Часть 2. Глава 1. Дочь Винлинга

Дорогой читатель! Вы открыли четырнадцатую (от начала) главу моей книги «Огни чертогов Халльфры». Если вы ещё не читали предыдущих глав, я рекомендую вам перейти по ссылке http://proza.ru/2024/12/06/1741 и начать чтение с первой главы. Помимо неё, там вы найдёте также аннотацию и предисловие к роману.

Если же вы оказались здесь в процессе последовательного чтения, я очень рада. Надеюсь, это означает, что вам нравится моя история!

Напомню, что роман состоит из трёх частей. В первой, «Слуга колдуна», 13 глав. Во второй, «Отряд Мираны», 7 глав. Количество глав в третьей части, «Дикие горы», пока неизвестно, но уже точно больше 7.
 
Приятного чтения!

 
* * *

 
ОГНИ ЧЕРТОГОВ ХАЛЛЬФРЫ
Часть 2. Отряд Мираны
Глава 1. Дочь Винлинга

Серая хмарь висела над Ощрицей. Они покидали её покрытые лужами дворы, и туман полз за ними следом по широкой протоптанной улице. Дорога огибала длинные дома, пристройки и зеленеющие сады и убегала к высоким крепостным воротам, уже открытым вовне. Тут и там толпились зеваки, высыпавшие поглазеть, как отправляется в путь отряд госпожи Мираны, дочери храброго Винлинга. Две дюжины всадников молча ехали сквозь небольшой город. Поднимался над ними густой дым из печей и, косо стремясь вверх, вливался в вереницу сумрачных облаков, плывущих с севера.

Гимри хмуро смотрел в небо, не выпуская из рук поводьев. Его светлые волосы выбились из короткого хвоста и дрожали от ветра. Утро выдалось туманное и не по-летнему зябкое, и грязь чавкала под копытами коня. Много дней шли дожди: дороги размокли, превратившись в кашу, и телега, которую взяли с собой, то и дело вязла и грозила завалиться на бок. Гимри перевёл на неё недовольный взгляд: стоило подождать, пока просохнет земля! Да разве втолкуешь это Миране?

«И так долго ждали! — сердилась она. — Пора уже ехать!»

В путь засобирались сразу, едва с неба сдуло дождевые тучи. И Гимри, никогда никому не молившийся, в ночь перед походом впервые преклонил колени перед Дьяром, богом дорог, и возжёг для него свечу.

Тревожно заплясало пламя. Отразилось оно в глазах бесстрашного воина да озарило рыжим светом маленькое лицо деревянного идола. Казалось, высеченные из ясеня глаза внимательно изучают Гимри, словно бог обдумывает, послать ему свою милость или припасти её для других. Сильный ветер окатил дом холодом и резко дунул из всех щелей. Дрогнуло пламя свечи, и раздался невесть откуда негромкий женский плач.

Гимри поднял голову и вслушался в ночь, но звук шёл не снаружи. Он был так далеко и одновременно так близко... И тогда ворвался ледяной ветер в самое сердце, потому что понял Гимри: то звучит плач по нему самому. Он вновь перевёл взгляд на идола и спросил угрюмо:

«Не одаришь меня своей милостью, значит?»

Дьяр молчал. Стих и ветер снаружи. Ровно теперь горела свеча, и пламя её не скакало больше во все стороны.

«Что ж... — промолвил Гимри, поднимаясь. — Так тому и быть», — и потушив свечу, он отправился спать.

Мрачные тени подползли со всех сторон к его постели и сомкнулись вокруг плотной стеной. А маленький деревянный идол, оставшись один, всё так же задумчиво глядел перед собой — на застывающую свечу. В его ли силах помочь, когда дело касалось дороги до Диких гор?



* * *



В путь двинулись на рассвете. Зеваки, окружившие улицу, мешали лошадям идти, и приходилось прикрикивать, чтобы расступились и дали дорогу. То и дело отряд догоняли громкие шепотки:

— Мирана, дочь Винлинга, и впрямь за колдуном собралась! Смотри-ка: везёт свою больную дочь...

— Думает, колдун поможет? А вдруг это он и наслал на нас хворь?

— Да не доедут они... Девка уже одной ногой в чертогах Халльфры! Вон белая какая... Такую не вылечишь.

