Секретная лаборатория Будущее

Глава 1

Я всегда мечтала помогать людям. Именно поэтому я пошла в медицину. Более того – я мечтала не просто лечить болезни, но добираться до их корней, до самых глубин человеческого мозга, в котором, как мне казалось, и лежат причины всех недугов, телесных и душевных. Именно поэтому я пошла в психиатрию. Всякие тонкие материи вроде религии или эзотерики меня особо не привлекали. Наука, только наука. Никакой слепой веры – только логика и поиск истины. Это был мой девиз.
После экзаменов и прочих испытаний на прочность я вышла потрёпанной, похудевшей на пять килограммов, но всё такой же наивной максималисткой с минимальным клиническим опытом, жаждущей всех спасать. От чего именно спасать, я точно не знала, но так было даже интереснее.
Тем временем стихия жизненных обстоятельств не была ко мне слишком благосклонна. Родители жили в маленьком подмосковном городке, отношения с ними были напряжёнными из-за сильных различий во взглядах буквально на всё. Я привыкла к самостоятельности, но в быту всё равно не чувствовала себя уверенно, учитывая то, что денег постоянно не хватало, а ординатура отнимала слишком много сил, чтобы иметь ещё и подработку. Личная жизнь тоже как-то не складывалась. Давно разошлись дорожки с Кирой, единственной близкой подругой, а симпатичный коллега, которому я строила глазки на дежурствах, так и не обратил на меня внимание. Именно в этот период я наткнулась на вакансию научного сотрудника в Центре патологии сна – исследовательском институте, который открылся совсем недавно и потому нуждался в «молодых амбициозных учёных» (по крайней мере, так гласила их анкета). Набравшись смелости, я позвонила туда и уже на следующий день бегала с горящими от радости глазами, собирая документы для трудоустройства.
Стоит сказать, что с самого детства я видела яркие, содержательные сны, которые считала неким голосом подсознания. Голосом, подсказывающим, где искать своё предназначение, как поступать в сложных ситуациях, каких людей выбирать себе в товарищи. В подсознание-то я верила. И доверяла ему даже больше, чем сознанию, которое постоянно крутило всякие мысли, подгоняя всё время что-то делать, не жалея сил, не оглядываясь назад...
Центр патологии сна стал моим убежищем от комплексов и жизненных неурядиц. Это было просторное светлое здание с умиротворяющим дизайном: сглаженные углы, пастельные тона, изящные люстры с позолотой. Больше всего мне нравилось проводить время в оранжерее, которая располагалась в центральном холле: там я пила чай, читала книги, рисовала и размышляла о прошлом и будущем, листая фото в соцсетях.
В Центр приходили разные пациенты, от детей до стариков, чаще всего с бессонницей, кошмарами или лунатизмом, а мы цепляли к ним разные датчики и заставляли их спать. Или, наоборот, не спать. Исследования проводили в специальной комнате, которую между собой называли «допросной» – из-за особого стекла, которое изнутри было зеркальным, а снаружи прозрачным. Но эта комната была совершенно не страшной. Наоборот, мы оформили её так, чтобы испытуемый ощущал себя в условиях, максимально приближенных к месту его обычного ночного отдыха: кровать, плотные шторы, немного мебели, комнатные растения, торшеры и так далее. По институту ходила легенда, что ночью в этой комнате собираются духи самых страшных снов людей, когда-либо спавших в ней. Конечно, я смеялась над этими байками, но в комнате всё равно долго старалась не задерживаться. Как по мне, она была больше похожа на недоработанную театральную декорацию, чем на спальню.
Совсем скоро я познакомилась с Логосом. У него было и обычное русское имя, но, когда его спрашивали об этом имени, он лишь загадочно улыбался. Логос был немного старше, но намного опытнее, это уж точно. Он умудрился поработать и в Центре ментального здоровья, который считался престижным заведением. Он досконально знал историю психиатрии и неврологии, отлично ориентировался в физиологии мозга и постоянно приводил кучу примеров из собственной практики. Правда, у Логоса был один досадный недостаток: он просто обожал спорить. Ни один консилиум не обходился без его бесценного мнения! Частенько он оказывался в центре бурных научных, политических и религиозных дискуссий. В один из дней, когда, видимо, его язык особенно сильно чесался, мы разговорились в буфете о случаях чудесных исцелений от рака. Я имела неосторожность высказать мнение, что люди придумывают себе каких-то сверхъестественных помощников, чтобы почувствовать контроль над своей судьбой, а все эти чудеса – не более чем эффект плацебо. Логос хитро улыбнулся – и понеслось. Несмотря на то, что этот долговязый умник сперва показался мне обычным наглецом, его харизма была слишком притягательна, чтобы оставить меня равнодушной. А позже мы стали напарниками.
Однажды нам привезли необычную пациентку. По рассказам врачей, её подобрал какой-то дальнобойщик ночью на обочине автомагистрали и привёз в психиатрическую больницу, где она долго и безуспешно лечилась. Известно было только имя девушки – Мария, а вся её биография была стёрта амнезией неясной природы. Основная проблема Марии, которой мы и должны были заниматься, заключалась в том, что она почти всё время находилась как бы на грани между сном и бодрствованием, а по-настоящему «просыпалась» только когда гуляла, ела или разговаривала. Такое состояние приводило к сильнейшей перегрузке нервной системы и дезорганизации поведения.
Мы осмотрели пациентку, завели в «допросную» комнату и надели ей на голову специальную шапочку с датчиками, считывающими электрическую активность мозга. Мария выглядела безучастной, и мы все понимали, почему: много месяцев подряд её мозг не получал нормального отдыха. Внутри меня проснулось жгучее желание помочь этой несчастной девушке, но для этого нужно было сперва разобраться, что с ней происходит.
Я отошла за чашечкой кофе, но тут услышала знакомый голос. Впервые в этом голосе проступили нотки беспокойства.
- Лия! Смотри сюда!
Не выпуская из рук кофе, я подобралась к нашей наблюдательной точке и упёрлась взглядом в энцефалограмму, бегущую на экране.
- Как это возможно?
- Да это невозможно! – Блестящие глаза Логоса блуждали из стороны в сторону, демонстрируя крайнюю степень растерянности. – Никогда прежде не видел ничего подобного.
- Давай позовём профессора, – предложила я.
Профессор вскоре появился. Как и полагается, в белом халате, с длинной седой бородой и мудрыми глазами.
- Человек либо бодрствует, либо спит, среднего не дано, – взволнованно тараторил Логос, крутясь вокруг мониторов. – А тут дельта-ритм идёт вместе с альфой! Мы всё проверили, приборы исправны. Что за чертовщина?
Профессор что-то спросил, Логос что-то ответил, но я уже не слышала их. Краем глаза я заметила, что пациентка, сидящая в комнате, смотрит на меня сквозь стекло пронзительным немигающим взглядом.
Пользуясь паузой, я заглянула в комнату – вдруг там что-то изменилось? Но стекло было по-прежнему зеркальным с той стороны. Она не могла меня видеть. Но я уверена, что она видела.
- Привет, меня зовут Лия. Недавно работаю здесь, – начала я максимально мягким голосом.
Пациентка посмотрела на меня исподлобья, с недоверием и страхом. Ну да, справедливо. С чего бы ей доверять незнакомцам?
- Не бойся, я здесь, чтобы помочь. Никто тебе не навредит.
«Блин! Я говорю, как психологи из дешёвых сериалов», – подумала я. Но отступать было уже поздно.
- Привет, – тихо откликнулась Мария и приподняла уголки рта.
В груди потеплело, но я едва находила нужные слова. И поэтому прибегла к своему любимому приёму. Он много раз выручал меня, особенно при работе с детьми. Визуализация, арт-терапия – называйте, как хотите.
- Ты любишь рисовать? Я вот люблю. Сейчас покажу, хочешь? – Я достала из кармашка халата маленький блокнот и показала девушке свой последний незаконченный рисунок: дачный домик, речка и лес.
- В лесу холодно. Дом большой. Вода.
- Ага, всё правильно. Давай поселим сюда кого-нибудь?
- Кого-нибудь. Поселим сюда. Правильно. Ага.
Мария взяла у меня блокнот и карандаш, задумалась на несколько секунд и нарисовала поверх наброска бабочку. Правое крыло бабочки было угловатым и широким, а второе – аккуратным, с плавными линиями, поменьше.
- Ух ты, как... необычно, – не удержалась я.
- Необычно.
- А знаешь, такие бабочки – настоящая редкость в природе. Это гибриды, называются гинандроморфы. Из-за генетической мутации одна половина тела строится по типу самки, а вторая – по типу самца.
- Это бабочка-монарх, – произнесла Мария без особого интереса.
- Твои любимые бабочки?
- Я других не знаю.
«Странно», – подумала я, но решила продолжить разговор. Не обязаны же все люди увлекаться природой. И всё же, любопытно, почему именно бабочка? Почему именно монарх? Вопросы вертелись в голове, их становилось больше и больше, и я сама не заметила, как зашла слишком далеко. Мне не разрешали говорить с пациентами здесь. А так хотелось проявить себя…
- Слушай, а какие ещё животные тебе нравятся? Я вот хочу кошку завести, да всё времени не хватает. Может, нарисуешь кошечку для меня?
- Нет, не хочу быть кошечкой сегодня! – В глазах собеседницы вспыхнула тревога, и мне стало не по себе.
- Ну ладно, больше не будем рисовать.
- Я не хочу. Я не хочу!
- Ладно, ладно, я ухожу! Всё хорошо! – Я пыталась успокоить Марию и забрать блокнот, но она вцепилась в него так сильно, что пальцы побелели.
- Нет! Нет! Нет!
Вдруг лицо девушки изменилось. Не могу объяснить, как именно. Оно стало просто... другим. Брови чуть ниже, глаза чуть шире, взгляд холодный и спокойный. Ни следа прежнего страха.
- Они найдут тебя, – произнесла она низким голосом, от которого по спине пробежала дрожь.
- Они? Кто «они», Мария?
- Я не Мария.
«Ну вот, приехали...», – мелькнуло у меня в голове. Больше я ничего не успела подумать, потому что девушка вскочила, схватила стул и с немыслимой для её хрупкой внешности силой одним ударом снесла видеокамеру, висящую в углу комнаты. Я вскрикнула и отскочила в сторону, но не к двери, а вглубь, как будто что-то невидимое толкнуло меня туда. Мария схватила меня за плечи и повалила на пол, нависла надо мной, как хищник, готовый вцепиться в горло обездвиженной жертве.
- Не. Верь. Никому. Они. Ищут. Тебя.
А потом всё спуталось, смешалось. Крепкие руки охранника оттащили Марию и потянули прочь, она брыкалась, вырывалась, звала на помощь. Крики становились всё тише и дальше, но у меня в голове ещё звучала эхом страшная фраза: «Они ищут тебя». Логос подскочил ко мне и помог подняться. Кто-то принёс воды. Профессор стоял в стороне и взволнованно говорил по телефону. Я посмотрела в зеркало и замерла от ужаса: лицо выглядело искажённым, как будто с ним поигралась школьница в фоторедакторе, руки были неестественно вытянутыми и тонкими. Тут в ушах зазвенело, в глазах потемнело, и моё тело снова рухнуло на пол.
***
Родители и раньше не особо разделяли мой энтузиазм, а после нападения пациентки наши отношения стали ещё более напряжёнными. «Зачем пошла с этими психами работать? Лучше бы юристом стала. И престижно, и денежно! Да и вообще, я в двадцать пять лет уже замуж вышла», – причитала мама. Отец недавно перенёс инфаркт, и я не хотела, чтобы он лишний раз нервничал из-за меня, поэтому ничего ему не сказала. Да и о чём говорить? Мне дали пару дней на передышку, после чего работа должна была возобновиться. Но мама всегда остаётся мамой. Мама не может не волноваться.
Наступила осень, а вместе с ней пришла сырость и тоска. Как и прежде, я трудилась в паре с Логосом, он заботливо осведомлялся о моём самочувствии каждое утро и приносил мне вкусняшки. Наверное, я выглядела растерянной и встревоженной, потому что чувствовала на себе чьи-то взгляды и постоянно озиралась по сторонам. Если сказать об этом Логосу, он начнёт свои разговоры про ангелов и демонов, которые наблюдают за всеми людьми. А если сказать профессору – это может дойти и до начальницы. Оставалось только терпеть и держать себя в руках. Но в один далеко не прекрасный день я всё же оказалась в кабинете Анны Георгиевны, директора Центра патологии сна.
- Лия, дорогая моя, – произнесла она своим елейным голоском, нарочито растягивая гласные. – Я думаю, тебе лучше взять отпуск.
- Но почему? Анна Георгиевна, я ведь хорошо себя чувствую!
- Дело не в этом. У нас тут небольшая ротация кадров в связи со сменой вышестоящего руководства. Персонал, работающий со сложными пациентами, должен быть исключительно высококвалифицированным.
Начальница говорила с притворным добродушием, но было ясно, что нет смысла препираться. В тот же день я забрала документы из Центра. А когда-то ведь сидела в оранжерее и думала остаться тут навсегда…
По дороге я позвонила маме.
- Я больше не работаю с психами, – сказала я, стараясь сохранять бодрый тон. – Меня уволили. Ротация кадров…
- Доченька, дорогая, ну не расстраивайся. У тебя голова светлая, найдёшь себе место получше, поспокойнее.
Да уж, мама всегда остаётся мамой. Мама не может не подбодрить.
Чтобы скрасить нахлынувшее чувство опустошённости, я написала своей старой подруге Кире. Узнав про увольнение, она предложила встретиться.
Кира вообще не заканчивала институт. Сразу после школы она подписала договор с крупным модельным агентством и сейчас уже вовсю разъезжала по миру, снимаясь в рекламе какой-то косметики; да, она всегда была красоткой, особенно на фоне меня, и постоянно привлекала к себе мужское внимание, в то время как я стояла в сторонке. Мы встретились в кафе. Со свойственной ей эмоциональностью Кира рассказывала про своих многочисленных ухажёров, про интриги и романы, а я слушала её и с горечью осознавала, насколько чуждо мне всё это. Свой рассказ, кокетливо подмигнув, она завершила фразой: «Если хочешь достичь чего-то, научись нравиться всем». Мы обнялись и разошлись в разные стороны.
Дожидаясь лифта, я достала из почтового ящика платёжку и развернула. Глаза округлились, прямо как счётчики горячего водоснабжения.
- Да откуда так много?! Грабители, чёрт бы вас побрал!
Бумажка тут же полетела на пол. Я со злостью раздавила её пяткой и сжала кулаки, сдерживаясь, чтобы не выкрикнуть очередное ругательство.
Из окошка высунулась престарелая консьержка.
- Чего шумишь-то? Поздно уже, люди спят!
- Извините, – буркнула я и пошла вверх по лестнице.
Встреча с Кирой не принесла облегчения. Наоборот, я почувствовала себя ещё более одинокой. Добравшись до квартиры, я легла на пол прямо в коридоре и дала волю эмоциям. Слёзы вперемешку со злостью, завышенные ожидания, ужасная усталость – я так долго копила их, стараясь выглядеть неуязвимой! Но теперь терять уже нечего.
Три дня я бездельничала. Смотрела сериалы, слушала депрессивный рок и ела всё, что раньше себе запрещала.
Всё это время Логос писал мне, но я не отвечала на сообщения. Пусть он почувствует себя виноватым, что не заступился за меня перед начальницей (да, Кира научила меня манипуляциям). Однако воспоминания о странном диалоге с Марией никак не выходили из головы, а Логос был единственным, кто мог бы помочь распутать это дело. Поэтому я перезвонила ему.
- Логос, мне нужна твоя помощь. – Я старалась говорить громко, но голос предательски дрожал от волнения. – Все данные Марии. Всё, что есть.
- Но Лия, последнее время ты была сама не своя из-за этой... ситуации. Может, стоит переключиться на что-то другое?
- Нет, я должна понять, что с ней.
- Ладно, – поколебавшись, согласился Логос. – Я перешлю тебе файлы на личную почту. Только пообещай: никому ни слова. А то и меня тоже наградят бессрочным отпуском.
Когда я получила письмо, сердце забилось как бешеное. Я должна понять. Я не успокоюсь, пока не пойму.
Так. Сверхточная энцефалография в динамике. Затылочный и все левые электроды показывали то альфа-ритм, отображающий состояние пассивного бодрствования, то бета-ритм, который возникал в момент речи Марии. Правая половина мозга, согласно дельта-волнам, пребывала в состоянии глубокого сна без сновидений. Я залезла в интернет, но нигде не нашла описаний подобной картины, поэтому просто продолжила изучать данные.
Помимо активности мозга, мы оценивали и другие параметры: движения глаз, кардиограмму и мышечную активность. Видео было утеряно, но по резко участившемуся пульсу я поняла, что добралась до того самого момента, когда пациентка начала нервничать. Оставался лишь небольшой отрезок перед тем, как она сорвала с себя все датчики и снесла камеру. И тут я просто не поверила своим глазам! Ритмы сна и бодрствования поменялись местами: «активное» левое полушарие вдруг погрузилось в сон, а «спящее» правое – проснулось. Я сразу же позвонила Логосу.
- Может, у неё активировалась вторая личность? – предположил он. – Ты зацепила больную тему, девочка испугалась. И пошло-поехало.
- Ну не знаю, – протянула я с сомнением. Очень не хотелось признавать, что идеи Логоса опять опережают мои.
- Есть и другая версия. Мария одержима злобным духом, который увидел в тебе новую жертву, подходящее, так сказать, жилище, вырвался на свободу и вселился в…
- Окей, первый вариант звучит правдоподобнее. Вот бы поболтать с её лечащим врачом. Попробую найти его контакты.
- Что ж, удачи, – произнёс Логос и повесил трубку.

