Создание и разрушение

# Глава 1: Кровавые сны

Белый потолок дрожал в предрассветных сумерках. Уильям Блэк Мернин лежал неподвижно в своей постели, широко раскрытыми глазами наблюдая за игрой теней. Шелковые простыни, промокшие от пота, обвивали его тело, словно саван. Снова тот же сон. Кровь, крики и запах пороха. Война не отпускала его даже спустя шесть месяцев после возвращения домой.

За окном 1782 год медленно вступал в свои права. Лондон, укрытый легкой дымкой тумана, жил своей жизнью — аристократы устраивали приёмы, купцы подсчитывали прибыли, а бедняки искали способы дожить до следующего дня. Британская империя расширялась, несмотря на недавнюю потерю американских колоний. Георг III всё крепче сжимал власть в своих руках, пока его рассудок медленно ускользал в пучину безумия.

Особняк Мерниных стоял в фешенебельном районе Лондона, окруженный ухоженным садом. Три поколения семьи служили короне — советниками, дипломатами, военными. Предки Уильяма получили графский титул еще при Елизавете I за верную службу. Фамильное богатство складывалось из земельных владений в графстве Кент и удачных вложений в Ост-Индскую компанию.

Уильям медленно поднял руку к лицу и провел пальцами по шраму, пересекавшему левую скулу — подарок французского гусара. Двадцать один год, а он уже видел больше смертей, чем большинство людей встречают за всю жизнь. Он помнил лица своих братьев в последний раз, когда видел их живыми. Джейсон и Джейкоб, близнецы, старше его на два года, всегда защищали младшего брата. Гарри-Тёрн, самый младший, бывший для Уильяма не просто братом, но лучшим другом... Все они остались лежать на полях Европы.

«Не пей никогда, Уилл», — сказал ему Джейсон перед своим последним боем. «Отец пьёт, и это разрушает его изнутри. Поклянись, что не станешь таким».

И он поклялся. Теперь эта клятва оставалась единственной ниточкой, связывающей его с погибшими братьями.

Уильям повернул голову и уставился на мольберт в углу комнаты. Он никогда не думал, что станет рисовать. Это началось спонтанно, через месяц после возвращения домой. Бессонница терзала его, и однажды ночью он взял уголь и начал выплескивать свои кошмары на бумагу. С тех пор живопись стала его спасением и проклятием.

В особняке Мерниных жизнь начиналась рано. Несмотря на богатство, Оскар Чарли Мернин придерживался строгого распорядка. В свои пятьдесят пять лет он сохранял властность и силу характера, хотя годы и пристрастие к крепким напиткам оставили свой след. Его седеющие волосы всегда были безупречно причёсаны, а осанка выдавала человека, привыкшего к безоговорочному подчинению.

Амелия Мия Мернин, напротив, была воплощением мягкости и аристократической утонченности. В тридцать восемь лет она сохраняла красоту, хотя в уголках её глаз уже появились тонкие морщинки. Потеря трёх сыновей на войне оставила в её душе рану, которая никогда не заживёт полностью. Она держалась ради Уильяма, своего последнего ребенка, но он замечал, как часто её взгляд устремлялся в пустоту, а с губ срывался тихий вздох.

Уильям знал, что брак родителей давно превратился в фасад. Они поддерживали видимость благополучия на публике, но за закрытыми дверями особняка царило холодное отчуждение. Отец всё чаще задерживался в своем клубе или в парламенте. Мать находила утешение в благотворительности и музыке.

А между ними стоял он, Уильям — молодой граф, вернувшийся с войны с демонами в душе и странным даром, проявившимся в его картинах.

Лёгкий стук в дверь вырвал Уильяма из размышлений.

— Милорд, — раздался голос камердинера, — леди Мернин просила передать, что завтрак будет подан через полчаса. Также прибыл мистер Грин и ожидает вас в малой гостиной.

Джеймс Грин. Единственный друг, оставшийся у Уильяма после войны. Сын викария, ставший военным хирургом, он спас жизнь Уильяму после тяжелого ранения. Теперь Джеймс работал в лондонском госпитале и регулярно навещал молодого графа, беспокоясь о его душевном состоянии.

— Передайте, что я спущусь через двадцать минут, — ответил Уильям, поднимаясь с постели.

Он подошел к окну и отдернул тяжелые шторы. Лондон раскинулся перед ним — величественный и жестокий,

прекрасный и уродливый одновременно. Где-то там, среди толпы, ему предстояло найти своё место, своё спасение... или погибель.

Уильям тряхнул головой, отгоняя остатки сна. Пора было начинать новый день.

