгина арестовали, работы все заморожены. Лидия от меня отказалась.
ОРЛОВ. А живая земля как же?
КОНСТАНТИН. Видно, я мёртвый.
ОРЛОВ. Хоронить себя нельзя, а тебе и рано, но то, что мы, Орловы, в селе не жильцы, это точно. Родители будут рады. А мне всё одно, лишь бы ты жил.

Входит Черанёв, со шлемом.

ЧЕРАНЁВ. Здравствуйте ещё раз. На мотоцикле до остановки доехал, понял, что пешком пошёл. Костя, я за тобой.
КОНСТАНТИН. Что, под арест?
ЧЕРАНЁВ. Да нет! Кое-кого из конторы «Зари» арестовали, всё начальство за решётку повезли. Ты там не при делах. Уезжаешь? Из-за Лидии?
КОНСТАНТИН. Из-за всего. Мне здесь места нет.
ОРЛОВ. Ладно, я пойду. Костя, на связи.

Входит Степанова.

СТЕПАНОВА. Максим!
ОРЛОВ. Оля…
СТЕПАНОВА. Бросить меня хочешь?
ОРЛОВ. Здорово живёте, девушка. Это не вы ли меня выпнули из дому, как паршивого пса.
СТЕПАНОВА. Ну, перестань, погорячилась, прости… Да, я говорила с тобой нехорошо, но мы же сосватаны, и я от согласия не отказывалась.
ОРЛОВ. Не делайте меня идиотом, Ольга Степановна, в очередной раз. Я не шпана, чтоб меня шпыняли.
СТЕПАНОВА. Гордый больно!
ОРЛОВ. Если больно, так лечись, а меня оставь в покое. Навсегда! Тем более оно уже близко.
СТЕПАНОВА. Родной мой, не уезжай!
ОРЛОВ. Всё, поговорили. Всем привет. (Уходит.)
СТЕПАНОВА. Я теперь не смогу без него жить… Помогите, парни!
ЧЕРАНЁВ. Чем?
КОНСТАНТИН. Как?
СТЕПАНОВА. Вот именно, ничем и никак. Вы общайтесь, я не слушаю. Я просто посижу, отдышусь.
ЧЕРАНЁВ. Костя. Такое дело. Есть мнение… вернее, желание у серьёзных людей нашего района. Тебе хотят предложить возглавить колхоз «Зарю». Пока временно, до разъяснения ситуации с Шаньгиным, а там уж дальше, как сложится. Как считаете, Ольга Степановна, справится Константин Орлов с директорскими обязанностями?
СТЕПАНОВА. Дед Орлов справлялся бы, а этот не знаю. Так ведь тебя же, я слышала, хотели назначить?
ЧЕРАНЁВ. Мне и на моём посту ещё дел хватает. В общем, могу подвезти в район для утверждения в должности. Мотоцикл у автобуса стоит, там и с дедом попрощаешься.
КОНСТАНТИН. Такие вопросы на ходу не решаются, Черанёв. Да я и не местный.
ЧЕРАНЁВ. И куда ты денешься?
КОНСТАНТИН. Страна велика.
ЧЕРАНЁВ. Родной дом надо обустраивать, а не шататься по городам и весям.
КОНСТАНТИН. У меня здесь нет дома, даже дед и тот уехал.
СТЕПАНОВА. Думаю, нет, не справится. Ну, Орлов… ненавижу тебя! (Уходит.)
КОНСТАНТИН. Про какого Орлова речь? Вот женщина. И Лидия вся в неё.
ЧЕРАНЁВ. Так что, права Степанова, не справишься?
КОНСТАНТИН. Кто – я?! Справлюсь!
ЧЕРАНЁВ. Значит, директором стать согласен?
КОНСТАНТИН. Согласен.
ЧЕРАНЁВ. Так вперёд!
КОНСТАНТИН. Погнали наши городских.


Весною следующего года, утром, у забора дома Степановой, на лавке сидит Шаньгин, напевает. Входит Романова.