— А вдруг получится? И к нам колдуна приведёт, и наши родные поправятся! Я помолюсь Дьяру, чтоб дорога вывела её куда надо!

— Огаре лучше помолись!

— Подарков они мало взяли... Надо было две телеги везти! Проклянёт их колдун! И всё наше княжество в придачу!

— А разве раньше Инг Серебряный не помогал нам? Гарунда всё твердит, будто он лечил наших детей...

— Если б он лечил их, разве ж не вылечил бы Улльгину, дочь Рована?! Но он хотел за это кучу золота! Даже князь не мог заплатить столько. И тогда колдун забрал всё сам! Но княжна-то всё равно умерла... Вот и верь этим колдунам!

— Точно-точно! Говорят, этот Анг Серебряный князя Рована обокрал...

— А не Инг он разве?

— Да этот Унг проклял Рована, а не обокрал! Потому-то князья так мало живут теперь.

— Да он и проклял, и обокрал!

— И гадурских владык ещё поссорил меж собой, а потом скрылся с их золотом в горах...

— Э-эх, не вернётся госпожа, как пить дать. Никто из Диких гор ещё не возвращался!

Гимри нахмурился: и так тревога сжимает сердце, а тут ещё сплетники эти. Он прочистил горло и рявкнул:

— А ну заткнулись все!

Зеваки послушно стихли и склонили головы перед верным воином госпожи Мираны, предводителем её небольшого отряда. Но стоило его гнедому коню отойти немного, отнести седока подальше, как закружился вновь над Ощрицей шёпот, всё громче и громче:

— А князь-то что? Разве ж сам не чает отыскать колдуна да отобрать у него золото Рована?

— Да вон, глянь, прислал Миране своих людей...

— Это каких?

— Да тех, что за Хугаром идут.

— Хугаром? Который по прозвищу Железные кулаки?

— Он!

— Врёшь!

— Да сам гляди, идёт рядом с Мираной!

— Ему, говорят, как-то в битве меч сломали, а он продолжил крушить врагов голыми руками!

— Ишь! Может, и правда, что приглянулась Мирана князю Мьямиру? Такого воеводу ей с собой дал!

— Да ты разве не знаешь? Князь к Миране ещё давным-давно сватов присылал... А она ему отказала и за другого вышла!

— Ну баба! Самому князю отказать! Ох, была б я на её месте...

— А что ж Мьямир сам не поехал?

— Боится небось. Ну как повстречается со старым колдуном, тот зыркнет чёрным глазом, и князь наш сразу к Халльфре отойдёт...

— Да всё одно: помрёт к тридцать третьей зиме...

— Точно-точно. Потому он уже поспешил, наследником обзавёлся — сыну уж какая зима? Восьмая, поди?

— Может, хоть он проживёт подольше?

— Куда там! Прокляты наши князья! И мы с ними прокляты: ведь это колдуны на нас Белую смерть наслали! Как пить дать! И лекарей наших они изводят!

— Зачем же им это?

— Да кто ж их знает? На то они и колдуны...

Затворились ощрицкие ворота, оборвав скучающих сплетников. Потянулась, запетляла впереди просторная тропа, по которой сновал сырой туман. Гимри изо всех сил боролся с желанием обернуться. Говорят ведь: плохая примета — оглядываться в начале пути. Да всё одно! И Гимри бросил прощальный взгляд на дубовый частокол, над которым кое-где торчали трубы печей. Тёплый, вкусный дым стелился над крепостью. Дым, пахнущий домом, дым, напоминающий о том, что жизнь могла бы сложиться иначе, не будь Гимри в те дни так далеко, знай он, что пока его нет, другой предложит Миране стать его женой, и она согласится...

Но вот ощрицкие стены затянуло туманом, и Гимри отвернулся. Он по своей воле отправился в этот поход, но до последнего пытался отговорить от него Мирану: дочь её умирает, и не лучше ли с этим смириться и не губить себя на опасном пути?

«Мирана, выслушай меня, — взмолился Гимри, когда она впервые объявила о своей затее. — Брось это! Ты ведь сама погибнешь! Не найдёшь никого в Диких горах — сдались мы, простые смертные, колдунам? Гиблое это место, Мирана, говорю тебе: гиблое! Останься в Ощрице, проводи свою дочь как следует. Выйдешь потом снова замуж, столько девок ещё нарожаешь, что и не вспомнишь о сегодняшнем горе...»