Он быстро оделся и, бросив последний взгляд на недописанную картину, вышел из комнаты. Впереди его ждал завтрак с семьей, разговор с Джеймсом и, возможно, первая встреча с той, кто изменит его судьбу.
;
Глава 2: Завтрак с дьяволом
Солнце проникало сквозь высокие окна столовой, освещая безупречно сервированный стол. Фарфоровый сервиз с фамильным гербом, серебряные приборы, белоснежная скатерть — всё говорило о достатке и традициях дома Мерниных.

Оскар Чарли Мернин сидел во главе стола, просматривая «Таймс». Его лицо, обрамлённое седеющими бакенбардами, выражало недовольство. Он бросил газету на стол и раздражённо кашлянул.

— Вечно эти либеральные писаки! — проворчал он. — Никакого уважения к власти и традициям.

Амелия Мия Мернин сидела напротив мужа, задумчиво помешивая чай. Она смотрела в окно, словно искала там ответы на свои вопросы.

Уильям вошел в столовую и поздоровался с родителями.

— Доброе утро, отец. Матушка.

Оскар Чарли окинул сына оценивающим взглядом.

— Ты выглядишь бледным, Уильям. Снова кошмары?

— Было немного неспокойно, — уклончиво ответил Уильям, занимая своё место за столом.

— Тебе нужно найти себе занятие, — заявил Оскар Чарли. — Живопись — это, конечно, благородное искусство, но оно не для мужчины твоего положения. Ты должен заниматься политикой, управлять поместьями, строить карьеру.

— Я думаю, Уильям сам разберётся, чем ему заниматься, — мягко возразила Амелия. — Он многое пережил, ему нужно время, чтобы прийти в себя.

— Время лечит не всё, Амелия, — огрызнулся Оскар Чарли. — Иногда нужно просто взять себя в руки и двигаться дальше.

Разговор перешёл на обсуждение последних новостей, парламентских дебатов и светских сплетен. Уильям молча слушал, ковыряясь вилкой в омлете. Он чувствовал себя чужим в этом мире показного благополучия и лицемерия.

После завтрака Уильям отправился в малую гостиную, где его уже ждал Джеймс Грин.

Джеймс был полной противоположностью Уильяму. Простодушный, искренний и немного наивный, он обладал острым умом и добрым сердцем. Его одежда была простой и практичной, а взгляд выражал неподдельную заботу.

— Уильям, рад тебя видеть, — сказал Джеймс, пожимая другу руку. — Как ты себя чувствуешь?

— Как обычно, — ответил Уильям. — Те же кошмары, те же мысли.

— Я понимаю, — вздохнул Джеймс. — Война оставляет глубокие раны. Но ты не должен позволять ей сломить тебя.

— А что мне делать, Джеймс? — спросил Уильям. — Я не могу забыть то, что видел. Я не могу вернуться к прежней жизни.

— Найди себе цель, — ответил Джеймс. — Займись чем-то, что будет приносить тебе радость и пользу. Помогай другим, твори, люби.

Уильям задумался над словами друга. Он знал, что Джеймс прав, но не представлял, как найти эту цель.

В тот же вечер Оскар Чарли Мернин покинул особняк и направился в свой любимый клуб «Корона и якорь». Он любил этот клуб за атмосферу старой Англии: кожаные кресла, приглушённый свет, запах сигар и коньяка. Здесь он мог отдохнуть от семейных проблем и пообщаться с друзьями и коллегами.

Оскар Чарли был образованным и начитанным человеком. Он любил читать классическую литературу: Шекспира, Мильтона, Драйдена. Ему нравились французские романы и философские трактаты. Он сам писал мемуары, в которых рассказывал о своей жизни, карьере и взглядах на мир.

В клубе его ждал старый друг, лорд Кавендиш. Они устроились за столиком у камина и заказали по стакану бренди. Разговор зашёл о политике, финансах и светских новостях.

Вдруг к их столику подошла женщина. Она была высокой и стройной, с длинными черными волосами и пронзительными глазами. На ней было облегающее красное платье из дорогой ткани, подчеркивающее ее изящную фигуру. На ее пальцах не было колец.

Она ничего не сказала, просто взяла сигарету из пепельницы Оскара Чарли и затушила её. Потом посмотрела на него долгим пристальным взглядом.

Уильям заметил её в тот же миг, как она подошла. В ней была какая-то странная, магнетическая сила.

Джеймс, заметив взгляд друга, тихо сказал:

— Не обращай внимания, Уильям. Это просто прохожая.

Оскар Чарли нахмурился и попытался скрыть раздражение.

Разговор вернулся к прежней теме. Джеймс рассказывал о своей работе в госпитале, о ранах, которые ему приходилось видеть, о людях, страдающих от войны и болезней. Он упомянул о своём детстве, о строгом отце-викарии, который часто

поднимал на него руку. После смерти отца из-за травм, полученных в результате избиений, он не смог пойти в армию и ушёл в монастырь.

Уильям слушал вполуха. Его мысли были заняты той женщиной в красном платье.