Глава 2

Психиатрическая больница №14, расположенная на окраине города, давно требовала ремонта: грязные серые стены с облупившейся краской, покрытый трещинами асфальт, заброшенные клумбы, поломанные скамейки. Было сыро и холодно, деревья пронизывали небо чёрными корявыми метёлками, вдалеке наперебой кричали вороны.
Фамилию лечащего врача Марии, как и место его работы, я отыскала без особого труда в её персональной карте, которую выслал мне Логос вместе со всеми остальными документами. Информация о судьбе самой Марии после несостоявшегося лечения в Центре патологии сна была мне недоступна, но в душе тлела робкая надежда, что пациентку просто перевели обратно. То есть – сюда. Больница №14 была одной из клинических баз университета, который я недавно закончила, и пройти на территорию по старому студенческому билету не составило труда.
«Доктор медицинских наук, профессор Колесов А.Б.», – я внимательно прочитала запись внизу карточки. – «Вот кто ответит на мои вопросы».
Но ответы доктора Колесова мне не понравились.
Во-первых, новость о самоубийстве Марии просто шокировала меня. Как в современном медицинском учреждении могли допустить, чтобы пациентка выбросилась из окна? У них что, в отделении окна открываются? Во-вторых, Александр Борисович оказался человеком в высшей мере консервативным и дотошным, поэтому, ссылаясь на принцип врачебной тайны, очень сдержанно, академическим языком описывал симптомы. Амнезия, деперсонализация и разорванность речи – неужели это всё, что можно было рассказать о пациентке, которая лежала здесь почти полгода? Я не могла скрыть своего разочарования. Наверное, оно было написано у меня на лице.
- Вижу, у Вас не только профессиональный интерес, – заметил доктор. – Я мало знаю о том, что случилось в Центре. Знаю только, что Мария клялась, что ни на кого не нападала, но ей никто не верил.
Пришлось мне пересказать весь тот позорный для меня диалог, включая бабочек и кошечек. Про необычные изменения на энцефалограмме тоже нельзя было не упомянуть, хотя сначала мне не хотелось делиться своими личными открытиями. Александр Борисович слушал предельно внимательно, взгляд его становился всё жёстче и холоднее, и когда я поделилась странным ощущением чужого присутствия, он перебил меня.
- Лия, Вы ещё неопытный врач, и в этом нет ничего страшного. Но в нашей профессии нельзя принимать слова пациентов близко к сердцу. Иначе это путь к выгоранию. В лучшем случае.
Конечно, нам говорили об этом в ординатуре. «Светя другим, сгораю сам» – девиз благородный, но на практике не работает так, как хотелось бы. Насчёт слов пациентов… Однажды мне довелось наблюдать мужчину с шизофренией, который кричал: «Убийцы! Будьте прокляты, горите в аду!». Не скажу, что это было приятно, но паранойей я после этого не страдала. С Марией получилась другая ситуация – я ощущала, как будто что-то от неё перешло ко мне. Что-то тёмное, страшное, необъяснимое…
Тем временем доктор печально покачал головой.
- Вам необходим отдых и поддерживающая терапия, пока всё это не зашло слишком далеко. Могу порекомендовать вианидин, одна капсулу перед сном. Это лёгкий транквилизатор. Хороший сон исцеляет, сами знаете. Я выпишу рецепт, а первую дозу примете сейчас.
Я с недоверием посмотрела на капсулу, но Александр Борисович смерил меня таким строгим взглядом, что в сознании проскочила тревожная мысль: «А вдруг он меня отсюда не выпустит?». Пришлось послушаться. Я утешала себя тем, что препарат вроде на слуху, от одного раза точно ничего страшного не случится, ну а потом решу сама, пить или нет. Попрощавшись с доктором, я вышла из ординаторской и побрела по отделению, осторожно заглядывая в палаты. Тут меня окликнула медсестра. Узнав, что я приехала из-за Марии, она посоветовала обратиться к санитару Никите, который якобы испытывал какие-то чувства к девушке и мог знать некие подробности, недоступные врачам. Это было именно то, что нужно. Удача снова повернулась ко мне лицом.
- Маша была такой доброй и милой, – сказал Никита с тяжёлым вздохом, глядя в пол. – Периодически у неё случались приступы агрессии, но она ничего не помнила о них. Её просто накачивали лекарствами и клали на вязки. Иногда это приходилось делать мне. – Он снова вздохнул.
- А она не говорила о голосах внутри? Или, может, разговаривала сама с собой? – поинтересовалась я аккуратно.
- Мне иногда казалось, что в ней живёт какая-то сущность. Эти вспышки происходили… не совсем внезапно. Каждый раз – после разговора с её врачом. Он как будто специально провоцировал их, не знаю.
- Надо же, он мне не говорил…
- И не скажет. Все в курсе, что от Колесова откровенности не дождёшься. Одному Богу известно, что в его башке творится.
- Ты замечал странности за ним? Расскажи поподробнее, – я уже жалела, что выпила дурацкую капсулу.
- Не знаю. Как по мне, все психиатры странные.
Я видела, что Никите тяжело говорить о Марии, поэтому поблагодарила его и направилась к выходу.
На первом этаже больницы располагалась небольшая аптека, и я решила всё-таки купить лекарство, чтобы не тратить время по дороге домой.
- А в капсулах нет? – спросила я у провизора, рассматривая выданную мне упаковку.
- Вы, наверное, что-то перепутали, – вежливо ответила та. – Вианидин в капсулах никогда не продавался. Только таблетки.
- Ладно, давайте… – Я уже сомневалась в собственной памяти. Хотелось просто поскорее добраться до дома, завернуться в тёплое одеяло и обсудить с Логосом все мои приключения.
У дверей больницы я снова столкнулась с Александром Борисовичем. Это было неожиданно, ведь рабочий день ещё явно не заканчивался.
- Как Вы себя чувствуете? – с вежливой холодностью спросил он.
- Нормально. Только голова кружится.
- Позвольте, я вызову Вам такси.
Пришлось опять согласиться. Его присутствие сильно давило на меня, да и самочувствие, действительно, было не очень хорошим. Сев в машину, я сразу протянула водителю деньги и удобно устроилась на заднем сидении. Совсем скоро меня потянуло в сон, а потом вырубило напрочь.
***
Не знаю, сколько времени я проспала. Не помню, как добралась до дома. Все мышцы болели, как после тренировки, голова раскалывалась.
- Что за хрень подсунул мне доктор Колесов? – подумала я. – От таких «лёгких транквилизаторов» можно и копыта отбросить. Жесть!
Я протянула руку к телефону, лежащему на полу рядом с кроватью. Ещё одна странность: я привыкла оставлять мобильный на тумбочке и обязательно ставила на зарядку, когда возвращалась из долгой поездки. На экране возникло уведомление о трёх пропущенных вызовах.
- Где ты пропадала, Лия? – обеспокоенно и сердито спросил Логос. – Мне ведь тоже интересно это дело.
- В смысле «пропадала»? Я вернулась поздно.
- Трое суток прошло!
- Что?!
- Так, это не смешно, – сказал Логос. – Ты что, пила?
- Ничего я не пила!
- Тогда, будь добра, объясни мне, что происходит.
Я поняла, что так просто от моего назойливого товарища не отделаешься, и вывалила ему всё, что помнила, начиная с известия о самоубийстве Марии, заканчивая тем, как доктор Колесов посадил меня в такси.
- Одно могу сказать определённо, – подытожил Логос. – Это был явно не вианидин, а какой-то нейролептик. Значит, врач обманул тебя, а это уже значит, что ему есть что скрывать.
- Господи, какая же я дура. Но он как будто загипнотизировал меня.
- Так, Лия, мне нужно знать абсолютно все подробности твоего состояния. Есть что-то ещё, что ты не сказала?
Пожалуй, да, было «что-то ещё». Сон. Странный, пугающий сон, который всплывал в памяти расплывчатыми пятнами по мере того, как я описывала его Логосу. Тёмный узкий коридор, металлические двери, люди в белых халатах. Не то больница, не то тюрьма. Лампы, какие обычно ставят в операционной, светят мне прямо в лицо. Что-то происходит, но непонятно, что именно. И тут проступает новое видение. Я стою около стекла, за которым находится девочка, прикованная цепями к стене; человек в маске бьёт её и повторяет: «Клянись подчиняться! Клянись подчиняться!», а я наблюдаю за этим со стороны и не могу пошевелиться, как будто парализована. Вдруг кто-то хватает меня сзади за плечи, и я вижу ядовито-зелёные глаза доктора Колесова, а потом всё снова расплывается и меркнет.
Логос внимательно дослушал до конца, а потом снова заговорил.
- Приезжай ко мне. Покажу кое-что. Это важно.
***
- Я придумал крутую штуку, Лия, – торжественно объявил Логос, входя в кабинет. Как обычно, никаких «привет».
- Не сомневаюсь, – лениво отозвалась я.
- Нет, послушай, я объясню. – Он сделал глубокий вдох, как бы собираясь с мыслями. – Последнее время я много работал с пациентами, страдающими посттравматическим стрессовым расстройством. Мы делали функциональную томографию мозга. И… я нашёл особый режим, в котором видна активность в зонах, отвечающих за воспоминания о травмирующих событиях. Я научился определять истинную природу их образов. Отделять фантазии от подавленных воспоминаний. Никакого психоанализа! Всплескам активности в разных зонах коры больших полушарий я доверяю больше, чем Фрейду.
- И что? Как это связано с моим сном?
- Я думаю, твой сон – это метафора. Ты чувствуешь себя ограниченной обстоятельствами. Запертой наедине со своими проблемами. Одинокой.
Я поморщилась. А Логос продолжал:
- Ты хочешь помочь, но не можешь. И от этого больно, очень больно. Ты чувствуешь вину, что не успела помочь Марии. Возможно, ты винишь себя и в её смерти.
Меня бросило в жар. Всё, что он говорил, было правдой.
- Если бы не тот разговор… возможно, другие врачи из Центра вылечили бы её. Зачем же я влезла?
- Ты поступила так, как подсказало сердце. А сердце у тебя доброе.
- Спасибо, Логос. Мне очень важно было это услышать.
Он сочувственно улыбнулся. Потом мотнул головой в сторону томографа и улыбнулся уже с привычным азартом в глазах.
- Давай.
Я легла на специальный стол, закрыла глаза и начала воспроизводить свой странный сон. Картинки заполонили мозг, зацикливаясь, повторяясь, сливаясь друг с другом: операционная, коридоры, решётки, девочка…
Всё это время Логос молчал, глядя в мониторы, а потом остановил аппарат и позвал меня.
- Нет, это не сновидение, Лия. Это воспоминание.
- Ну да, это воспоминание о сновидении, – съязвила я.
- Да послушай ты меня хоть раз! – рассердился Логос. – Посмотри на свою томограмму! Активность-то буквально везде. Зона Вернике – восприятие речи. Нижняя теменная долька – сенсорные стимулы. Шпорная борозда, отвечающая в том числе за зрительную память. Вся лимбическая система – эмоциональный отклик. Ну и гиппокамп, ясное дело. Это, блин, отпечатки бывшего реального восприятия. Ты как будто переживаешь заново весь сюжет. Когда…
- Если вдруг ты забыл, – я прервала его пламенную речь, – происходящее во сне действительно ощущается реальным. Человек может чувствовать боль, радость, злость, всё как по-настоящему.
- Ладно, можешь не верить. Тогда я ничем не могу помочь.
- Ну и не надо.
Мне не хотелось обижать Логоса, но получилось именно так. Я задела его за живое, обесценила не только его изобретение, но и все его старания. Стоило извиниться сразу, но гордость взяла своё, и я ушла, хлопнув дверью, оставив в недоумении единственного человека, которого могла бы назвать другом.
С того дня мы больше не общались. Телефон молчал. Я чувствовала себя неблагодарной эгоисткой, порывалась написать Логосу или даже приехать, но каждый раз отказывалась от этой идеи. Тем более, сон больше не повторялся, и мне просто хотелось забыть всё это. Забыть Центр, забыть Марию и доктора Колесова, забыть странный эффект неизвестного лекарства…
Приближались новогодние праздники. Я решила, что это отличный повод начать новую жизнь. Но что нового я могу привнести? Новых друзей искать негде, новые места или вещи меня не интересовали. А вот новая работа нужна была позарез. И вскоре я нашла отличный вариант.

Глава 3

Мой «отличный вариант» представлял собой должность куратора онлайн-курсов по подготовке к поступлению в медицинский институт. Я занималась со старшеклассниками, мечтающими, как и я когда-то, связать свою жизнь со сложнейшей и важнейшей профессией, что придавало моему труду моральную ценность. Платили тоже неплохо. Помимо основной работы, я давала частные уроки ребятам, которые уже стали студентами, но испытывали сложности с теми или иными предметами. Пришлось вспомнить анатомию, латынь, химию, но зато мой мозг наполнился свежей и разнородной информацией, и некогда было гонять по кругу навязчивые мысли. Когда же наступила весна, я скопила денег на автошколу и вскоре получила права – исполнила свою давнишнюю мечту. Родителям моя новая жизнь явно нравилась больше прежней, и между нами начало вырисовываться что-то вроде взаимопонимания. Иногда я скучала по романтике ночных дежурств в отделении, по своей научной работе, но это были только временные наплывы ностальгии, ещё больше убеждающие меня в том, что моё новая ниша гораздо приятнее и удобнее.
В один тихий и спокойный вечер, когда я гостила у родителей, маме вдруг кто-то позвонил. Она вернулась в гостиную через пару минут и сказала:
- Доченька, если тебе не сложно, можешь поговорить с девочкой? Как раз по твоей специальности. Это внучка моей соседки Галины Петровны. Не хочет в больницу ложиться.
- А что с ней? – без особого энтузиазма откликнусь я.
- Шизофрения вроде.
- Ладно… Попробую что-то сделать.
Ох, самое неблагодарное дело – пытаться убедить человека в состоянии психоза, что он неправ. Зато у меня появилась надежда реабилитировать свою профессию перед родителями, доказать им, что психиатрия необходима, что я не зря училась восемь лет, и что словом тоже можно лечить.
Квартира Галины Петровны произвела на меня неприятное впечатление: старая, неухоженная, с запахом пыли и какой-то несуразной стряпни. Внучка Галины Петровны, Кристина, произвела впечатление ненамного лучше – такая же заброшенная и неопрятная, как и всё жилище. Увидев меня, она вцепилась руками в кровать и крикнула:
- Оставьте меня в покое! Никуда я не поеду!
- Кристина, я просто хочу поговорить, – начала я вкрадчиво, чувствуя, как возвращается былая уверенность. – Расскажи, что тебя пугает?
- Больница эта! Она проклята! Оттуда похищают людей! – Девочка явно была напугана не на шутку.
- Ты сама видела это?
- Да, я видела, но вы мне не поверите! Никто не верит психам. – Кристина сложила руки на груди. – А я видела. Врач зашёл к нам в палату вечером. Даша собиралась спать уже, но он сказал, что какое-то срочное исследование нужно провести. Он взял её за руку и увёл из палаты! А наутро все носились и ругали санитаров на чём свет стоит! Типа Даша сбежала и всё такое.
- А что за больница? – поинтересовалась я. – И как врача зовут?
- Четырнадцатая! А врач – Александр Борисыч. Терпеть его не могу. А моя бабушка хочет меня опять туда засунуть! Если никто ничего не сделает, то я буду следующей!
«Да, что-то нечисто в четырнадцатой… – подумала я. – Слишком много странностей». Но если бы я показала Кристине свою озабоченность, то план уговорить её на лечение точно бы провалился. А лечение ей, вероятно, всё же было необходимо. Так что я старалась сохранять беспечный вид.
- Знаешь, у меня есть знакомая, которая работает в частной клинике. Там ты точно будешь в безопасности.
- Ну не знаю, – Кристина пожала плечами. – Я вообще никому не верю. Все только и хотят обвести меня вокруг пальца, чтобы потом похихикать. Все меня ненавидят.
Позже я провела беседу с самой Галиной Петровной. Родители Кристины погибли, когда она была совсем маленькой, и бабушка взяла опеку над ней, что оказалось, впрочем, слишком тяжёлой ношей. Кристина стала убегать из дома и прогуливать школу, её поведение становилось всё более странным, а потом начались голоса, идеи преследования, самоповреждение, всё по классическому печальному сценарию параноидной шизофрении. Однако, несмотря на всё это, я почему-то верила девочке. Но оставались вопросы. Зачем доктору Колесову лишние проблемы, связанные с побегом пациентки? Почему никто ничего не заметил? И… куда пропали те три дня моей жизни?
Вернувшись домой, я откопала контакты Инги – той самой знакомой, про которую я говорила Кристине. Мы вместе учились в ординатуре. Признаться честно, я поддерживала связь с Ингой отнюдь не из-за симпатии, а из-за того, что у неё всегда была куча полезных связей, которые могли бы когда-нибудь пригодиться и мне. В клинику «Исток» Ингу взяли именно благодаря этим самым связям. Поскольку этой даме незнакомо было понятие бескорыстной помощи, я решала поступить по-хитрому: представить случай Кристины как выгодную сделку. «Исток» только-только набирала клиентуру, поэтому цены были в разы ниже, чем у зрелых конкурентов, а это было на руку нам обеим: я обещала убедить Галину Петровну поместить Кристину именно сюда, а Инга взамен должна была помочь мне найти любую информацию о Даше.
И сделка состоялась. Всё получилось даже удачнее, чем я рассчитывала. У Галины Петровны отыскались богатые, но чрезвычайно занятые соседи, которые предложили ей хорошую плату за помощь по хозяйству – это помогло бы не только оплатить лечение внучки, но и спастись от тоски, которая ждала одинокую пожилую женщину в опустевшей квартире. Тем временем Инга вообще перевыполнила план: благодаря своим знакомствам в больнице №14 она смогла найти не только информацию, но и саму Дашу Миронову, а также организовать встречу с Кристиной, на которой Даша призналась, что и вправду сбежала, воспользовавшись запасным выходом в диагностическом отделении. Только вот желанной свободы она не ощутила и после недолгих скитаний по городу приплелась домой. Кристина покачала головой и согласилась полежать в клинике, чтобы подправить своё состояние. «Но всё равно Даша какая-то не такая. Сама на себя не похожа. Была бунтаркой, а тут вдруг притихла, не верю я ей», – прошептала она мне, подписывая согласие на госпитализацию. Инга, видимо, уловила мой неуверенный взгляд, и посоветовала быть осторожнее с подобными больными.
- Гляди, а то проникнешься бредом, и сама улетишь в волшебный мир, – подмигнула она мне. – Вижу, ты ещё опыта не набралась. Не парься. Если что, пиши, я на связи.
«Ну конечно, ты уже такая вся из себя опытная, звезда наша», – мысленно выругалась я, но портить отношения с Ингой было бы откровенной глупостью. После небольшой встряски я вернулась к привычной размеренной жизни, пока не прогремела трагедия, поставившая на уши всю страну и приведшая к ряду событий, впоследствии перевернувших моё мировоззрение.
Это был не просто очередной теракт в школе. Я чувствовала это с самых первых новостей. «Неизвестная девочка взорвала себя в коридоре московской школы с помощью необычного устройства», «Двадцать пять детей и четверо сотрудников погибли в результате страшного теракта, ещё полсотни раненых находится в реанимации», – кричали заголовки. А вечером мне написала Валя, одна из моих учениц, и попросила о внеплановой встрече.
- Извините, Лия Дмитриевна, что побеспокоила Вас, – сказала она, когда я переступила порог её квартиры. – Мне очень нужно поговорить. Мне очень страшно.
- Из-за теракта?
- Да, мой брат был там. Он сейчас в больнице. Не знаю, что будет дальше, что же будет… – Девочка не выдержала и расплакалась.
- Думаю, врачи сделают всё, чтобы спасти его. А дальше… надо бы найти хорошего психолога. Всё будет в порядке. Главное, что он жив.
- Мой брат не совсем обычный, – продолжала Валя с тревогой в голосе. – У него аутизм. А ещё фотографическая память! Он гений. Но даже обычная перестановка мебели вызывает у него стресс. Даже громкий лай собаки пугает его! Он такой хрупкий и уязвимый. И ещё совсем маленький…
- Он справится. Адаптивные возможности детской психики невероятны. Причём у нестандартных детей они даже круче бывают.
Валя вдруг оживилась, её глаза заблестели.
- Кстати, забыла сказать. Мой брат помог расследованию! Он видел лицо той девочки и нарисовал его по памяти. – Ученица с гордостью протянула мне листок бумаги. – Правда, они всё равно не смогли установить её личность, ни в каких базах не нашли.
Я посмотрела на рисунок и остолбенела. Это был точный портрет девочки из моего сна.
***
- Ну пожалуйста, пропустите, мне очень нужно поговорить с Логосом, – упрашивала я охранника на проходной.
- Извините, но человек с таким именем у нас не работает, – невозмутимо отвечал тот.
- А это не имя, это… псевдоним, – вздохнула я. – Его все так зовут. Он молодой учёный. Такой высокий, худой, с каштановыми волосами. В очках.
- Под это описание подойдёт добрая половина молодых учёных мира, – усмехнулся охранник. – Может, позвоните ему?
- Не отвечает.
- Тогда оставьте записку тут, на посту. Если вдруг Вас будет спрашивать стройный красавчик, я скажу, чтобы сам связался. Негоже девчатам бегать за парнями. Сам пусть бегает, а то упустит счастье-то своё.
Охранник немного повеселил меня, но досада всё равно ныла в груди. А тут ещё и мама позвонила с очередной дурной вестью.
- Кошмар какой-то, – горестно запричитала она. – Что в мире творится! Все с ума посходили! Беда! Кристина твоя… бабушку… ножом…
- Галину Петровну? – похолодела я.
- Нет больше Галины Петровны. Похороны в среду. А девчонку забрали в психушку тюремную, надолго… Точно бесы вселились. Когда допрашивали, она смеялась. Всё в крови там. Господи, спаси души наши грешные…
«Да что же это, чёрт побери, происходит?» – вертелось у меня в голове, пока я шла к дому. У лифта я краем глаза заметила конверт в почтовом ящике. Выдернула его, разорвала и увидела одну строчку: «Если хочешь знать, что происходит – приходи одна». И адрес внизу. И время.