Не успел Гимри закончить, как горячая рука Мираны звонко ударила его по щеке. Яркая краснота, будто от ожога, тотчас расплылась по бледному лицу воина. Мирана стояла напротив — разъярённая, часто дышащая, и в серых глазах её закипали слёзы, которые она сдерживала изо всех сил. Гимри вздохнул:

«Я не желал обидеть...» — но Мирана нетерпеливо прервала его:

«Во всём княжестве люди гибнут! — её глаза цвета стали остро впились ему в самое сердце: — Много людей, Гимри! Дело не только в моей дочери. Кому ещё под силу излечить всех, кроме колдуна?! Если хочешь помочь мне, так поезжай со мной. И помоги мечом, если придётся! А отговаривать — не смей».

И Гимри поехал.

Белая смерть — так прозвали люди явившуюся в Лисью Падь беду. Те, в чьи двери она стучалась, становились белее покойников и быстро теряли силы. Ни кашля, ни болей — лишь беспробудный липкий сон, будто сама Халльфра баюкала больных на костлявых руках, а затем уводила навечно в свои чертоги. Никто не знал лекарства от Белой смерти, даже любимая всеми знахарка Гарунда, о которой поговаривали, будто она сама — колдунья. Но Гимри считал: будь она колдуньей, помогла бы Миране, в которой души не чаяла, вылечила бы её заболевшую дочку. Однако Гарунда оказалась бессильна.

Самого Гимри не коснулась Белая смерть — да и кто был у него, кроме старой матери? Разве что его верные воины: у Говара на исходе зимы умерла невеста; у Атвира — бабка, ещё в прошлом году; у Тарма — отец. Да и другие в отряде потеряли близких. Как передавалась Белая смерть, никто не знал, но она охватила одну только Лисью Падь, а в другие княжества не пошла. Люди шептали разное: кто-то думал, будто это боги покарали народ, другие уверяли, что старый колдун сидит в горах и мстит роду Рована за нанесённые обиды... Мирана не верила в проклятие богов:

«Боги покинули нас, Гимри, — утверждала она. — Мы не нужны им. Сколько молитв не возноси, а всё без толку... А вот если Инг Серебряный проклял Лисью Падь, так в наших силах хотя бы найти его и умолять снять проклятие. Не его рук дело, так будем молить помочь! Возьмём столько подарков, сколько сможем увезти. Лишь бы согласился! Говорят, Инг всегда жил в Диких горах. Значит, туда нам и дорога».

Гимри искоса поглядывал на неё теперь: рыжие косы Мираны растрепались и взмокли от утреннего тумана, и выбившиеся из них волосы чуть завивались. Лицо её казалось утомлённым, но глаза жёстко и решительно смотрели вперёд. Не свернёт она с выбранного пути, истинная дочь своего отца, которому некогда служил Гимри!

Гнедой по кличке Мар шагал в ногу с лошадью Мираны. Кони были гружёные, и шли не спеша: они несли на себе не только седоков, но и провизию, и даже злато с пушниной — ведь случись что с телегой, какие подарки колдуну вручать, чтоб согласился в Лисью Падь отправиться? Рядом ехала служанка Ллара, качая в перевязи больную дочь госпожи, зим трёх от роду. Девочка была ужасно худа и только и делала, что спала, лишь изредка открывая глаза и насилу съедая пищу. А за служанкой шагал вороной конь Хугара, княжеского воеводы. Недобро поглядывал Хугар кругом — одним здоровым глазом, а одним — косым, и тяжёлые предчувствия теснились в сердце Гимри: говорят ведь, косоглазый — хуже разбойника.

Стоило, стоило отговорить Мирану от поездки к князю! Послал Мьямир с ними теперь своих людей, да можно ли им доверять? Морды у всех как на подбор — разбойничьи. Начнутся беспорядки — пойди удержи этих головорезов в узде. Но разве можно отговорить Мирану от чего-то? Отправилась к князю, спрашивала, не желает ли он сам ехать с ней в Дикие горы да искать там Инга Серебряного? Ведь сколько людей гибнет от поразившей Лисью Падь хвори! А коли хворь — дело рук самого Инга, так тем более стоит с ним помириться... Иначе останешься ты, княже, совсем один в своём княжестве! Если прежде не умрёшь от Белой смерти. Но не желал Мьямир никуда ехать и Миране не советовал. И ни единой золотой монетки не дал ей для подарков колдуну.

