Памятные тропы

УЛЫБАЕТСЯ  НЕБУ  ЗЕМЛЯ

Где и когда впервые повстречался с дикоросом-мятой, с этой чудесной травой духмяных лесных опушек? Был я молод, путешествовал по стране в качестве газетчика, и вот как-то дороги привели меня в тверское Волговерховье.
В уединенном уголке соснового бора обитало там одно семейство. Соседей поблизости не было. Приютили меня в старом  - довоенной постройки  -  доме. Обитатели оказались большими любителями до чайных за столом посиделок на берегу реки.

Я ловил рыбу  -  всё больше плотвичек на один зубок  -  и угощал своей не шибко жирной ухой тамошних молодых проживателй. Они в ответ подливали мне вкуснеющего чайку. Ох, до чего же он был приятствен  вприкуску с конфетками леденцовой разновидности!

В то время не было у меня привычки отдавать ежедневную дань восхитительным чайным церемониям, которым привержены истинные любители боровой флоры, знатоки лесных трав. О каких растениях речь? О таких, как нежная душица, брусника с ее целебными листочками, земляника или точнее  -  лесная клубника. И конечно, надо упомянуть замечательную траву, что прозывается мятой. Она, кстати, на лесных опушках не вот вам полный аналог садовой, то есть культурной, остролистной перечной мяте.

День за днем шел, и я проникался искренним почтением к скромным растениям, что в изобилии освоили далекие от шумных городов сосновые гривки пообочь не очень широкой верхней Волги.

Открывал для себя прелести срединной России.

А потом - уже  побывав на Амуре, в Хабаровске и в комсомольском Городе Юности -вдруг ощутил притяжение к писательству. Этому поспособствовало и таковское обстоятельство: приметил родство природно-душевных  особливостей нашей огромной страны, в равной степени  -  близость поэтических настроенностей у литераторов, искренне любивших страну, доподлинно понимавших, сколь много радостного и в обязательности общего можно увидеть во всех краях нашей Родины. Поначалу  -  готов признаться  -  поразился, насколько в унисон порой звучат стихотворения, хоть у рязанца Сергея Есенина , хоть у дальневосточника Петра Комарова.

Впервые познакомился с Дальним Востоком, когда командировочные дела привели газетчика на места вблизи Уссури. Тамошние проживатели много интересного поведали, хоть об удивительных здешних рыбах, хоть о лесных, весьма целебных ягодах. Обогатился неизведанными, очень русскому человеку полезными, энциклопедическими, можно сказать, знаниями. Не моги пройти, любопытствующий газетчик, мимо книжных лавок! А те  -  пожалуйста вам!  -  предлагают познакомиться с местными поэтами, патриотами края, богатого всяческой чудесной живностью и тем природным великолепием, на которое нельзя не залюбоваться. Очень мне понравились произведения Петра Комарова. Поэт приглашал взглянуть его неравнодушными глазами на Дальний Восток.

Не найдёшь той минуты краше,
Когда люди сказать смогли:
Все здесь русское, все здесь наше
От Москвы до конца земли…
Где-то есть, под Рязанью, что ли,
Не такие, как здесь, места:
За селом — с васильками поле,
Неба звонкая высота.
Что же, пусть небеса другие
Опускаются надо мной —
Ты и здесь мне мила, Россия...

"Край суровый, край родной"  -  стихотворец отмечал, и его признательность оказывалась столь пронзительной, настолько великодушно проникновенной и великой, что "суровость" легко растворялась в океане величавости настояшей и будущей. Любовь поэта  росла с каждой строчкой и вставала перед читателем  исключительно честным явлением.  Примерно с той же неколебимо весомой откровенностью  Есенина, когда он обращался к Рязанской любимой земле.

Белая береза
Под моим окном
Принакрылась снегом,
Точно серебром.

На пушистых ветках
Снежною каймой
Распустились кисти
Белой бахромой.

И стоит береза
В сонной тишине,
И горят снежинки
В золотом огне.