ШАНЬГИН. Вася…
РОМАНОВА. Сёма… Караулишь?
ШАНЬГИН. Не, поджидаю.
РОМАНОВА. Делать нечего.
ШАНЬГИН. Времени у меня теперь навалом, жди да жди.
РОМАНОВА. Всю зиму не виделись.
ШАНЬГИН. И почти всю весну.
РОМАНОВА. Мобильник тебе на день рождения подарю.
ШАНЬГИН. А что, дело хорошее, мне больше звонить некому, вот ты и раскошеливайся. Ох, Васька, как же она тяжела ноша подозреваемого, с ума сойти.
РОМАНОВА. Кроме себя, некого винить.
ШАНЬГИН. Весна ранняя задалась.
РОМАНОВА. Мама с миндаля уже утепление убрала.
ШАНЬГИН. Не рано ли!
РОМАНОВА. Ей решать.
ШАНЬГИН. Нет,  не надо мне мобильника от тебя, сам куплю. Нам хорошо не перезваниваться бы, а никогда не расставаться.
РОМАНОВА. Сколько ж ты меня плакать заставил.
ШАНЬГИН. Виноват, прости. Хоть не посадили.
РОМАНОВА. Докатился.
ШАНЬГИН. Брезгуешь?
РОМАНОВА. Дурак.
ШАНЬГИН. Все беды мои из-за того, что тебя рядом по жизни не было.
РОМАНОВА. Взрослому мужику нянька нужна?
ШАНЬГИН. Мягкий я человек.
РОМАНОВА. За что и люблю. Перед Василием, отцом дочерей моих, ни в чём не грешна, но тебя всегда помнила.
ШАНЬГИН. Как я мучился, что Васька – мой друг. Иначе отбил бы! Хотя, красиво же, Василий и Василиса… Пара у вас была хоть куда… красавцы.
РОМАНОВА. Слава богу, ты пить бросил. Правда?
ШАНЬГИН. Правда. Костя меня бригадиром назначил. Классный руководитель  из Орлова получился. Молод, а мудёр бобёр! Но жёсткий. За каких-то полгода из «Зари» конфетку сделал. Повезло, что я Константина перехватил, когда он приехал, а не вы. У вас и так всё в полном объёме. Слыхала, забирают Орлова на повышение, в министерство.
РОМАНОВА. Да. Дал он согласие?
ШАНЬГИН. Дал. Его здесь уже совсем ничего не держит. Лиды-то нет.
РОМАНОВА. Лида – не коновязь, не причал, живой человек, своя судьба.
ШАНЬГИН. В Москве, думаешь, останется?
РОМАНОВА. Не знаю, кто их, молодых, разберёт, такие непонятные мозги у них, с какой-то таинственной придурью. Как будто не мы их рожали, не мы воспитывали.
ШАНЬГИН. Наше поколение детей своих слишком щадило, баловало.
РОМАНОВА. Кого директором в «Зарю» поставят?
ШАНЬГИН. Черанёва. Он сопротивляется покуда, говорит, замены ему на полицейском поприще нет. Но поговаривают, что его по партийной линии призовут к порядку. И снимет Сашка погоны, куда денешься, и, как миленький, вернётся к земле. А я свою бригаду на первое место выведу. Обязательно. Может, орден заработаю. Деньгами-то тебя не удивишь.
РОМАНОВА. Мальчишка ты, Сёма.
ШАНЬГИН. Вот увидишь! Василиса… Вася моя… Домой хоть вовсе не ходи, тоска там, пустота. Некому Шаньгину шанежки испечь. Испечёшь?
РОМАНОВА. У меня своё хозяйство. Вот, если бы ты ко мне…
ШАНЬГИН. Выходит, не тебе, а мне пойти замуж, что ли?
РОМАНОВА. Зазорно?
ШАНЬГИН. Не-а. Но как же орден?
РОМАНОВА. Я тебе его сама вручу.
ШАНЬГИН. Вот настоящая награда. Я вообще предлагаю в лесную сторожку перебраться…
РОМАНОВА. На пенсии, не сейчас.
ШАНЬГИН. Люблю тебя, родненькая моя… О! Я придумал, какой подарок сделаю к твоему юбилею. Рожу тебе сына. Дочерей с тебя хватит.
РОМАНОВА. Меня в декрет, а сам на моё директорское место?
ШАНЬГИН. Так я же рожу-то, мне и выходить в декретный отпуск.
РОМАНОВА. Болтушка ты моя…
ШАНЬГИН. Всё, уже в женский род перевела.
РОМАНОВА. Перестань, шучу.
ШАНЬГИН. Знаешь, Вася… Чёрт с ней, с мужской гордостью, душа важнее. Распишемся, перееду к тебе.
РОМАНОВА. Я так рада! Правда?
ШАНЬГИН. А распишемся?
РОМАНОВА и ШАНЬГИН (вместе) Да! Да… да.