Сколько ж зим минуло, как Инг насквозь пронзил копьём сердце Рована? Триста? Четыреста? Обида князей всё ещё велика! И с тех пор у всех потомков князя году на тридцать третьем вдруг само собой встаёт сердце, и из груди начинает сочиться кровь, будто из колотой раны. Ничем не снять это проклятие! Толпы лекарей являлись к княжескому двору, да всё без толку. Здоровы князья, здоровее всех своих дружинников: встают затемно, обливаются ледяной водой, не пьют даже хмельного мёда! А потом ни с того ни с сего всё равно падают замертво. Наследники принимают власть рано, зим в пятнадцать-шестнадцать. Борода ещё не растёт — а уже князь, уже запаляет погребальный костёр по своему отцу, павшему не от вражеского меча и не от старости, а от колдовского проклятия. Может, и правда, что нынешние болезни — колдовских рук дело?

Гимри вновь поглядел в небо, и в голубых глазах отразилась нескончаемая белая пелена, затянувшая мир от края до края. Многих, слишком многих забрала Белая смерть! Вольно гуляла она по лисьепадским землям несколько зим, беспощадно губя народ. Вот и Дарангар, прежний муж Мираны, полёг в неравной схватке с хворью.

Гимри помнил, как ярко-рыжие языки пламени, совсем как распущенные рыжие волосы, заплясали вокруг обескровленного тела могучего воина. Прошёл недолгий срок скорби (да и какая это была скорбь? Разве ж любила госпожа своего мужа? Разве ж можно такого мужа любить?), и Гимри решился. Рода он менее знатного, чем Мирана, дочь Винлинга, но мечом и отвагой заслужил себе прочное место, а верностью наверняка снискал расположение любимой женщины. Не должна она ему отказать!

Ни перед одной битвой не волновался Гимри так, как в тот день, когда явился он к Миране, желая звать её замуж. Она вышла к нему не сразу, и бравый воин в тревоге расхаживал по просторным покоям дома. Его окружали висевшие на стенах шкуры и мечи, которые некогда сжимали в крепких руках отец и прежний муж молодой госпожи. Отчего-то слуги отворили не все ставни — будто начали, да отвлеклись и убежали, и тьма клубилась по углам да под лавками. Взгляд Гимри, вскоре привыкший к полумраку, то и дело натыкался на расписные сундуки и блуждал по их сверкающим причудливым узорам. Какие, однако, богатые сундуки... Что ж, захочет Мирана, Гимри её дом такими до самой крыши заставит: крыса не просочится!

Вдруг порывисто распахнулась дверь, и Мирана быстрыми шагами вышла к гостю. Лицо её, еле видное в тусклом свете, казалось бледнее мёртвого лица Дарангара.

«Беда, Гимри! — воскликнула она. — Инара тоже заболела!»

Нет, не в такой день обсуждают свадьбу...

Мирана не плакала. Ни тогда, ни теперь, когда её дочь уже почти не просыпалась от белого сна. Ллара, служанка госпожи, кормила Инару жидкой кашей да похлёбками из птичьего мяса, но девочка и жижу-то эту глотала с трудом. Как же она поправится, если не ест ничего? И Гимри с грустью качал головой: скорей бы Инара отошла к Халльфре, да не мучилась и мать свою не мучила.

Но ведь и тогда не повернёт домой Мирана, а только сильнее прежнего пожелает отыскать Инга в Диких горах и притащить его к родным ощрицким стенам: мол, умоляем тебя всем народом, помоги нам одолеть Белую смерть! Да только чуяло сердце Гимри: добром этот поход не закончится.



* * *



Тягучие пасмурные дни сменялись непроглядными ночами, когда даже звёзды не глядели с небес. То и дело накрапывал дождь, переходящий в сильный безудержный ливень, и приходилось тогда наскоро ставить лагерь и расправлять навесы, чтобы укрыться от непогоды. Лето выдалось очень сырым: показалось бы солнце, чтобы высушить землю — а то не ровен час, превратится земля в болото. Но днём небо стягивала молочная пелена, сквозь которую лишь смутно угадывался размытый солнечный диск.