Глава 4

Местом встречи оказалась мрачная промзона в районе Печатники. На что я рассчитывала – понятия не имею. Я представляла загадочного детектива в плаще и шляпе, который посвятит меня в тайны, которые расследует сам; это будет опасное и запутанное дело, а я стану его проводником в необъятный мир человеческого рассудка, способного совершать ужасные вещи, но способного также вершить правосудие и двигать ход истории в сторону мирного, светлого будущего – ради безопасности наших детей, ради человечества…
Однако был и другой голос в моей голове, голос разума, который шептал: «Убирайся отсюда! Немедленно!». Но я его не слушала. А зря. Потому что в точно назначенное время к заброшенной постройке подъехала чёрная машина без номеров, из которой вышли совсем не шпионы в строгих костюмах, а два здоровенных амбала, которые запихнули меня на заднее сидение, прежде чем я успела что-то пискнуть. Дальше последовала резкая боль от укола в плечо и свинцовая тяжесть, охватившая всё тело. Как бы я ни боролась со сном, как ни пыталась сопротивляться наползающему туману, всё было тщетно.
Очнулась я в комнате, напоминающей допросную. Но не такой, что была в Центре патологии сна, а в настоящей камере с голыми стенами, зеркалом и тусклой лампой на пустом столе. Я попыталась встать, но ноги не слушались, а голова безумно кружилась.
- Эй! – крикнула я, глядя в зеркало. – Что вам нужно?
Тяжёлая дверь отворилась, и в камеру вошёл мужчина, сопровождаемый теми же амбалами. Я сразу же узнала его. Это был доктор Колесов.
- Приветствую, Лия, – произнёс он медленно, с расстановкой. – Ты хотела знать, что произошло с Марией. Ты наверняка хотела бы понять смысл других событий, произошедших далее, но, пожалуй, следует начать с того, почему я так спокойно открываю тебе эту информацию.
- Я сразу поняла, что Вы что-то скрываете! – гневно воскликнула я.
- А я сразу понял, – так же издевательски медленно сказал Колесов, – что ты нам подходишь.
- Подхожу… для чего?
- Для совместной работы.
- Да ни за что! – Я вскочила, но телохранители псевдо-доктора схватили меня и силой усадили на стул.
- Поверь, оставаться здесь даже лучше для тебя, – усмехнулся он. – Ведь если ты убежишь или сделаешь ещё что-то, что нам не понравится, тебе будет уже некуда возвращаться.
- Неправда! У меня есть родители, друзья, ученики. Меня будут искать!
- Не будут, – отвечал Колесов. – Мы создали твоего клона, который ничем не отличается от тебя. Все воспоминания, привычки и навыки мы загрузили в мозг новой Лии, которая прямо сейчас ужинает с родителями под их любимое советское кино. – Псевдо-доктор повернул ко мне планшет, показывающий запись с камеры наблюдения в подъезде, на которой было ясно видно, как моя точная копия поднимается по лестнице. – Новая Лия даже не подозревает, что она не настоящая. Зато в её голове есть особый имплантат, благодаря которому мы можем не только отслеживать её движения, но и контролировать их.
Я чувствовала, как с каждой секундой нарастает паника, перемешанная с бессильной яростью. Но сейчас я была беспомощна, как пойманный в ловушку дикий зверь. Так вот где я потеряла те три дня! Логос был прав: это не просто сон. Девочку, которая взорвала себя в школе, держали здесь. И операционная, и коридоры – всё это реально.
- Что ж, ты счастлива, что докопалась до истины? – спросил Колесов. – Ещё вопросы?
- Вы заставили Кристину совершить убийство?
- Ну, это сделал её клон. И совсем скоро он самоуничтожится, как только представится подходящий момент.
- А Мария… тоже «самоуничтожилась»? – процедила я.
- Мария была лишь носителем. Носителем того, что теперь живёт в тебе. Я рад, что всё так удачно складывается.
Поглядев на моё красное от гнева лицо, он махнул рукой телохранителям:
- Ребята, отведите-ка её в комнату отдыха. Пусть освоится, придёт в себя. Продолжим беседу позже.
Грубые руки снова подхватили меня и поволокли по коридору, а совсем скоро я уже лежала на кровати в маленькой комнатке, оформленной наподобие гостиничного номера эконом-класса.
- Веди себя хорошо, – сказал один из амбалов и заблокировал входную дверь с помощью кодового замка.
Оставшись наедине с собой, я разрыдалась. Готова покляться, я всё отдала бы, только бы вернуть жизнь, которая раньше казалась мне такой неудачной и тернистой. Всё, что я считала проблемами, – заурядная внешность, конфликты с родителями, отсутствие друзей, увольнение, счета за квартиру, – стало таким незначительным по сравнению с происходящим сейчас. Если бы можно было отмотать время назад! Я бы не поехала в больницу к Колесову. Нет, наверное, я бы вообще не вступила в разговор с Марией. Осталась бы дома в этот день, взяла бы выходной… От всех этих мыслей стало совсем горько. О том, что эти сумасшедшие маньяки могут заставить моего клона совершить преступление, я старалась вообще не думать.
Спустя некоторое время в дверь постучали.
- Я заперта, открывайте сами, – откликнулась я.
Дверь открылась, и на пороге моей «комнаты отдыха» появилась высокая женщина в клетчатой рубашке и широких джинсах, которые были модными, кажется, в восьмидесятых. Она выглядела как строгая учительница в отпуске, разучившаяся выходить из образа.
- Добрый день, – отчеканила женщина. – Как твоё имя?
- Да уж, добрый, – буркнула я. – Ну, допустим, Лия.
- Теперь у тебя будет новое имя. Господин Картер любит немецкие имена. Сегодня пятое число, поэтому берём пятую букву немецкого алфавита – букву Е. Значит, будешь Ева. Согласна?
«Красивое имя», – подумала я и согласилась. Раз попала в эдакую засаду, придётся играть по их правилам. По крайней мере – пока что.
- Рада познакомиться. Меня зовут Фрида. Я твоя воспитательница.
- Воспитательница?
- Да. В мои обязанности входит поддержание дисциплины среди младших сотрудников, контроль за выполнением их обязательств. Я должна рассказать тебе правила и ответить на вопросы.
Мне снова стало не по себе, но только что я решила играть по правилам, а для этого необходимо было их узнать, да и вопросов становилось всё больше. Воспитательница не выглядела слишком уж страшной, поэтому я привстала на кровати и приготовилась внимательно слушать.
- Правил немного, но их соблюдение обязательно для всех, – начала своё представление Фрида. – Первое: запрещены любые контакты с испытуемыми вне рабочего времени, а также контакты с другими сотрудниками, если они не предусмотрены руководителями проектов. Второе: запрещено пользоваться информационными материалами, если это не было обосновано и согласовано с руководством, а также любыми способами копировать эти материалы или изменять их. Третье: необходимо чётко следовать инструкциям, регламентам, планам, которые предоставляют руководители, и уважительно разговаривать со старшими сотрудниками. И последнее: заботиться о своём физическом и психологическом благополучии, бережно обращаться с оборудованием. Все ли формулировки ясны?
- Да, всё понятно, – сказала я. Правила действительно были понятными и вполне выполнимыми. Кажется, у нас в ординатуре было всё намного строже. И «воспитатели» там куда более требовательные.
- За нарушение правил следует наказание, – продолжала Фрида. – Есть два вида на выбор: телесные наказания и депривация. Лично я настоятельно не рекомендую выбирать второй вариант.
- Почему же? – удивилась я. – Что такое депривация?
- Не могу сказать. Ещё вопросы?
«Блин, да ты издеваешься, что ли? – возмутилась я про себя. – Нафига ты мне сдалась, если не можешь даже термины объяснить? Все эти правила мог бы и робот доложить». Я едва сдерживалась, чтобы послать воспитательницу далеко и надолго, но получать наказание в первый же день совсем не хотелось.
- Ладно. Кто такой господин Картер?
- Он непосредственный руководитель лаборатории, в которой мы сейчас находимся.
- А чем вы занимаетесь, в этой… лаборатории?
- Не могу сказать. В мои обязанности входит поддержание дисциплины среди младших сотрудников, контроль за выполнением их обязательств.
«Она отвечает совсем как искусственный интеллект! Может, она и есть робот? – пронеслось в голове. – Тогда я и буду разговаривать с ней, как с чат-ботом, а не человеком. Всё чётко и по делу».
- Каковы мои рабочие обязанности?
- Их разъяснит непосредственный руководитель.
«Толку от тебя, как от ржавого трактора», – меня опять охватила злость, но спорить было бесполезно.
- Ладно… А меня кто-нибудь покормит или вы тут воздухом питаетесь?
Фрида улыбнулась первый раз за всё время нашего недолгого знакомства и направилась к выходу.
- Следуй за мной.
Дальше мы шли молча по однообразным катакомбам. Я думала о том, что Кристина, судя по всему, где-то здесь, и она, вероятно, что-то натворила, раз они активировали её клона. Очевидно, в этой лаборатории проводят жестокие эксперименты над людьми, такими как девочка из моего сна, которая явно не по своей воле совершила теракт. Ещё более очевидно, что у них куча агентов в городе, которые выслеживают «подходящих» людей и похищают, превращая либо в испытуемых, либо в сотрудников…
Мы подошли к большому автомату наподобие тех, что можно встретить в переходах метро, только здесь вместо шоколадных батончиков и газировки были разноцветные упаковки с изображением разных блюд.
- Нажимаешь на кнопку, получаешь одну порцию, – пояснила Фрида. – И не надо так морщиться. Это питательно и вкусно. Привыкнешь.
- Эй, воспитательница! Опять чухню свою впариваешь новичкам? – вдруг раздался из-за угла задорный мужской голос. – Сама-то, небось, у себя там в каморке конфеты лопаешь да чаёк прихлёбываешь!
Я оглянулась и увидела парня, бодрым шагом направляющегося к нам.
- А нам можно разговаривать? – спросила я осторожно.
Фрида смерила парня строгим взглядом.
- Разрешаю контакт. – Она отвернулась и ушла.
- М-да, повезло тебе с помощницей, – сказал парень с иронией. – Это же ходячая биомашина. Весь мозг в проводах. О разговорах по душам придётся забыть. – Он протянул руку. – Меня Феликс зовут.
- Приятно познакомиться, а я Лия… ой, то есть Ева.
- Ха-ха. Ты прикольная. Я вот быстро привык к новому имени. Старое и не помню даже, – рассмеялся Феликс.
- А Фрида правда робот?
- Ну типа. Она гибрид. Тело вроде из плоти, но ей так перекроили мозг, что почти все импульсы бегают по команде нейросети. Я прям вижу, как там шестерёнки шевелятся, когда она изображает мыслительный процесс.
Феликс понравился мне сразу. Его искренность и простота очень трогали, они были чем-то вроде редкой драгоценной жемчужины в мире заумных фраз и деловых разговоров, частью которого я себя считала.
- А как ты попал сюда? – поинтересовалась я. Спокойный, даже ласковый взгляд Феликса как-то не соответствовал этому жуткому месту.
- Долгая история. Я вообще сирота, отказник, вырос в детдоме. Мерзкое учреждение, точно могу сказать. Когда я наконец вырвался оттуда, понял, что идти-то мне некуда, начал бухать по-чёрному, просто сдохнуть хотелось и всё. Даже на крыши лазил, присматривал местечко, откуда бы сигануть, чтоб всем видно было. А потом подошёл ко мне на улице мужик странной наружности и говорит: «Слышь, парень, работа нужна? Только предупреждаю, пути обратно не будет, подумай хорошенько». Всё намекало на закладки или типа того. Тот мужик дал мне капсулу какую-то, я сожрал её, плевать было на всё. Очухался здесь. И начал новую жизнь.
- Тяжело, наверное, тебе пришлось в детстве, – сочувственно сказала я. – Ты не вспоминаешь о прошлом?
- Не-а. Чего о нём думать. Прошлое – не настоящее! – Феликс подмигнул, явно довольный удачным каламбуром.
«Интересно, он вообще в курсе, что тут происходит?» – спросила я себя, пребывая в недоумении. Феликс заметил это и предложил:
- Давай-ка я тебе тут всё покажу и расскажу, пока никто за нами особо не присматривает. Пошли к лифту.
- А мне разве можно?
- Да мы аккуратненько. И быстренько.
Феликс бесцеремонно схватил меня за руку и повёл за собой. Пройдя ещё пару десятков метров по катакомбам, мы очутились на широкой площадке.
- Гляди, сейчас будет фокус-покус, – шепнул Феликс и ткнул в стену. На стене замигали лампочки, и она с грохотом расступилась перед нами, открывая вход в кабину подъёмника. – Вот такой у нас громкий лифт!
- Ничего себе, – ахнула я, разглядывая кнопки.
- Мы сейчас на минус первом этаже. Тут, можно сказать, администрация. Кабинеты сотрудников, приёмная и так далее. Скукота.
- Так мы под землёй?!
- Да, под землёй, а где ж ещё! Не заметила, что тут окон нет и влажность повышена? Вокруг вечная мерзлота… Может, мы в Сибири, или в Антарктике, или где-нибудь в Гренландии, забавно, да? – Увидев моё испуганное лицо, он немного смутился. – Не бойся, Ева. Это довольно прочная штука.
Лифт, слегка качнувшись, остановился на минус втором. Всего кнопок было десять. Значит, целых десять подземных этажей.
- А тут у нас лаборатория. Умники возятся с пробирками и мудрёными приборами, проводят анализы, выращивают какие-то клетки. Отдельный блок для всякой заразы, но туда нельзя.
- Феликс, – серьёзно спросила я. – А ты в курсе, что они проводят опыты на людях?
- Конечно, я в курсе. А на ком ещё проводить опыты? – Мне показалось, он даже обиделся.
- Вообще-то первый этап любых клинических испытаний – на животных. Да, их организм иначе реагирует, например, на лекарства или на стрессовые воздействия, но зато мы можем оценить все риски. А то, чем вы занимаетесь тут, больше похоже на работу фашистов в концлагерях.
Парень нахмурился, но через секунду его лицо снова выражало наивную беспечность. Однако голос стал тише и серьёзнее.
- Уж не знаю, что переживали пленники концлагерей, но я пережил такой ад, что тебе и не снилось, – сказал он, глядя мне прямо в глаза. – Работа здесь спасла мою жизнь. Меня кормят, обо мне заботятся. Наказания? Да в детдоме секли за малейшую провинность. Эти умники с пробирками гораздо добрее. Может, их опыты и несут какие-то риски, но я видел только пользу.
- Пользу? Какую, например?
- Например, для Фриды. Она получила тяжёлую травму головы в аварии. Врачи, как говорится, разводили руками. А здесь её поставили на ноги. Пусть и с железяками в мозгу, но она всё-таки живая.
Мне стало очень грустно. Этот парень казался таким милым, но говорить дальше с ним было не о чем. Видимо, он был настолько сломлен, когда попал сюда, что начал воспринимать как норму всё происходящее. Я сказала ему спасибо и вернулась в свою комнату.
Там меня уже поджидала воспитательница.
- Я рада, что Феликс тебе понравился. Господин Александер хочет тебя видеть прямо сейчас в своём кабинете. Он даст первое задание.
Господином Александером оказался не кто иной, как уже знакомый мне Александр Борисович Колесов. Он объявил, что скоро возвращается к «работе на земле» (так он называл свою роль врача-психиатра в злосчастной больнице под номером четырнадцать) и до его очередного визита в лабораторию я буду исполнять обязанности обслуживающего персонала. «Если будешь вести себя хорошо, – пообещал он, – я доверю тебе более ответственную работу. Ты ведь неплохо соображаешь. Однако до работы с испытуемыми допускаются только лучшие, только надёжные».
Колесов был неплохо осведомлён о моих достижениях. Он знал, с какими предметами у меня были сложности в университете, какие клинические случаи я докладывала на конференциях. Он называл имена моих друзей и знакомых, их адреса и места работы. Казалось, он досконально изучил мою биографию, прежде чем выбрать в качестве очередной жертвы, и я решилась на довольно откровенный вопрос.
- Почему Вы именно меня выбрали? Я никогда не была лучшей. Во мне нет ничего особенного.
- А вот в этом ты ошибаешься, – ответил доктор. – Кое-кто заметил в тебе нечто особенное. Да-да, я вижу, тебе приятно это слышать, ведь ты всю жизнь чувствовала себя неприметной серой мышкой, шелкопрядом, который просто прядёт свою ниточку, одним из миллионов таких же незначительных червей, ползающих по планете. Но то, как ты находишь общий язык с больными, то, насколько ты проницательна, не должно было остаться незамеченным.
- И как долго ваши люди следили за мной? – спросила я.
- О, это совершенно неважно. – Доктор поднялся со своего кресла, давая понять, что разговор подходит к концу. – Кстати, забыл сказать. У тебя новый напарник, Феликс. Он всему научит. В отличие от твоего прошлого товарища, он не станет устраивать философских дискуссий о жизни и смерти.
Я вздрогнула.
- Вы знаете Логоса?
- Ну конечно, – с раздражающей ухмылкой ответил Колесов. – Он давно на меня работает.
Сказать, что я была шокирована, – это ничего не сказать. Да, Логос часто вёл себя странно, но он казался мне благородным и честным человеком. К тому же, он так искренне интересовался моими переживаниями! Неужели всё это было спектаклем, и он просто хотел втереться в доверие? Стоп… ведь именно он вывел меня на доктора Колесова. Значит, всё это время…