Входит Галя.

ГАЛЯ. Мама, мам! Ой, здравствуйте, дядя Семён… какая неожиданность увидеть вас рядом с моей мамой, разве вы знакомы?
РОМАНОВА. Хватит придуриваться. Чего надо?
ГАЛЯ. Лидка приехала.
РОМАНОВА. Как приехала? Учёба же…
ГАЛЯ. Бросила. Вон идёт!

Входит Лидия, с чемоданом.

ЛИДИЯ. Мамочка… (Обнимается с Романовой.)
РОМАНОВА. Ты чего учудила с учёбой?
ЛИДИЯ. Семён Иванович, здрасьте.
ШАНЬГИН. С возвращением, дочь.
ГАЛЯ. Чего-чего!?
ШАНЬГИН. Того-того, Вася, скажи.
РОМАНОВА. Ой, девчата, да пусть будет, а?
ГАЛЯ. Да пусть, мужики в нашем доме, правда, долго не залёживаются.
ЛИДИЯ. Я дома!
ШАНЬГИН. Думаешь, только лежать способен?
РОМАНОВА. Хватит на сегодня, трепачи!
ГАЛЯ. Лидок, меня можно и во второй раз чмокнуть.
ЛИДИЯ. Давай щёку! (Целует Галю.)
ГАЛЯ. Тогда уж и Сашу. Он нам уже не чужой… разрешаю. Черанёв! Выходи.

Из-за деревьев выходит Черанёв.

ЧЕРАНЁВ. Доброго здоровья всем.
ЛИДИЯ. Что значит «не чужой»?
ЧЕРАНЁВ. Сошлись мы.
ГАЛЯ. Состоим в гражданском браке.
ЛИДИЯ. Обалдеть!
РОМАНОВА. Почему бросила учёбу?
ЛИДИЯ. Я понимаю, мама, что за курсы заплачено…
ГАЛЯ. Оплачено частично, до Нового Года. Я ж в бухгалтерии работаю…
РОМАНОВА. Цыц! Тебя не спрашивают.
ЧЕРАНЁВ. Василиса Андреевна, не кричите на Галю…
РОМАНОВА. Она – моя дочь!
ЧЕРАНЁВ. Она – моя жена.
РОМАНОВА. Незаконная!
ЧЕРАНЁВ. Настоящая!
РОМАНОВА и ЧЕРАНЁВ (вместе). Галя… скажи!
ГАЛЯ. По-моему, граждане родственники, мы сейчас не меня должны обсуждать. Так чего ты, Лидушка, курсы задвинула?
ЛИДИЯ. Не курсы я задвинула, а Москву. Нет там жизни, одна нервотрёпка. Не смогла, мама, не выдержала, прости. Я хочу быть просто человеком, хозяином своей жизни, женщиной, в конце концов. А там я не человек, не хозяин, не женщина, одна какая-то дикая функция. В Москве не живут, там зарабатывают, я домой хочу. Мама, пойми меня, пожалуйста.
РОМАНОВА. Я, доченька, не дура, тут и понимать нечего. Ты вернулась домой. Но имей ввиду, за курсы платил колхоз…
ЛИДИЯ. Я верну!
РОМАНОВА. Отработаешь.
ЛИДИЯ. Хоть с сегодняшнего дня!
ШАНЬГИН. Ну, денёк-то можно повременить, потратить на личные, так сказать, вопросы.
ЧЕРАНЁВ. Орлов завтра уезжает, насовсем.
ЛИДИЯ. Его переводят в министерство, знаю.
ГАЛЯ. Это у них семейное, министерская династия…
ЛИДИЯ. Пусть уезжает, я не к нему вернулась.
РОМАНОВА. Идёмте все в дом, нечего тут торчать на глазах у всех.