Телега, гружённая дорогими подарками, то и дело застревала, и приходилось толкать её, чтобы вызволить из цепких лап грязи. По вечерам дружинники спорили за место у огня, да и тот уже еле разводился из сырых дров. А когда пламя всё же занималось, то едкий дым окружал лагерь, заставляя людей кашлять и тереть слезящиеся глаза.

Ллара вдруг стала кашлять и в отсутствие дыма. Мирана часто бросала на неё обеспокоенный взгляд и забирала дочь себе, желая разгрузить служанку. Но кашель той лишь разрастался. Вскоре закашляли и дружинники, и отовсюду теперь раздавался сухой, царапающий горло лай. Тогда огневолосая госпожа набрала в лесу целебных листьев виритеи, что растёт лишь на светлых берёзовых полянах, прибавила к ним измельчённых артимовых корешков, которые возила с собой, и приготовила лекарственный отвар на весь отряд. Хорошо было бы в котёл и дождь-траву бросить — говорят, она тоже помогает от кашля и смягчает вкус артима и виритеи, да только после цветения её уже не собирают. Так что питьё вышло горькое, но воины устали от навалившейся хвори и покорно выпили всё. А на утро Мирана приготовила ещё.

— Опять эта гадость? — возмутился один из дружинников.

— Дважды в день, Говар, — строго кивнула госпожа. — И так — пока кашель не уймётся.

— Но мне уже лучше... — возразил тот, пытаясь отодвинуться.

— Пей, не болтай, — велела Мирана, силой вливая варево ему в горло.

Говар судорожно проглотил всё, и госпожа решительно двинулась дальше по рядам кашлявших воинов. Солнце выглянуло из-за туч, и весёлый согревающий свет, наконец, брызнул по палаткам и навесам, прикреплённым к деревьям. Давно не светило оно так радостно и тепло, и мужчины заулыбались, подставляя бородатые лица под яркие лучи. Лишь княжеский воевода Хугар остался мрачен и тёмен. Он молча сплюнул на дорогу, по которой предстояло идти, и отвернулся.

Гимри покачал головой. Хоть он и сам не молился богам, да не следовало без нужды гневить Дьяра и плевать ему под ноги. Предводитель поднялся и подошёл к своему коню. Пригладил задумчиво чёрную гриву, провёл рукой по блестящей гнедой шее, почесал белое пятнышко на лбу.

— Ну что, Мар, дружище... Пора ехать, — шепнул он.

И обернувшись, громко скомандовал всему отряду:

— Собираемся!

— Ллара! — окликнула Мирана служанку. — Пойдём со мной, поможешь набрать листьев виритеи. Вдруг на следующей стоянке мы не найдём их больше.

Ллара покорно встала и подхватила больную дочь госпожи. Инара хрипнула, но не проснулась.

— Давай мне, — Мирана протянула руки к дочери и прижала к груди её исхудавшее тело: три зимы уж ей, а весит словно новорождённая! Ну куда это годится? — Ллара, ты кормила её сегодня?

Служанка устало кивнула:

— Конечно, госпожа. Насилу влила две ложки мясной похлёбки. Да больше не смогла.

— Ну, хоть две... — пробормотала Мирана. Она закрепила перевязь, в которую уложила дочь, и решительно вскинула голову: — Пошли.

И направилась вглубь леса. Ллара медленно двинулась следом: кашель иссушал её ночами, лишая сил, и по утрам она с трудом продирала глаза. Как понимала она нынче маленькую дочь госпожи! Как хотелось, чтобы её саму, Ллару, кто-нибудь так же всё время нёс на руках...

Мирана ещё в самом начале осмотрела служанку и заверила, что это не Белая смерть. Ллара сразу вздохнула с облегчением: кому, как не хозяйке знать признаки Белой смерти. Страшная болезнь и так унесла уже слишком многих, забрала вон и мужа Мираны — ах, какой красивый был мужчина!.. Ллара тоже хотела бы себе такого мужа. Да где ж мужчинам смотреть на уродку вроде неё? Ещё маленькой девочкой свалилась она однажды в очаг, да так обгорела, что кожа её и теперь напоминала кору старого дерева. От щеки до бедра по всему левому боку расползлось страшное тёмное пятно, будто проказа какая, и люди из-за этого сторонились Ллары. Одна Мирана не испытывала к ней отвращения и охотно дала работу.

— Ах, госпожа, — произнесла Ллара, лукаво улыбаясь, — столько-то ты знаешь про всякие травы! И кто тебя этому учил?