- Люди часто обманывают наши ожидания, Ева, – сказал доктор Колесов, глядя на меня тем же гипнотически холодным взглядом, что и в день первой встречи. – У каждого свои скелеты в шкафу.
***
Феликс обрадовался, узнав, что я буду его напарником. Работа оказалась простой: уборка на верхних трёх этажах и выполнение мелких поручений. Так я познакомилась со своим новым местообитанием.
На минус первом этаже, действительно, были только административные помещения, если можно так выразиться. Допросная комната, в которой меня встретил Колесов со своими прихвостнями; кабинеты начальников с дорогой мебелью; санитарные комнаты; архив, где стояли длинными рядами стеллажи с ящиками, открывающимися наподобие сейфов по кодовому замку; большая библиотека. Приятнее всего выглядел «жилой сектор» – отдельная зона, где располагались комнаты сотрудников. Он выглядел как холл недорогого отеля: узкий коридор, ковёр, однотипные пронумерованные двери по обе стороны. Тут была и моя комнатка под номером 52, а всего их насчитывалось ровно сто. Именно столько сотрудников, по словам Феликса, на данный момент работают в этой организации.
Минус второй этаж представлял из себя большую лабораторию со всеми характерными атрибутами. Прислушиваясь к разговорам учёных, я улавливала обрывки фраз и соотносила их с областями: редактирование генома, стволовые клетки, трансплантация органов. Часто упоминались технологии, которые, как я ранее читала в интернете, едва увидели свет, однако здесь, судя по всему, они уже стали почти рутиной. Например, в то время как весь мир смеялся над противниками вакцинации, утверждающими, что в вакцины добавляют чипы, местные учёные вовсю использовали некие наночастицы, с помощью которых можно доставить в организм любое вещество, а с помощью электромагнитного излучения направить в нужное место. Фрида же была живым свидетельством того, что объединение человека с машиной уже не являлось только идеей из фантастических фильмов. Можно сказать, что почти все излюбленные темы современных режиссёров здесь рассматривались абсолютно серьёзно. Поиск бессмертия и вечной молодости? Разумеется! Искусственные вирусы? Без них никуда! Управление поведением и контроль сознания? А это, судя по всему, было одним из главных направлений всего проекта. Я заглядывала в мониторы и изучала обрывки отчётов, которые выгребала из мусорки, надеясь увидеть подробности об экспериментах по клонированию, участницей которых стала и я, но ничего подобного пока не попадалось.
Наконец, минус третий этаж, последний из доступных нам с Феликсом, напоминал отделение функциональной диагностики со всеми известными современной медицине приспособлениями, от компьютерного томографа до гинекологического кресла. Не всё оборудование было мне знакомо, некоторые аппараты выглядели даже экзотично. Но здесь не было ни цепей, ни пыточных орудий, ни тюремных решёток. Всё чистенько, цивилизованно...
- Вот видишь, это место совсем не похоже на концлагерь, – подмигивал Феликс. – Я думаю, что всё держится в секрете, чтобы другие фармкомпании не прибрали к рукам наши технологии. А то прибегут на всё готовенькое и начнут грести бабло. Лицемеры поганые!
Пациентов мы видели только издали, например, в рентген-кабинете. Они жили на минус пятом этаже. Что касается минус четвёртого, то там находился операционный блок. В этих сегментах хозяйничали уборщики-помощники, прошедшие специальную подготовку и одобренные доктором Колесовым.
- А как же люди? – спрашивала я. – Откуда они берут испытуемых? Разве это гуманно? Разве наука стоит того, чтобы держать людей в заточении и экспериментировать с их телами, с их разумом?
Но до Феликса было не достучаться. Он забрасывал меня кучей гипотез о том, что испытуемые попадают сюда по своей воле, подписывая необходимые документы, или что ими становятся неизлечимо больные, брошенные люди. На мои рассказы о Марии, Кристине, девочке-террористке Феликс реагировал без особых эмоций, предполагая, что с ними что-то пошло не так, и не факт, что к этому причастны учёные. Парень выглядел настолько убеждённым в непогрешимости своих покровителей, что каждый новый разговор с ним на эту тему просто выбивал у меня почву из-под ног. Это напоминало беседу с шизофреником, который путём болезненной искажённой логики превращает любой аргумент в очередное звено своей бредовой концепции. Спустя неделю совместной работы с Феликсом я уже начала сомневаться в своей изначальной интерпретации событий. Мозг, истощённый тревогой и монотонной работой, раздираемый противоречиями, просто отказывался работать.
Однажды, сидя в своей комнатушке, я почувствовала себя особенно одиноко. И тут я услышала тихий, но отчётливый голос, разбивший ворох моих беспокойных мыслей, как катер разбивает волну.
- Ну что, будешь продолжать страдать или подумаешь наконец, как выбраться отсюда?
- Это кто? – вскрикнула я, оглядываясь по сторонам. В комнате никого не было, да и голос звучал изнутри – чуть громче собственных мыслей, чуть тише воспринимаемой речи.
- Можешь называть меня Проводником.
- Откуда ты взялся?
- Тише, не говори вслух, – сказал Проводник. – Я и так тебя слышу.
- Ты слышишь мои мысли?
- Разумеется.
- Наверное, ты в курсе, что доктор Колесов забрал меня сюда, клонировал и может заставить мою копию убить моих родителей, как только я… – Мысли опять раскручивались, как веретено.
- Ты в школе генетику не учила? Если твой клон и существует, то сейчас он на стадии эмбриона. У взрослого организма берут клетки, а не кладут его в копировальный аппарат.
- А запись с камеры в подъезде?
- На ней ты сама.
А ведь и правда! Почему же я повелась на такой откровенный блеф? Уже второй раз доктор Колесов лжёт мне в глаза! Значит, он мог солгать и насчёт Логоса, и насчёт Кристины...
Проводник снова прервал мои размышления.
- Я бы посоветовал сблизиться с Феликсом. Он единственный источник информации и может ляпнуть что-то, что окажется для нас полезным.
Действительно, такой момент вскоре наступил. Мы, как обычно, жевали на завтрак спрессованные блюда, и мой напарник, пребывая в приподнятом настроении, вдруг выдал:
- Эх, жаль, что девочек-кошечек нельзя младшим сотрудникам...
Сонливость как рукой сняло.
- О чём ты?
- Ну, девочки по вызову. Проститутки, короче. – Феликс махнул рукой. – Ах, ну ты из другого мира, из приличной семьи, только в кино видела такие вещи. Их обитель на седьмом этаже. Но мне туда не попасть... Ключики есть только у особо одарённых.
Я не стала расспрашивать, чтобы не вызывать подозрений, но всю смену думала об этом. Как только я осталась одна, Проводник снова заговорил.
- Отлично, у нас зацепка. Если Мария была кошечкой и смогла сбежать, есть вероятность, что именно в Обители находится выход наружу. Мы должны туда проникнуть и поискать. Думай.
И я начала думать. Для прохода в помещения с ограниченным доступом «одарённые» сотрудники используют или биометрические данные (отпечаток пальца, сканер сетчатки глаза), или электронные ключи, вмонтированные в браслеты. При нажатии любого этажа ниже пятого уровня они прикладывают именно ключ – видимо, так задумано, чтобы не задерживать лифт. Но как же стащить чёртов браслет?
Я начала внимательнее наблюдать, и Проводник словно указывал мне на важные детали, обостряя восприятие в определённые моменты. Выяснилось, что многие снимают браслет, когда моют руки, но потом сразу же надевают обратно, поэтому пропажа быстро обнаружится. В чистую зону с инородными предметами тоже заходить запрещено, однако в санпропускник меня обычно не допускают…
Однажды удача мне улыбнулась.
- Эй, Ева! – окликнул меня один из химиков. – Я ставлю сложный синтез в чистой зоне, около двух часов буду находиться там, контролировать процесс. Помоги-ка переодеться в защитный костюм и сложи все мои вещи в шкафчик. Через два часа встречаемся здесь.
- Это твой шанс, не упусти его, – вмиг прорезала мозг отчётливая мысль, вложенная Проводником.
Как только химик исчез за стеклянной дверью, я трясущимися руками схватила браслет, оставленный им на хранение, и запихнула его в трусы. Иных вариантов не было: наша рабочая форма не имела карманов и почти полностью прилегала к телу, так, что каждая складочка видна. Невесть откуда взявшийся Феликс предложил пообедать, но я сказала, что у меня срочное поручение от химика. Выждала момент, пока лифт приедет пустым, и нажала на кнопку -7. Сердце колотилось со страшной силой, ведь я многим рисковала, а план мог сорваться в любой момент.
Когда двери лифта раскрылись, я увидела в холле Обители двух высоких девушек в эротических костюмах со стразами и перьями. Лицо одной из них казалось каким-то знакомым… Девушка скользнула по мне взглядом и тут же выпучила глаза.
- Ну и ну! Лия? Что ты тут делаешь?
- Вера?!
- Боже мой, вот это встреча! – девушка была удивлена не меньше моего. Кира познакомила нас года три назад, кажется, на новогодней вечеринке. Вера тоже работала моделью, но её карьера пошла под откос из-за наркотиков – по крайней мере, по рассказам Киры.
- Слушай, такое дело, – шепнула я, оглядываясь по сторонам. – Мне тут нельзя находиться. Я украла ключ, чтобы найти выход.
Вера тоже оглянулась, схватила меня за руку и повела за собой. Интерьер Обители заметно отличался от помещений на верхних этажах: приглушённый свет, старинные украшения на стенах из красного кирпича, огромные картины и скульптуры, множество ароматов, витающих в воздухе. Наконец мы дошли до комнаты, которую Вера назвала гримёркой.
- Ариш, пробегись до бара за коктейлем, – попросила она свою подружку и, когда мы остались наедине, сказала, понизив голос:
- Пожалуй, тут есть выход. Только бежать некуда. На сотни километров простирается тайга. Все, кто пытался бежать, возвращались назад, полуживые и полубезумные.
- Ты знала Марию? Она добралась до города.
Вера встрепенулась.
- Она жива?
- К сожалению, нет. Она попала в психбольницу, где покончила с собой. Думаю, к этому приложил руку её лечащий врач, который тут заправляет.
- Чёрт. А ты же сама психиатр, я правильно помню? Ты тоже лечила её?
- Лечила. Но ничего не получилось, у меня было слишком мало времени, – с тоской призналась я. – А когда начала копать, меня похитили.
- Короче, слушай сюда внимательно, – девушка перешла на шёпот. – Есть дверь. Где-то в Обители, но точнее не скажу. На двери нарисована бабочка. Ровно в центре рисунка – крошечная скважина, в неё нужно вставить особый ключ, который, по слухам, хранится у господина Картера. Понятия не имею, как Мария ухитрилась достать его.
- А где найти этого Картера? Кто он вообще такой?
Тут прибежала Ариша.
- Клиент пришёл. Общий сбор.
- Чёрт! Оставаться в комнате опасно, может быть проверка. Надень это, – Вера дала мне комплект кружевного белья, которое выглядело очень дорогим, сшитым на заказ.
- Что? Мне нужно надеть… это?
- Быстро!
Выбора не было, и я начала пыхтеть, пытаясь напялить тонкие чулки. Да уж, роль элитной эскорт-работницы у меня бы не вышла с такой-то фигурой. Высоченные каблуки тоже были в новинку, я два раза чуть не упала по дороге. Хорошо, что Вера подхватила.
- Просто постоишь с нами, а потом тихонько вернёшься к лифту. Главное, постарайся не выделяться, – сказала она мне на ухо.
Общий сбор состоялся в роскошной гостиной, украшенной восточными гобеленами. Двадцать девушек, будто сошедших со страниц модного журнала, выстроились в ряд. «Постарайся не выделяться» – если б всё было так просто! Я выглядела как нескладный утёнок среди стройных взрослых лебедей.
Тем временем «клиент», крупный мужчина лет сорока, разглядывал нас, как колбасу на витрине. Потом он посмотрел прямо на меня и сказал:
- А ты необычная.
***
Вечером, сидя на полу посреди своей маленькой комнаты, я видела, как на стене проступают бледные узоры; они дрожали и переплетались, образуя жуткие образы тянущихся отовсюду уродливых рук. В моей памяти такими же мутными дрожащими пятнами всплывали картины уходящего дня.
Длинный коридор, приглушённый свет. Комната с красными шторами... Нет. Вся комната – красная. Запах ароматических свеч и терпких духов. Чужие руки ласкают меня, но в этих ласках ни намёка на нежность, только животный инстинкт возбуждённого голодного хищника. От каждого прикосновения на коже остаются невидимые жгучие следы, которые расползаются по всему телу подобно тому, как растекается акварель по мокрому листу. И снова голос, но на этот раз женский, певучий, звенящий: «Расслабься. Ты прекрасна. Позволь мне…». Тело не слушается, оно двигается само по себе. Откуда тело знает, как двигаться? Веки тяжелеют, клонит в сон. Кадр сменяется пронзающей болью, как будто в самом ядре чрева кто-то раздувает раскалённые угли, и с каждым движением эта боль нарастает, а пальцы рук немеют, я их почти не чувствую. «Расслабься, станет легче, отдай мне…». Я только повторяю про себя: хватит, пожалуйста, хватит, пожалуйста. Кто-нибудь, помогите. Кто-нибудь. Но никто не услышит, никто не придёт. Времени больше не существует, ни начала, ни конца, только пульсирующий раскалённый шар, который растёт, растёт и вот-вот разорвётся, и боль исчезнет, и я тоже исчезну.
И я исчезла. А потом снова пришла в себя. Очень холодно. Страшно даже пошевелиться. Моё тело – расплавленная свеча: только тронь, и оно потечёт остывающим воском по своим бледным контурам. Разгневанное лицо Фриды и её металлический тон, от которого по животу и груди вновь разливается жар, а мысли спотыкаются на бегу. «Ты нарушила правило. Ты украла ключ и не выполнила свою работу. Ты будешь наказана. Раздевайся, вставай на колени, руки на стену, голову на руки». Воспалённые глаза обжигают слёзы, каждый удар плети заставляет челюсти сжиматься сильнее, в голове напряжение вот-вот достигнет предела, и она лопнет, как резиновый мячик. Новые прожилки рассекают полыхающее поле, а я кричу, судорожно глотая воздух: «Хватит! Хватит! Всё! Я больше не могу, я сейчас умру!». Прожилки замирают, Фрида исчезает, и я тоже исчезаю.
Проводник объявился только на следующий день. Когда он заговорил, я со всей дури ударила себя по коленке и крикнула:
- Зачем? Зачем ты это сделал?!
В комнату заглянула Фрида, и я осознала свою ошибку. Если она узнает, что я слышу голоса, накажет ещё и за нарушение четвёртого правила.
- С кем ты разговариваешь?
- Да так, мысль дурацкая пришла.
«Что мне теперь делать?» – мысленно крикнула я.
- У нас много новой информации, – невозмутимо рассуждал Проводник, как будто получить её ровным счётом ничего не стоило. – Мы в тайге. Выход есть, и мы знаем, как его найти. Осталось достать ключ Картера.
Поперёк мыслей Проводника прорезался тот самый женский голос, что я слышала в красной комнате.
- Да успокойся ты. У Евы был тяжёлый день, дай отдохнуть.
- Кто ты? – я старалась направить вопрос именно женскому голосу.
- Рада знакомству. Эмили.
- Спасибо, что помогла мне вчера.
Я чувствовала себя настолько разрушенной, что появление Эмили совсем не удивило меня. Напротив, это был тёплый солнечный луч, пробивающийся сквозь грозовые облака. Мне даже физически стало теплее от её присутствия. Я больше не была одинокой.
Феликс ничего не знал о случившемся: я решила, что так будет правильно. Однако что-то в наших отношениях изменилось. Порой он говорил странные вещи: «Ты что, заигрываешь со мной?» или: «Когда ты так смотришь, у тебя даже глаза меняют цвет», а однажды попросил рассказать «ещё немного о той прогулке по морскому побережью», хотя я никогда не была на море и никогда не упоминала его в разговоре. Мы стали чаще ходить вместе в библиотеку в те недолгие промежутки между заданиями, которые нам разрешались, и читали друг другу вслух абзацы заумных текстов. Феликс демонстративно хватался за голову и кривлялся, пока у меня на лице не проступала улыбка.
До появления Проводника и Эмили я засыпала с тяжёлым грузом вины на душе. Пыталась читать молитвы, которые когда-то слышала, но упоминаемый в них Бог был таким запредельно далёким для меня. Представляла, как бегу по дорожке к маленькому домику, утопающему в зелени, и обнимаю родителей, и просто радуюсь, что мы снова вместе. Вспоминала Киру, наши детские игры. Мне хотелось верить, что всё это просто страшный сон, и он скоро кончится, и я обязательно расскажу о нём Логосу, а он состоит серьёзную физиономию, сделает глоток кофе и выдаст какую-нибудь психологическую абракадабру. Но сон не заканчивался…
Прошло несколько дней. Я уже не могла вспомнить ни красную комнату, ни лицо клиента. Неглубокие раны, оставленные плетью, быстро заживали, а работа вернулась в прежний ритм. Но однажды утром Фрида разбудила меня неожиданным сообщением:
- Господин Александер желает тебя видеть. Повышение.