Он прервал Джеймса, заказал две порции рома с джином и льдом и начал рассказывать о своей идее.

— Я хочу писать картины, Джеймс. Не просто пейзажи, а картины, передающие атмосферу войны. Но не в реалистичной манере, а в каком-то новом, символическом стиле.

Музыка оркестра, игравшего в углу зала, создавала особую атмосферу. Элитные мелодии заполняли зал, приглушая разговоры и создавая ощущение уюта.

Уильям говорил взволнованно, жестикулируя руками.

— Я хочу показать ужас и бессмысленность войны, — продолжал он. — Но я хочу сделать это красиво, чтобы люди не просто ужасались, а задумывались.

Джеймс внимательно слушал, кивая головой.

— Твори, Уильям, — сказал он, — но твори, не причиняя вреда. И самое главное, поменьше заглядывайся на них.

Он мягко намекнул на ту женщину, которая затушила сигарету в пепельнице.

Глава 3: Миражи войны и ростки надежды
Уильям откинулся на спинку кресла, устало прикрыв глаза. Оркестр закончил играть, и в зале стало немного тише. Тяжёлый запах сигар и алкоголя пропитал воздух.

— Ты прав, Джеймс, — сказал Уильям, — война оставляет глубокие раны. Они не заживают, а лишь гноятся внутри.

— Расскажи мне, Уильям, — мягко попросил Джеймс. — Что ты видишь во сне?

Уильям помолчал, собираясь с мыслями.

— Я вижу их, Джеймс. Лица. Мёртвые лица моих братьев. Они смотрят на меня с укором, словно я виноват в их смерти. Я слышу крики, взрывы, выстрелы. Я чувствую запах крови и гнили.

Голос Уильяма дрожал. Он сжал кулаки, пытаясь унять дрожь.

— Это как мираж, Джеймс, — продолжал он. — Я знаю, что это сон, но он кажется таким реальным. Я просыпаюсь в холодном поту, и мне кажется, что война всё ещё продолжается.

Джеймс внимательно слушал, не перебивая. В его глазах читалось сочувствие.

— У тебя посттравматическое расстройство, Уильям, — сказал Джеймс. — Это нормально для тех, кто пережил войну. Но тебе нужно лечиться.

— Я пытаюсь, Джеймс, — ответил Уильям. — Я рисую. Я стараюсь забыться в работе. Но это помогает лишь на время. Кошмары возвращаются снова и снова.

Уильям замолчал, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Он испытывал не только душевную боль, но и физические страдания. Его мучили головные боли, головокружения, бессонница. Он стал раздражительным и вспыльчивым. Ему было трудно на чём-либо сосредоточиться.

Джеймс был сломлен войной не меньше, чем Уильям. Хотя он служил врачом и не участвовал в боях, он видел слишком много смертей и страданий. На его лице застыла печальная улыбка. В его голосе чувствовалась осторожность, словно он боялся сказать что-то не то. Он всегда говорил тихо и мягко, стараясь не привлекать к себе внимания. Его скромная одежда и смиренный вид говорили о его прошлом, проведённом в монастыре. Он не пил алкоголь и избегал шумных компаний. Война оставила на нём глубокий след, превратив его в человека, живущего в тени.

— У меня есть идея, Уильям, — сказал Джеймс, нарушив молчание. — Мой отец оставил мне небольшое поместье в графстве Кент. Там есть старая галерея. Мы могли бы устроить там выставку твоих картин.

Глаза Уильяма загорелись.

— Выставку? — переспросил он. — Это было бы здорово, Джеймс!

— Да, — ответил Джеймс. — Мы могли бы пригласить критиков, коллекционеров, любителей искусства. Это был бы хороший способ показать твои работы миру.

— Это потрясающе! — воскликнул Уильям. — Я согласен!

Он был полон энтузиазма. Ему казалось, что он нашёл выход из своего тупика.

— Ещё одна идея, Джеймс. — Мне нужно запечатлеть войну для народа Англии. Что, если я напишу письмо королю с просьбой написать его портрет, на котором я передам всю боль войны?

Джеймс мягко улыбнулся.

— Успокойся, Уильям. Может быть, сначала стоит доказать свой талант. Если твои картины понравятся людям, тебя заметят и без королевского портрета. И, честно говоря, твоя идея настолько оригинальна и индивидуальна, что может покорить мир искусства и без поддержки короля.

Уильям задумался. Джеймс был прав. Ему нужно было доказать свой талант делом, а не словами.

Он посмотрел на стаканы с ромом и джином, которые заказал. Он вспомнил обещание, данное Джейсону. Он не притронулся к алкоголю.

— Джеймс, спасибо тебе, — сказал Уильям. — Ты настоящий друг.

Он подозвал официанта и попросил принести еще несколько порций рома и джина.