Книжки местных издательств меня, конечно, привлекли, всё же от порученного занятия не отвлекли. Дела мои требовали завершения. И через долечку времени привели они приезжего к амурским поселениям. Собирал материалы о заводах. При всем том не забывал  подмечать  факты интересных природных особливостей, когда флора северов и югов существует, что называется, в тесноте, да не в обиде. И ведь порой  -  какое наглядное родство!

                Тропы заповедников. Приходилось видать всякие. Бывая на Амуре, уходя вверх от Хабаровска и вниз, где река уж очень полноводна, примечал: дорожки здешние прихотливы. Извилисты и гористы, однако исправно зовут в таинственную сень лесов.
Возле Комсомольска-на-Амуре расположена Сихоте-Алиньская охраняемая территория с центром в Пивани, здесь таежные тропки подступают прямо к урезу неудержимого потока, впадающего в Татарский пролив, и уж так-то вас тянет пройтись по урочищам с кабаньими дорожками.

В густых кедровых стланниках у них есть излюбленные пролазы-тропки, именно тут поджидают подсвинков хоть медведи, хоть тигры. У крупных хищников  есть непременное соображение насчет самых кормных мест в холмах и долинах приречья. Если что удерживает тебя от неразумного шастанья по здешним звериным угодьям, то риск случайной встречи с грозными обитателями Сихоте-Алиня.

Более мирные заповедные тропки, пожалуй, найдешь лишь вблизи городских агломераций. Где-нибудь в Центральной России.  Справедливости ради, надо сказать: Комсомольск-на-Амуре совсем недалеко от Пивани. Их разделяет лишь река.
Другое дело  -  водный поток  настолько быстр, напор его настолько могуч, неукротим, что враз охладит хоть разгорячившегося тигра, хоть любопытствующего медведя, коль некоторым обитателям Сихоте-Алиня захочется пройтись по городу. Нет, крупные хищники не ходят сюда в гости ни тогда, когда солнце палит по-летнему, ни тогда, когда зимний рекостав пересиливает стремительное течение.

Ледовая дорога, допустим, поспособствовала бы неразумному пешехождению. Однако здешнее городское поселение досточтимо крупное, приметно трудовое, и длинные улицы грохочут машинами ничуть не слабее тех заводов, которые поблизости дымят трубами, гремят обширными производственными мощностями круглые сутки напролет.
Имею право утверждать: многошумен легендарный град Юности.

Бывал в заводских цехах, где хватает умельцев касательно строительства кораблей и самолетов, мостовых подъемных кранов великанского размера, а также знаменитых литейных машин, кои можно встретить во многих странах мира. 
Будьте уверены, горожанам не приходится опасаться вторжения непрошеных гостей из тайги. Многолюдье само по себе  -   надежная защита, поскольку даже крупные хищники не забывают об осторожности.

При всём при том интересовал меня вопрос:  растительность в этих краях богатая, неужто комсомольчане равнодушны к плодам дикоросов, к возможности в выходные дни отдохнуть среди чудес природы?
На что один индустриальный директор дал ответ вполне исчерпывающий:
-  Заповеданная территория в заречье, конечно, ставит  заводчанам свои условия. Однако наше левобережье ничуть не беднее. Тут хватает ягодников, целебных трав. В чести у нас походы в сопки, а еще вот какая вышла история  -  появились любители покопаться на садовых участках. Заводской умелец, он и на природе не хлебает лаптем щи. Догадались садоводы выращивать в стелющейся форме старинные сорта яблонь, известные в том же самом Подмосковье. Даже освоили южные культуры груш. Как им удалось справиться с зимними холодами? Снега у нас выпадает много.  Под толстой шубой хорошо перезимовывает и боровинка, и такой сладкий сорт, как бабушкино. Я и сам непрочь посадовничать. Дерево всего-то в высоту пол-метра, а плодов дает вровень с обычным, прямостоящим.

