Братья

***

          Сидели как-то возле некой братской могилы где-то у черта на куличках и задавали друг другу чертовски странные вопросы два брата, брат 1 и брат 2:
          – В чем измеряется сила тока, брат?
          – Сила тока измеряется в амперах, брат. Ты что, физику в школе прогуливал, не знаешь таких простых вещей?
          – Нет, не прогуливал.
          – А чего тогда спрашиваешь?
          – Да так, задумался что-то. Кстати, ты не знаешь, чья это могила, брат?
          – Где ты тут могилу увидел?
          – Да вот эта, рядом с которой мы сидим.
          – А, эта. Да это же братская могила.
          – Братская, говоришь. А что ж за братья в ней похоронены?
          – Да кто их знает. Может, Братья Карамазовы, а может, братья Гонкур или Братья Стругацкие какие-нибудь, не все ли равно. Мало, что ли, братьев на белом свете погибоша аки обры за все то время, что мы друг другу братьями приходимся?
          – И долго ли мы друг другу братьями-то приходимся, а, брат?
          – Да почитай с тридцатого года от Сотворения мира. Память, что ли, отшибла у тебя, не могу понять. Сколько раз говорил тебе, что мы Каину и Авелю ровесниками являемся.
          – Помню я, помню. Просто так спросил, думал, что ты запамятовал. Решил проверить.
          – Это ты зря. Это ты не по-братски ведешь себя.
          – А может быть, это наша с тобой могила, братишка. Свежая еще, глянь. Видать, недавно выкопанная. Вот и думай, мы ли себе ту яму вырыли, а теперь вот решили передохнуть, или сами из ямы той вылезли, восстали, так сказать, из мертвых.
          – А что, такой вариант тоже возможен. Пойдем посмотрим поближе.
          – Пойдем. брат. Но сначала давай еще по флакончику выпьем.
          – Давай, брат, выпьем.
          Приняли братья по флакончику аптечной настойки, глубоко вдохнули сырого воздуха, закусив им, потом ни с того ни с сего вспылили, чуть не убив друг друга за ерунду какую-то, но остыли понемногу, выпили снова и похромали к той части земельного надела, принятого ими за братскую могилу, где вокруг инфернальной, будто образовавшейся от взрыва, воронки высилось несколько неуклюжих курганчиков выкопанной земли. Оказавшись в шагах десяти от искомой «могилки», они увидели струившийся из недр земли, сноп как бы мерцающего света, который не замечали прежде, даром что наступили уже вечерние сумерки, и услышали средней громкости звук, по приближении становившийся четким и громким, таким, что можно было разобрать отдельные, набившие уже оскомину фразы: «Здорово, бандиты!», «Кто брата тронет – завалю!», «Вы мне, гады, еще за Севастополь ответите!» и т.д. Они подошли вплотную к яме и обнаружили на глубине полутора метров обращенный кинескопом к небу старенький телевизор годов восьмидесятых, примерно на три четверти вкопанный в землю, причем телевизор включенный, а на экране его, как не трудно догадаться, разыгрывалась кинодрама о культовом русском герое 90-х.
          – Не думал, что когда-нибудь такое увижу, – сказал брат 1 брату 2, сопровождая свое удивление хрестоматийным почесыванием затылка. Такие инсталляции, наверно, только в Москве можно увидеть, но никак не здесь, где отродясь телевизоров в земле не хоронили. В ответ из ямы донеслось следующее: «Кто в Москве не бывал, красоты не видал».
          – А ведь не врет, брат, ящик этот. Когда это мы с тобой из нашей дыры в последний раз выезжали в свет? Что мы видели в мире такого, от чего душа бы поперхнулась от удивления, какими красотами прельщались, в какие пассажи ходили, чего пользительного пили и ели, кроме сивухи и репы вареной? Не помнишь? Вот и я не припомню что-то. А там, небось, люди не только на земле уже небоскребы строят, но и под землей не отказывают себе ни в каких удовольствиях. Да что под землей – на Марсе, должно быть, все давно околачиваются, кому не лень. В город, брат, надо нам, в город, в Ленинград тот же, в Петербург то бишь, короче говоря, в Питер.
          Брат ему ничего на это не ответил. Зато ответил на полной громкости и на полном, видать, серьезе телевизор, оказавшийся при внимательном осмотре «Рубином-714»: «Хм, город. Город — страшная сила. А чем больше город — тем он сильнее. Он засасывает. Только сильный может выкарабкаться. Да и то...»