Входит Константин.

КОНСТАНТИН. Здравствуйте, кого не видел, и все так же. С приездом, Лида.
ШАНЬГИН. Гля, как будто знал, что она здесь!
КОНСТАНТИН. Покуда есть на земле Гликерии и прочие тёти Луни, сарафанное радио будет работать лучше всякого космоса. Даже не сообщила, что приедешь…
ЛИДИЯ. Хотела застукать с другой.
КОНСТАНТИН. Эх, не подсуетился.
ЧЕРАНЁВ. Да ему некогда было с девушками водить, работал, как вол.
ШАНЬГИН. Уж не будущая ли моя тёща к нам бежит…

Входит СТЕПАНОВА.

СТЕПАНОВА. Телефонограмма из района, Вася! Заморозок! Лида? Ты откуда? Потом с тобой. Заморозок идёт! Сегодня ночью.
ГАЛЯ. Ну, и что такого?
ЛИДИЯ. Миндаль.
СТЕПАНОВА. Пропадёт… пропадёт моя роща! А ведь цвет уже завязался!
ШАНЬГИН. Не надо было утепление снимать.
РОМАНОВА. Чего теперь вину искать, спасти бы как-то.
ЧЕРАНЁВ. А как? Миндаль – не наше дерево, лично я не разбираюсь.
ГАЛЯ. Я тоже.
КОНСТАНТИН. Простите, не мой профиль.
РОМАНОВА. Ученье – свет, учёных – тьма, а толку в доме ни чуть-чуть.
СТЕПАНОВА. Всё пропало. Жизнь под откос. Лучше бы мне пропасть раньше. Ну, почему же я такая несчастливая, что ж от меня один только ужас…
ЛИДИЯ. Есть один вариант, но так, чисто интуитивно. Дымом прикрыть. Больше ничего не остаётся.
ШАНЬГИН. А что, толково. По-моему, как надо.
РОМАНОВА. Лида, командуй.
ЛИДИЯ. Готовим костры.
КОНСТАНТИН. Саня, в лес, за дровами. (Уходит.)
ЧЕРАНЁВ. Пошли. (Уходит.)
ШАНЬГИН. Я – с вами. (Уходит.)
РОМАНОВА. Поняла. Галка, вперёд. (Уходит.)
ГАЛЯ. Иду-иду. Лидка, как с Орловым-то будешь?
ЛИДИЯ. Не сейчас. (Уходит.)
ГАЛЯ. Баб, ты как? Если что, кричи, мы на дворе. (Уходит.)
СТЕПАНОВА. Где все? Люди! Люди… Поморозит… всё поморозит. Вся моя жизнь – мороз. Вот и всё. Ни свадьбы, ни приданого… Сама-то я есть ли? Что-что, Лида? Костры, говоришь? Костры! Да. Растопим мороз, жизнь разожжём. Есть я! Есть.


Тогда же, в гостиной дома Курочкина, у телевизора беременная Люба ест сухарики, а Бакланов пьёт пиво.

БАКЛАНОВ. Пиво хочешь?
ЛЮБА. Очень.
БАКЛАНОВ. Нельзя. Ты беременная.
ЛЮБА. Что ты меня беременностью каждый день укоряешь!
БАКЛАНОВ. А нечего было торопиться, и так пожили бы.
ЛЮБА. А мне захотелось не так, а вот так.
БАКЛАНОВ. Нет проблем, живём дальше. Пива хочешь?
ЛЮБА. Страшно. Страшно хочу.
БАКЛАНОВ. Нельзя. Ты беременная.
ЛЮБА. Негодяй.
БАКЛАНОВ. Сама выбирала.