Глава 5

Александр Борисович Колесов, именуемый господином Александером, был не просто психиатром. Большую часть молодости он посвятил генетике, а позже, с развитием биотехнологии, занялся и ею. Будучи нелюдимым чудаком со странными идеями, молодой Александр совсем не вливался в научный мир того времени: его дух бунтовал против общепринятых норм этики и морали, служивших препятствием для осуществления его экспериментов. А желал он... стать новым богом для цивилизации, усовершенствовать человеческий вид и заставить мозг работать на новом, высшем уровне, чтобы не просто выживать на планете среди прочего биоразнообразия, но силой мысли менять течение рек, передвигать горы, зажигать на небе новые звёзды… Так и появился проект «Будущее». Долгие годы небольшая группа единомышленников, объявивших войну собственной природе, строила эту подземную лабораторию под видом бомбоубежища. В начале она состояла всего из двух этажей: на первом была лаборатория и рабочие кабинеты, а на втором жили пациенты. Колесов пустил слух, что проводит уникальное исследование, которое в случае успеха станет прорывным; он обещал исцеление от паралича, слепоты, шизофрении и целого ряда известных тогда психических и неврологических заболеваний. Однако, когда страдающие от изматывающих недугов люди приходили в назначенное «место встречи», им вкалывали мощное снотворное, сажали в машину и везли в секретную лабораторию, откуда они уже не выходили.
Так Александр Борисович начал вести двойную жизнь, и с каждым годом его амбиции росли, а грани дозволенного – стирались. Получив образование психиатра, он начал работать в больнице, присматривая будущих подопытных среди пациентов, особенно тех, у кого не было бдительных родственников и друзей. Но успех не наступал. Пациенты погибали от экстремальных процедур и непроверенных лекарств, подозрений в адрес необычного врача становилось больше, и Александр собирался было залечь на дно и закрыть проект. Именно тогда он получил письмо от некоего Йозефа Вильгельма Картера, обещающего помощь в воплощении идей отвергнутого гения. По факту, господин Картер предложил Александру Борисовичу работать на него, и работа эта вышла на новый уровень технологичности и новый уровень жестокости.
Я шла по коридорам пятого уровня, мимо железных дверей, за которыми находились подопытные. За каждой дверью – человек, и этим дверям не видно конца. За каждым человеком – тайна, и эти тайны бесконечно глубоки. Слушая истории Александера, я ощущала, как сжимается сердце от горечи и бессилия. Но помочь этим людям я смогу, только смирившись, приняв на время жуткую роль, узнав лабораторию изнутри.
Первым моим пациентом стал молодой мужчина с редким генетическим синдромом, проявляющимся полным отсутствием болевой чувствительности. За ним был установлен тщательный мониторинг, чтобы не пропустить опасной для жизни хирургической патологии. По указанию Александера я провела с ним беседу и патопсихологическое тестирование – для меня это было что-то вроде вступительного экзамена. Здесь, в лаборатории, удалось не только найти причинный ген, но и сымитировать мутацию на здоровом человеке, которого содержали в соседней палате. Но этому здоровому человеку изменения пошли не на пользу: он начал расковыривать кожу и наносить повреждения, получая от этого удовольствие. Когда я увидела этого пациента, он представлял собой жуткое зрелище. Я спросила, почему никто не помогает ему.
- Нам необходим чистый эксперимент, – ответил господин Александер. – Все побочные эффекты мы тщательно фиксируем и отслеживаем. Вводя один лишь ген с помощью аденовирусного вектора, можно вызвать целый комплекс фенотипических проявлений. Чтобы их изучить и научиться контролировать, сперва нужно увидеть естественное развитие.
Цинизм Александера шокировал меня всё больше и больше. Следующим подопытным, которого он приказал детально изучить, стал бывший военный, полностью парализованный в результате тяжёлой травмы спинного мозга. Но специалисты из лаборатории нашли способ поставить его на ноги, вживив чип, который посылал электрические импульсы к мышцам. И всё бы ничего, только чип этот был связан с компьютером, на компьютере установлено специальное программное обеспечение, а в нём можно было отдавать команды. Александер рассказывал с гордостью об этом изобретении, на которое ушло двадцать три года. «Военные всё равно лишь пешки в руках командиров, – говорил он, – И готовы исполнять любые приказы. Какая разница, как отдавать эти приказы?». Он показал мне компьютер, написал команду «отжаться 100 раз» и вернулся в палату, где солдат неистово отжимался и что-то мычал.
- Но ведь его мышцы всё равно устают! – воскликнула я.
- Ничего, от усталости ещё никто не умирал, – заявил Александер.
В таком режиме прошло несколько дней. Да, от усталости не умирают, но я чувствовала себя очень подавленной, как будто причастна к страданиям этих людей. Самой тяжёлой пациенткой была девушка, на которой ставили опыты по регенерации. Ей вводили стволовые клетки, обработанные стимуляторами роста с заданной генетической программой, в результате чего на коже в месте инъекции вырастали носы, уши, пальцы с ногтями. Это причиняло не только неудобства, но и боль. Однако господин Александер чрезвычайно гордился своей работой, называя её «шагом к свободе и неуязвимости человечества». И я не знала, что ответить ему. Было очень страшно.
Внутри копилось напряжение, и я едва могла сдерживать его. Проводник постоянно винил меня в бездействии, в неспособности защитить своё мнение, называл бесхребетной и трусливой. Эмили не появлялась в течение рабочего дня (если то, что я делала, вообще можно было назвать работой), но вечером, перед сном, она спрашивала, когда мы наконец уедем домой и почему я всё-таки выбрала себе такую странную профессию. Теперь я находилась не только под контролем Александера и его прислужников – все мои мысли и чувства были как на ладони у Проводника и Эмили. Поэтому я назвала их Спутниками. Постоянно рядом, постоянно наблюдающие. Утешала только мысль, что они – мои верные друзья, и я старалась не сомневаться в этом. Кстати, стоит ещё упомянуть, что они проявляли себя совершенно по-разному, как будто имели разную природу. Проводник ощущался более чужеродным, а голос Эмили был больше похож на озвученные мысли. Проводник знал то, чего я никак не могла знать: планировку этажей, характеры и привычки сотрудников, график работ; Эмили же совершенно не понимала, что происходит вокруг, и испытывала ко всему этому безразличие с ноткой отвращения. Проводник мог сильно влиять на мои эмоции, но при этом никогда не получал полного контроля над телом. У Эмили гораздо легче получалось меня отодвигать и действовать автономно, особенно в ситуациях, когда в целях безопасности нам нужно было вести себя мягко и покорно, а у меня всё внутри кипело от злости. Признаться честно, я никогда не умела быть нежной. Ну не выходил у меня такой стиль поведения, несмотря на все старания мамы, которая хотела видеть во мне женственность и «хорошие манеры». Эмили умела сглаживать острые углы в незначительных конфликтах, которые иногда случались у меня с Фридой и Феликсом, и вместе с этим она совершенно не собиралась плясать под чужую дудку.
Итак, я старалась поддерживать безупречную репутацию, дабы заслужить доверие коллектива и руководства. Но однажды я снова совершила фатальную ошибку. Это был тяжёлый и беспокойный день: много агрессивных пациентов, много непривычной работы. На ежедневной утренней конференции Колесов повздорил с кем-то из хирургов и поэтому ходил надутый и нервный. В конце дня стало ясно, в чём причина его недовольства. Операция по трансплантации надпочечников, с помощью которой руководитель хотел сделать реципиента более выносливым и сильным в стрессовых ситуациях, не дала эффекта, кроме гипертонического криза. И пока хирург защищал свою работу, требуя больше времени для наблюдения, а доктор Колесов утверждал, что недели достаточно для того, чтобы новые свойства уже проявились в условиях смоделированного стресса, пациент умудрился свернуть замок и вырваться на свободу, бросаясь на стены и рыча подобно медведю. Самые сильные сотрудники скрутили его, вырубили, связали и поместили в специальный изолятор.
Сначала все будто и забыли про меня. Люди в белых халатах проходили мимо, перебрасываясь короткими непонятными фразами. Пользуясь случаем, я подошла к маленькому окошку изолятора, которое было сделано специально для наблюдения за потенциально опасным пациентом, находящимся внутри. Мужчина, которому сделали операцию, лежал на своей постели неподвижно с открытыми глазами, устремлёнными в потолок. Недолгую тишину в коридоре вновь прервали шаги и голоса, и среди шума я расслышала фразу: «Придётся уничтожить образец. Введи ему…» – далее последовало название незнакомого мне препарата. К изолятору подошло несколько человек, включая хирурга и господина Александера, которые с неприязнью смотрели друг на друга. Вдруг один из сотрудников указал пальцем на меня и сказал:
- А пусть она сделает!
Растерявшись, я просто замерла на месте, вглядываясь в лица «докторов». Они были очень похожи друг на друга – у всех одинаково холодные, жестокие глаза, не выражающие никаких эмоций.
- Да, Ева, сделай, – сказал доктор Колесов спокойным голосом.
- Что? Я?
- У нас второй Евы нет, – кивнул он, оставаясь невозмутимым. – Это же простое задание. Возьми шприц у сестры Линды и сделай пациенту инъекцию внутривенно. Уверен, ты делала это не один раз.
- И… что с ним будет?
- Он больше не сможет причинить вред ни себе, ни окружающим. Думаю, ты осознаёшь, что это гуманное и необходимое решение.
Теперь все холодные глаза смотрели прямо на меня. «Всё, мы в ловушке. Подчиняйся», – шепнул Проводник. «Ты же сам говорил мне отстаивать своё мнение, а теперь сдаёшься?» – подумала я и крикнула:
- Я не хочу его убивать! Я не буду этого делать! Вы допустили ошибку – так исправляйте! Сделайте другую операцию, найдите, что пошло не так. Или вы просто не можете признать, что облажались?!
Вот так я и узнала, что такое депривация.
Конечно, было бы проще опять вытерпеть несколько десятков ударов и уже на следующий день приступить к своим обязанностям. Однако телесные наказания мне казались не столько болезненными, сколько унизительными, а я ведь с такой гордостью «отстаивала мнение», что совсем не хотелось за это стоять на голенях голышом и пускать слюни. Поэтому я потребовала от Фриды реализацию второго варианта наказания. Воспитательница не стала спорить – программа не позволяла, видимо. Она молча отвела меня в кабинет Колесова. Тот хмуро посмотрел на меня и протянул капсулу, точно такую же, как давал мне в больнице под видом лёгкого транквилизатора вианидина.
- И что же будет дальше? – спросила я.
- Это зависит от тебя.
Я выпила капсулу, с трудом проглотив её из-за кома в горле. Александр Борисович что-то писал на бумаге.
- Вы всё-таки убили этого мужчину? – снова спросила я.
- Нет. Будем наблюдать.
Честно говоря, доктор Колесов из всех персонажей этой истории вызывал у меня самые противоречивые и сложные чувства. От него прям-таки разило шизофренической дискордантностью. Некоторые работники явно получали удовольствие от издевательств над подопытными, оскорбляли их, били, грубо удерживали во время процедур. Колесов никогда так не поступал. Вообще он вёл себя, как будто лечит пневмонии в стационаре, а не выращивает пальцы на спине похищенных людей. Наверное, поэтому ему так хорошо удавалась роль обычного врача – он и чувствовал себя врачом. В его системе ценностей опыты над людьми не были жестокостью, и, если бы мне нужно было описать этого человека, я бы тоже не назвала его жестоким. Он определённо был психически нездоров, но мне всегда казалось, что ему не чуждо милосердие. Интересно, зачем придумывать байку про клонирование? Зачем этот разговор в допросной комнате? Впрочем, хороший момент спросить об этом, пока лекарство ещё не усыпило меня.
- Мне интересны твои реакции, – ответил Александер. – Страх заставляет человека поверить даже в самые невероятные вещи.
- Получается, я тоже в своём роде участник эксперимента?
- Да, но у тебя особый статус, как видишь.
Александер действительно обращался со мной по-особому. И ещё: фишка с именами тоже была какой-то психологической уловкой. Иногда я мысленно называла своего руководителя «господином Александером», иногда по имени-отчеству, а иногда он был для меня просто доктор Колесов. Мои собственные имена тоже имели значение: ну, как будто Лия – просто жертва, такая же, как и остальные запертые здесь люди, а Ева – участник всего этого проекта, такой же, как и другие сотрудники. Расщепление в самовосприятии произошло как-то автоматически и поначалу немного пугало меня, однако после появления Проводника и Эмили мне уже стало всё равно.
Знакомый букет ощущений – сухость во рту, головокружение, свинцовая тяжесть в теле и нарастающая сонливость – отбросил меня в тот момент, когда я садилась в машину. Почему я доверилась незнакомому человеку, почему не вызвала такси сама, почему не позвонила Логосу, раз почувствовала, что дело неладное? А ведь Мария говорила: «Они найдут тебя». Рано или поздно, тем или иным способом, Колесов затащил бы меня сюда. Наверное.
***
Я проснулась в странной комнате. Нет, конечно, вся лаборатория состояла из странных комнат, но эта была совершенно необычной. «Похоже на локацию компьютерной игры», – подумала я. Потолок, пол и стены – зеркальные, из-за чего комната кажется бесконечной; приглушённый голубой свет разливается из маленькой люминесцентной лампы прямо надо мной, не доставая до углов, где скопилась концентрированная чернота, словно её специально туда загнали, подметая пол. Из-за этой полутьмы я не видела в зеркалах деталей своего лица, только чередование полутонов, соответствующее рельефу. Больше ничего тут нет. А я сама… Чёрт! Я не могу пошевелиться, даже моргаю с трудом. Шаря одними лишь глазами, понимаю, что сижу на стуле, руки на коленях, ноги под прямым углом, осанка выпрямлена – мышцы в идеальном тонусе, но я ничего не чувствую, ноль сигналов снаружи и изнутри, я не могу даже понять, жарко тут или холодно. Просто. Никаких. Ощущений.
Сначала это было причудливо и странно. Наверное, первые полчаса или час. Когда я работала в Центре патологии сна, мне иногда нравилось сидеть в рекреации, среди растений, и дремать, прислушиваясь к отдалённым звукам и витающим вокруг еле различимым запахам; это была воздушная, ненавязчивая симфония мирной жизни, гармоничное и спокойное переплетение различных оттенков восприятия, которое восстанавливает силы, расслабляет и наполняет энергией. Но здесь! Нет ничего! Даже время как будто остановилось. Я просто точка в вакууме. Бестелесная, прозрачная субстанция. О том, что я – человек, напоминает лишь фигура в зеркале и каша в голове. А каша становится гуще. Оторванный от прочих сигналов мозг загоняет все импульсы по двум ячейкам, которые всё ещё функционируют, набивая их до предела, до краёв.
В общем, словами описать это чувство невозможно. Сначала я пыталась. Но получалось всё хуже и хуже. Мысли заезжали друг на друга, как бы в два, три, четыре ряда, появлялись какие-то непонятные картинки, мелодии, голоса, звуки, и всё это стремительно разрасталось в непередаваемую отвратительную какофонию. Пустота настолько невыносима, что разум забивает её буквально всем подряд, вычерпывая отовсюду, как воду из глубоких замшелых колодцев, на которые мы привыкли лишь сверху смотреть. А пустота – она бесконечна, и черпать приходится бесконечно, а если вот так черпать и черпать, то можно достать до самого дна и найти там – может, сокровища, а может, кости.
У каждого человека есть такой колодец под названием Память. И вода в нём разная бывает. Сверху – спокойная гладь, на которой пляшут солнечные блики. На неё подолгу можно смотреть и любоваться. Это приятные, добрые воспоминания. Но что будет, если снять этот слой? Что там, на дне колодца?
Мы бросаем в воду эмоции, решения, события. Что-то остаётся плавать на поверхности, как, например, сухие листики. Что-то растворяется, становясь неразличимым и незначимым. Самое тяжёлое опускается на дно, и вскоре там уже скапливаются целые груды медленно ржавеющего металла. Забыто – это не значит исчезло.
И я начала вспоминать.
Ясно, почти наяву, перед моим внутренним взором вставал беззаботный летний день. Родители готовят бутерброды для пикника, а мы с братом Тимой носимся с воздушным змеем. Дальше – змей застрял на дереве, Тима лезет на дерево за ним. Я вижу в лесу милую девушку, которая машет рукой, зовёт к себе, и направляюсь к ней, забыв и про змея, и про брата. Она показывает букет красивых цветов и говорит, что тут, совсем недалеко, целая поляна таких. И я иду за ней, иду, как зачарованная. Потом… я возвращаюсь к дереву, радостно сжимая в руке букетик, а Тимы нигде нет. Помню острое, режущее чувство в груди, как слёзы застилают глаза, пока я мечусь по лесу и кричу до хрипоты. Тимы нигде нет. Подбежали родители. Мы искали его в лесу несколько часов, а потом обратились в полицию. Через три дня поисковый отряд обнаружил останки, и мы сразу же узнали одежду Тимы. Родители наотрез отказались от вскрытия, не желая даже узнавать, что же с ним случилось. С тех пор в наших отношениях что-то сломалось, а в доме стало пусто и холодно.
Я вспомнила ещё другое. Учитель физкультуры в школе, у которого мы с Тимой занимались в секциях: я ходила на гимнастику, а брат – на баскетбол. В общем, этот учитель мне нравился. Я всегда была копушей, переодевалась дольше всех и часто оставалась в раздевалке последней. Тогда учитель заходил ко мне, мы сидели и разговаривали; я жаловалась, что в классе со мной никто не дружит, что по математике ставят тройки, что родители не покупают мне наклеечки с феями, а такие наклеечки у всех девчонок в школе есть! Учитель слушал, кивал и крепко обнимал меня. Иногда я сидела у него на коленях, и он гладил мои ноги. Иногда он просил меня делать танцевальные движения и хвалил мою растяжку. Не помню, что было в моей голове, помню только, что я очень нуждалась во внимании и очень боялась разочаровать единственного человека, который готов был выслушать меня, но всё равно чувствовала, что поступаю как-то неправильно.
Когда умер Тима, я перестала ходить на секцию. Кажется, что я перестала вообще что-либо делать. Жизнь остановилась. Родители никогда не обвиняли меня в случившемся, а, возможно, стоило бы, потому что через какое-то время я начала наглеть. Ныла, что никто к нам в гости не ходит, выпрашивала наряды и обижалась, когда мама не шла играть со мной, как раньше, а подолгу сидела в опустевшей комнате Тимы, плотно закрыв дверь.
Я вспомнила один яркий эпизод из школьной жизни, как группа девочек из класса смеялась над безобидным чудаком. Мальчика звали Егор. Заводилы прятали его вещи в мусорке, тыкали его в спину карандашами, подбрасывали огрызки в портфель, дразнили дауном и аутистом. Возможно, у этого мальчика действительно был аутизм, потому что он совсем не понимал, как реагировать на издевательства, только выкрикивал что-то, подпрыгивал и дурашливо тряс головой. Однажды на перемене главная из этой компании подошла ко мне и сказала, мол, ты не засветилась ещё, окажи-ка нам услугу: подмани Егорку и попроси у него портфель подержать, типа оценить, тяжёлый ли. Далее события развивались слишком быстро. Как только портфель оказался у меня в руках, притаившиеся за стеной девочки схватили его и побежали в женский туалет, ну а когда Егор, нелепо размахивая руками и чуть не плача, зашёл туда, они выскочили, с хохотом закрыли дверь и подпирали снаружи, пока не подошла какая-то учительница и не положила конец этому безобразию. Помню, как она разочарованно посмотрела на меня и сказала: «Ох, Лия, уж от тебя я подобного не ожидала». А Егор не обиделся на меня, всё так же отдавал мне свой компот во время обеда и спрашивал домашку. Может, он даже не понял, что я была частью сценария той дурацкой затеи?
Все эти сюжеты вставали один за другим, заставляя меня задыхаться от нахлынувших чувств вины, стыда и отвращения. Мне хотелось схватиться за голову и сжать её изо всей силы, но руки не двигались. Мне хотелось убежать прочь, неважно, куда, просто прочь из этой проклятой комнаты, но ноги не слушались. Мне хотелось услышать голос Фриды, или Александера, или ещё кого-нибудь, который бы сказал: «Хватит с неё!», но вместо этого я услышала голос Проводника, отчётливый и ужасно реальный, резко контрастирующий с мутной мысленной кашей.
- Что, неприятно стало? Сиди и думай о своих грехах. Ты действительно считаешь себя хорошей?
Да, мне было неприятно. Я не считала себя хорошей. И я, казалось, уже целую вечность сидела и думала о своих грехах. Но Проводник не унимался.
- Вообще-то мы здесь из-за тебя. Почему ты не послушалась?
«Ты сам себе противоречишь. То критиковал меня за смирение, а теперь обвиняешь, что я проявила смелость», – мысленно ответила я.
Однако Проводник был громче моих мыслей.
- Это не смелость, а глупость, – сказал он, копируя интонацию доктора Колесова. – Ты совсем не разбираешься в людях. Ты должна быть благодарна, что я тебе помогаю. Или ты считаешь себя особенной?
Этот разговор вымотал бы мне нервы до полного истощения, если бы не вступилась Эмили.
- Она не сделала ничего такого. Она была ребёнком. К тому же, она сама была жертвой. Просто не могла осознать.
- Ладно, пусть так, – презрительно ответил Проводник. – А подростковый возраст? Хорошо выматывать нервы родителям своими истериками? Хорошо ли врать, что не брала деньги из шкатулки, а самой мчаться в кинотеатр на очередной ужастик? Наслаждаться страданиями на экране, видимо, у неё тоже выходило неосознанно. А почему её так тянет в психушку? Людям помогать? Или чувствовать своё превосходство над больными?
Мне хотелось крикнуть, чтобы он заткнулся немедленно, но губы и язык не сдвинулись с места. В груди разрастался пульсирующий огненный шар. Теперь я поняла, что такое депривация. Это не просто лишение привычного фонового восприятия и отрыв от осязаемой реальности. Перед тобой зияют распахнутые недра твоих самых мерзких черт и поступков, ты попадаешь в ад, который сам же создал внутри себя, и совесть, которую ты вдавливал ногами в землю, и боль, от которой ты отворачивался, начинают говорить с тобой. Если бы я могла посмотреть со стороны на свою душу, я бы увидела, что она растрескивается, как ветхая каменная статуя, которую нечаянно задели мимо проходящие туристы. Я всем своим существом ощущала, как расходятся эти трещины. Вокруг силуэта в зеркале сгущалась мерцающая тьма. И тут я краем глаза увидела, что в углу комнаты кто-то есть… Девочка. Откуда она взялась? Галлюцинация? Проекция подсознания? Девочка была одета в красное платье, совсем неподходящее ей по возрасту. Я бы дала ей лет десять. Когда я с трудом сфокусировала взгляд, девочка протянула руки и произнесла:
- Ева, Ева, помоги мне.
Странно. Проводник и Эмили звали меня Лией. Мне вообще сложно было ассоциировать себя со вторым именем.
- Кто ты? – спросила я мысленно, надеясь, что девочка сможет прочитать эту мысль, так же как умеют Эмили и Проводник.
- Адельхайд. Помоги мне спрятаться.
- Окей… А можно звать тебя просто Ада? Или Адель? – Мне показалось, что я уже забыла это причудливое имя.
- Хорошо. Только спрячь меня.
Просьба девочки удивила, но не напугала меня, а отвлекла от моральных страданий. Лучшее, что я могу сейчас сделать – это помочь кому-то. Но как я «спрячу» Адель, если сама сижу в непонятной жуткой комнате, беспомощная, обездвиженная, и неизвестно, сколько времени ещё продлится эта процедура? Хотя… Блин. Всё время забываю, что всё это происходит внутри моего мозга. Значит, мне нужно сделать что-то не телом, а именно мозгом, какое-то волевое усилие. Или вдруг моё воображение поможет?
Я закрыла глаза, сосредоточилась и вышла за пределы собственного тела, которое сейчас ощущалось чуждым и мёртвым. Я представила, как подхожу к девочке, беру её за руку и веду за собой. Мы уже не в зеркальной комнате, а в красивом саду, мы медленно идём по тропинке к низенькому дачному домику с резными ставнями, утопающему в зелени. Вдоль дорожки виднеются кусты пионов, старые кривые яблони, грядки и садовые фигурки – как можно больше красивого и доброго вокруг. А дальше я открыла дверь, и девочка вошла в дом.
- Спасибо, спасибо, – сказала Ада. Когда я открыла глаза, её уже не было в том углу, но её голос звучал ярче и как будто ближе к центру.
- Давно не виделись, – глухо отозвался Проводник.
- Вы знакомы?! – удивилась я.
Но тут снова всё стихло и замерло. Отражение в зеркале смотрело на меня то ли испуганно, то ли растерянно. Это была я, но какая-то другая я.
***
Чувствительность восстанавливалась постепенно. Контроль возвращался к мышцам сверху вниз: сначала я уже могла нахмурить брови, потом – сжать челюсти, а дальше сила появилась в кончиках пальцев. Я радостно вскрикнула и попыталась встать, но тут же стукнулась о стеклянный пол. Дверь открылась. Господин Александер и ещё несколько человек подошли ко мне, подхватили и усадили на стул. Запинаясь и подёргивая всеми доступными конечностями, я спросила, это всё или ещё нет. Александер ответил, что всё. От одного слова меня охватил приступ непередаваемой эйфории, и я пообещала руководителю, что ни за что на свете больше не окажусь здесь.
Мне больше не давали сложные задания. Иногда я проводила пациентам тесты, но в основном занималась бумажной работой. К тому же, я чувствовала потребность начать снова наполнять себя полезной информацией, как раньше, на свободе, и с разрешения господина Александера завела привычку каждый день ходить в библиотеку. Там я напитывалась знаниями из области генетики, молекулярной биологии, химии, физики, которые требовались для различных экспериментов, а иногда читала классическую художественную литературу, и русскую, и зарубежную, благо коллекция оказалась немаленькая. Однажды я наткнулась на книгу, которую совершенно не ожидала увидеть здесь: это была Библия. Я открывала её в случайном месте и читала по диагонали, потому что сначала даже не надеялась что-то понять. Но сюжеты попадались интересные. Больше всего понравились притчи и истории про Иисуса. Почему же я раньше никогда даже не читала эту книгу, но смотрела на верующих свысока? Передо мной открывался целый неизведанный мир; и это было именно то, чего мне не хватало, и эти истории казались мне всё более и более реальными.