          – Не засосет. Выкарабкаемся. Слышь, брат. Выкарабкаемся же, как считаешь?
          – Да как тебе сказать, брат. Меня сейчас больше интересует не то, выкарабкаемся мы или нет, а как этот телевизор в вырытой яме оказался, каким образом он работает, по какому подземному кабелю подается ему электрический ток, как он сигнал ловит, а главное – кто его закопал, будто это не телевизор, а клад какой-то.
          – А может, в корпусе телевизора действительно клад спрятан. Может, внутри него рубинов полна коробочка, сапфиров, изумрудов, самоцветов разных, которые посредством электронно-лучевой трубки, преломляясь в нем так и этак, как в магической призме, передают на экран телевизора цветное изображение.
          – В таком случае предлагаю, брат, попробовать сообща докопаться до сути поставленных мной вопросов, а чтобы сделать первый шаг в нужном направлении, давай-ка, брат, пособи мне, нечего стоять гранитным надгробием, истуканом этаким, тащи-ка лопату сюда, вон валяется рядом с тобой. Какой-то доброхот нам ее как специально оставил.
          Принес брат лопату, покапали они по очереди там да сям, поковыряли землицу вокруг да около телевизионного приемника, как заправские кладоискатели. Тянут-потянут, вытянуть не могут. Логично было бы выключить его, чтобы случайно током не ударило; но им было интересно краем глаза наблюдать за тем, что происходило на экране. Драма, которая разыгрывалась на их глазах, корреспондировала словам и поступкам братьев и, казалось, вопреки сюжету, жила своей собственной жизнью.
          – Смотри-ка, брат, а ведь телевизор такой же марки, «Рубин-714», у нашей бабы Нюры на тумбочке стоял, с рогатой еще такой антенной поверх него; помнишь, «Рубин» этот у нее вроде божка домашнего был, в углу красном всегда находился, аккурат под бабушкиными иконами. Помнишь, как горевала она, когда он сломался после двенадцати лет безотказной службы, а потом слегла на месяц с лихорадкой и умерла, бедная-несчастная. Царство ей Небесное. Так что, братишка, давай побыстрее докопаемся до корней этого телика, вытащим его на свет божий и отнесем его к ней на могилку. Пусть смотрит его с фотографии на памятнике хоть до скончания веков. В этот момент из динамика «Рубина-714» раздалось в пандан сказанному фраза, озвученная устами авторитета «Круглого»: «Бери ношу по себе, чтоб не падать при ходьбе».
          – Как хорошо сказано, брат.
          – Да, брат, отлично сказано. Такие слова так и просятся на какую-нибудь скрижаль, врезаются в сознание, как молния, и выжигают в нем всё напускное и лишнее, оставляя самое главное – правду.
          – А в чем сила, брат?
          – Ты про силу тока спрашиваешь?
          – Да нет, про силу вообще, силу как она есть, силушку как таковую, неотъемлемую от рук, от сердца, от головы. А хотя бы даже и сила тока, в чем его настоящая сила, тока этого? Только не говори мне про Ампера и прочую чушь.
          – А чтобы это узнать, брат, нам надо вернуться в 10 декабря 2000-го года. Помнишь, что там было? Что это был за день?
          – Помню, брат, как тут забыть. Было воскресенье, шел снег. Мне было 32, тебе 18. А может, мне 18, а тебе 32, а может, нам обоим тогда было уже по семь с половиной тысяч лет и казалось уже не важно, кто из нас кого старше и на сколько, ибо тем, кому перевалило далеко за тысячу лет, какие-то 15 лет разницы в возрасте не ощутимы. И вот мы сидим перед телевизором, там самым, бабушкиным, в бабушкином кресле, и с самого утра, как завороженные, смотрим телепередачи, транслируемые на канале РТР, будто ждем чего-то особого, какого-то откровения. Почему-то именно этот канал показывал самую чистую картинку, незамутненную снегом с улицы и морозными рисунками на стекле. Картинку без помех. Начали мы в 7.30 с передачи «Диалоги о рыбалке», а закончили ночью в 2.20 «Прогнозом о погоды».
         – Странно, это ты помнишь, а спроси тебя, что мы делали незадолго до того, когда ты спросил «В чем измеряется сила тока, брат?», ответить не сможешь. Ведь так, брат? Скажи, ты, например, помнишь, что происходило во временном промежутке между «Прогнозом погоды» в 2.20, имевшем место 11 декабря 2000 года, и настоящим временем, которое имеет место сейчас. Факты можешь какие-нибудь привести?
