Рождение легенды

                Рождение легенды

  В этот дождливый, прозрачно-светлый, серебристый день у продавщицы ароматного отдела хоз-товаров, с полного свежести и живой влаги, утра, было прекраснейшее настроение. Даже ожиданье чуда. И дело было в общем-то не в том, что все кто поступает в институт с одного раза, после первого года ещё полны сил и надежд. Хотя это было так.
   Она трудилась здесь на пол-зарплаты пока не найдёт место более подходящее для будущей лингвистки–романистки.  Она вообще была по-жизни оптимисткой,  а тут ещё и покупательский парад открыл ей  представитель мужеского пола. У  мелких продавцов это  считается хорошею приметой.  И вот молодой парень прибыл в хозяйственный отдел. Чек был на несколько товаров. А это уж считается, точнее, считывается, как хорошая примета у больших торгашей — владельцев магазина. 
   Хотя он и на кассе был не очень-то внимателен. Рассеянно так глядя на неё, платил, чуть сделав зорче и теплее взор, сказал «mercy»  не очень чисто (мягко говоря), потом  по-русски, глядя вдаль, «Вот, наконец-то». И ушёл, даже не глянув в чек. Впрочем, не очень длинный:
«Верёвка бельевая — 1 шт.
Тряпка  микрофибра — 1шт.
Мыло хозяйственное — 1 шт.»
  Умница, хозяйственный. И такой симпатичный! С ясными глазами, стройный, с  тугим прямым профилем, высоким лбом… ну мало, что произношение на французском так-себе. Вернее ничего себе! Никто ж не идеален. И Валерия — для друзей Валери — с удвоенным удовольствием принялась за работу.
  А в это время счастливый обладатель  красивого профиля и не менее красивого мешочка с надписью «Все в дом. Дом по полной», брёл, нога за ногу домой. Пардон, на съёмную жилплощадь.   
   Конечно, в первый миг он был и рад как всякий человек, у коего хватило денег на покупку, но вспомнив,  для чего ему всё это надо он  погрузился вновь в холодный липкий мрак депрессии.  Где прибывал уже почти три дня. С того момента, как покинул сверкающий от солнца  и златистой пыли коридор вожделенного  учебного заведения.
  А как хотели бы вы? Как чувствовали б себя  вы,  если б были на месте его? На месте Кирилла Вешнякова?
  Вот если б Вам пришлось сначала в старших классах школы, вставая каждый день ровно в шесть- десять, что бы  пробежав  среди цветных, как новогодние флажки, но облупившихся, как  битое яйцо, домиков, что б успевать в самую приличную местную школу. А после обучения нестись на автобус, крепчайшее пахнущий жжёной пыльную резиной. Мимо родного дома катить на работу в единственное учреждение  на окраине города-спутника, готовое брать людей до восемнадцати лет на полставки. Вкалывать там,  делая почти что всю работу до коей у мастеров  руки не дошли?  Так что Кирилл был и грузчик, и моляр, и  столяр и певец и плясец (самодеятельность всегда хорошая отдушина!) и на нервах у старшего мастера игрец — тот терпеть не мог его привычки читать в любую свободную минутку книги. Да ещё и на языке, который он понять не мог! Но при всём при этом ещё четыре раза в неделю пришлось бы  на том же «бусе»  катить на улицу  Третью Российской империи (бывшую Первую Красного Коминтерна), где на углу жила преподавательница французского Франсуаза Францевна. Для друзей Франца, а для недругов—Фыр-Фыр.  И там, как завещал сами помните кто, «учиться, учиться и ещё раз учиться» читать, писать, считать и спрягать на языке Ронсара, Рабле, Вольтера, Вийона, Дрюона, Коллет, Гюго, Доде, Рембо и  пса Пифа с котом Геркулесом. 
  В результате Кирилл даже разбудите его  без десяти шесть, мог бы ответить,  чем прованский акцент отличается от лиможского и наоборот — что общего.  А также, что от нидерландских корней в наречии северных французских земель. Свободно читал книги на французском взятые из библиотеки, являвшей редкостный образец стабильности и постоянства в нашем бренном мире —не обновлялась со времён Двадцатого съезда партии, или из личной библиотеки доброй Францы.
  Но она, осознавая, что её знания могут быть слегка того, как  майонез из тёмного лабаза в
полуподвале — не очень свежими, направила его на уроки, у её же бывшего ученика, недавно прожившего во Франции  год.  Напутствуя Кирилла Вишнякова « Это всё же лучше чем ничего!».