— Угостите этих господ, — сказал Уильям, указывая на группу людей, играющих в карты за соседним столиком.

Затем он снова повернулся к Джеймсу.

— Я буду писать картины, Джеймс. Я буду писать их до тех пор, пока не выплесну на холст всю боль и весь ужас, которые я видел.

Уильям говорил решительно. Он был готов начать новую жизнь.

— Твори, Уильям, — повторил Джеймс. — Но помни, что искусство должно нести добро.

Он многозначительно посмотрел на Уильяма, словно предостерегая его от чего-то.

Уильям не понял, что имел в виду Джеймс. Но он почувствовал, как по спине пробежал холодок.

Похоже, творец всегда создаёт - вредя.

Глава 4: Пробуждение художника
Уильям открыл глаза. Голова раскалывалась, словно ее сдавливали тисками. Во рту пересохло, а тело ломило от усталости. Он лежал в постели, глядя в потолок и пытаясь вспомнить события вчерашнего вечера. Клуб, разговор с Джеймсом, странная женщина в красном платье… И азартная игра. Черт возьми!

Уильям застонал и перевернулся на другой бок. Он не пил, как обещал, но напряжение от игры давило на него, как тяжёлый камень. Он вспомнил, как увлёкся картами и проиграл двенадцать фунтов. Сумма была не такой уж большой, но сам факт проигрыша раздражал. Он не любил чувствовать себя неудачником.

С трудом поднявшись с постели, Уильям подошел к окну и отдернул шторы. Утро выдалось серым и дождливым. Лондон казался унылым и неприветливым.

Он налил себе чашку крепкого зелёного чая. Сделал глоток. Горячая жидкость обожгла язык, но немного взбодрила. Он почувствовал себя немного лучше. Затем принял горячий душ, чтобы окончательно проснуться.

Тщательно побрившись, он принялся одеваться. Уильям всегда следил за своим внешним видом. Он надел безупречно сшитый сюртук из тонкой шерсти глубокого синего цвета, кремовую жилетку с вышивкой, белоснежную рубашку с высоким воротником и элегантный галстук, завязанный сложным узлом. Его начищенные до блеска кожаные ботинки отражали свет. В таком виде он действительно выглядел неотразимо.

Сегодня он собирался съездить в графство Кент, чтобы осмотреть поместье, которое Джеймс предложил для выставки.

Приехав в Кент, Уильям был поражён красотой и умиротворённостью этих мест. Зелёные холмы, поросшие лесом, простирались до самого горизонта. Небольшая деревушка с аккуратными домиками и церковью создавала идиллическую картину. Имение Джеймса оказалось небольшим, но очень уютным. Старинный дом, окружённый садом, выглядел запущенным, но очаровательным. Он представлял, как преобразится галерея, когда в ней разместят его картины. Место было очень атмосферным, и вдохновение начало наполнять его.

Вернувшись в Лондон, Уильям сразу же отправился в свою мастерскую. Это была небольшая комната в бедном районе города, которую он арендовал на два месяца. Он заплатил вперёд, чтобы чувствовать себя уверенно. Ему нравилась эта комната за её простоту и уединённость. Здесь он мог забыть о своём высоком происхождении и полностью погрузиться в творчество.

На город опустилась ночь. Уильям зажег свечи и принялся за работу. Он сделал несколько набросков, но ни один из них не казался ему достаточно выразительным. Он чувствовал, что чего-то не хватает.

В отчаянии он налил себе чашку горячего чая с мёдом и добавил каплю нашатырного спирта. Это был его заменитель алкоголя, способ взбодриться и сосредоточиться.

Он закрыл глаза и откинулся на спинку стула. И вдруг перед его внутренним взором предстал ужасный, но завораживающий образ. Страшный пейзаж, апокалиптическая картина. Танки, расплывающиеся в тумане, окровавленные люди с оружием, черные пятна, поглощающие все живое. Легкая, почти воздушная стилизация деталей делала эту картину еще более жуткой.

Уильям открыл глаза, охваченный вдохновением. Он почувствовал прилив сил. Он схватил кисть и начал творить.

Он писал всю ночь, не чувствуя усталости. Его рука двигалась сама по себе, словно повинуясь чьей-то чужой воле. Краски ложились на холст, создавая хаотичные, но в то же время удивительно гармоничные сочетания.

К утру он закончил. Перед ним стояла картина. Ужасная… но ужасно красивая.

Глава 5: Семейные трещины и зловещие тени

В лондонском особняке Мерниных атмосфера начала понемногу накаляться. Разлад между Оскаром Чарли и Амелией только зарождался, но напряжение уже витало в воздухе. Недавняя ссора из-за разбитой фарфоровой вазы стала первым предвестником грядущей бури. Они ещё старались поддерживать видимость благополучия, но трещина в их отношениях становилась всё более заметной.