— Немного я знаю, — отмахнулась Мирана, наклоняясь за листьями и осторожно обрывая их под корешок. — Вот наша ощрицкая знахарка Гарунда — та много знает.

— Так это она тебя учила? — удивилась служанка. — То-то, смотрю, ты частенько у неё пропадаешь... А она, чай, сама не колдунья? А то что мы так далеко за этими колдунами лезем, если они под боком...

Мирана покачала головой:

— Нет. Она не колдунья.

— А-аа, — разочарованно выдохнула Ллара.

Колдуны занимали её воображение. Вот было бы здорово, размышляла она, если б какой-нибудь колдун расправил её сморщенную и обгоревшую кожу! Ллара ведь ещё довольно молода, могла бы успеть и мужа найти, вернись к ней девичья красота... Эх!

— Госпожа, госпожа, — вновь заговорила Ллара, — а ты-то замуж снова не хочешь? Ты вона какая красивая, чего тебе одной-то просиживать?

— Ну, Ллара, не болтай, — нахмурилась Мирана. — Хочу — не хочу, сейчас у нас другие беды.

— Не серчай, госпожа, — служанка стряхнула росу с сорванных листьев. — Да просто многие на тебя поглядывают.

— Кто же?

— Да будто сама не знаешь? — усмехнулась Ллара. — Вышла бы снова замуж, всяко полегче-то, чем одной жить, а?

Мирана рассеянно поглядела на неё:

— Много ты знаешь, легче с мужем или нет.

— Ну... — растерялась Ллара. — Говорят, что легче.

— Врут, — отрезала Мирана.

Она стояла у молодой берёзки, задумчиво поглаживая по голове спящую дочь. Ветки дерева набухли от влаги и наклонились, и на них крупными прозрачными бусинами поблёскивали капли воды. «Словно ожерелье», — подумалось Миране, и губы её тронула лёгкая улыбка.

— ...к тому же, муж — он подарки всякие дарит, — донеслось до неё, и она с трудом перевела взгляд на служанку. — Золото да серебро к твоим ножкам кладёт!

— Да что хорошего в серебре и золоте? — рассерженно спросила Мирана. — Сплошные разлады и войны из-за него.

Ллара воззрилась на неё с недоумением. Она хотела возразить, но сильно закашлялась. Мирана отвернулась: служанка раздражала её своей глупой болтовнёй.

— Госпожа, — произнесла Ллара удивлённо, едва кашель перестал её мучить. — Так ведь золото — это красиво. Понятно, что из-за него воюют. Люди всегда воюют из-за красивых вещей. А потом привозят их домой и дарят своим женщинам.

Мирана ничего не ответила.

— Тебе же муж столько привозил, ой, сколько он тебе привозил!.. — упорно продолжала Ллара. — Хоть каждый день ожерелья меняй! От зимы до зимы в разных могла бы ходить... Любил он тебя, видно, очень...

— Довольно, — оборвала её Мирана, и Ллара обиженно осеклась.

Любил... Наверное, и Мирана когда-то думала, что это — любовь: заморские ковры, бусы из семанского янтаря, расписные сундуки для хранения платьев и мехов... Она закрыла глаза и вновь увидела, как идёт по просторным покоям, где всегда принимали гостей в её доме. В проходе громоздились те самые сундуки: Дарангар намеренно выставил их на виду, чтобы все видели и знали, как богата его семья. Ну, а кто бы так не делал?

Мирана шла, неся в руках глиняную чашку с лекарственным отваром для Инары: Белая смерть ещё не явилась в Лисью Падь, но девочка с рождения постоянно болела. Вдруг из-за неплотно прикрытой двери впереди раздались голоса:

«Ну же, не ломайся», — уговаривал Дарангар.

«Господин, прошу тебя! — возмущалась служанка: в те времена это была ещё не Ллара с обезображенным лицом, а хорошенькая молодая девка. — Что ты делаешь? Ведь у тебя жена...»

«Моей жены тут нет. А ты — есть».

«Господин Дарангар! — вновь попыталась девушка. — Я здесь не для этого. Я ухаживаю за твоей больной дочерью. У неё жар!»

«У меня тоже, — прошептал Дарангар. — Поухаживай-ка и за мной».

«Отпусти!»

Чашка выпала у Мираны из рук и вдребезги разбилась, окатив её горячим отваром.