  Господин Сидилькин  был не  учителем, не преподавателем, а наставником «Он-лайн удалённого Супер-Университета «Дуб-лайн олл-ворд»». И в стране Декарта и Шовена полгода честно трудился на сборе спаржи, неплохо переводя слова шепелявого хозяина толпе мигрантов. Пёстрой, как семечная шелуха на пригородной остановке. После этого весело вкалывал в шумных лабиринтах  Марсельского порта, где, кажется, как в Ковчег собрался  весь белый свет. А язык напоминал о другом  библейском событии. Когда ж ему в третий раз недодали «бабла» вдруг осознал всю силу ностальгии  и любви к Родине. Возвратись, тут же, как многие побывшие «там»  черт знает кем и как, принялся преподавать, да наставлять.
    Это всё не помешало Кириллу Вешнякову собрав собственными силами нужную сумму  отбыть в город-«окно в Европу», поступать на факультет лингвистики. Произведя впечатление балами, он с честью  прошёл пытку собеседованием, все круги письменного теста и снова получил самый высокий бал.  Он бойко выступил на устном.  Хоть преподаватели частенько переглядывались.  Ещё б! Он поразил учителей своими знаниями не только современных диалектов, французской классической литературы, но и старо-французского! И… в конце он услышал  единогласный приговор ареопага:
— Всё просто прекрасно,  но у Вас, кажется, проблемы артикуляции?
— Великолепно, молодой человек, но только  произношение…
— О, юноша, могли бы стать гордостью  курса, и даже факультета, а может быть и более того! Но с эдакими шипящими  у нас даже в коридоре не место!
  Сбор с первых парт в шикарных шмотках, уж было, начавший смотреть на него снизу вверх,  теперь злорадно ухмылялся. А самый клетчатый, в пиджаке с кожаными овалами на локтях, не громко ржал втягивая воздух, как старый пылесос, или молодой боров «Хры- ргы! Гы-гы-хры».  А ведь он, Кирилл  им многим помогал!
   Особо клетчатый расхрюкался  когда ареопаг столь же единогласно заключил: «— Просто найдите репетитора!»
    Быть может дело бы и обернулось по другому, когда б в прохладном коридоре, где нервный люд пытался унять сердцебиение  и дрожь, а Вишняков  лавину боли и опустошения, к нему не подошёл спокойный староста второго курса. И под секретом сообщил: « Спокон! Всё. Твоё дело на мази! Я только что в преподавательской сам слышал: тебя ждут — при том ни там все — на экзамене следующего потока! Через три недели. Из-за праздников.  Только надо, что б ты за это время хоть как-то подровнял произношение!»
    Не будь вот этой неосуществимой форы, не будь её — этой заслуженной,  выстраданной возможности… такой  необходимой  и никчёмной, как все его мечтанья  и надежды…  Как вся его, Кирилла, жизнь… так может он бы просто напившись  в первый раз по-настоящему (до сей поры всё было как-то некогда) и рассудил бы трезво, но теперь…
   Вот почему те деньги, которым должно было стать законную добычей какого-нибудь винного…  во сём  на свете магазина, перекочевали в кассу добропорядочного хоз-отдела.  А сам, увы, несбывшийся лингвист с пакетиком, аршинным шагом, направился  «домой» в ту комнатку о двух кроватях с зеркалом и мебелью, прибывший, верно, с дачи, и предназначенной ко сдаче. Где он и проживал пока, что в обществе будущего  светила биологии Клавдия. Сейчас тоже глотавшего глицын, ромашково-мятный чай, шоколад и методички.  Кирилл, устроив себе пост на лавочке у дома,  сел наблюдая за квартирой и дверьми.  Все мысли, куда бы их не вели и зрение,  и слух,  всё время возвращались к одному: «Всё кончено!»
  Неважно ели ль воробьи  на лавке булку — вне всякого сомнения — багет.  Спросила ли старушка сколько время — а сколько времени  Франсуаза Францевна потратила на него! Прошёл ли  мимо напевая человек в форме — наверняка морской, как в том порту где  этот…  «le mentor»  своих шипящих нахватался. Гад…и многое ещё!  Напротив сидела дама, в позе Монны Лизы. Если чуть-чуть подправить и сложить руки  как надо.  От этой мысли, правда, понесло в хозяйственный отдел. Там девушка хорошая такая с красивыми и плавными движениями точёных рук. Так ладно упаковывала всё. И голос такой мелодичный, запавший в сердце. Трепетный. Наверное,  ей есть место в этом мире. А вот Кириллу  – нет! Закапал мелкий дождь.
   Над городом склонился вечер хрустальный  от дождя. Едва коснувшегося пышных  шевелюр  спокойных вековых деревьев и кружева кустов. 
   Меж тем наш терпеливый Вишняков дождался, чтобы  сосед явился из дверей  парадной дома — отправился, наверно,  в магазин. Лингвист пошёл на верх в темпе  бетховенского марша.