Глава 6

Я просто собиралась заглянуть в библиотеку, чтобы обновить свои знания об эмбриональном развитии человека, но широкая спина Фриды, плывущая в сторону кабинета Александера, заставила меня изменить маршрут.
«Чёртова воспитательница решила настучать! – мелькнуло в голове. – Мы же опять чуть не поругались. В любом случае было бы неплохо заранее узнать, что ещё они решат сделать со мной».
К моему удивлению, Фрида не называла меня непокорной и ненадёжной, не призывала снять с должности или отправить в карцер. В её голосе звучала, скорее, некоторая обеспокоенность. И чем больше я слушала этот диалог, тем хуже понимала, о чём идёт речь.
- Господин Александер, я должна сообщить Вам. У моей подопечной Евы крайне высокий потенциал роста. Нужно обеспечить покой.
- Что ты предлагаешь, Фрида?
- Для начала провести расширенную функциональную томографию мозга и психологический тест. Если удастся обмануть тест, то томограмма точно всё покажет.
- Расширенную томографию делают подчинённые Картера, и только они умеют интерпретировать результаты.
- Мы ведь уже обращались к ним за помощью. В чём проблема?
- Если что-то обнаружится, Картер заберёт её.
- А если она пойдёт в рост, она может потерять контроль. Это опасно для неё самой, для пациентов, для сотрудников. Для всех.
- Ты боишься, Фрида?
- Я не испытываю страха. Я только констатирую факты.
- Это не факты, а твои фантазии.
- У меня нет фантазии, господин Александер. У меня есть статистические данные, основанные на результатах ваших, подчёркиваю, ваших с господином Картером проектах. Низкодифференцированные системы нежизнеспособны, а сложные и упорядоченные – неуправляемы. И после побега Икс-8 Вы обещали больше не допускать ничего подобного.
- Мне стоило больших трудов выследить и ликвидировать Икс-8. Я до сих пор сожалею, что не смог сохранить этот образец.
- Полагаю, Ваше сожаление подразумевает нежелание вновь переживать случившееся.
- Хорошо, Фрида. Ты победила. Но обследованием Евы займётся тот, кого выберу я. И у меня уже есть подходящая кандидатура. Ты свободна.
- Делайте, что считаете нужным, господин Александер.
Тихо, на цыпочках, скользя по стене, я отползла от кабинета и ринулась в библиотеку, схватила с полки первую попавшуюся книгу и уткнулась в неё. Но спокойно поразмышлять не удалось.
- Салют, докторша! Скучала по мне?
- Феликс!
Мы обнялись. Конечно же, Феликс начал расспрашивать меня, как идут дела, а я, умолчав про депривацию, спросила, не знает ли он, что значит «пойти в рост», «системы» и «расширенная томография». Парень посмотрел на меня обиженно.
- Ты, наверное, хочешь подколоть меня? Я что, похож на ходячий сборник местной терминологии? В лабе все говорят на таком вычурном языке, что уши вянут. Спроси у Виктории из шестой комнаты.
- А она расскажет? – засомневалась я.
- Расскажет. Она добрая. И у нас хорошие отношения, поэтому она точно согласится помочь моей подружке. – Он хитро подмигнул. – Особенно если я очень-очень попрошу.
- Не стоит. Я сама попробую заглянуть к ней.
До комнаты №6 оставалось несколько шагов, как вдруг посреди коридора выросла Адельхайд. Она взглянула на меня с упрёком, надула губы и помотала головой, как будто отговаривая от дальнейшего пути.
- Не бойся, эта тётя нам поможет, – я попыталась успокоить девочку, но на глаза всё равно навернулись слёзы. Её слёзы.
«Ада, ну пожалуйста, прекрати плакать! Всё нормально!» – сказала я в мыслях. Тут включился Проводник. Он вбросил в сознание картинку: Адель сидит в тёмном углу, прикованная к стене, а её лицо закрывает огромная тень кого-то, стоящего над нею. Образ девочки стал таять, а Проводник приказал мне идти к Виктории, чтобы получить информацию.
- А что, если меня опять накажут? Ты ведь не помог мне тогда, – сердито напомнила я, обращаясь к Проводнику.
- Она не расскажет никому, – послышался мягкий голос Эмили. – Феликс не стал бы тебя подставлять. Я доверяю ему.
- Никому нельзя доверять! – сразу же отреагировал Проводник.
- Поубавь свою паранойю, ты вечно видишь в людях только плохое, – не унималась Эмили.
- Замолчи. Место, в котором мы сейчас находимся, просто кишит бесами, вылезшими прямо из преисподней. Враги могут быть повсюду. 
«Опять начинается», – сказала я и развернулась к своей комнате. Идти к незнакомому человеку в таком состоянии слишком рискованно. Голоса очень мешают мыслить трезво.
На самом деле, я уже начала подмечать некоторые закономерности того, как реагируют Спутники на разные ситуации. В их реакциях прослеживалась логика. Например, я видела маленькую Адель, когда мне самой было страшно, но этого нельзя было показывать, а таких ситуаций было много; я запрещала плакать себе, но ей запретить не могла, и как я ни убеждала себя, что всё под контролем, Адель была свидетельством того, что это не так. Эмили появлялась в моменты, когда я особенно остро нуждалась в утешении и поддержке. Она обнимала меня за плечи, гладила по голове и говорила такие слова, какие мог бы сказать только человек, знающий изнутри всю мою боль и все мои самые потаённые страхи. Что бы ни происходило, она всегда была на моей стороне, и когда Проводник ругал меня, она всегда заступалась. Ну а что насчёт самого Проводника, то он поселился во мне почти на постоянной основе, раздавая оценки людям, комментируя мои и их действия, анализируя всё происходящее. В голове было тихо, когда я чувствовала, что поступаю правильно; ссоры же возникали в периоды смятения и тревоги. Взаимоотношения Спутников были отображением моей внутренней жизни, её образно-смысловым наполнением, какой-то метафорической картиной моей души.
Проводник был со мной, когда я шла по тёмным катакомбам неизвестного мне прежде участка минус третьего этажа. Точнее, Проводник был… мной. Он сжимал мои кулаки, хмурил брови, делал шаг тяжелее и шире, спину – ровнее, зрение – чётче. А когда я увидела Логоса, стоящего возле огромного жуткого аппарата, каждая мышца моего тела напряглась, как сжатая пружина. Чтобы Проводник не вырвался и не натворил ничего непоправимого, я стиснула зубы и представила вокруг себя прочный стеклянный купол, как советовала Эмили. Логос посмотрел на меня с ледяным спокойствием.
- Проходи, ложись на стол и закрывай глаза. По команде будешь делать, что я скажу.
Внутри клокотала ярость, но я подчинилась.
- Все посторонние должны покинуть помещение.
Сопровождавшие меня охранники и воспитательница покорно вышли из кабинета. Логос нажал какую-то кнопку. Раздалось жужжание, и с двух сторон ко мне поползли два полукруга с металлическими скобами по краям, которые сжали голову в тиски. Свет в аппарате погас, всё затихло. И тут мне стало по-настоящему страшно. Очень страшно.
- Начинаем, – раздался голос Логоса.
Однажды мне приходилось делать магнитно-резонансную томографию. В подростковом возрасте невролог подозревал какую-то кисту в мозге. Так вот: те двадцать минут грохота и скрежета не идут ни в какое сравнение с тем, что вытворяла эта адская конструкция.
Сначала были звуки. Если составить из этого плейлист, самое подходящее название для него – «Как отомстить соседу с перфоратором». Вой сирен, лай собак, душераздирающие крики, раскаты грома, взрывы. Проводник, конечно, тоже всё это слышал, но, в то время как в меня била струя адреналина, он был абсолютно спокоен. Когда звуки затихли, снаружи раздалось:
- Теперь смотри наверх. Глаза не закрывать! Иначе начнём заново!
Надо мной загорелся монитор, и на нём замелькали кадры, быстро сменяя друг друга. Это была невероятно реалистичная съёмка военных действий как бы от первого лица, но такое никогда не показали бы в хрониках. Падающие самолёты и горящие дома чередовались с кадрами пыток, окровавленных тел, гниющих ран, от которых всё внутри сжималось. Проводник взял частичный контроль над моим телом, сделав конечности полностью неподвижными, а то я уже порывалась схватиться руками за обхватившие голову фиксаторы. После военной тематики пошли жестокие и предельно откровенные сцены избиений и изнасилований, от которых меня просто выворачивало наизнанку, и я вдруг увидела, как во сне, прямо поверх монитора плывущие очертания мужчины, который увёл меня в красную комнату. «Не верь! Это всё нереально! Лия, не верь им!», – повторяла Эмили, встряхивая меня за плечи. Жуткое видео вдруг оборвалось, и на мониторе появился тёмный подвал. Камера приближалась к одному из углов, двигаясь рывками. Это видео было не таким, как предыдущие – низкое разрешение, помехи, съёмка без стабилизации, но атмосфера давила ещё больше. А потом я увидела кадр, от которого всё тело как будто пронзил электрический ток. Именно это показывал Проводник, когда хотел вырубить Аду: девочка в цепях и зловеще растущая тень. В голове раздался невнятный гул, и я потеряла сознание.
Очнувшись, я увидела лицо Логоса: красное, покрытое испариной. Скобы уже раздвинулись, в помещении горел свет.
- Лия, – сказал Логос. – Я не могу ответить на твои вопросы, и мне правда жаль, что ты оказалась здесь, но… я сделаю всё, чтобы помочь тебе.
- Помочь?! – горько усмехнулась я.
- Да. Я успею сказать лишь одно, самое важное. Они могут казаться тебе помощниками, друзьями. Но на самом деле каждый из них хочет лишь одного: занять твоё место. Сейчас они забирают твою боль и твой страх, но потом они захотят большего, и однажды… Однажды они заберут твою жизнь.
- Они? Ты увидел их с помощью прибора?
- Да. Я увидел. Сильный защитник, утешительница и маленькая девочка.
Меня снова бросило в дрожь.
- Это и есть «рост», о котором говорила Фрида?
- Именно так.
- И что теперь со мной будет? – прошептала я, уже не сдерживая слёзы.
- Они не узнают, – жёстко произнёс Логос.
- Ты… соврёшь им?
- Я подменю томограммы. Будь осторожна. Ты должна держать контроль изо всех сил. Никому не показывай. Никому не говори. Поняла?
- Поняла, – всхлипнула я.
- Надеюсь, мы ещё увидимся, – сказал Логос. – Если Бог даст.
- Ты веришь в Бога?
- Разумеется. Но если есть Бог, значит, есть и дьявол. И, поверь мне, здесь я видел его не раз.
Логос вышел из кабинета и сказал: «Всё в норме. Забирайте её».
***
Тут-то я и начала понимать, что со Спутниками всё не так просто. Пока я решала проблемы, навалившиеся извне, что-то происходило и внутри, что-то недоброе и небезопасное. Проводник стал для меня «голосом разума», когда я усомнилась в собственном мировоззрении. Но мой ли это разум говорит этим голосом? Или я исполняю чужую волю, да, более конкретную и однозначную, но от этого не ставшую единственно-верной? К Эмили у меня тоже возникли вопросы: с чего бы ей вообще бескорыстно помогать мне? Или вся её помощь является частью какого-то плана, в результате которого я окажусь отнюдь не в выигрышном положении? Однако больше всего меня пугала Ада, несмотря на кажущуюся безобидность и беспомощность. Она была очень реальна. Даже слишком. И Проводник знал о ней что-то, чего не знала я.
Итак, Спутники помогали мне решать проблемы, но, когда они сами стали проблемой, мне стало совсем хреново. Я больше не могла, как раньше, побыть в своих мыслях – Спутники были как соседи в коммуналке, от которых некуда спрятаться и ничего не удастся сохранить в тайне. Слова Логоса навели суету. Проводник заявил, что бывший коллега, оказавшийся сообщником фашистов, нарочно вносит разлад, чтобы снова выбить почву у меня из-под ног; Эмили же просто назвала его лжецом и трусом, не заслуживающим даже обсуждения. А кроткая и тихая обычно Ада начала выдёргивать волосы на голове, умоляя не убивать её. Вообще-то, я и не собиралась никого убивать. Или она говорила с кем-то другим? Я уже собиралась с духом, чтобы отправиться к Виктории, но она нашла меня первой. Записка, просунутая под дверь, гласила: «Приходи ровно в шесть к нише между автоматом и библиотекой. Там и познакомимся. Мне можно доверять».
Вопросов было всё ещё слишком много. Я прикинула, о чём поговорить в первую очередь, а что подождёт. И отправилась знакомиться.
Виктория – худощавая женщина с большими грустными глазами ¬– ждала меня в условленном месте, медленно переминаясь с ноги на ногу. Я спросила у неё, почему она согласилась помочь.
- Я здесь очень давно, – ответила Виктория. – И тоже не по своей воле. Я многое видела и многое знаю. Спрашивай, пока это возможно.
«Ну держись», – подумала я.
- Что случилось с Марией? Ей ведь удалось сбежать. Каким образом?
- Если ты имеешь в виду образец Икс-8… Да, ей удалось сбежать. Никто не знает, как она смогла убедить Картера дать ей ключ.
- Убедить?! Отдать ключ? – не поверила я своим ушам.
- Твой начальник, доктор Александр, – спокойно продолжала Виктория, – сказал, что это было огромной ошибкой. Мария изначально была пациенткой Александра Борисовича, потом её назначили «кошечкой», но Картер увидел в ней потенциал для экспериментов со сном и забрал в свою лабораторию.
- У Картера отдельная лаборатория?
- Да. Разумеется. Йозеф Картер – один из потомков немецких врачей, что проводили жестокие опыты над пленниками концлагерей во времена второй мировой. Думаешь, фашизм был уничтожен? О нет, он просто затаился, ушёл в подполье, развивая своё зловещее наследие, привлекая людей своим мнимым благородством. Улучшить, исправить, исцелить, спасти. Но когда этот капкан захлопнулся, из него уже не вырваться.
Виктория замолчала, как бы позволяя мне осмыслить сказанное, а потом продолжила.
- Идея создания сверхчеловека не нова. Это камень преткновения для тех, кто одарён интеллектом, но, увы, обделён душой. Картер был готов ради этой идеи буквально на всё. Особенно когда загубил свою дочь.
- Ничего себе, – сказала я, просто чтобы показать, что я ещё не совсем потеряла нить беседы.
- Он дал ей имя Адельхайд, что означает «благородный вид». Она росла здесь, в подземелье, в полной изоляции от внешнего мира и социума. Её мать умерла сразу после родов, а безумный отец решил сделать из дочери лучшего представителя своей нации, умного, сильного, не знающего страха, усталости и жалости к врагам. С самых ранних лет он заставлял её учить наизусть книги, выполнять непосильные для ребёнка физические упражнения и безоговорочно подчиняться ему во всём, а за непослушание сажал за цепь и оставлял одну на несколько дней без еды и воды. И однажды после такого наказания он нашёл свою дочь мёртвой. Причём один из приближённых, которого Картер считает до сих пор самым преданным другом, говорил, что цепь была вырвана из стены и валялась на полу, как будто её выкорчевали ломом.
Я слушала Викторию, затаив дыхание.
- Ходят легенды, что Адельхайд похитил демон, и её душа теперь бродит по лаборатории в поисках нового тела.
- А зачем ей новое тело?
- Чтобы обрести покой. В духовном мире свои законы, родовое проклятие даже смерть не может искупить. Тело, которое кажется нам таким хрупким, на самом деле даёт огромную силу, это мощнейший источник энергии, и все духи стремятся обжить кого-нибудь изнутри, высасывания из него эту самую силу. Демоны вселяются в людей, захватывая власть, а проклятые люди становятся беззащитными странниками в чужеродном для них мире. Господь подготовил место для каждого: ангелам – небеса, людям – землю. Только вот и те, и другие вечно жаждут большего…
Если бы подобный разговор происходил до моего попадания сюда, я бы только скептически хмыкнула. Но сейчас всё было иначе.
«Значит, Ада не плод моего воображения и не субличность из прошлого. Она выбрала меня, чтобы найти спасение своей душе. Но почему? Я никогда не была близка к Богу», – моя голова просто раскалывалась от урагана мыслей, порождённого рассказом Виктории.
- Так вот, – продолжала женщина, – однажды Мария вдруг начала вести себя очень странно. Она говорила строками из книг, которые заучивала когда-то давно Адельхайд, причём говорила на немецком языке, а когда сотрудники Картера хотели её связать, она отбросила их в другой конец комнаты. Картер велел отвести Икс-8, как он называл Марию, в ту самую комнату, где умерла его дочь. Что случилось там, никто не знает, но Марию больше тут не видели.
- Когда я только попала сюда, Александр Борисович сказал, что она была «носителем чего-то, что теперь живёт во мне», – сказала я, пытаясь вспомнить детали того диалога. – Мы с Марией познакомились в Центре патологии сна, я там работала вместе с Логосом.
- И что же произошло тогда? – с любопытством спросила Виктория.
Я рассказала про рисунок бабочки, внезапный приступ агрессии Марии, искажённое отражение в зеркале и слова: «Они ищут тебя». А потом спросила, почему девушка совершила самоубийство. Этот вопрос волновал меня, потому что Колесов говорил о вынужденной «ликвидации» Икс-8.
- У меня есть два предположения. – Виктория как будто подключилась к какому-то невидимому каналу связи, её выражение лица на мгновение стало не то блаженно-умиротворённым, не то задумчиво-печальным. – Во-первых, Картер мог заложить в неё, скажем так, программу самоуничтожения, то есть в ответ на сигнал, заложенный в подкорку, запускается деструктивная часть. Сигнал ставится под гипнозом, человек может и не подозревать о нём.
- А какая есть ещё версия?
- Ещё версия… То, что Мария выполнила свою функцию и была больше не нужна, а хранимая в ней информация должна была остаться в секрете. Тут относятся к людям как к вещам. Если вещь сломалась – её можно выбросить и найти новую, получше. Если вещь надоела – тоже в помойку. Испытуемые – в большинстве случаев просто расходный материал.
- Я вот хотела спросить ещё насчёт одной девочки, Кристины. Александр Борисович наплёл мне про клонирование, но это была просто страшилка. Что же, выходит, настоящая Кристина убила свою бабушку?
- Честно говоря, такой пациентки я не знаю. А я поддерживаю порядок в архиве и отслеживаю всех поступающих.
- И ещё девочка, которая взорвала себя в школе…
- Да, это давний проект. – Виктория прервала меня; было заметно, что она торопится завершить разговор. – Картер хотел создать идеального террориста. На которого не упадут подозрения. Который не будет сомневаться и бояться. Извини, Ева, мне нельзя задерживаться надолго.
- Мы ведь ещё увидимся? – с надеждой спросила я.
- Кинь записку, если будет нужна моя помощь.
Виктория с такой смелостью рассуждала о замыслах руководителей, так глубоко и детально понимала всю внутреннюю кухню! Я готова была слушать её часами, если бы представилась такая возможность, но ещё больше хотелось заглянуть в закрытый архив и своими глазами увидеть протоколы и отчёты по Икс-8, то есть Марии. А заодно проверить, нет ли записей о Даше Мироновой и Кристине Войчек – уже знакомых мне пациентках Колесова, совершивших странные поступки. А ещё… отыскать кандидатов в «идеальных террористов» и понять, наконец, где же я находилась те злополучные трое суток, как смогла увидеть девочку, ставшую впоследствии смертницей, и кто ещё участвует в этой программе. Виктория сперва ответила категоричным отказом на просьбу помочь тайно проникнуть в архив, но потом сжалилась и велела прийти ночью, назвала номера ящиков, которые оставит без кодового замка. Мне показалось, что она так давно не делала ничего доброго, что отчаянно нуждалась в этом. Ну а я так же отчаянно нуждалась в ней.
***
Фрида не слишком усердно следила за мной: последнее время она начала страдать от проблем со слухом, спровоцированных, видимо, неисправностью в работе бионического имплантата. Порой она становилась совсем грустной и растерянной. В глубине души я жалела воспитательницу, ведь она была такой же подопытной, как и все остальные. Такой же заложницей, как и я.
В тот вечер Фрида пожелала мне спокойной ночи и даже не расслышала вопрос о планах на завтрашний день. Я знала, что Фрида обязана отвечать на любые вопросы, подчиняясь вложенным в неё алгоритмам, поэтому молчание свидетельствовало именно о прогрессирующей глухоте. И я воспользовалась этим обстоятельством, чтобы под покровом ночи прокрасться в архив.
Ящики, номера которых Виктория назвала мне, действительно оказались не заперты – оставалось лишь найти подходящие бумаги. При свете фонарика, подаренного Феликсом в честь моего повышения, я тихонько, не спеша, чтобы не шелестеть, перебирала плотные папки с маркировкой «Х-12», датами и ещё какими-то буквенными шифрами. Под этим кодом, по словам Виктории, как раз скрывалась «террористка» из моего сна, который оказался реальностью. С горечью осознав, что понять принцип систематизации данных у меня сегодня не выйдет, я просто взяла папку, соответствующую дате моей первой встречи с доктором Колесовым в психиатрической больнице №14, и открыла её. Глаза болели и слезились, мозг закипал от странных формулировок и шифрованных вставок, но я всё-таки выдернула из этого словесного нагромождения что-то значимое для себя:
«…Объект Х-12 нестабилен и нуждается в жёсткой коррекции. По указу господина К. с предоставлением развёрнутого обоснования в письменном виде объект доставлен в коррекционную камеру и подвергнут процедуре прямой комбинированной суггестии на протяжении 1 ч. 15 мин. Объект в сознании, фиксирован, сопротивления не оказывает. Вербальные реакции отсутствуют. ЧСС 110, ЧДД 18, АД 140/95, ритм ЭЭГ ;-; перемежающийся с частотой 30-40 сек. В повторной процедуре на данный момент не нуждается…».
Дальше следовали таблицы и графики, названия психологических тестов, о существовании которых я даже не слышала. Вдруг моё внимание привлекла рамка внизу страницы, гласившая:
«…По приказу господина К. и с позволения господина А. в настоящий эксперимент введён испытуемый Х-13, находящийся на этапе дистанционной обработки. Статус Х-13: медикаментозно обездвижен, наблюдает со стороны. Эмоциональная реакция живая, соответствует психической норме. Динамику Х-13 см. в соответствующем протоколе…».
Я пролистала несколько страниц, но в голове завоевала доминанту другая цель – найти материалы по Х-13, которым, судя по всему, являюсь я. Но, увы, я не успела этого сделать. В проходе между стеллажами послышались шаги, и у меня всё внутри сжалось от страха. Нежданный гость постоял, потоптался, разочарованно хмыкнул и ушёл, а я выждала минуту, прислушиваясь и дрожа, и, подобно тени, метнулась в сторону своей комнаты. А наутро нацарапала на клочке туалетной бумаги записку для Виктории: «Помоги мне».