«Кто там? — крикнул Дарангар. Поднявшись, он быстро пересёк покои и распахнул дверь. Злой взгляд его уткнулся в побледневшую жену: — А, это ты... Я подумал: уж не воры ли. Ты быстро вернулась».

И он вновь скрылся за дверью, недовольно бросив служанке:

«Иди, помоги своей госпоже. Она там что-то разбила».

Девушка выскользнула вон. На глаза её то и дело наворачивались слёзы, и она, неловко размазывая их по щекам, принялась собирать осколки у ног хозяйки. Мирана так и стояла, не в силах шелохнуться и вымолвить хоть слово. И лишь когда служанка принесла тряпку и стала вытирать пол, Мирана отступила на пару шагов и потрясённо посмотрела на девушку, бесшумно глотавшую слёзы. Та отшатнулась:

«Госпожа, я...»

«За мной», — велела Мирана и, развернувшись, стремительно зашагала прочь.

Служанка засеменила следом, сжимая в руках тряпку. Капли, падая с неё, оставляли неровную блестящую дорожку, бежавшую позади. Доски пола испуганно поскрипывали под ногами девушки и горько молчали от шагов госпожи. Мирана вышла во двор и остановилась, глядя в сторону. Грудь её вздымалась, как от долгого бега.

«Это первый раз?» — негромко спросила она.

«Что?»

«Он первый раз к тебе приставал?»

«Да... нет...»

«Так да или нет?!» — рявкнула вдруг Мирана.

Служанка склонила голову и едва слышно пробормотала:

«Нет, не первый...»

«Он пристаёт только к тебе, или к другим девушкам тоже?

«Я... точно не знаю...»

Мирана повернулась к ней, буравя стальными глазами:

«Не знаешь?»

У служанки подкосились колени:

«Прошу, госпожа, помилуй...» — взмолилась она, и слёзы безудержными потоками заструились по её покрасневшим щекам.

Мирана ощутила, как защипало её собственные глаза. Она отвернулась и сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Посмотрела вокруг: не за что зацепиться взгляду. Посмотрела себе под ноги. Подол платья потемнел и отяжелел от попавшего на него лекарственного отвара. Точно: Инара ведь болеет! И Мирана несла ей лекарство, приготовленное по рецепту знахарки... Придётся снова готовить. Хорошо, хоть Гарунда дала трав с избытком.

«Как моя дочь?» — спросила Мирана, изучая тёмные пятна на платье.

«Лучше, госпожа, — с готовностью отозвалась служанка. — У неё всё ещё жар, но она уже не такая горячая, как вчера...»

«Хорошо. Ступай к ней».

Девушку как ветром сдуло. А Мирана, с трудом удерживая подступающие слёзы, подняла взгляд вверх и прерывисто вздохнула. На бескрайнем лазурном небе — ни облачка. Ясный свет золотистого солнца струился отовсюду, заливая прозрачным мёдом поросшие мхом крыши и небольшие сады при господских домах. Ощрица, конечно, не могла сравниться с Лисьим Градом — княжеской крепостью, но и тут ценили красоту и сажали за дубовым частоколом яблони со сладкими наливными плодами да яркие пахучие цветы, способные пережить суровые алльдские зимы. И отчего же так раздражали теперь эти цветы и чудные яблоки? Этот тёплый ветер, нежно перебирающий листья? Нет, не в такой день узнают об изменах мужа! И Мирана попыталась сглотнуть подступивший к горлу ком. Да не вышло.

Наверное, не будь она такой дурой, уже давно поняла бы, что к чему. Дарангар увешал весь дом военными трофеями, и Мирана оказалась всего лишь одной из них. Красивая, богатая, единственная наследница великого воина — кто только не хотел жениться на дочери Винлинга! Сам Мьямир присылал к ней сватов, да она ему отказала: не желала рано потерять мужа от колдовского проклятия и потеряться самой в паутине борьбы за власть. Нет, Мирана точно знала: не её судьба — быть за князем. Ей хотелось стать не просто женой, не просто матерью наследника. Она мечтала попасть в герои песен, какие слагали о князьях да храбрых воителях. Да только как попадёшь туда, если даже со слезами справиться не в состоянии?!