Оскар Чарли всё чаще засиживался в клубе, находя утешение в алкоголе и книгах. Он перечитывал Шекспира, находил утешение в трагедиях древних греков и пытался писать свои мемуары, но строки не складывались в стройный рассказ. Его воспоминания были полны горечи и разочарования. Он чувствовал, что жизнь проходит мимо, а он не успел сделать ничего важного.

Амелия проводила время в благотворительных организациях и на концертах классической музыки. Она старалась помогать бедным и обездоленным, но это не приносило ей облегчения. В её душе зияла пустота, которую ничто не могло заполнить. Она скучала по своим сыновьям, по прежней жизни, когда в доме царили смех и радость.

Они еще жили под одной крышей, но их пути начали расходиться.

Глава 7: Кровавая палитра и восторг безумия (расширенная версия)
Слова священника в церкви Святого Павла — «В тебе нет жизни… Ты молишься о зле…» — пронзали Уильяма, словно ледяные иглы. Возвращаясь домой, он чувствовал, как внутри закипает ярость. Она клокотала, бурлила, отравляя разум и волю. В голове пульсировала единственная мысль: «Отец Майкл… Он виноват… Он украл моё вдохновение, отравил мои картины, лишил меня надежды…»

Он шёл по тёмным улицам Лондона, окутанным густым туманом. Город казался чужим, враждебным. Каждый звук — скрип телеги, лай собаки, шёпот прохожих — усиливал его нервное напряжение. Он чувствовал себя преследуемым, словно за ним следили невидимые силы.

Добравшись до особняка, Уильям не мог усидеть на месте. Он метался по своей комнате, словно зверь в клетке. Бессонница терзала его, кошмары становились всё более жуткими. Он видел мёртвых братьев, окровавленные тела, горящие города. Война, казалось, навсегда поселилась в его сознании, не давая покоя ни днём, ни ночью.

Он пытался писать, но ничего не получалось. Холст оставался девственно чистым, словно насмехаясь над его бессием. Краски казались мёртвыми, безжизненными. Рука не слушалась, кисть не двигалась. Вдохновение иссякло, словно выпитая до дна чаша.

Бессильная ярость переросла в отчаяние. Уильям чувствовал, что тонет в пучине безумия. Ему казалось, что он сходит с ума, что теряет связь с реальностью.

И вдруг в голове возникла мысль — чудовищная, безумная, но завораживающая своей новизной.

«Кровь… Мне нужна кровь… Только кровь может вернуть мне вдохновение, только кровь может оживить мои картины…»

Решение было принято.

Ночью, когда город погрузился в сон, Уильям бесшумно покинул особняк. Он был одет во всё чёрное, лицо скрыто под капюшоном. В руке он сжимал старый армейский нож — верного спутника войны.

Он прокрался в церковь Святого Павла, словно тень. Знакомые очертания алтаря и скамеек казались зловещими и чужими в лунном свете. Уильям нашёл отца Майкла в его келье, молящимся перед распятием. Старик был погружён в молитву, не подозревая о надвигающейся опасности.

В этот момент Уильям заколебался. Ему стало страшно. Он понял, что собирается совершить непоправимое. Но безумие уже овладело им. Он не мог остановиться.

С глухим рычанием Уильям набросился на священника. Отец Майкл вскрикнул от ужаса, пытаясь защититься, но было слишком поздно. Уильям вонзал нож снова и снова, пока старик не обмяк и не затих.

Уильям стоял над телом священника, задыхаясь и дрожа всем телом. Он был в шоке. Он не мог поверить, что сделал это.

Но безумие не отпускало его. Он действовал автоматически, словно марионетка, управляемая невидимыми нитями. Он достал заранее приготовленные ёмкости и начал собирать кровь убитого священника. Она была тёплой и густой, с металлическим запахом.

Вернувшись в свою мастерскую, Уильям запер дверь и зажёг свечи. Комната наполнилась зловещим мерцанием. Он поставил сосуды с кровью на стол и посмотрел на них с безумной улыбкой.

— Теперь ты моя, сила, — прошептал он. — Теперь я буду творить.

Он начал смешивать кровь с различными веществами — маслом, лаком, пигментами. Он экспериментировал, пытаясь получить нужные оттенки. Он работал всю ночь, не чувствуя усталости и отвращения.

Он написал апокалиптическую сцену невиданной силы и ужаса. Горящие города, рушащиеся здания, падающие ангелы, корчащиеся в агонии люди. Всё было пропитано кровью, болью, отчаянием. Картина излучала тёмную энергию, словно в ней была заключена душа убитого священника.

Утром Уильям отступил на несколько шагов и посмотрел на своё творение. Он был измотан, но доволен. Он считал, что создал шедевр, произведение искусства, которое потрясёт мир.

В клубе “The Crown and Anchor”, Джеймс был поражен картиной.

