Сказ как связ 15 Делить шкуру... 16 Держать язык..

15 Делить шкуру неубитого медведя 

 Фразеологизм «делить шкуру неубитого медведя» означает заранее распределять прибыль от еще не осуществленного дела или предприятия. Это выражение предостерегает от преждевременных надежд и чрезмерного оптимизма. Происхождение связано с охотничьей практикой: охотники иногда заранее договаривались о разделе шкуры медведя, которого еще предстояло добыть, что часто приводило к разочарованию, если охота оказывалась неудачной.

В селе Медвежий Угол, затерянном среди густых лесов и бескрайних полей, жил-был мужик Фома Ерофеич. Славился он на всю округу не столько трудолюбием, сколько своими небылицами да прожектами. Не было такого дня, чтобы Фома не придумал какую-нибудь затею, сулящую несметные богатства. Но вот беда — ни одна из его задумок так и не воплотилась в жизнь. То ли дело не выгорало, то ли у Фомы терпения не хватало, но факт оставался фактом: жил он небогато, хотя и мечтал о золотых горах.

Как-то раз прослышал Фома от проезжего купца, что в лесу, неподалёку от села, завелся огромный медведь. Шерсть у него, говорят, чуть ли не золотом отливает, а следы — с лошадиное копыто величиной. Купец, мужик бывалый, рассказывал, что сам видел этого зверя, когда ехал по лесной дороге. «Здоровенный, — говорит, — зверюга! Да если его добыть, можно целое состояние сколотить!» Тут-то у Фомы и родилась очередная идея, на этот раз, как ему казалось, самая верная.
— Эх, — говорит он своей жене Марфе, сидя за ужином, — добуду я этого медведя, разбогатеем мы с тобой! Заживём как баре!

Марфа, женщина добрая, но умудрённая жизненным опытом, только рукой махнула:

— Ой, Фома, опять ты за своё! Сколько уж твоих затей пропало, и не сосчитать. Лучше бы ты дров на зиму наколол, да картошку окучил.

Но Фома был уже не остановить. Загорелся он своей идеей, как спичка от огня.

— Нет, Марфа, — уверял он жену, — на этот раз всё по-другому будет! Шкуру-то медвежью знаешь за сколько продать можно? Да купцы сами в очередь выстроятся! А мясо? А жир медвежий? Да мы с тобой как сыр в масле кататься будем! Я тебе, Марфуша, новый платок с золотой нитью куплю, сапожки новые закажу, чтобы ты у меня, как боярыня, ходила!

И пошёл Фома на следующее утро по селу, рассказывать о своих планах. Забрёл он первым делом в трактир, где мужики после тяжёлой работы отдыхали, пили пиво да вели неспешные беседы. Сел Фома за стол, заказал кружку пива и давай вещать, да так громко, чтобы все слышали:

— Вот что я вам скажу, други мои! Завтра иду я на медведя. Добуду зверя — озолочу всех! Всё село богатым сделаю!

Мужики переглянулись, усмехнулись в усы, но слушать стали внимательнее. Все знали Фому, как большого фантазёра, но интересно, что он на этот раз придумал. А Фома, воодушевлённый вниманием публики, продолжает:

— Шкуру-то я, конечно, себе оставлю. Она мне для барина нужна, чтобы на печи лежать было мягко. Но вот мясо — это дело другое. Мясом я с вами поделюсь, по справедливости. Тебе, Степан, — говорит он соседу-кузнецу, могучему мужику с руками, как кувалды, — отдам заднюю лапу. Ты мне за это плуг починишь, да так, чтобы он у меня, как новенький, был. Идёт?

Степан, мужик практичный, почесал затылок:

— Ну, коли так, то идёт. Плуг-то у тебя совсем развалился. А медвежатина — дело хорошее, давно я её не ел.

— А тебе, Митрий, — обращается Фома к мельнику, щуплому мужичку в засаленном фартуке, — достанется медвежья голова. Будешь мне за это муку молоть без очереди, да ещё и со скидкой.

Митрий, любитель халявы, важно кивнул:

— Лады, Фома. Только ты медведя-то сперва добудь. А то я тебя знаю, ты у нас мастер шкуру неубитого медведя делить.