    Работа шла к концу,  и залы магазина в естественном серо-серениватом свете казались, затаили ожидание, когда затихнут звуки, уйдут шаги,  и только из окна будет смотреть на полки город в дыхании влаги и заросших скверов. Едва касаясь светом тонких граней стекла и алюминиевой   серебряной оковки. Среди теней и острого сиянья от монитора Валерия снимала зет-отчё. Внимательно и ровно подколов его к шуршащим документам.
  По коридору, узкому, как тропка, уж  разносились так легко, но гулко шаги прощающихся уходящих. Чуть-чуть  звеня,  у кассы появился ключ. Валерии закрывать.
   А за окном уже роились  улыбчивые пятничные пешеходы, над лужами парили пары.
   А у окна с потрескавшейся деревянной рамой, сейчас так  жёстко обрамлявшей пляшущие под ветром зелёные, насыщенные кроны, Кирилл поставил чутчка колченогий стул.  Из ротанга. Видимо до этого «живший» на даче. Ротанг – выносливая пальма (что, это пальма Клавдий объяснил), но климат наших дач, куда все ездят поправлять здоровье, способен вынести один маренный дуб. Лингвист опрятно вытер подоконник и зеркало в старинной раме  тряпкою из микрофибры — ведь обещал — «порядок гарантирую»!  С  массивного крючка над подоконником уже был снят горшок с цветущим бледно-лиловым  крокусом,  в кашпо одетом макраме из магазина сувениров, сейчас обвившим хрупкие цветы гирляндами тугих узлов. Зачем-то вспомнилась та девушка из магазина. Ей будет точно не приятно, если  узнает, зачем он всё это купил. И как на зло у ней.
  Меж тем по городу скользили в провалах луж темные силуэты пешеходов, средь россыпей искрящихся огней. Разяще белых и холодно красных. Вот парень с девушкой идут сквозь сырость под одним зонтом. Хоть дождь давно прошёл. Вот в сочном, жарком свете из окна кафе другие девушка и юноша о чём-то спорят горячо. Смотря глаза в глаза. А шум машин не заглушает ритм бегущих рядом девчонки и круглолицего пацанчика. Оба в спорт- костюмах, заляпанных кроссовках.  Их по лицу задели тугие, тёмные листы сирени, уже таящие едва начавшие благоухать первые грозди  лилово-серые и по преданью, дарящие счастье, тому, кто там отыщет цветик в пять лепестков .  Под ломкими ветвями мерно бредут двое седых людей — он и она. Уже давно  «они».  И  несколько ступеней старого позеленевшего гранита ведут их в садик перед  домом, где у качелей между кем-то, не чаяно поставившим рюкзак с спортивной формой в лужу, и позабывшей позвонить домой, что задержалась, сплетаются первые тени и световые отблески из окон.
  Кирилл глянул в окно. Наверное,  в последний раз. Мир был свеж от дождя и полон звонкого вечернего городского хора. Он заслуживал жить… без него. На крючке для цветов теперь  висела не очень хорошо сплетенная намыленная липкая петля. А у вас  всё получается с первого раза?
   Валерии, идущей сейчас к метро,  хотелось так  подольше погулять. Хотя бы посмотреть,  как счастливы другие. Вдохнуть пропитанный цветением и влагой воздух в парке среди листвы. Поесть мороженого. Но завтра рано вставать. Ей вспомнился опять тот  парень, пришедший в магазин. Она, конечно не рассчитывала, что он ей встретится сейчас, или он ждёт её… Хоть и пошла к метро ещё не хоженой дорогою через дворы. 
   Её романтикой сегодня будет  смешной, надуманный роман в яркой обложке, прикупленный  в ларьке печати у метро. Где есть ещё бесплатные газеты. Чудес ведь не бывает…
  Да, чудес не будет. Не бывает. Кирилл, стеля на стул бесплатную, пеструщую газету, прихваченную у метро, знал это точно.  Конечно, он собирался лезть на стул в носках, но мало ль, что случится? На улице кипела ЖИЗНЬ. De la VIE. Пел ветер, слышались шаги, кто-то ругался гордым матом. Последнее, наверно хорошо – не будем отвлекаться. Раньше начнём — раньше закончим.
   Валерия раньше  не ходила этим вот двором с курчавыми кустами, узорчатым от выбоин, покрытых бархатами мха, асфальтом и высохшим фонтаном в середине. Наверное, не следовало и сейчас     идти.
   В свободное время Валерия любила помечтать. Не только о том, что напишет труд о влиянии французского на шотландские народные песни и получит кафедру. Или о погружении на дно Ладоги с аквалангом.  Вот и сейчас ей вспомнился тот парень с тугим правильным профилем и в опрятном пальто… Мечтая она не заметила, как за ней развязною походкой пошёл один из тех, трёх, кто матерились у фонтана. Идя за ней тяжёлыми шагами. Он, как культурный человек всё ж окликнул «Эй! Ты, которая того…» и свистнул. Как уж получилось.  Но его джентльменство было не безгранично. «Эй, чего не стоишь?! Чего, гордая что ли?» А наблюдательность друзей прибавила обиды. 
