Рождение легенды

  В этот дождливый, прозрачно-светлый, серебристый день у продавщицы ароматного отдела хоз-товаров, с полного свежести и живой влаги, утра, было прекраснейшее настроение. Даже ожиданье чуда. И дело было в общем-то не в том, что все кто поступает в институт с одного раза, после первого года ещё полны сил и надежд. Хотя это было так.
   Она трудилась здесь на пол- зарплаты пока не найдёт место более подходящее для будущей лингвистки–романистки.  Она вообще была по -жизни оптимисткой,  а тут ещё и покупательский парад открыл ей  представитель мужеского пола. У  мелких продавцов это  считается хорошею приметой.  И вот молодой парень прибыл в хозяйственный отдел. Чек был на несколько товаров. А это уж считается, точнее, считывается, как хорошая примета у больших торгашей—владельцев магазина. 
   Хотя он и на кассе был не очень-то внимателен. Рассеянно так глядя на неё, платил, чуть сделав зорче и теплее взор, сказал «mercy»  не очень чисто (мягко говоря), потом  по-русски, глядя вдаль, «Вот, наконец-то». И ушёл даже не глянув в чек. Впрочем, не очень длинный:
«Верёвка бельевая—1 шт.
Тряпка  микрофибра—1шт.
Мыло хозяйственное—1 шт.»
  Умница, хозяйственный. И такой симпатичный! С ясными глазами, стройный, с  тугим прямым профилем, высоким лбом… ну мало, что произношение на французском так -себе. Вернее ничего себе! Никто ж не идеален.  И Валерия—для друзей Валери—с удвоенным удовольствием принялась за работу.
  А в это время счастливый обладатель  красивого профиля и не менее красивого мешочка с надписью «Все в дом . Дом по полной», брёл нога за ногу домой. Пардон, на съёмную жел- площадь.   
   Конечно, в первый миг он был и рад как всякий человек, у коего хватило денег на покупку, но вспомнив,  для чего ему всё это надо он  погрузился вновь в холодный липкий мрак депрессии.  Где прибывал уже почти три дня. С того момента, как покинул сверкающий от солнца  и златистой пыли коридор вожделенного  учебного заведения.
  А как хотели бы вы? Как чувствовали б себя  вы,  если б были на месте его? На месте Кирилла Вешнякова?
  Вот если б Вам пришлось сначала в старших классах школы, вставая каждый день ровно в шесть- десять, что бы  пробежав  среди цветных, как новогодние флажки, но облупившихся, как  битое яйцо, домиков, что б успевать в самую приличную местную школу. А после обучения нестись на автобус, крепчайшее пахнущий жжёной пыльную резиной. Мимо родного дома катить на работу в единственное учреждение  на окраине города-спутника, готовое брать людей до восемнадцати лет на полставки. Вкалывать там,  делая почти что всю работу до коей у мастеров  руки не дошли?  Так что Кирилл был и грузчик, и моляр, и  столяр и певец и плясец (самодеятельность всегда хорошая отдушина!) и на нервах у старшего мастера игрец—тот терпеть не мог его привычки читать в любую свободную минутку книги. Да ещё и на языке, который он понять не мог! Но при всём при этом ещё четыре раза в неделю пришлось бы  на том же «бусе»  катить на улицу  Третью Российской империи (бывшую Первую Красного Коминтерна), где на углу жила преподавательница французского Франсуаза Францевна. Для друзей Франца, а для недругов—Фыр-Фыр.  И там, как завещал сами помните кто, «учиться, учиться и ещё раз учиться» читать, писать, считать и спрягать на языке Ронсара, Рабле,  Вольтера, Вийона, Дрюона, Коллет, Рембо и  пса Пифа с котом Геркулесом. 
  В результате Кирилл даже разбудите его  без десяти шесть, мог бы ответить,  чем прованский акцент отличается от лиможского и наоборот—что общего.  А также, что от нидерландских корней в наречии северных французских земель .  Свободно читал книги на французском взятые из библиотеки, являвшей редкостный образец стабильности и постоянства в нашем бренном мире—не обновлялась со времён Двадцатого съезда партии, или из личной библиотеки доброй Францы.
  Но она, осознавая, что её знания могут быть слегка того, как  майонез из тёмного лабаза в полу- подвале—не очень свежими, направила его на  уроки у её же бывшего ученика, недавно прожившего во Франции  год.  Напутствуя Кирилла Вишнякова « Это всё же лучше чем ничего!».