Вот такой случился разговор.
Удалось мне поездить, походить по окраинам Комсомольска-на-Амуре. Повидал и пологие склоны сопок, и гористые поднятия, которые подале располагались.
Думал о соседстве крупных городских агломераций и заповедников, где стоит насущная задача сохранить животный и растительный мир, который стремительно ужимается под натиском, так называемой, цивилизации.

Всё-таки наша цивилизованность не в том, чтобы рушить всё вокруг, сводить на нет леса и реки. Сбережение всемерное  -  вот ее отличительный признак.  И уж коль речь у меня с машиностроительным директором зашла о Подмосковье, о садах и лесной растительности, то не секрет: хиреют тутошние рощи и боры.
Расширить бы охраняемый зеленый пояс вокруг Москвы, прекратить хищнические порубки. На улицах ее, глядишь, задышалось бы нам полегче.

Уж что-что, а довелось мне побывать в рощах к северу и западу от города, к югу и востоку. Естественно навещал хвойные заказники, где каждая сосеночка на счету. Приглядывался к заповедованным территориям. Тут, вблизи самой крупной в стране городской агломерации, тоже есть много интересностей. Имел я право припоминать в местах к югу от российской столицы рязанского  -  а точнее, российского  -  поэта Сергея Есенина.

Слушает ласково песни глубокие
С запада розовой лентой заря.
С нежностью смотрит на звезды далекие
И улыбается небу земля.

Улыбка в этих  строчках нисколько не юмористическая, она  -  сплошное добросердие.
Идут годы. Стихи, рассказы мои изредка публикуются. И не уходит у меня желание вести разговор о нашем  пребывании в пределах умной природы. И всё оттого, что желательно бы всем нам поучиться у нее нисколь не воинственным делам, а как раз добрым, по-мудрому общим.


НЕ  ЗАСТРАЩАЛА МЕНЯ  ТРОПА

Наперед Уральского Камня, в пармах реки Чусовой, то со мной было или догадаючи след в след за Камнем, на Тобольской равнине, приключилось. Однако быльем не поросло, а истинно очутился я в болотистом краю один-одинешенек.

Куда шел  - на запад иль на восток  - уже и  не уразумею: сколько их было, этих болот,  за долгие мои годы!  На восьмом десятке лет трудно ручаться за память.
Однако … длинной дорогой продвигался. Очень, право слово, бесконечной.
Комары меня провожали попискиванием, мошкара гуденьем, лягушки кваканьем, к тому всему облака наверху спокойно проплывали. И явным образом велели они мне продолжать свой путь в доподлинном спокойствии.

Сел на мокрую землю под хилой кривоватой березкой,  обсмотрел стороны света, подивился на огромных кусачих мух  - на паутов. Куртка у меня была крепкая, не прокусить пикирующим, отчаянно гудящим бомбардировщикам паутового отряда. Оно и ладно. Всё же на лоб ко мне лезть не стоит  -  живу отгоню березовым облиственным хлыстом.

Отдохнул, двинулся дальше.
Шел, шел дряговинами, болотистой гатью и вышел к острову, к широколиственной, с примесью сосен,  высокой гриве.

Не застращала меня тропаа. Настроение мое было неиспорченное—вполне любопытствующее. Где это я оказался, досужий путник , сменивший поезда и корабли на пешее прямохождение?

Не иначе моряку  —  пешедралу не стоит сразу же отдавать концы, поднимать якорь и править парус в синюю даль.Посреди необозримой равнины стоит остров. Словно болотным газом, чудовищным его напором, вынесло из мрачных глубин песчаную гряду.
С одного бока таковскую себе нашла работу гряда —  занавесила окоем молодыми сосенками. Вовсе не заглазно, а в упористом усердии наглядности стоят они здесь густо-густо. Не убавить не прибавить, старательно растут, кучно. И усмешливо стрекочет сорока, летая между ними: ну, куда вас наперло остроконечных на мою голову?! не увернешься от ваших колючих лап!