  Вдруг вспомнил Вешняков на стуле гогот и хрюканье тех с первой парты. Горло сдавило заранее. Коснулся петли скользкой и холодной. Подумал: «Как червяк.» Случайно глянул в сторону. Оттуда на него в ответ взглянуло нечто. Быр-р-р! Со дна сознанья поднялась вся муть тоскливых суеверий. Не ясных, но и неотвязных. «Зеркало!» Надо убрать… А почему? А сами знаете! Или придумаете. Он осторожно повернулся,  снял с гвоздика холодное стекло.
    На улице был слышен крик.  «Кому они там жизни не дают? Уроды, блин!»
— Вы, ну-ка! — Вешняков как мог, не расставаясь ни с петлёй, ни  с тяжким зеркалом выглянул в окно. Двое придурков наступали на девушку с разных сторон. Третий добропорядочно слинял.
— А ну… — он повторил. Что дальше и не знал. Но только увидал как тот, что помоложе, кривляясь, посмотрел наверх и … застыл, жалко присев, как пёс, задумавший удобрить травку.  Почему так  Кирилл не понимал, но чуял, что тот явно «ссыт»,  с твёрдостью добавил: «Сейчас сойду и всех вас заберу с собой в эту… — лингвист не знал (нельзя же всё знать и в своей науке!) как называют здесь сейчас ментов или  ментовку. Теперь-то, ведь  полиция!
   Но это было и не надо — второй поднял глаза. Схватился за левую сторону.  А правая его рука кое-как склеив троеперстие, подлетела ко лбу. Но там застыла. Его приятель сдавленно крикнул нечто странное, но понятное любому лингвисту. И не только.
    В этот момент в дверь позвонили.
— Я, Клавдий!
  Вишняков обернулся, от зеркала в руках взметнулись световые блики.  Удавка резко остро обхватила шею, комок встал в горле, во рту вдруг вспыхнул кислый вкус, хрип родился сам. Ротанговый хромой качался уж не давая твёрдой опоры… Крик со двора молодой девушки : «—Спасите его!» привёл офонаревшего Клавдия в чувство.  В один прыжок он подлетел к соседу и дернул в его сторону штору. Кирилл схватился за неё. И когда с помощью Клавдия встал твёрдо на подоконник, они успели увидать, как венчики крокусовых цветков мелькнули за карнизом.
   Кирилл с помощью товарища сумел вытащить голову опять на этот свет.
— С девушкою всё в порядке? —  спросил он, выглянув немного.
В ответ услышал голос, коей они бы с Клавдием узнали и из сотни.
— С ней всё в порядке. А вот с ними – нет.
И  обращаясь уж к кому-то в низу: — Так, убирай-ка этот хлам с инфарктом. И башку свою битую. И вытри чем-нибудь асфальт. Вот, что ты тут наделал?!
 Кирилл понял, что молодой пацан присел там неспроста…
— Ба, — слышалось опять, — да это, кажется, мой «колокольчик»!
И Клавдий, и Кирилл похолодели — квартирная хозяйка была строга!
— И это ваши парни-квартиранты! — вдруг отчеканил новый голос со двора.
—Да, они! Они же девушку спасли!
—Молодцы! Герои!
—Да и цветочек цел. Почти. Наверное.
— А такие кашпо всё равно уже не в моде.
   И девушка со всеми посмотрела  вверх. Спасители враз заглянули вниз.
Валерия и Кирилл на миг стали одни во всей вселенной.
 Прошла неделя. Клавдий успешно поступил и во дворе был в звании героя. Близились вступительные второго потока для лингвистов. Произношение Кирилла Вишнякова становилось лучше с каждым вечером. Как и познания студентки Валери о диалектах, архаизмах милого обоим языка.  Какой, грассируя, звучал у окна, где в модном, новеньком кашпо спокойно приходил в себя лиловый крокус.
  Двор жил обычной жизнью. Но в нём все знали, что один из хулиганов, в тот вечер увидевших  жуткий призрак с петлёю на шее, с сверкающим провалом в самый Ад, куда он их пообещал забрать, теперь почти шёл на поправку в больнице, но клятвенно решил навеки бросить пить.  Второй куда-то делся. Говорят, что видели его в монастыре. Каком? Никто не знает и не уточняет. 
  Но точно, то, что в городе белых ночей  и ВУЗов, обнимающих серебряно- фиалковые  воды по весне, на одну жуткую  легенду уж стало больше.