— Уильям… Это невероятно… — прошептал он, бледнея. — Это гениально… Но это… страшно. Это безумно страшно…

— Краски натуральные, Джеймс, — ответил Уильям с безумным блеском в глазах. — Как сама жизнь.

В поместье Джеймса готовились к выставке. В воздухе витала атмосфера искусственности и напряжения. Было заметно, как Уильям постепенно терял контроль над

собой и погружался в пучину безумия.

# Глава 7.5: Спираль психопатии и восхождение к славе

Слова священника стали последней каплей, переполнившей чашу его безумия. Уильям всегда был склонен к импульсивности и агрессии, но война и пережитые ужасы усугубили его состояние. Он страдал от посттравматического расстройства, но окружающие не понимали его боли. Они видели лишь талантливого графа, а не сломленного человека.

Когда отец Майкл назвал его «мёртвым внутри» и обвинил в молитвах о зле, это задело его за живое. Священник затронул самые уязвимые струны его души, подтвердив его самые страшные опасения. В голове Уильяма что-то щёлкнуло, и он потерял контроль над собой. Ярость, копившаяся годами, вырвалась наружу, лишив его разума и совести.

Использование крови в качестве краски стало проявлением его психопатии. Для Уильяма это был не просто акт безумия, а способ преодолеть творческий кризис. Он чувствовал, что традиционные краски мертвы, лишены жизни. Кровь же была символом страдания, смерти и в то же время силы и энергии.

После убийства Уильям вместо раскаяния почувствовал облегчение. Ему казалось, что он освободился от бремени, что нашёл свой истинный путь. Теперь ничто не могло его остановить.

После триумфальной выставки в поместье Джеймса слухи о необычном художнике распространились по всей Англии. Уильяма стали приглашать в богатые дома и замки. Его картины пользовались огромным успехом. Его называли гением, провидцем, проклятым ангелом. Деньги текли рекой. Он стал одним из самых востребованных художников своего времени.

Шли годы. Уильям путешествовал по стране, посещая старинные замки и поместья. Он изучал историю, культуру, быт разных слоёв общества. Он знакомился с аристократами, интеллектуалами, актёрами, музыкантами. Он впитывал всё, что видел и слышал, превращая свой опыт в искусство.

Глава 8: Утро после безумия и первые признаки увядания
Ночь прошла в лихорадочном сне. Уильяму снились его картины, ожившие и преследующие его в бесконечном лабиринте. Искажённые лица, окровавленные пейзажи, крики и стоны — всё смешалось в жуткую какофонию. Он проснулся в холодном поту, чувствуя опустошение и страх.

Однако, вопреки ожиданиям, утро принесло неожиданное облегчение. Словно тёмная туча рассеялась, оставив после себя ясное небо. Родные и близкие относились к нему с прежней теплотой и заботой. Отец, казалось, забыл о своих упрёках, а мать смотрела на него с нежностью и гордостью.

Даже Джеймс, несмотря на видимую тревогу, восхищался его талантом и хвалил новые картины. Только взгляд друга был каким-то странным, затуманенным. Он выглядел уставшим и измождённым, словно сам перенёс все муки, изображённые на холсте.

— Ты хорошо выглядишь, Уильям, — сказал Джеймс с бледной улыбкой. — Но, к сожалению, я сегодня неважно себя чувствую. Думаю, это последствия вчерашнего.

Уильям вспомнил ночь убийства, кровавые краски и бессознательное состояние. По спине пробежал холодок. Но он отбросил мрачные мысли, решив насладиться моментом.

Придя в клуб, Уильям был приятно удивлён. Его встретили овациями, поздравляли с успехом, восхищались его гениальностью. К нему подошла та самая женщина в красном, которая однажды потушила о него сигарету. В её чёрных глазах читалось восхищение.

— Мистер Мернин, — прошептала она, протягивая ему бокал дорогого вина. — Позвольте поздравить вас. Вы превзошли самого себя.

Уильям посмотрел на вино, затем на женщину. И в этот момент он понял. Он не должен останавливаться. Это его путь, его судьба. Он должен идти до конца, невзирая на последствия.

— Благодарю, — ответил Уильям, отталкивая бокал. — Но я не пью. Я должен сохранять ясность ума для творчества.

Он оставил женщину в недоумении и вышел из клуба. Его ждали новые свершения, новые жертвы, новые картины.

В его голове зародилась идея отправиться в путешествие по Англии, собирая кровь и рисуя свои шедевры. Он чувствовал, как с каждым новым творением его гений расцветает, а слава растёт.

Однако что-то было не так. С каждым днём Уильяму становилось всё хуже. Его преследовали головные боли, головокружения, бессонница. Его тело слабело, а дух истощался. Но он не обращал на это внимания, одержимый своей творческой манией.