        – Нет, брат, не помню. Я даже не уверен теперь, была ли у нас бабушка и был ли у нее телевизор. Ведь если мы родились всего лишь через несколько лет после Сотворения мира, – я, например, родился на 30 год от Сотворения мира, – то, получается, наша бабушка могла родиться только позже нас. Но разве может тот, кто рождается после своих внуков, приходиться им бабушкой или дедушкой? Остается только предположить, что бабушка наша существовала уже задолго до Сотворения мира. А значит, она не может принадлежать нашему, сотворенному, миру. Следовательно, умереть она тоже не могла.
         Тут в беседу братьев вклинился «Рубин-714»: «Надоело слушать вашу болтовню. У вас таблетки от головы нет? Башка раскалывается».
         Братья переглянулись, и один из братьев ответил телику:
          – Выпей настойки лучше, братан. У нас в бардачке осталось немного. Действует лучше водки, а лечит верней таблеток.
          – Не, брат. Закоротит еще, не предлагай ему, – окоротил его брат 2, – пусть терпит. Еще чуть-чуть поднапрячься надо и вытащим его наружу.
         На что «Рубин» отреагировал так: «Оружие на пол, руки за голову, всем лежать мордой в пол!»
         Команда, раздавшаяся из телевизора, заставила их против воли повиноваться. Братья, как загипнотизированные, тут же перестали копать, моментально вылезли из ямы, сцепили на затылке руки и легли на землю в ожидании дальнейших указаний из телевизора. Но указаний никаких не последовало. Воцарилось молчание, прерванное вскоре треском и шумом, характерными для той эпохи телевидения, когда под треск этот и шум принято было засыпать, а затем уж и вовсе сменившимися пронзительным писком – эталонным сигналом частотой 1 кГц. Именно этот сигнал и вывел братьев из охватившего их необъяснимого оцепенения. Они встали, отряхнулись от мурашей и приблизились к яме, заглянув в которую, увидели не кадры известного фильма, а изображение не менее когда-то известной телевизионной испытательной таблицы в форме инопланетной рожицы, состоящей из сетчатого поля, цветных полос разной насыщенности, контрастных полос, вертикальных штрихов, плавных цветовых переходов, чередующихся черных и белых квадратов (не Малевича ли?), «вертикальных штрихов на 13-й строке, а также в малых кругах (строки 3,4,17,18) для оценки разрешающей способности и динамической фокусировки» (цитата по первоисточнику), и много из чего еще, в чем наш брат гуманитарий нисколечко не разбирается. Братья не настроены были долго пялиться в эту телевизионную палитру, в которую чем дольше смотришь, тем больше хочется абстрагироваться от серой действительностью и стать частью экранного пространства и времени. 
         – Когда-нибудь на этом месте Братскую ГЭС-2 построят, – сказал брату 1 брат 2, оглядывая погрустневший от надвигающихся потемок земной окоём.
         – С чего вдруг здесь Братскую ГЭС-2 строить? Если здесь что-то когда-нибудь и построят, то точно не ГЭС, скорее уж заложат фундамент для военного полигона или для секретной лаборатории.  Видишь ли, в этих краях, может статься, даже дороги поблизости нормальной нет. Вспомни, как мы сюда пришли, по какой тропинке, через какой лесок, через какое поле, речку, а может, цвет неба вспомнишь. Родину свою помнишь? Можешь описать ее двумя-тремя словами?
         – Не помню, брат. Мы уже обсуждали это. Крутится, правда, на языке, что-то вроде неба голубого, но на этом все, на этом связь моя с родиной обрывается. Давай лучше вернемся к нашим раскопкам. Как думаешь, может, канал переключить, уж больно писк противный из телика раздается и цвета слишком яркие так и бьют в глаза световым гейзером, а темень уже на дворе стоит, больно глазам становится, так и ослепнуть за ночь можно.
          – Лучше бы нам, конечно, домой вернуться. Но где он, дом-то наш. В какой-нибудь глуши, нет? Ладно, будем дальше докапываться до правды, искать свои звездные талеры.
          – Как ты сказал, искать Сталина?