Входит КУРОЧКИН

КУРОЧКИН. У Романовых аврал, всё село сходится орехи её спасать. Петька, подъём, со мной пойдёшь.
БАКЛАНОВ. У меня хоккей!
КУРОЧКИН. А у меня плеть. Любонька, девонька, мы скоро вернёмся, не скучай.
ЛЮБА. Дедушка, я боюсь.
КУРОЧКИН. Чего, маленькая?
ЛЮБА. Останусь дна, вдруг рожать.
БАКЛАНОВ. Не парься, вдруг не рожают.
КУРОЧКИН. Верно, вдруг можно только помереть. Позвони своим, пусть здесь свои сериалы смотрят.
ЛЮБА. Можно? Ура!
БАКЛАНОВ. Но как вернусь, чтоб все ваши тут же выметались, у меня сегодня спортивный вечер.
КУРОЧКИН. Пётр, вперёд.
БАКЛАНОВ. Опять благотворительностью заниматься. С таким дедом, сам от жизни отстанешь, никакого просвета. (Уходит.)
КУРОЧКИН. Я по пути к твоим заскочу, подстрахую. Не бойся, Любаша, мы с тобой. (Уходит.)
ЛЮБА. А я боюсь. Ой, пиво осталось… Пива хочешь? Страшно хочу. Нельзя. Ты беременная. Негодяй. Сама выбирала.


Несколько дней спустя, утром, в аллее городского парка,  на скамейке сидит Орлов. Входит Гликерия, разодетая и разукрашенная под цыганку.

ГЛИКЕРИЯ. Повезло тебе, мужчина! Единственная во всё городе истинная цыганка тебя заприметила, родом из самой Бессарабии, не то, что эти… другие. Счастливый будешь, по спине видно. А дай в глаза гляну, да покажи руку свою щедрую, такого наговорю, век благодарить станешь. Обернись к судьбе лицом…
ОРЛОВ. Ох, Гликерия… ну, и профура же ты…
ГЛИКЕРИЯ. Максим Николаевич!? Чего ты здесь…
ОРЛОВ. А ты?
ГЛИКЕРИЯ. Работаю.
ОРЛОВ. Я тоже. Только я работаю честным пенсионером, а ты кем? Не стыдно?
ГЛИКЕРИЯ. Стыдно когда видно, а ты и не увидел бы, если бы меня не знал.
ОРЛОВ. Настоящие цыгане тебя ещё не арестовали?
ГЛИКЕРИЯ. У них теперь другой профиль бизнеса, поднялись. Гадают да попрошайничают теперь другие.
ОРЛОВ. Ты же, вроде, в колхоз собиралась?
ГЛИКЕРИЯ. Не собралась. Всё через мою свободную любовь к самостоятельности и творческой не востребованности.
ОРЛОВ. Ну, так и шла бы в клуб!
ГЛИКЕРИЯ. Там все места заняты. Опять же на службе присутствовать надо ежедневно. Я, таки, личность, суверенная, командовать мной позволить никому не могу. А кушать хочется. Приезжаю в город на выходные, на праздники. Хватает едва-едва. Караул, Николаевич. Позолоти ручку, на обед ни крошки!
ОРЛОВ (подаёт купюру). Вот тебе, Луня, на перекус и на обратный путь. Но гляди, если ещё раз увижу тебя в таком позорище, не взыщи, полицию извещу. Не смей земляков унижать таким своим поведением. Работать надо.
ГЛИКЕРИЯ (взяв купюру). Спасибо, Максим Николаевич. В этом парке ты меня больше точно не увидишь. Пойду.
ОРЛОВ. Постой. Как там Ольга Степановна?
ГЛИКЕРИЯ. Сам у неё спроси.
ОРЛОВ. Нет, я в село больше ни ногой.
ГЛИКЕРИЯ. А не надо в село. Вон она идёт, собственной личностью налицо. Только не говори, ради бога, что я цыганка! Будь здоров. (Уходит.)

Входит Степанова.

ОРЛОВ. А я ждал тебя. Не верил, даже не надеялся, но ждал.
СТЕПАНОВА. Давай, больше не будем говорить ни о чём. Просто будем жить вместе. Молча.
ОРЛОВ. Давай. Один вопрос напоследок, перед тем, как замолчать, можно?
СТЕПАНОВА. Я тебя люблю.
ОРЛОВ. Ну, так больше говорить и не о чем.
СТЕПАНОВА. Там миндаль цветёт.
ОРЛОВ. Я тебя люблю.