Однако же увертывается стрекотунья, поспешно улетает
Другой бок острова, вестимо, тоже себе на докучливом уме. Здесь на высоком берегу прижились вековечной огромности кряжистые деревья. Краснокорые, блестящие стволы сосен прям-таки медью каленой отсвечивают  -  лишь глянет на них с запада поверх разлапистых молодых сосенок стихающее Ярило здешнее.

Удивляет обилие глухарей в лесу.

На острове как раз возле хвойной молоди я остался ночевать. Невдалеке бузина, понизу голенастая, поверху на удивление пышно-кудрявая, расположилась, темной зеленью листьев выделяясь на светлой изумрудности соснового подроста. Не куст  - целая плантация красных глянцевитых ягод, где неумолчно щебетали мелкие птахи.

Стало темнеть, и  они постепенно смолкли. Приметил я под кустом квакушку. Принялась та повелительно покрикивать товаркам в болотистом понижении. Выставила вверх острое рыльце и знай себе громко повелевает. Оно у нее остренькое, и значит, объявилась здесь хозяюшка из самых крикливых лягушек  - та самая, что прозывается остромордой.
Есть тут и признанные тихони. Уж такие они молчаливые, эти малышки! Наверное оттого в молчанку играют, что слишком приметные: сверху шкурка у них желтизной отдает, а брюшко все в ярко-красных пятнышках. Знатоки Саянского мрамора говорят, что на просветленный камень с верхне—енисейских месторождений очень похожи  пятнышки. Может быть, спорить не стану.

В лужице кто-то бултыхнулся. Поскольку она мелкая, нетрудно заметить тритона. Его четверка растопыренных лап замерла — небось, заметил, хитрец, незваного гостя, чужого человека. Я, конечно, пришлый, с дальних краев сюда заявился, но тритонами не кормлюсь и не собираюсь им препятствовать в ужине.  Знай подбирай, тритонушка, червячков да личинок. Наслышан я, что до пауков ты большой охотник. Ну, так шустрей их отыскивай, а я тебе не соперник.

Устроился я поудобней под толстокорым деревом, уснул. Нет здесь никаких хищных зверей, бояться некого. Можно даже не разводить огня, чтоб светил он всю ночь и отгонял всяких зубастиков. Отдыхай, путник, спокойно.

Да уж, на русском Севере хватает болот, а что касается Сибири, то она завсегда ими славилась. К слову сказать, торфяные залежи  -  это как раз то, что производят здешние трясины. И высушенный торф  не что иное, как лучшая подстилка для коров на фермах. Для металлургов он тако же большое подспорье, поскольку умеют они добывать из черной крошки особое вещество, прозываемое воском. Без него трудно добиться, чтобы отливки металлические получались не просто прилично качественными, а высококачественными. Безупречными, одним словом.

Вот такая штука  -  банальный торф. Не говоря уж о том, что брикеты из него тоже идут в дело. Отлично горят в топках тепловых электростанций, когда уголь далековато подвозить.
Торф  -  российское богатство, которое со временем будет востребовано в невиданных тысячелетних масштабах, потому как нефть и газ небесконечны.

Утром обошел свои владения. Посредине острова  —  пустыня, и если не назовешь ее барханной, то на погляд  она знатная пустошь.  То бишь растет одна лишь короткая, вся в каракулевых завитушках травка, и еще очень много здесь кусачей жгучести. Одно место я так и назвал для себя  -  крапивный пуп острова.

Обремененный наблюдательно—природоведческими делами не мог не заметить: тут самое высокое место острова. Пятачок высокой, отчаянно кусающейся травы с длинными и крепкими, словно закаленное железо, стеблями. Имя сему богатырскому растению  -  двудомная крапива.

Постоял возле пахучего страшно-жгучего пятачка, поглядел на голубое небо с бесконечными облаками и беспечными птицами, обсмотрел пухлую, хорошо удобренную многими крапивными поколениями, землю островного пупа. И, достаточно подивившись на мощь тутошнего растениеводства, ушел  -  время попить чайку.