          – Нет, талеры. Это я образно выразился. Мы же хотим узнать, каким образом работает этот телевизор, если рядом нет ни ЛЭП никаких, ни ГЭС, нет вообще намеков на цивилизацию. А докопаемся до правды, сильными станем. Америку победим. Впрочем, почему я так сказал? Причем тут Америка? Что вообще нам известно о том состоянии, в каком находится сегодняшний мир? Почему нужно кого-то побеждать и применять для этого силу, пусть даже в виде правды? Сколько лет прошло с того дня, как мы сидели перед телевизором, там самым, бабушкиным, в бабушкином кресле, и с самого утра, как завороженные, смотрели телепередачи, транслируемые на канале РТР? Я точно помню, что это было 10 декабря 2000 года. Может, с тех пор ничего нового не произошло. Или что-то все-таки произошло, но оно так похоже на то, что уже было, что и назвать это «что-то» новым язык не поворачивается.
          – Я очень хорошо помню, что 10 декабря 2000 года в Алхан-Юрт Урус-Мартановского района Чечни прогремел взрыв (22 человека погибли), в Москве на Казанском вокзале искали бомбу, бывший премьер Пакистана помилован и выслан из страны со всей семьей, NASA вышло на связь с межпланетной станцией «Пионер-6», запущенной 35 лет назад, в Санкт-Петербурге в результате пожара в одной из квартир жилого дома погибли четыре человека, в Норвегии и Швеции проходила церемония чествования нобелевских лауреатов… Продолжать?
          – В этом нет необходимости, брат. Мы слушали эти новости вместе и ничего нового к ним добавить у тебя не получится. Я тут вот о чем подумал. А что если этот день, 10 декабря 2010 года, еще не наступил? Допустим, он еще только должен наступить. Вот-вот наступит. Да и вообще, что может такого произойти в будущем, чего не произошло уже в прошлом? Почему бы нам, например, не родиться братьями Люмьер? Ты знаешь, что это за братья, чем они известны?
          – Да, брат мой . Я знаю, кто такие Люмьер. Братья Люмьер – это мы. Я – Луи, ты – Огюст. Ведь это именно нам принадлежит идея создания «синематографа». Разве нет? Точнее, идея-то и ее воплощение в жизнь принадлежит мне, а ты, как удачливый организатор, развил коммерческий успех всего предприятия и принес нам немалый барыш и славу родоначальников кино. Помнишь, Огюст, какие фильмы крутили в том далеком 1895 году, в темном подвале парижского «Гран-кафе» на бульваре Капуцинок? Ах, как хороши, как свежи тогда были не только розы и девушки, но и мелькавшие на экране с частотой шестнадцать кадров в секунду движущиеся изображения рабочих с фабрики «Красный Октябрь», изображения собак, велосипедистов, повозок, плавающих в аквариуме золотых рыбок.
          – Помню, брат, помню. А как забыть «Прибытие поезда на Казанский вокзал», с Сергеем Бодровым в главной роли. Несмотря на то, что картина была короткометражной – длилась она всего лишь какие-то молниеносные сорок восемь секунд, – фильм оказался одним из самых кассовых в истории кинематографа, если я ничего не путаю.
         Братья предались воспоминаниям, прокручивая в памяти кадры давно минувших, а заодно и грядущих лет. В голове братьев Луи и Огюста Люмьер, как в хорошо налаженном «синематографе», заработали кулачковые механизмы, механизмы скачковые, включился световой поток проекционного фонаря, в мозгу замелькали картинки в динамическом их развитии.
          – А где это мы сейчас находимся, Луи? Сидим ли мы в подвале парижского «Гран-кафе» в ожидании премьеры «Фанфана-тюльпана» с Жераром Филипом и Джиной Лолобриджидой в главных ролях или смирно лежим в гробу под толстым слоем французской земли на кладбище Гийотьер в Лионе. Темень такая кругом, хоть глаз выколи.
          – Сдается мне, Огюст, мы находимся внутри экспериментального квантового кинопроектора – аппарата для воспроизведения широкоформатной иллюзии в высоком качестве, записанной на целлулоидную пленку Майи длиною во много сот световых километров. Эта иллюзия проецируется на все стороны света, создавая в голове зрителя, сидящего в кинозале Вселенной, неподдельные ощущения нового дивного мира. Все, что он видит вокруг себя, включая звездное небо над головой и моральный закон внутри – не более чем фантастический блокбастер. Впрочем, показываемое среднестатистическому зрителю кино не ограничивается одним каким-то жанром. Мыльная опера, драма маленького человека, божественная кинокомедия, пантомима и фарс – вот с чем он сжился основательно и надолго.
           – А мы случайно не иллюзия, брат, не продукт ли профессиональной деятельности какого-нибудь спятившего небесного киномеханика? Не мнимые ли изображения, проецируемые на голубой экран материального мира волшебным фонарем чьего-то коварного разума, изображения, которые не живут, а просто играют заранее отведенные для них роли.