Он влюблялся. Каждый раз в новую девушку. Каждая из них была прекрасна, умна и талантлива. Но их судьба была предрешена. После каждой картины, написанной кровью, с ними случались несчастья. Болезни, увечья, смерть — словно Уильям вытягивал из них жизнь, вкладывая её в свои картины.

Однажды в тёмном переулке Лондона Уильям лишился девственности. С прекрасной девушкой, художницей, разделявшей его взгляды на мир. Он не думал о последствиях, поглощённый мимолетным удовольствием.

И вот, спустя несколько месяцев, он получил письмо. Его возлюбленная из Лондона, Эмили, ждала ребёнка.

Страх и смятение охватили Уильяма. Он должен вернуться. Он должен взять на себя ответственность. Но с каждой картиной ему становилось всё хуже.

Глава 9: Ночь перед рождением и предсмертный шедевр
Ночь перед родами выдалась особенно мучительной. Уильям чувствовал, как его тело горит в огне. Его терзали кошмары, голоса, видения. Он метался по своей комнате, не находя покоя.

Эмили рожала. Уильям не мог быть рядом с ней. Он боялся, что его присутствие принесёт ей несчастье.

Он чувствовал, что умирает. Его кровь словно превратилась в яд, отравляя его изнутри. Но в ту ночь, когда жизнь и смерть переплелись в тугой узел, его переполняло чувство. Не страх, не отчаяние, а какая-то новая, неизведанная эмоция.

Он понял, что должен оставить после себя что-то важное. Что-то, что расскажет о его жизни, о его страданиях, о его любви.

Он решил написать картину, посвящённую Эмили и их будущему ребёнку. Картину, в которой будет вся его жизнь. Картину, которая станет его исповедью и прощанием.

Он встал с постели и направился в мастерскую. Он был слаб, но одержим творческим порывом. Он взял холст, кисти и свои окровавленные краски.

В ту ночь он творил как никогда раньше. Его рука двигалась сама по себе, словно повинуясь божественному вдохновению. Он рисовал свою жизнь — войну, кошмары, любовь, страдания, смерть. Он рисовал Эмили, её прекрасное лицо, светящееся материнской любовью. Он рисовал их будущего ребёнка, спящего в колыбели.

Он писал до самого рассвета, не чувствуя усталости. Когда солнце коснулось земли, он закончил.

Перед ним стояла картина невиданной красоты и трагизма. Она излучала свет и тьму одновременно. В ней были жизнь и смерть, любовь и ненависть, надежда и отчаяние.

Собрав последние силы, Уильям написал на обратной стороне холста стихотворение, которое хранил в своём сердце всю жизнь:

“Боль.”

Тело бренное оставив, Что не видит чудеса... Твоя земная душа грёз, Устремилась в небеса...

Затем он упал на пол и затих.

# Глава 9.5: Кровавый след и мимолетные связи

Уильям находил вдохновение в страданиях других людей. Чем больше боли и ужаса он видел, тем сильнее становился его талант. Он словно вытягивал энергию из своих жертв, передавая её своим картинам.

Женщины всегда играли важную роль в его жизни. Он боготворил их красоту, ум и талант. Но он не мог любить по-настоящему. Его любовь была эгоистичной и разрушительной.

Вот как обычно происходило:

В клубе, на одном из светских приёмов, Уильям встретил её — прекрасную, утончённую, одарённую. Она пленила его своей красотой, своим умом, своими талантами. Он влюбился мгновенно и безоглядно.

Он писал её портрет, используя свои окровавленные краски. Портрет получался настолько живым и выразительным, что захватывало дух. Все восхищались его талантом. Но…

Через несколько дней после окончания работы с девушкой случилось несчастье. Мелкая неприятность, словно предупреждение: она порезала палец ножом во время ужина. Кровь, а потом жуткая боль. Потом порез становился всё больше и больше. Всё страшнее и страшнее.

Однажды ночью в мастерскую Уильяма вошла Элеонора. В ее глазах стояли слезы, в них читались страх и боль.

— Что случилось? — спросил Уильям.

Девушка протянула ему руку, скрытую под кружевной перчаткой.

— Взгляни, что ты сделал, - прошептала она.

Уильям снял перчатку. На её руке был глубокий порез, идущей от запястья до локтя. Кровь сочилась из раны, капая на пол.

— Это… это всего лишь случайность, — пробормотал Уильям.

— Нет, — покачала головой Элеонора. — Это не случайность. Это ты. Ты проклят, Уильям. И я больше не могу быть рядом с тобой.

Она отвернулась и ушла, оставив его в одиночестве.

С каждой картиной, написанной кровью, происходили ужасные события, и с каждой новой любовью — разрыв. Порезы, синяки, вывихи — всё вело только к смерти и увечьям.