На краю обрыва среди меднокорых гигантов сижу, балуюсь кипяточком с заваркой из местной душицы, брусничного листа и медуницы. Вкуснее чаю— чтоб не соврать  - ранее вряд ли пробовал, если только с добавлениями облепиховых листочков и лесной мяты.
Между прочим, не забываю поглядывать на болотное понижение. Оно, помутневшее в прохладном наступе утреннего тумана, побулькивает себе, однако вряд ли там бьют могучими хвостами полуметровые хариусы. Скорее уж разыгрывают бесконечные свои игры разнообразные земноводные.

Там  - моховая прозелень, страшные дряговины. Бездонные хляби, которым, кажется, конца края не видать.
С острова есть всего одна дорога к людям. Проложена через ветхозаветную гать.  Бревнышки тамошние сами расползаются под ногами, и путнику хорошенько надо подумать, куда раз за разом следует ступать.

Включил радио. Какие новости в мире?
В горах, на юге страны, землетрясение.  Далеко-то
оно, может, и далеко, однако радио передает, что в моем родном городе в квартирах раскачиваются люстры. Картины покосились на стенах. Вот это да! Ну, и мощь! Страшно за свой дом, хотя располагается  он в довольно устойчивых параллелях средней полосы.

Дую на кипяточек, отпиваю глоток, но вкуса почему-то не чувствую. Серая жаба, переночевав в лесной подстилке, вылезла на белый свет. И на меня поглядывает. Ой, да не иначе этот чаехлеб на глазах превращается в окаменевшего истукана.

Помотав головой, отгоняю неприятные видения катастрофы.
Заношу в блокнот сведения: на острове есть серые жабы. Они довольно крупные, что бросается в глаза  -  спинка сероватая, даже оливковая, однако брюшко уже более светлое, там желтизна с темными явственными  пятнами. Что касается кожистого покрова, тут не ошибешься: хватает крупной бугристости.
Вид у этой особи не очень привлекательный, зато аппетит насчет личинок насекомых, всяких мокриц и слизняков  -  фантастический, и тем она весьма привлекательна, когда появляется на капустных грядках поселян.

Всё же никак не отпускают меня видения катастрофы. Конец блокнотным записям, чаепитиям. Двинулся  знакомой дорогой назад. К лесному местообиталищу, к тройке старых домушек, к железнодорожному разъезду, к поездам  -  к родным и знакомым, к своей параллели.

А сосновая грива с лужами, с тритоном, жабой, лягушками… Пусть себе зеленеет островное поднятие среди хлябей, дожидающихся цивилизованного осушения и хозяйственного освоения.

Пусть молодо светят в лучах утреннего Ярилы сосенки с каплями пахучей смолы на ветках. И сами себя украшают  красными ягодками кусты сладковатой бузины.
Кому тут пока лучше всех живется, так одним глухарям. Охотники сюда не ходят уже очень давно. Климатическое потепление подпитывает влагой, дождями невысокие междуречья, ширятся болотные понизовья.

Счастливо оставаться, глухари!

Иду, растет в душе тревога. Убыстряю шаги: поразительная вещь  - землетрясение. Тебе становится неуютно даже тогда, когда беда приключается в дальней дали.
Вот и кончилось болото. Я вышел на песчаный проселок. Мне еще идти, долго идти, переходя вброд лужи, перескакивая через завалы валежника, цепляясь носками сапогов за холмики кротовых нор  - нескоро покажутся серые бревнчатые углы крайних изб поселочка.

Шел я лесом и думал: пора, ох пора людям научиться. Нам нужно предугадывать землетрясения. Чтоб можно было избегать впредь больших бед. Познавать природу  -  не просто интересно. Это прямо-таки необходимо. Как необходимо до конца осознать место человека в планетарной жизни.  Коренное изменение климата грозит людям. Сама ось вращения у Земного шара  -  когда растают все льды  - способна так измениться, что многокилометровой высоты цунами накроет все материки. Тут крепко подумаешь, что есть и что может случиться.