  Господин Сидилькин  был не  учителем, не преподавателем, а наставником «Он- лайн удалённого Супер- Университета «Дуб-лайн олл-ворд»». И в стране Декарта и Шовена полгода честно трудился на сборе спаржи, неплохо переводя слова шепелявого хозяина толпе мигрантов. Пёстрой, как семечная шелуха на пригородной остановке. После этого весело вкалывал в шумных лабиринтах  Марсельского порта, где, кажется, как в на Ковчег собрался  весь белый свет. А язык напоминал о другом  библейском событии.  Когда ж ему в третий раз недодали  «бабла» вдруг осознал всю силу ностальгии  и любви к Родине. Возвратись, тут же, как многие побывшие «там»  черт знает кем и как, принялся преподавать, да наставлять.
    Это всё не помешало Кириллу Вешнякову собрав собственными силами нужную сумму  отбыть в город-«окно в Европу», поступать на факультет лингвистики. Произведя впечатление балами, он с честью  прошёл пытку собеседованием, все круги письменного теста и снова получил самый высокий бал.  Он бойко выступил на устном.  Хоть преподаватели частенько переглядывались.  Ещё б! Он поразил учителей своими знаниями не только современных диалектов, французской классической литературы, но и старо-французского! И… в конце он услышал  единогласный приговор ареопага:
--Всё просто прекрасно,  но у Вас, кажется, проблемы артикуляции?
---Великолепно, молодой человек, но только  произношение…
--О, юноша, могли бы стать гордостью  курса, и даже факультета, а может быть и более того! Но с эдакими шипящими  у нас даже в коридоре не место!
  Сбор с первых парт в шикарных шмотках, уж было, начавший смотреть на него снизу вверх,  теперь злорадно ухмылялся. А самый клетчатый, в пиджаке с кожаными овалами на локтях, не громко ржал втягивая воздух, как старый пылесос, или молодой боров «Хры- ргы! Гы-гы-хры».  А ведь он, Кирилл  им многим помогал!
   Особо клетчатый расхрюкался  когда ареопаг столь же единогласно заключил: «--Просто найдите репетитора!»
    Быть может дело бы и обернулось по другому, когда б в прохладном коридоре, где нервный люд пытался унять сердцебиение  и дрожь, а Вишняков  лавину боли и опустошения, к нему не подошёл спокойный староста второго курса. И под секретом сообщил: « Спокон! Всё. Твоё дело на мази! Я только что в преподавательской сам слышал: тебя ждут-- при том ни там все—на экзамене следующего потока! Через три недели. Из-за праздников.  Только надо, что б ты за это время хоть как-то подровнял произношение!»
    Не будь вот этой неосуществимой форы, не будь её -- этой заслуженной,  выстраданной возможности… такой  необходимой  и никчёмной, как все его мечтанья  и надежды…  Как вся его, Кирилла, жизнь… так может он бы просто напившись  в первый раз по-настоящему (до сей поры всё было как-то некогда) и рассудил бы трезво, но теперь…
   Вот почему те деньги, которым должно было стать законную добычей какого-нибудь винного…  во сём  на свете магазина, перекочевали в кассу добропорядочного хоз- отдела.  А сам, увы, несбывшийся лингвист с пакетиком, аршинным шагом, направился  «домой» в ту комнатку о двух кроватях с зеркалом и мебелью, прибывший, верно, с дачи, и предназначенной ко сдаче. Где он и проживал пока, что в обществе будущего  светила биологии Клавдия. Сейчас тоже глотавшего глицын, ромашково -мятный чай, шоколад и методички.  Кирилл, устроив себе пост на лавочке у дома,  сел наблюдая за квартирой и дверьми.  Все мысли, куда бы их не вели и зрение,  и слух,  всё время возвращались к одному: «Всё кончено!»
  Неважно ели ль воробьи  на лавке булку—вне всякого сомнения-- багет.  Спросила ли старушка сколько время—а сколько времени  Франсуаза Францевна потратила на него! Прошёл ли  мимо напевая человек в форме—наверняка морской, как в том порту где  этот…  «le mentor»  своих шипящих нахватался. Гад…и многое ещё!  Напротив сидела дама, в позе Монны Лизы. Если чуть-чуть подправить и сложить руки  как надо.  От этой мысли, правда, понесло в хозяйственный отдел. Там девушка хорошая такая с красивыми и плавными движениями точёных рук. Так ладно упаковывала всё. И голос такой мелодичный, запавший в сердце. Трепетный. Наверное,  ей есть место в этом мире. А вот Кириллу – нет! Закапал мелкий дождь.
   Над городом склонился вечер хрустальный  от дождя. Едва коснувшегося пышных  шевелюр  спокойных вековых деревьев и кружева кустов. 
   Меж тем наш терпеливый Вишняков дождался, чтобы  сосед явился из дверей  парадной дома—отправился, наверно,  в магазин. Лингвист пошёл на верх в темпе  бетховенского марша.