Уильям страдал, но не мог остановиться. Он верил, что это его судьба, что он должен пожертвовать собой ради искусства.

# Глава 10.5: Расплата и последний бокал

Когда смертельно больной Уильям писал свою последнюю картину, посвящённую Эмили и их будущей дочери, он знал, что это его конец. Он чувствовал, как его жизнь перетекает на холст, оставляя его пустым и безжизненным.

Он успел закончить картину до того, как смерть настигла его. Он знал, что его ждёт вечное

забвение.

После смерти Уильяма его дела пришли в порядок. Родные и близкие воспрянули духом, словно сбросив с плеч тяжкий груз. Его картины стали ещё более ценными, а имя — легендарным.

Но самая большая перемена произошла с Элеонорой. Девочка росла здоровой и красивой. Она унаследовала талант отца, но, к счастью, избежала его безумия. Она стала известной художницей, но её работы были наполнены светом и любовью, а не тьмой и страданиями.

Много лет спустя Элеонора посетила тот самый клуб, где её отец впервые встретил свою судьбу. Она сидела за столиком у окна, попивая вино и глядя на огни ночного Лондона.

К ней подошла женщина. Та самая женщина в красном, которая однажды потушила о неё сигарету. Она выглядела так же молодо и красиво, как и много лет назад.

— Мисс Мернин, — прошептала женщина, протягивая ей бокал вина. — Позвольте поздравить вас. Вы превзошли своего отца.

Элеонора посмотрела на женщину долгим пристальным взглядом. Она знала, кто это. Она чувствовала её тёмную энергию.

— Благодарю, — ответила Элеонора, принимая бокал. — Но я не хочу повторять ошибок своего отца.

Она поднесла бокал к губам и сделала глоток. Вино было вкусным, но в нём чувствовалась какая-то горечь.

И тогда она поняла, что тьма никуда не делась. Она просто перешла к ней.

Глава 10: Рождение и возрождение
В ту же ночь в Лондоне родилась девочка. Здоровая и красивая. Эмили назвала её Элеонорой.

В тот же миг, когда Уильям ушёл, всё изменилось. Его близкие воспрянули духом: отец стал смотреть на мир с просветлением, а мать словно помолодела на десять лет. Все дела как-то сами собой начали налаживаться.

В истории мирового искусства родилась новая легенда — проклятый гений, писавший кровью и оставивший после себя шедевры, вызывающие восторг и ужас. А в Англии родилась Элеонора, новая художница, несущая в себе дар и проклятие своего отца.

# Глава 10.5: Расплата и искушение

За несколько дней до трагических событий Уильям, терзаемый предчувствиями и мрачными мыслями, решил отвлечься и посетить клуб «Корона и якорь». Ему хотелось развеяться, увидеть знакомые лица, послушать музыку.

Войдя в зал, он почувствовал себя не в своей тарелке. Всё казалось чужим, искусственным. Знакомые лица смотрели на него с тревогой или жалостью. Он чувствовал, что его считают проклятым, что от него отворачиваются.

Уильям сел за столик в углу и заказал себе чай. Но рука машинально потянулась к бутылке бренди. Он отдернул её, вспомнив обещание, данное брату. Однако тяга к спиртному была непреодолимой.

В этот момент к нему подошла женщина. Та самая женщина в красном, которая когда-то затушила сигарету в пепельнице. Она не изменилась ни на йоту, словно время не властно над ней. В её чёрных глазах горел загадочный огонь.

— Мистер Мернин, — прошептала она, грациозно присаживаясь за столик. — Давно не виделись. Вы выглядите усталым.

— Я в порядке, — ответил Уильям, стараясь скрыть волнение.

— Неужели? — усмехнулась женщина. — По вам видно, что вы страдаете. Но страдания — это топливо для гения, не так ли?

— Возможно, — пробормотал Уильям.

— Почему бы вам не расслабиться? — предложила женщина, кивнув официанту, чтобы тот принёс два бокала вина. — Один бокал не повредит.

Уильям посмотрел на вино, затем на женщину. В ее взгляде он увидел что-то манящее, гипнотическое. Он почувствовал, как рушится последняя преграда, удерживающая его от бездны.

— Вы правы, — сказал Уильям, беря бокал. — Один бокал не повредит.

Он сделал глоток. Вино было терпким и обжигающим, как яд. Но оно принесло ему облегчение. Он почувствовал, как напряжение уходит, а сознание становится более расслабленным.

— За гения! — провозгласила женщина, поднимая свой бокал.

— За гения, — повторил Уильям, чокаясь с ней.

Он допил вино до дна и почувствовал, как его захлестывает безумие. Он понимал, что совершает ошибку, но не мог остановиться. Он был обречён.

После этого вечера Уильям потерял последние остатки надежды. Он окончательно погрузился в пучину безумия, готовясь к своему последнему, самому страшному творению.