           – В таком случае, Огюст, нам надо срочно проделать следующий трюк: пройти, невзирая на протесты кинорежиссера и препоны кинооператора, за широкий полог трехмерного киноэкрана, как это делали некоторые недоверчивые зрители в начале эры немого кино (в их случае экран, правда, был двухмерным), и увидеть своими глазами, что никаких там актеров, фигляров, лицедеев и прочей публики из числа работников сцены нету. Только так, дорогой мой брат, мы сможем вполне убедиться, что мы это мы, братья Жозеф и Этьен Мондольфье, и должны этим фактом весьма гордиться, ведь кому как не нам уготовано было 19 сентября 1783 года запустить в Версале хрустальный воздушный шар, в корзине которого сидели первые собаки-воздухоплаватели Белка и Стрелка.
           – Помнится, Жозеф, мы еще доклад об этом писали для Французской академии псевдонаук. Но как назывался он, я что-то не припомню. Не подскажешь?
           – Назывался он «Доклад об аэростате».  Он как раз у меня с собой. Вот он. Увлекательная вещь сама по себе, познавательная сверх меры. Вот, послушай отрывок из него: «Первый умозрительный опыт со сферическим воздушным конем в вакууме прошел удачно. Конь моментально поднялся в воздух и исчез за горизонтом событий. Это навело нас на мысль, что с таким же успехом можно экспериментировать и с хрустальным воздушным шаром, имеющим одиннадцать метров в поперечнике и проклеенным для придания ему дополнительных аэродинамических свойств бумажными самолетиками . Вместо вакуума этот шар решено было наполнить горячим воздухом, поднимавшимся над постановочным костром Инквизиции. Костер играл не только роль теплового котла, но и с успехом выполнял зрелищную функцию. Он так разгорелся, что на нем можно было запросто запечь в кляре не один десяток еретиков. Его устремленное к вечности пламя вызывало в коллективной памяти парижских клошаров, присутствующих при сем действе, картины страшного суда над Жанной д’Арк и Яном Гусом. “О, Святая простота”, – не удержался я от похвалы в адрес неказистой старушки, вызвавшейся добровольно отдать себя в жертву псевдонауке, безропотно взойдя на эшафот костра и гильотинировав себя искрометным его пламенем, вместо того, чтобы от щедрости душевной подбросить в огонь охапку сухой соломы, если не хвороста. Солому в огонь пришлось мне подбрасывать самому, так как старушка своими прелыми и завшивевшими обносками несколько усмирила разгоревшееся пламя, по каковой причине шар наш отказывался взлетать. Но чудо свершилось, когда некий поджарый юноша с сумасшедшинкой во взгляде решил совершить акт самосожжения в знак протеста против всего на свете и внес свою скромную лепту в дело наполнения горячим воздухом полостей хрустального шара. С божьей помощью шар поднялся в воздух и поплыл далеко-далече, за тридевять земель, отдавшись на волю зашитым в мешок ветрам (наследие Одиссея, пригодившееся его гомерическим наследникам). Собаки, находившиеся в корзине, похожей больше на театральную ложу или даже на Зеркальную галерею Большого Версальского дворца, радостно забрехали в предчувствии ожидавшей их вскоре всемирной славы. По свидетельству очевидцев из Центра управления полетами перелетных птиц, хрустальный воздушный шар продержался в воздухе 25 часов и совершил 18 полных витков вокруг Земли и больше тысячи вокруг своей оси. И если бы в небе над Северной Каролиной, куда его занесло провидение, он случайно не столкнулся с допотопным планером американцев братьев Райт, которым самое место на кладбище Икаров в Ле-Бурже, собаки Белка и Стрелка остались бы целы и следующий свой полет совершили бы уже на космическом шаттле». Ну, как тебе, Этьен, отрывок из доклада?
          – Да как-то не очень эта история правдоподобно звучит. Больше похоже на футуристическую сказку в духе братьев Гримм, чем на доклад для Французской академии псевдонаук.
          – На какую это сказку братьев Гримм ты намекаешь? Ты еще сестер Бронте сюда приплети из Сестрорецка, то же мне умник нашелся.
          – А вот на такую . Слушай, Якоб.
          – Я весь внимание, брат Вильгельм.
          – Итак. Сидели как-то возле некой братской могилы где-то у черта на куличках и задавали друг другу чертовски странные вопросы два брата, брат 1 и брат 2…

***