    Работа шла к концу,  и залы магазина в естественном серо-серениватом свете казались, затаили ожидание, когда затихнут звуки, уйдут шаги,  и только из окна будет смотреть на полки город в дыхании влаги и заросших скверов. Едва касаясь светом тонких граней стекла и алюминиевой   серебряной оковки. Среди теней и острого сиянья от монитора Валерия снимала зет-отчё. Внимательно и ровно подколов его к шуршащим документам.
  По коридору, узкому, как тропка, уж  разносились так легко, но гулко шаги прощающихся уходящих. Чуть-чуть  звеня,  у кассы появился ключ. Валерии закрывать.
   А за окном уже роились  улыбчивые пятничные пешеходы, над лужами парили пары.
   А у окна с потрескавшейся деревянной рамой, сейчас так  жёстко обрамлявшей пляшущие под ветром зелёные, насыщенные кроны, Кирилл поставил чутчка колченогий стул.  Из ротанга. Видимо до этого «живший» на даче. Ротанг – выносливая пальма (что, это пальма Клавдий объяснил), но климат наших дач, куда все ездят поправлять здоровье, способен вынести один маренный дуб. Лингвист опрятно вытер подоконник и зеркало в старинной раме  тряпкою из микрофибры—ведь обещал—«порядок гарантирую»!  С  массивного крючка над подоконником уже был снят горшок с цветущим бледно-лиловым  крокусом,  в кашпо одетом макраме из магазина сувениров, сейчас обвившим хрупкие цветы гирляндами тугих узлов. Зачем-то вспомнилась та девушка из магазина. Ей будет точно не приятно, если  узнает, зачем он всё это купил. И как на зло у ней.
  Меж тем по городу скользили в провалах луж темные силуэты пешеходов, средь россыпей искрящихся огней. Разяще белых и холодно красных. Вот парень с девушкой идут сквозь сырость под одним зонтом. Хоть дождь давно прошёл. Вот в сочном, жарком свете из окна кафе другие девушка и юноша о чём-то спорят горячо. Смотря глаза в глаза. А шум машин не заглушает ритм бегущих рядом девчонки и круглолицего пацанчика. Оба в спорт- костюмах, заляпанных кроссовках.  Их по лицу задели тугие, тёмные листы сирени, уже таящие едва начавшие благоухать первые грозди  лилово-серые и по преданью, дарящие счастье, тому, кто там отыщет цветик в пять лепестков .  Под ломкими ветвями мерно бредут двое седых людей—он и она. Уже давно  «они».  И  несколько ступеней старого позеленевшего гранита ведут их в садик перед  домом, где у качелей между кем-то, не чаяно поставившим рюкзак с спортивной формой в лужу, и позабывшей позвонить домой, что задержалась, сплетаются первые тени и световые отблески из окон.
  Кирилл глянул в окно. Наверное,  в последний раз. Мир был свеж от дождя и полон звонкого вечернего городского хора. Он заслуживал жить… без него. На крючке для цветов теперь  висела не очень хорошо сплетенная намыленная липкая петля. А у вас  всё получается с первого раза?
   Валерии, идущей сейчас к метро,  хотелось так  подольше погулять. Хотя бы посмотреть,  как счастливы другие. Вдохнуть пропитанный цветением и влагой воздух в парке среди листвы. Поесть мороженого. Но завтра рано вставать. Ей вспомнился опять тот  парень, пришедший в магазин. Она, конечно не рассчитывала, что он ей встретится сейчас, или он ждёт её… Хоть и пошла к метро ещё не хоженой дорогою через дворы. 
   Её романтикой сегодня будет  смешной, надуманный роман в яркой обложке, прикупленный  в ларьке печати у метро. Где есть ещё бесплатные газеты. Чудес ведь не бывает…
  Да, чудес не будет. Не бывает. Кирилл, стеля на стул бесплатную, пеструщую газету, прихваченную у метро, знал это точно.  Конечно, он собирался лезть на стул в носках, но мало ль, что случится? На улице кипела ЖИЗНЬ. De  la VIE. Пел ветер, слышались шаги, кто-то ругался гордым матом. Последнее, наверно хорошо – не будем отвлекаться. Раньше начнём—раньше закончим.
   Валерия раньше  не ходила этим вот двором с курчавыми кустами, узорчатым от выбоин, покрытых бархатами мха, асфальтом и высохшим фонтаном в середине. Наверное, не следовало и сейчас     идти.
   В свободное время Валерия любила помечтать. Не только о том, что напишет труд о влиянии французского на шотландские народные песни и получит кафедру. Или о погружении на дно Ладоги с аквалангом.  Вот и сейчас ей вспомнился тот парень с тугим правильным профилем и в опрятном пальто… Мечтая она не заметила, как за ней развязною походкой пошёл один из тех, трёх, кто матерились у фонтана. Идя за ней тяжёлыми шагами. Он, как культурный человек всё ж окликнул «Эй! Ты, которая того…» и свистнул. Как уж получилось.  Но его джентльменство было не безгранично. «Эй, чего не стоишь?! Чего, гордая что ли?» А наблюдательность друзей прибавила обиды. 