Глава 7

Виктория пообещала объяснить мне, каким образом Картер превращает обычных людей в послушных рабов. «Сотрудники» не появились из ниоткуда: оказывается, большинство из них буквально выросли здесь. Дети из приютов, дети пьяниц, беженцев и бедняков, дети, которых никто не стал бы искать, – Картер заманивал их в своё логово и начинал обрабатывать. В его глазах они были достойны лишь роли прислуги для таких благородных представителей рода человеческого, как он. А прислуга должна быть абсолютно преданной и максимально эффективной в исполнении любых задач, от уборки и охраны до пыток и убийств; она должна быть избавлена от всего, что мешает выполнять эти задачи – мораль, эмпатия, страх, чувство вины…
- Как же он это делал? – спросила я. Сложно было представить, что нужно сотворить с человеком, чтобы в буквальном смысле отнять у него душу.
- Хм… Знаешь, что самое невыносимое для ребёнка? – ответила вопросом на вопрос моя собеседница.
- Наверное, когда его не любят?
- Не совсем. – Виктория понизила голос. – Представь: нянька ухаживает за ребёнком. Кроме няньки, у ребёнка нет никого на белом свете. Но, когда он тянется к ней, она отталкивает его. Когда пытается обнять – бьёт его по рукам. И так всё время. Дни, месяцы, годы...
- Да, ужас, – согласилась я. Хотя, если честно, родительское отвержение казалось не ужасом, а, скорее, грустной правдой жизни.
- Нянькам хорошо платили за такое воспитание. На самом деле, мир и так кишит людьми, готовыми на всё ради денег. Картер легко находил временных помощников, которых использовал, а потом убивал, чтобы не проболтались. Кстати, если ты думаешь, что телесные наказания – самые страшные, ты очень глубоко заблуждаешься. Физическая боль не так сильно калечит психику, как осознание своей вины в чужих страданиях. Поэтому Картер заставлял детей самим избивать провинившихся. Или наблюдать, как наказывают невиновных, чтобы ты никогда не чувствовал себя угодным. Ну или выбирать, кого сегодня будут насиловать – тебя или твоего соседа. Что бы ты выбрала?
Я уже сожалела, что начала этот разговор, но обратного пути нет. Как бы то ни было, я должна знать, что тут происходит.
- Вот так оно и получается, – подытожила Виктория. – Так и получаются из невинных детей бесчувственные монстры.
- Виктория, – сказала я, чувствуя невероятное истощение от обсуждаемой темы. – Мне нужно научиться выдерживать депривацию и подобные штуки, иначе сойду с ума. После первого сеанса я собирала себя по кусочкам.
Она задумалась, как бы листая воображаемые страницы архива. Я хотела спросить, можно ли ещё раз заглянуть в документы, но передумала. «И так уже эксплуатирую её по полной. Новая просьба – это слишком нагло». Проводник окрасил моё решение оттенком одобрения.
- Я знаю одного человека, который выдерживал и депривацию, и многое другое. Эрика. Найди предлог поговорить с ней.
Наблюдая за испытуемыми, я с первого дня обратила внимание на Эрику. Невысокого роста, пухленькая, с детским лицом и взрослой фигурой – то ли карлик с задержкой умственного развития, то ли подросток-акселерат.
- А чем она такая особенная?
- Ну, во-первых, у Эрики хромосомная патология, типа синдрома Дауна, но не совсем, более редкая. А тут все помешаны на генетике, как видишь. Во-вторых, она всех любит и прощает. Вообще всех! Воспитательные извращения с ней не срабатывают.
- Ничего себе! Не знала, что так бывает, – удивилась я, хоть в этом и не было ничего такого уж невероятного.
- Комната депривации тоже не сработала. У Эрики нет грехов, поэтому ей и вспоминать нечего. Никакие вещества не заставят тебя вспомнить то, чего ты не делал.
- Что Вы сказали? Вещества? Я думала, это снотворное.
У меня перехватило дыхание.
- Капсула – да, чтобы заснуть. Но я про другое. Наша память состоит из трёх процессов: фиксация, воспроизведение, забывание. Если бы мы помнили всё… Сходили бы с ума годам к двадцати. – Виктория усмехнулась. – Итак, деприванту вводят препарат, активирующий нервные пути в какой-то зоне и вызывающий селективную гипермнезию. Наплыв воспоминаний негативной окраски. Активируется всё, что психика старательно прятала в самые дальние углы, чтобы защитить себя.
- Так вот почему я… – По мозгу пробежал электрический ток, заставив поморщиться и схватиться за голову.
- Тебе ещё повезло.
- Почему?
- Потому что ты хорошая. То, что из-за тебя пациентка покончила с собой, то, что из-за тебя умер брат – это просто домыслы, а не реальная причинно-следственная связь. И часть твоего сознания прекрасно это понимает.
Туман, окутавший мой рассудок, на мгновение расступился.
- Кто-то попадает в комнату депривации не таким юным и невинным, – вздохнула Виктория. – Я оказалась в ней на третий год пребывания здесь. Ко мне приходили все, над кем я… властвовала, так сказать. Подопечные.
- Не стоит, не вспоминайте! – Я положила руку на колено Виктории, но её вдруг передёрнуло, как от электрошокера.
- Не трогай меня, – процедила она злым металлическим голосом. – Иначе пожалеешь, что родилась на свет.
- Хорошо, извините, я случайно, – пролепетала я, пятясь.
- Кто ты такая? – Её глаза стали узкими, как щёлочки; это была уже не та мудрая и сдержанная женщина, которая говорила со мной мгновение назад.
- Я... Лия, новый сотрудник, то есть Ева, простите меня...
- Эти идиоты получили по заслугам. Будут знать, как не уважать старших. Закон есть закон.
Я нащупала угол стены, оттолкнулась от него и бросилась бежать, срывая дыхание. Ворвалась в номер, придвинула стул к двери, повалилась на пол. Тут меня накрыла новая волна страха.
«Они сделают меня такой же? Я точно… всё ещё я?».
Я зажала руками рот, чтобы не зарыдать. Никому нельзя верить! Никого нельзя слушать! Каждый человек в этой преисподней может быть программой, жертвой внушения, одним из звеньев цепи чудовищных манипуляций, одной из нитей в клубке отвратительной, всепоглощающей лжи.
В дверь тихо постучали.
- Эй! Ты куда убежала? Прости, если наговорила лишнего.
- Ничего, – тихо откликнулась я, пытаясь дышать ровно, проговаривая про себя: «О том, что сделано, жалеть бессмысленно, но больше никому, никогда, ни за что, ни о чём…». Она не виновата. Никто здесь не виноват. Никто, кроме одержимых организаторов.
- Можно войти?
- Только ненадолго, я… планировала отдохнуть перед конференцией.
- Да, конечно. – Виктория зашла и удивлённо поглядела на меня. – Ты что, плачешь?
- Вы не помните, на чём закончился наш разговор?
- Ах да, точно. Эрика.
- Подождите, мы ведь после этого ещё обсуждали… – начала я и осеклась. – Да-да, Эрика. Которая всех любит. Я постараюсь поговорить с ней.
- Никто не должен знать, что мы знакомы, – строго напомнила Виктория, и вскоре её шаги поглотила мертвенная тишина коридора.
Я погрузилась в размышления – это был единственный способ справиться с разъедающей душу тревогой. Всё вокруг было таким шатким, таким мутным и многослойным. Под маской добра могло таиться ужасное зло. Те, кто казался врагом, мог стать другом. И наоборот. От этой путаницы у кого угодно поедет крыша. Что же мне делать?
Ход мыслей прервал холодный голос Фриды из-за двери:
- Ева, господин Александер хочет тебя видеть.
Я и так знала, что нежностей от воспитательницы ждать не приходится в принципе, но эта фраза почему-то показалась особенно жёсткой. Может быть, он узнал, что я копалась в архиве? Или раскрыл связь с Викторией? В любом случае срочный вызов явно не предвещал ничего хорошего.
Александр Борисович выглядел мрачнее тучи. Когда я вошла в кабинет, он заговорил не сразу: прошёлся взад-вперёд, подвинул кресло, кинул взгляд на письменный стол, словно готовясь сообщить плохие новости. Густые брови его сжимались и расправлялись, а в глазах то вспыхивал, то потухал недобрый огонёк. Наконец он заговорил.
- Я основал эту лабораторию и управляю ей полжизни. Вот скажи, если бы ты была на моём месте, хотела бы знать наверняка, что сотрудники ничего не скрывают от тебя?
- Если бы я управляла лабораторией, я бы уважала права и свободы своих подчинённых, – ответила я, ощущая сильнейший прилив уверенности. Терять было нечего, скрывать правду – бессмысленно. Тогда пусть эта правда будет сказана прямо, без страха, без нелепых оправданий.
Господин Александер усмехнулся, но сразу же снова стал серьёзным.
- Не спорю. Но тебе бы не понравилось, если бы твои сотрудники, скажем, подделывали важные документы?
- Можете проверить все файлы, с которыми я работала.
- А я не про твою работу.
«Томография», – мелькнуло в голове. Логос обещал подменить результат моего обследования. Неужели это обнаружилось? Тогда я была в такой панике, что не подумала, насколько рискованна подобная манипуляция! И теперь из-за меня у Логоса большие неприятности… И у меня тоже.
- Вы с напарником совершили большую ошибку, – продолжал Александр Борисович. – Я ведь специально попросил именно его провести томографию. Я хотел первым узнать результат, чтобы дальше действовать рационально. Но из-за того, что программист Картера обнаружил подозрительные операции на сервере, я узнал его последним.
- Так Вы хотели помочь? – спросила я с недоверием. – Что теперь будет со мной и Логосом?
- Я не хочу быть собачонкой, трущейся о ноги своего хозяина в надежде получить вкусняшку, – отрывисто бросил Колесов. – Мне надоело постоянно отдавать Картеру своих людей. Я не хочу отдавать тебя.
Мне вспомнились рассказы Виктории о жутких методах, применяемых в лаборатории Картера. Признаюсь, мне тоже не хотелось туда.
- Можно мне поговорить с Логосом?
- Он в карцере, на минус десятом. Доступ туда открыт только для меня и для охранников. Если я позволю тебе спуститься, и Картер узнает… Это будет началом нашей войны. – Александр Борисович нахмурил брови, задумался, глядя в пол, а потом снова посмотрел на меня. – И этой войне давно уже пора начаться. Вам с Логосом пора узнать, кто вы на самом деле.
***
Минус десятый встретил нас пещерным холодом и зловещим молчанием – наверное, именно такую тишину зовут гробовой. Слабо освещённый проход, вымощенный камнем и пахнущий плесенью, постепенно расширялся. Колесов шёл впереди. Я слышала его частое, неровное дыхание.
Когда мы подошли к зарешёченной камере, я не узнала в её узнике своего товарища. Истощённый, с запавшими глазами и множеством ссадин на лице, он сидел в углу, закованный в массивные кандалы.
- Логос, прости меня! Это я виновата! – Я бросилась на решётку, как будто могла раздвинуть её железный каркас. – Что с тобой сделают теперь? Что ещё нужно этому чудовищу?
- Успокойся, Лия, – слабым голосом произнёс Логос, растягивая в улыбке разбитые губы. – А ты не изменилась. Всё такая же неугомонная.
- Расскажи свою историю, – кивнул ему Александр Борисович.
- Историю? Хорошо. – Логос устремил взгляд куда-то вдаль. – Моя жизнь началась с помойки. Да, меня нашли в мусорном баке, завёрнутым в рваную простыню, добрые люди, которые и стали моими родителями. У них долго не получалось завести ребёнка, а тут я – прямо подарочек с небес! Через три года случилось ещё одно чудо – родилась сестрёнка. И чем старше она становилась, тем больше я в неё влюблялся.
Глядя, как мои глаза расширяются от изумления, он снова улыбнулся. На его лице появилось мечтательное выражение.
- Точно не помню, в какой момент я начал чувствовать себя в опасности. Классе в шестом. Дважды в неделю я очень поздно возвращался домой после баскетбольной секции, а маму просил меня не встречать, чтобы мальчишки не засмеяли. Очень хотелось казаться взрослым, да-да. Но когда я видел их… моё сердце уходило в пятки. Это были ничем не примечательные люди, но все они явно следили за мной. Сначала только вечерами по дороге из школы, украдкой. Потом – в метро, в автобусе, на прогулке. Я не хотел говорить никому, но моя сестрёнка оказалась слишком любопытной.
- Расскажи, как ты оказался здесь, – поторопил его Александр Борисович.
- Это был наш традиционный пикник на майские праздники. Мы с сестрой в тот период были на одной волне – увлекались природой, любили одни и те же фильмы, постоянно болтали и придумывали себе новые развлечения. Пока родители накрывали поляну, мы играли в метеорологов, запуская воздушных змеев и фантазируя, что это дроны для измерения плотности воздуха. Было так весело, что мы и не заметили, как убежали далеко-далеко…
Я слушала, пребывая в немом оцепенении, а в памяти всплывали кадры того радостного дня, обернувшегося кошмаром.
- Сестрёнке недавно исполнилось десять лет, но она была смелой, я бы даже сказал, чересчур смелой девчонкой, готовой залезть в пасть дракона, если того требовало завершение игрового сценария. Змей зацепился за ветку, и она уговаривала меня залезть на дерево, чтобы достать его. А когда я сказал, что это опасно, состроила такую обиженную мордашку – просто невозможно было сопротивляться. Я залез довольно высоко, начал кричать сверху, но она пошла куда-то в сторону и вскоре скрылась за деревьями. Потом я снова увидел… их. От неожиданности мои руки расцепились, и я рухнул на землю, ударившись головой, судя по всему, потому что я отключился. Ну а дальше… я много лет жил здесь, под присмотром постоянно меняющихся женщин. Сначала пытался бороться, искать потайные ходы, но потом устал, сдался. Мне дали новое имя и велели забыть прежнее. Забыть прежнюю жизнь, потому что я был создан для этой. Но я всё ещё помню, что когда-то был Тимофеем. Кстати, в переводе с древнегреческого это имя значит «почитающий Бога» – мои родители очень трепетно относились к церковным традициям. А Логос переводится просто как «слово» или «учение». Человек, которого здесь знают как Йозефа Вильгельма Картера, научил меня множеству наук.
- Тима, как же ты… – Я не могла сдержать слёз. – Как же ты нашёл меня?
- Когда мне поручили «работу на земле» с Александром Борисычем, я не мог допустить даже мысли, что не смогу этого сделать, но только спустя три года я вышел на след. Дел было много. Организация полноценной слежки, тем более втайне от руководителя, казалась неосуществимой задачей. И я рискнул. Работая в Центре патологии сна, я попутно отвечал за подбор персонала, вёл группу в соцсетях. Ознакомившись с твоей биографией, я был почти уверен, что вакансия тебя заинтересует, но, даже глядя тебе в глаза, я не мог открыть правду – это привлекло бы лишнее внимание.
Я опустилась на колени и плотно прижалась лицом к решётке. Мне очень хотелось обнять брата, но руки не дотягивались. Он был рядом так долго, но я не знала. А теперь, когда я знаю, он сидит в камере как предатель. Из-за того, что пытался спасти меня! Я чувствовала, что Ада тоже слушает наш разговор и тоже тянется к Логосу своими маленькими ручками.
- А теперь я расскажу твою правду, – обратился доктор Колесов к Логосу, сделав шаг вплотную к камере. – Давным-давно у Йозефа Картера и его жены Берты родилась двойня. Как известно, многоплодные роды сопровождаются осложнениями довольно часто, но Йозеф не доверял врачам и заставил жену рожать дома. Берта умерла от сильного кровотечения через несколько часов, а близнецы – разнояйцовые, мальчик и девочка, – остались живы. Девочка была крепкой и здоровой, а мальчик оказался слабеньким, поэтому Йозеф принял решение избавиться от него. Он поручил служанке сделать это. А дочери дал имя Адельхайд и забрал в лабораторию, чтобы сделать из неё суперчеловека. Что-то пошло не так с его методикой, и девочка умерла, не дожив и до восьми лет. Тогда Йозеф вспомнил о втором ребёнке. Наняв лучших детективов, он раскопал новость в районной газете о младенце, найденном в мусорном баке, и о приютившей его бездетной паре. Когда началось наблюдение, мальчик был подростком, так что похитить его нужно было как можно скорее, пока психика ещё гибкая и поддаётся влиянию. А чтобы избежать поисковых операций, они нашли на кладбище скелет недавно захороненного, подходящего по возрасту мальчика, обработали его, как требовалось для судмедэкспертизы, надели на него спортивный костюм похищенного и оставили в лесу. Йозеф Картер начал всё заново. Но по другой программе.
Теперь уже Логос впал в ступор, осмысливая услышанное.
- Получается, я биологический сын Картера?
- Именно так, – сказал Колесов. – И он обращался с тобой гораздо мягче, боясь повторения трагедии, отнявшей у него смысл жизни. Что же касается Евы-Лии, она тоже представляет для Картера ценность, но не потому, что она твоя сводная сестра. Она стала убежищем для Адельхайд и заодно для сильной сущности, которая её защищает.
Я поняла, что Колесов имеет в виду Проводника. Он вместе с Адой жил в Марии, но эта девушка была уже слишком измучена. Проводник добился того, чтобы она оказалась на воле, и, подловив момент, вышел на свет.
- Новым носителем должен был стать Логос, а не ты, – продолжал доктор, развернувшись ко мне. – Я подстроил всё так, чтобы Мария попала в его руки. Ты… спутала нам все карты. Но вышло неплохо.
- Александр Борисович, а что вы… – Я решила, что другого момента для этого вопроса уже не представится. – Что вы делали со мной трое суток?
- Я ввёл тебя в качестве наблюдателя. Мы просто показывали, что делаем с другими испытуемыми, и отслеживали эмоциональные реакции. А потом я предложил нестандартную схему – поставить совершенно обычного человека на место сотрудника и отследить, как скоро он войдёт в роль.
- Похоже, я неплохо справилась, – с горькой иронией подметила я.