Так Фома и пошёл по кругу, от одного мужика к другому, каждому что-то обещая. Кому — медвежий жир для смазки колёс телеги, кому — когти на амулеты от сглаза, а кому и требуху на корм собакам. К концу вечера в трактире уже не осталось ни одного мужика, которому бы Фома даровал кусочек от ещё не убитого медведя. Все уже представляли, как будут лакомиться медвежатиной, попивая пиво и вспоминая Фому добрым словом.

На следующее утро Фома, вооружившись старым дедовским ружьём, которое уже лет десять не стреляло, и взяв с собой котомку с сухарями, отправился в лес. Марфа на прощание только вздохнула, глядя на мужа с сомнением:

— Ох, Фома, Фома, не продавай шкуру неубитого медведя! Добром это не кончится.

Но Фома только отмахнулся, полный энтузиазма:

— Эх, жена, мало ты в меня веришь! Вот увидишь, к вечеру вернусь с добычей! Будешь мной гордиться!

Шёл Фома по лесу, по сторонам поглядывал, медвежьи следы высматривал. Лес был тихий и мрачный, только птицы перекликались в вышине. День уже к вечеру клонился, солнце садилось за горизонт, а медведя всё не было. Фома начал уже отчаиваться, как вдруг слышит — трещат кусты неподалёку, и кто-то тяжело дышит. «Ну, — думает Фома, — вот он, мой золотой медведь! Сейчас я тебе покажу!»

Прицелился он из ружья в кусты, зажмурил глаза и ждёт, сердце колотится, как бешеное. А из кустов вдруг вываливается... корова соседа Петра! Оказывается, она с пастбища убежала и в лес забрела, искала, чем поживиться.

Фома так и сел на землю от неожиданности, чуть ружьё не выронил. А корова, увидев человека, замычала радостно и к нему потрусила, надеясь, что её отведут домой.
Фома сначала хотел было заругаться, но потом передумал. Что толку ругать    корову? Делать нечего — пришлось Фоме корову домой вести. Вздохнул он тяжело и повёл бурёнку обратно в село.

Возвращается он в село уже затемно, ведёт корову на верёвке, уставший и разочарованный. А у трактира толпа собралась — мужики ждут, когда Фома с медведем придёт. Соскучились по свежему мясу и пиву. Увидели его с коровой — и давай хохотать, кто громче, кто тише:

— Ну что, Фома, это и есть твой золотой медведь? Где шкура, где мясо?
Фома покраснел, как рак, но виду не подал, постарался сохранить достоинство:

— Да вы что, мужики! Это я корову Петра нашёл, она в лесу заблудилась, домой веду. А медведь... медведь-то... он того... в берлогу спрятался! Но ничего, я его завтра добуду! Вот увидите!

Мужики ещё пуще расхохотались, до слёз:

— Ох, Фома, опять ты шкуру неубитого медведя делишь! Да когда ты уже научишься сначала дело делать, а потом уж языком чесать!

С тех пор так и повелось в селе: как кто начнёт хвастаться да обещать что-то, чего ещё нет, так ему сразу и говорят: «Не дели шкуру неубитого медведя как Фома!» А Фому с тех пор иначе как «медвежатником» и не называли.
Но Фома не унывал. Через неделю он уже придумал новый план — как озолотиться на разведении заморских кур, которые якобы несут золотые яйца. И опять пошёл по селу, обещая всем и каждому по золотому яичку, если они помогут ему купить этих самых кур...

А в это время в лесу действительно объявился огромный медведь. И бродил он там долго, пугая грибников и ягодников. Но это уже совсем другая история, о которой как-нибудь в другой раз расскажем. А пока запомните: не делите шкуру неубитого медведя!




16. Держать язык за зубами


«В стародавние времена пленных ратников частенько пытали, чтобы выведать военные тайны. Дабы не выдать сведения под муками, воины старались прикусить язык до крови али даже откусить его кончик. Так они воистину "держали язык за зубами".

В русских сказаниях нередко встречается мотив, когда добрый молодец должен молчать, чтобы не нарушить какое-либо заклятие или выдать тайну. К примеру, в сказке про Царевну-лягушку Иван-Царевич должен был безмолвствовать, покуда Василиса Премудрая не завершит свои волшебные превращения.