  Вдруг вспомнил Вешняков на стуле гогот и хрюканье тех с первой парты. Горло сдавило заранее. Коснулся петли скользкой и холодной. Подумал: «Как червяк.» Случайно глянул в сторону. Оттуда на него в ответ взглянуло нечто. Быр-р-р! Со дна сознанья поднялась вся муть тоскливых суеверий. Не ясных, но и неотвязных. «Зеркало!» Надо убрать… А почему? А сами знаете! Или придумаете. Он осторожно повернулся,  снял с гвоздика холодное стекло.
    На улице был слышен крик.  «Кому они там жизни не дают? Уроды, блин!»
-- Вы, ну-ка!—Вешняков как мог, выглянул в окно. Двое придурков наступали на девушку с разных сторон. Третий добропорядочно слинял.
-- А ну… --он повторил. Что дальше и не знал. Но только увидал как тот, что помоложе, кривляясь, посмотрел наверх и … застыл, жалко присев, как пёс, задумавший удобрить травку.  Почему так  Кирилл не понимал, но чуял, что тот явно «ссыт»,  с твёрдостью добавил: «Сейчас сойду и всех вас заберу с собой в эту…-- лингвист не знал (нельзя же всё знать и в своей науке!) как называют здесь сейчас ментов или  ментовку. Теперь-то, ведь  полиция!
   Но это было и не надо—второй поднял глаза. Схватился за левую сторону.  А правая его рука кое-как склеив троеперстие, подлетела ко лбу. Но там застыла. Его приятель сдавленно крикнул нечто странное, но понятное любому лингвисту. И не только.
    В этот момент в дверь позвонили.
--Я, Клавдий!
  Вишняков обернулся, от зеркала в руках взметнулись световые блики.  Удавка резко остро обхватила шею, комок встал в горле, во рту вдруг вспыхнул кислый вкус, хрип родился сам. Ротанговый хромой качался уж не давая твёрдой опоры… Крик со двора молодой девушки : «--Спасите его!» привёл офонаревшего Клавдия в чувство.  В один прыжок он подлетел к соседу и дернул в его сторону штору. Кирилл схватился за неё. И когда с помощью Клавдия встал твёрдо на подоконник, они успели увидать как венчики крокусовых цветков мелькнули за карнизом.
   Кирилл с помощью товарища сумел вытащить голову опять на этот свет.
-- С девушкою всё в порядке?-- спросил он, выглянув немного.
В ответ услышал голос, коей они бы с Клавдием узнали и из сотни.
-- С ней всё в порядке. А вот с ними – нет.
И  обращаясь уж к кому-то в низу:--Так, убирай-ка этот хлам с инфарктом. И башку свою битую. И вытри чем-нибудь асфальт. Вот, что ты тут наделал?!
 Кирилл понял, что молодой пацан присел там неспроста…
-- Ба, -- слышалось опять, -- да это, кажется, мой «колокольчик»!
И Клавдий, и Кирилл похолодели—квартирная хозяйка была строга!
-- И это ваши парни-квартиранты!—вдруг отчеканил новый голос со двора.
-- Да, они! Они же девушку спасли!
-- Молодцы! Герои!
--Да и цветочек цел. Почти. Наверное.
-- А такие кашпо всё равно уже не в моде.
   И девушка со всеми посмотрела  вверх. Спасители враз заглянули вниз.
Валерия и Кирилл на миг стали одни во всей вселенной.
 Прошла неделя.  Клавдий успешно поступил и во дворе был в звании героя. Близились вступительные второго потока для лингвистов. Произношение Кирилла Вишнякова становилось лучше с каждым вечером. Как и познания студентки Валери о диалектах, архаизмах милого обоим языка.  Какой, грассируя, звучал у окна, где в модном, новеньком кашпо спокойно приходил в себя лиловый крокус.
  Двор жил обычной жизнью. Но в нём все знали, что один из хулиганов, в тот вечер увидевших  жуткий призрак с петлёю на шее, с сверкающим провалом в самый Ад, куда он их пообещал забрать, теперь почти шёл на поправку в больнице, но клятвенно решил навеки бросить пить. И родное село посетить.  Второй куда-то делся. Говорят, что видели его в монастыре. Каком? Никто не знает и не уточняет. 
  Но точно, то, что в городе белых ночей  и ВУЗов, обнимающих серебряно- фиалковые  воды по весне, на одну жуткую  легенду уж стало больше.