Глава 8

Вдруг Александр Борисович резко повернулся в сторону длинного хода, ведущего от подъёмника к тюремной камере. Мы замерли, прислушиваясь к гулкому звуку приближающихся шагов, стараясь не дышать. Через несколько секунд в свете тусклых ламп проступил силуэт мужчины в военной форме.
- Господин Александер, не препятствуйте регламенту. Вы знаете правила и знаете последствия, – отчеканил мужчина.
- Думаю, пора изменить правила, – резко ответил господин Александер, загораживая меня своей широкой спиной. – Передай своему покровителю, что я требую личной встречи. И как можно скорее!
- Обязательно передам. Он Вас навестит. Думаю, скоро.
- Что это значит?
- Это значит, что Вы, господин, остаётесь здесь. – Мужчина сделал шаг вперёд, одним стремительным движением достал из кармана шприц и вонзил иглу прямо в шею Александеру. Тот вскрикнул, закатил глаза и повалился на пол. – А ты пойдёшь со мной.
Вырываться и сопротивляться не было никакого смысла – это отняло бы последние силы. Железная рука «военного» сжимала моё запястье, как тиски. Когда мы вошли в лифт, он сделал какой-то необычный жест около панели для считывания биометрии, и задняя стена кабины вдруг раздвоилась, обнаружив ещё один ход, ведущий в противоположную сторону. Но это был не коридор, а огромная узкая лестница. Минус одиннадцатый уровень… Я начала смутно припоминать эти места, заполняя пробелы визуальными образами подобно недостающим пазлам.
За железной дверью открывался коридор, чем-то напоминающий старую поликлинику. Мужчина, который привёл меня, крикнул в пустоту:
- Задача выполнена, господин Картер. Они здесь.
С потолка опустился монитор. Остановившись на уровне наших глаз, он загорелся ядовито-жёлтым цветом и выдал пару фраз на немецком, причём голос был искажён, как будто на него наложили эффекты. Сопровождающий ещё сильнее сжал мою руку и буквально протащил по коридору, потому что я изо всех сил цеплялась свободной рукой за бугристые стены, а затем втолкнул в тёмную камеру и захлопнул дверь. Какое-то время я сидела в тишине. Вдруг в голове раздался знакомый голос:
- Я знал, что ты без меня не справишься. Хорошо, я помогу тебе.
Воздух передо мной стал сгущаться, обретая форму, и вскоре я уже ясно видела два силуэта, проступающих в пустоте. Проводник впервые показал мне своё обличье. Немного впереди стояла Адельхайд.
- Я хочу знать, кто ты на самом деле, – сказала я вслух, уже не заботясь о том, что кто-то услышит. – Ты демон?
- Неважно, как вы, люди, именуете нас, – ответил он, становясь всё более отчётливо видимым. – Всю свою жизнь ты поклонялась идолам. Неужели ты правда веришь, что таблетки способны исцелить душу? Неужели ты думаешь, что разум человека способен понять сам себя? Ты поклонялась науке – гляди же, гляди на её творения! Ты была слепо предана кем-то вложенным идеалам, но где же теперь твоя мудрость?
Меня буквально трясло от ярости и бессилия, а Проводник издевательски улыбался, гладя Аду по голове.
- Ты такая же, как и те, кого называешь фашистами. Признай это. Тебе нравится смотреть на чужую боль. Смотреть и чувствовать власть. Смотреть и чувствовать, что ты лучше.
- Это неправда! –  воскликнула я дрожащим голосом. – Я не виновата, что оказалась здесь. Мне пришлось адаптироваться! Чтобы выжить!
В это время Проводник менялся. Его лицо, прежде напоминающее лицо красивого молодого мужчины, стало искажаться: челюсть опустилась, глаза провалились, оставив на своём месте чёрные пустоты, а нос и уши вытянулись. Руки тоже становились длиннее и тоньше, кисти крючкообразно загибались, сжимая плечи Ады, которая стояла на прежнем месте с застывшей гримасой ужаса на лице. Сущность возвышалась над ней, похожая на сгусток чёрного дыма, готовый поглотить всё, что находится рядом.
- Я расскажу тебе кое-что. Картер смертельно болен. Никакие технологии не остановят болезнь. Он загрузил своё сознание в компьютер и скоро обретёт цифровое бессмертие. Кто-то должен стать его преемником в этой реальности! И этот кто-то – я. Да, я стану новым директором лаборатории, а Адельхайд – моей верной помощницей. И никто больше нам не помешает.
Девочка пристально смотрела на меня, в её глазах читалась немая мольба о помощи. Я попыталась схватить её руку, но это было всё равно что пытаться поймать воздух. Проводник опять зловеще улыбнулся.
- У тебя нет выбора. Отдай мне контроль. Всего пара слов, и тебе больше не придётся страдать. Я дам тебе покой, который тебе так нужен.
- Что ты сделаешь со мной?
- Ничего такого, не бойся. Ты просто уснёшь. И знаешь что? Ты очнёшься в своей уютной комнате, в окружении близких людей. У тебя будет прекрасная работа. Появятся новые друзья. Возможно, семья и дети. Всё, что создаст тот самый мозг, который ты боготворишь. Ты будешь счастлива!
- Только Бог дарует бессмертие, и только добро может сделать человека счастливым, – сказала я неожиданно громко и твёрдо.
Но Проводник не собирался уступать. Он становился всё уродливее, всё выше, всё плотнее, разрастаясь в разные стороны.
- Ты покоришься моей воле и получишь награду, которую я обещал, или будешь медленно умирать в камере пыток. Совсем скоро он придёт за тобой. Он хочет поговорить со своей дочерью, и он сделает всё, чтобы вытащить её на свет. Он заставит её прийти, потому что она помнит это место. Ты в любом случае умрёшь. У тебя нет выбора.
- Выбор есть всегда! – крикнула я. На этот раз мой голос не дрогнул. – Бог вывел из печи трёх юношей, которые не поклонились истукану вавилонскому, избавил пророка Даниила, закрыв пасти голодным львам! Он спасёт меня и от Картера, и от тебя.
Это говорила не я. Что-то внутри поднималось, подобно волне, которая разглаживает песчаный берег, стирая с него следы, и шлифует осколки стекла, превращая их в гладкие разноцветные камушки. Необыкновенная сила перед лицом смертельной опасности. Это была не моя сила.
- Бог станет помогать… тебе? Смешная наивная дурочка. С каких это пор наша Лия стала святой? А если так, что же он раньше не помог? Может, прилёг вздремнуть, или был чересчур занят проблемами поважнее твоих?
Я почему-то вспомнила новозаветную историю о том, как Иисус изгнал легион демонов из безумного одержимого, живущего среди могил. Читала я об этом только один раз, бегло, но сейчас удивительный сюжет восставал в памяти, разворачиваясь, как ожившая панорамная фотография.
- Именем Христа я запрещаю тебе прикасаться ко мне! – крикнула я, не понимая, откуда взялись эти слова. – Именем Христа, Адельхайд свободна!
Линии бестелесной текстуры демона поплыли, субстанция внутри начала пульсировать, сжиматься и растягиваться.
- Ты не сможешь! Ты слабая! Ты жалкая, ничтожная! – вопил Проводник, но изнутри его уже пронзали, рассекая на множество мелких кусочков, яркие лучи света. Адельхайд зажмурилась, вокруг неё проступило сияние, которое становилось всё ярче, ярче, ярче, меня ослепила вспышка, после чего комнату снова заполнили тусклые тени. В голове всё стихло.
Я выдохнула, надавила пальцами на веки. Мысли остановились, но было чёткое побуждение подойти к двери. К огромному удивлению, дверь оказалась не заперта; я вышла из камеры в коридор и наткнулась взглядом на человека в пижаме, со сморщенным сухим лицом, густыми седыми бровями и такой же седой бородой. Этот человек выглядел измождённым. Казалось, я видела его душу, иссохшую и потрескавшуюся, как пустынная почва. Он подошёл ко мне, протянул раскрытую ладонь, на которой лежал позолоченный ключ странной формы. Я содрогнулась.
- Господин Картер?
- Ты освободила мою дочь. За это я дарую свободу тебе. Ступай, – хрипло произнёс старик. Ледяной взгляд душил и обжигал. Я только раз встретилась с ним глазами и тут же отвернулась.
Медлить было нельзя. Я схватила ключ и побежала по коридору, взлетела по лестнице и остановилась в панике. Там, где прежде остановился подъёмник, теперь высилась глухая стена. Но стоило скользнуть взглядом чуть левее, я тут же увидела нарисованную бабочку: одно крыло изящное и маленькое, а другое – угловатое и вытянутое. Я воткнула ключ прямо в сердцевину картинки, и он тотчас же провалился в замочную скважину. Стена расступилась. Передо мной предстал узкий, как колодец, вертикальный ход и тянущаяся вверх пожарная лестница. Наверху – густая чернота.
- Я справлюсь, – сказала я и полезла по лестнице, крепко цепляясь руками за холодные перекладины.
Этот путь казался бесконечным. Мышцы тряслись от напряжения, ладони вспотели, но я лезла и лезла вверх, сжав зубы. Подо мной зияла чёрная бездна, но я не смотрела туда. Я смотрела вверх, надеясь увидеть хоть маленькую прожилку света. И свет забрезжил, сначала совсем немножко, а потом начал прорываться, освещая стены… Я лезу и лезу вверх по лестнице, стерев пальцы до жгучих мозолей, и вот, наконец, мои руки толкают решётчатый люк, а в глаза бьёт солнце... Настоящее, тёплое, земное солнце! Я выкатываюсь на землю, тяжело дыша, и наполняю лёгкие прохладным воздухом ранней весны, которую так боялась больше никогда не увидеть...
***
Блаженство продлилось недолго. Оглядевшись, я не обнаружила никаких ориентиров: маленькую полянку, на которую вывел потайной ход, сплошным кольцом окружал лес. В тени деревьев земля была покрыта бесформенными сугробами, кое-где чернели проталины. Прохладный ветер качал голые ветви с набухающими почками.
«То-то меня так легко отпустили», – думала я с досадой, вспоминая слова Веры про бескрайнюю тайгу. Ожидания и так не были слишком радужными, но люди ведь каким-то образом попадали сюда! Вряд ли с помощью телепорта. Значит, должна быть дорога. Или искать вертолётную площадку?! К тому же, есть как минимум ещё один выход – с седьмого этажа. Или не один… Совсем без связи с внешним миром у лаборатории уже давно закончились бы нужные реактивы, расходники, бумага. Пусть они сами делают еду, но откуда берётся вода? Здесь точно должны быть пути сообщения… И ещё: я совсем потеряла счёт времени. Сколько я была в лаборатории? Месяц? Два? Три?
Мысли стали разгоняться, как потревоженные пчёлы. Я даже примерно не могла сообразить, куда идти и где я вообще, чёрт возьми, нахожусь. Облака всё больше подсвечивались закатными красками. Навыков выживания в дикой природе – круглый ноль. Что дальше? В лаборатории было больше вариантов: лазейки для коммуникаций, психологические приёмчики, где промолчать, где поспрашивать, где прикинуться дурочкой. Ну а теперь что за выбор – сдохнуть от голода или быть растерзанной волками? Я сидела на корточках, уткнувшись взглядом в безмолвную землю, как вдруг услышала:
- Привет! Как дела?
Голос Ады теперь звучал со стороны, но необычно, перекрывая фоновые звуки и навязчивый вихрь мыслей. Необычно было и то, что вместо страха в нём звучали радость и любопытство.
- Привет, – ответила я, поднимая голову. Девочка стояла передо мной, в лёгком белом платье с блёстками на кружевных рукавах и венке из таких же ослепительно-белых цветов. Она выглядела как настоящий ангел.
- Наверное, ты устала?
- Да, очень. И я не знаю, куда идти. Вообще не знаю, что дальше делать, тут должна быть какая-то дорога, но…
- А я первый раз вижу весну! А ещё я говорила с Иисусом, – неожиданно перебила меня девочка.
- Правда? И какой же он? И что он сказал? – я ухватилась глазами за Аду, стараясь не моргать, боясь, что она растает, как мираж.
- Он… Он добрый. И светится. Он сказал, нужно немножко подождать, и всё станет хорошо. А тебе просил передать, чтобы ты шла на свет. Ну, и что ты хорошая. И ты ему нравишься.
- Идти на свет? Но ведь солнце садится.
- Ну и хорошо! – засмеялась девочка. – Лучше видно будет!
Она с восторгом посмотрела на небо, на освещённую солнцем поляну, на деревья и закружилась в танце, переливаясь серебристыми блёстками в свете закатных лучей, плавно растворившись в этом свечении.
«Придётся положиться на интуицию. Направлять меня больше некому. Будь что будет», – подумала я и пошла прямо в чащу леса.
Мне вспомнился сюжет из фильма, который я смотрела давным-давно, ещё в детстве. Там пожарный зашёл в горящее помещение, просто посмотрел вокруг и закричал, что сейчас будет взрыв. Так и случилось. Пожарный не мог объяснить, как он это понял, но его мозг в один миг уловил в окружающей обстановке какой-то признак опасности, записанный на подкорке. Я надеялась на то, что и моё подсознание уловит незримые подсказки.
Сейчас я продолжала верить в силу разума. Но появилась и другая сила – иной природы, со своей внутренней логикой, со своими законами. Раньше мне казалось, что вера в Бога и во всё сверхъестественное свойственна не слишком умным людям; этот феномен я связывала с вечной человеческой тягой к чему-то таинственному и неизведанному, с потребностью в ком-то заботливом и сильном, со свербящим нежеланием мириться с конечностью бытия. Первое семя сомнения заронил Логос. Он был умным, и при этом он верил. Всё, что я видела в лаборатории, разрушила твердыню моей веры в науку. Сама по себе наука – это всего лишь инструмент, и что она принесёт людям, зависит от того, в чьих руках окажется этот инструмент.
Тем временем лес передо мной становился всё темнее. Запас адреналина кончился, каждый шаг давался с трудом, будто к ногам прицепили железные кандалы. В какой-то момент сильно закружилась голова, я зашаталась и точно потеряла бы равновесие, если бы Эмили не подхватила. Её особенностью было удивительное сочетание уверенности с лёгкостью, разливающееся от контуров тела к солнечному сплетению. Обычно это чувство шло от самого центра, как маленькие ручейки разбегаются от истока, и там, где эти ручейки пробегали, оставались глубокие борозды. Сейчас же я ощущала нечто другое: сродство, слияние, единение.
- Лия, мы должны набраться сил, – сказала Эмили. – Проводник больше не нужен. Да и никто не нужен. Теперь ты сама себе проводник.
- Мне сложно довериться Богу. И я думаю… В общем, я не уверена, что должна общаться с тобой, – призналась я.
- Ты ничего не должна. Я часть твоего сознания. У кого-то в голове живёт внутренний критик, а я – твой внутренний доктор. Ты создала меня из мозаики образов, которые не могла вместить, не могла воплотить, но так хотела! Всё, что ты чувствуешь своим, крепко держи в руках. А что не чувствуешь своим – оставь, не тяготи сердце. Оно уйдёт, стихая, как эхо раскатов уходящей грозы, когда все пустоты заполнятся, когда все раны затянутся. Ты умеешь всё, что умею я, только прими это. И поверь, наконец, хотя бы себе.
Внутренний монолог Эмили, плавный и гармоничный, вплетался в мои собственные мысли. Она так поэтически-мелодично выстраивала фразы, что я невольно вспомнила, что когда-то давно, в старшей школе, писала стихи. Но ни один так и не осмелилась никому прочесть, а потом и вовсе забросила это дело. Что, если я смогу написать книгу обо всём, что пережила? Что, если эта книга сможет затронуть чьё-то сердце?
- Получается, ты как бы… ненастоящая? – задумчиво проговорила я, уже не боясь обидеть Эмили. Она ведь не только слышит мои мысли, но и сразу считывает всё, что за ними стоит. Она как бы читает между строк.
- Какие странные понятия: настоящий, ненастоящий. Если ты чувствуешь радость, ты же не считаешь её ненастоящей, просто потому что это лишь одно из чувств. Если иногда ты любишь побыть одна, это не значит, что во все иные моменты ты неискренна. И всё, скрытое в подсознании и воплощённое во мне, это тоже ты. Всё, что составляет тебя, и есть твоя реальность.
- Да, но я имела в виду немного другое. Ты – это я?
- Что ж, если так… – откликнулась Эмили, обдавая меня теплом с головы до ног. – Если это так, то я тем более не могу быть ненастоящей.
На некоторое время я погрузилась в состояние прострации, а когда вышла из него, лес окончательно погрузился во мглу. И в этой мгле… горел огонёк! Я выставила руки вперёд, чтобы защитить лицо от колючих веток, и пошла на свет, повторяя про себя молитву благодарности.
Спасительный огонёк оказался самым что ни на есть настоящим костром. У костра сушил вещи бородатый мужик в камуфляжной куртке. Рядом была самая что ни на есть настоящая хижина, укрытая еловыми лапами, сделанная явно и с умом, и с талантом. Когда я вышла из мрачной чащи к костру, я совсем не подумала о том, как это всё выглядит глазами жителя хижины. Сидишь ты такой, мирно греешься у костра – и вдруг из чащи вылезает девушка, больше похожая на персонажа ужастиков. Он едва не словил сердечный приступ, но, видимо, был неплохо закалён жизнью в диких условиях, поэтому протёр глаза, подозвал меня к себе и накрыл шерстяным пледом.
- Как ты оказалась в такой глуши? – не без удивления спросил он.
Я подумала, что, если начну рассказывать про подземную лабораторию и опыты над людьми, он решит, что я совсем не в себе. Поэтому решила ответить коротко и ясно: «Заблудилась». Впрочем, это было правдой.
- Ладно, поживёшь пока со мной, не могу так резко бросить свою работу, да и выбираться отсюда без помощников накладно будет, – сказал мой новый знакомый и протянул руку. – Я Дмитрий. Натуралист.
- Вы изучаете природу? – обрадовалась я. – Расскажите поподробнее!
- Да, я изучаю редких птиц. Провожу наблюдения, ставлю фотоловушки, а иногда провожу кольцевание: ловлю птиц в безопасные сети и надеваю им на лапки кольца с трекером, чтобы отслеживать поведение конкретной особи. Тут есть настолько редкие виды, что каждая отдельная птица – это настоящее сокровище, которое мы можем потерять, если не поймём, в чём причина беды. Чаще всего виноват человек. Браконьерство, разрушение среды обитания, яды в атмосфере. Большинство людей по природе – катастрофические эгоисты. Ну а я стараюсь как можно подробнее описать жизнь редких птиц, их повадки и особенности. Мне это нравится.
Не прекращая рассказа, Дмитрий вскипятил воду и заварил чай, бросив в него щепотку еловых хвоинок для аромата. Пламя костра бережно согревало меня, а спокойный голос натуралиста – убаюкивал. Я чувствовала, что попала в хорошие руки.
- Кстати, а где мы? Какой ближайший город?
- Салехард. Это Ямало-Ненецкий округ, – ответил Дмитрий. – Климат тут не райский – короткое лето и очень суровые снежные зимы. Сейчас, напомню, середина мая, если вдруг ты во времени тоже потерялась. Два месяца работы – и я отправлюсь домой в Архангельск, разбирать все накопленные материалы, делиться успехами с коллегами-орнитологами. А ты откуда родом?
- Мне бы в Москву… – жалобно пропищала я.
- Ладно, придумаем сейчас что-нибудь, – вздохнул Дмитрий. – Я свяжусь со своими людьми, которые организуют транспорт. Но несколько дней всё же придётся подождать.
- Спасибо! Спасибо большое! А пока я могу чем-то помочь по хозяйству, или в исследованиях, я… тоже всегда любила биологию.
- В лесу нет лишних рук, – улыбнулся натуралист. – Припасов нам хватит, хотя тебе не помешало бы подкрепиться поплотнее, а то сил совсем не будет. Вот, держи. – Он протянул мне банку тушёнки и ржаную горбушку.
После нескольких месяцев потребления химически синтезированной еды даже тушёнка с хлебом покажется самым вкусным на свете блюдом. Дмитрий не расспрашивал, что со мной случилось, не говорил каких-то особых слов. Он просто дал мне кров, пищу и тепло, уложил спать в своей хижине, подарил мне надежду, что скоро я вернусь домой.
Насколько же этот птичий заступник любит своих подопечных, что готов преодолевать огромные расстояния и бродить по холодному лесу, чтобы найти способ сохранить их популяцию! Сохранить уникальных птиц такими, какими они задуманы создателем, а не превратить во что-то иное, якобы улучшенное, что пытались сделать Колесов и Картер с человеческим видом. И Дмитрий не рассаживает птиц по клеткам, проводя над ними свои исследования. Наоборот, он сам приходит в их природный дом, не причиняя вреда, не нарушая хрупкого баланса, и работает он с трепетным и глубоким уважением к Жизни во всём её разнообразии. Именно таким должен быть настоящий учёный.
За окном хижины ветер шуршал в ветвях. Засыпая, я уже не думала ни о чём, все тревожные мысли растворились в ароматном лесном чае с хвоинками. Я закрыла глаза и представляла, как в небесной вышине парят орлы, как в роще поют соловьи, как по болоту расхаживают цапли; и сама я летала, как птица, стараясь заглянуть ещё выше, достать до облаков, до звёзд, до Бога…