В одном селе, что под Тулой раскинулось, жил-был добрый молодец Ванька. Хоть и работящий был, да только язык у него без костей оказался. Что ни услышит — тут же по всей деревне разнесёт. Бабы его за это привечали — вести всегда свежие, а мужики сторонились — мало ли что сболтнёт невпопад.

Стояло лето 1912 года. Жара стояла несусветная, мужики в поле спину гнули, бабы у речки бельё полоскали. А Ванька, закончив с утренней дойкой коров, присел на завалинку, достал кисет с махоркой и закурил самокрутку.

Глядь, а по улице идёт дед Семён — старейшина села, человек уважаемый и мудрый. Увидал Ваньку и решил его проучить маленько.

– Здорово, Ванька!» – поприветствовал дед.

– Здравия желаю, Семён Митрич! – вскочил Ванька. – Куда путь держите в эдакую жару?

Дед Семён огляделся по сторонам и, понизив голос, молвил:

– Дело у меня важное, государственное, только тебе одному скажу, а ты уж никому ни гугу, разумеешь?

У Ваньки аж глаза загорелись от любопытства:

– Да что вы, Семён Митрич! Я могила! Ни одна живая душа не узнает!

Дед наклонился к Ванькиному уху и прошептал:

– В лесу, за оврагом, клад царский сыскал. Золота там – пуды! Вот думаю, как бы половчее властям доложить, чтоб не отобрали всё подчистую.

Ванька аж подпрыгнул:

– Ох ты ж, Господи! Вот это весть! Да вы не сумлевайтесь, Семён Митрич, я никому ни словечка!

Дед Семён кивнул и пошёл дальше по своим делам, а Ванька остался сидеть на завалинке, только теперь его аж распирало от важной тайны. Не прошло и получаса, как он не выдержал и побежал к соседу Фоме.

– Фома! – закричал Ванька, вбегая во двор. – Ты не поверишь, что я прознал!

– Ну-ка, сказывай, – отозвался Фома, вытирая пот со лба.

– Дед Семён клад царский сыскал! В лесу, за оврагом! Золота там – пуды! Только ты никому не сказывай, это секрет государственный!

Фома присвистнул:

– Вот те на! Ну, дед даёт! А ты верно знаешь?

– Сам мне поведал!» – гордо ответил Ванька. – Только ты смотри, никому ни гугу!

Фома кивнул, но не прошло и часа, как вся деревня гудела, обсуждая весть о кладе. Мужики побросали работу и кинулись в лес, бабы собрались кучками и судачили о том, как теперь заживёт село.

А дед Семён тем временем сидел на крылечке своей избы и посмеивался в усы, глядя на всю эту суматоху. К вечеру, когда народ вернулся из леса ни с чем, дед позвал к себе старосту и рассказал ему о своей задумке.

На следующий день в село приехали два господина в городских костюмах — то были становой пристав из уезда и его помощник. Они вызвали Ваньку на допрос.

– Так это ты, стало быть, государственную тайну разболтал?» – строго спросил пристав.

Ванька побледнел:

– Какую тайну, ваше благородие?

– А такую, что про клад царский! Это ж секретный схрон был, а ты на всю округу раззвонил! Теперь вот думаем, что с тобой содеять: то ли в острог упечь, то ли в Сибирь на каторгу сослать.

Ванька упал на колени:

– Помилуйте, ваше благородие! Не со зла я, по глупости! Дайте шанс исправиться!

Пристав переглянулся с помощником:

– Ну что ж, дадим тебе последний шанс. Но чтоб отныне язык за зубами держал! Ещё раз услышим, что ты слухи распускаешь — пеняй на себя!

С тех пор Ванька как подменённый стал. Молчал больше, чем говорил, а если и отвечал на вопросы, то всё больше односложно: да, нет, не ведаю. Люди диву давались такой перемене.

А выражение «держать язык за зубами» прочно вошло в обиход села. Как только кто начинал лишнее болтать, ему тут же говорили: «Ты что, хочешь как Ванька на допрос к приставу попасть? Держи-ка лучше язык за зубами!

Так и повелось с тех пор в том селе: вести узнавали не сразу, зато и в неприятности из-за болтливости не попадали. А Ванька, сказывают, потом даже в волостные писари выбился — уж больно хорошо научился секреты хранить.

 
2025 г.