Мирана со злостью сжала кулаки. Надо было понять всё ещё после свадьбы, когда никак не выходило забеременеть. Три зимы не рождался первенец, и, кажется, не проходило и дня, чтобы раздосадованный этим Дарангар не напоминал:

«Я столько золота на тебя истратил: одна свадьба чего стоила! Сколько гостей я накормил? А подарки, что я тебе приношу?.. Разве этого мало? Когда ты уже родишь мне сына?!»

Услышав это в очередной раз, Мирана хмуро посмотрела в ответ. Дарангар же отвернулся и бросил через плечо:

«Сходила бы к знахарке. Может, она разберётся, что с тобой не так».

«Первая может родиться дочка», — наконец, холодно заметила Мирана.

«Я не хочу девку, ты что, не слышала?! — резко выпалил муж. Но тут же смягчился: — Не обижайся, Мирана, но ты сама должна понимать: мужчины разумнее женщин. Девкам платья да бусы подавай. Они даже не понимают, каким концом держать меч... Мне нужен сын» — и, погладив Мирану по щеке, Дарангар вышел вон.

И где он только прятал эти речи, когда ухаживал за ней?.. Она не задумываясь отказала бы не только князю, но и ему! Мирана размазала злую слезу, ненароком выкатившуюся из глаза. Ну нет, не станет она плакать, не станет! И мужа больше не примет...

Но к своему удивлению, вскоре Мирана обнаружила, что уже беременна. Дарангара от этой вести словно подменило: он вновь стал ласков и внимателен, как во времена, когда ещё только ухаживал за Мираной.

Поначалу она не верила ему. Чувствовала: это всего лишь радость от того, что она носит под сердцем наследника. В этом и заключалась вся её роль: родить Дарангару сына да красиво сидеть рядом в драгоценностях, которые он ей дарит. А сама она его совсем не занимала. Муж радовался, что Мирана умеет хорошо говорить, что у неё приятный голос и красивое лицо. Вон как на неё все смотрят! Завидуют Дарангару! Какую девку себе отхватил — дочь самого Винлинга! Но едва гости покидали дом, как он и слушать жену не желал: «К чему ещё? Занимайся своими бабьими делами и не лезь под руку!» Будто тотчас забывал, что она дочь великого Винлинга...

Но порой Дарангар приходил в хорошее настроение, и тогда даже обучал Мирану владению оружием. Не должна же она быть совсем тупой, как другие женщины: пусть знает, каким концом меч держать и какие удары им можно нанести. Впрочем, она и так это знала.

И всё же внимание Дарангара стало трогать до слёз. Беременность проходила тяжело: ноги Мираны опухали, и она с трудом ими двигала. Не то, что куда-то идти на таких ногах — иной раз и встать с постели казалось невыносимым подвигом! И тогда муж сам приносил ей еду и напитки.

«Я слышал, беременным часто хочется всякого эдакого: заморских ягод, чужестранного вина... — задумчиво произнёс Дарангар однажды. — Если у тебя появятся какие-то желания, скажи мне. Я всё для тебя достану», — пообещал он.

И в самом деле достал, когда Мирана робко попросила малины в начале зимы.

«Много?» — только и уточнил Дарангар.

Он уехал на весь день. Мирана уже задрёмывала, совсем позабыв о своей просьбе, когда Дарангар распахнул дверь её покоев. Его меховой плащ присыпало снегом, щёки раскраснелись от быстрой езды на лошади, а в руках он сжимал плетёную корзинку с малиной — спелой и очень вкусной.

«Но как?» — выдохнула Мирана, потрясённо перекатывая в пальцах холодные красные ягоды.

Дарангар лишь лукаво улыбнулся и поцеловал её в щёку. Каким красивым он казался в тот момент! В тёмных глазах плясали медовые огни расставленных по покоям свечей, всегда нахмуренные брови весело изогнулись, а пшеничные волосы с ворохом нерастаявших снежинок растрёпано лежали на плечах и груди — Дарангар редко заплетал их в косы, и теперь снег таял и каплями падал с волос вниз. Мирана погладила мужа по заросшей щеке: ну как тут не поверить, что он для неё так старался? Как не забыть все его слова, наверняка просто брошенные в запале...



* * *



Инара появилась на свет в середине зимы, когда сугробы уже столь высоки и бесконечны, что в них можно утонуть, а лютые ветра задувают стужу во все щели да заставляют дрожать от страха пламя в очагах и печах. В такие дни уж наверно сама Халльфра покидает свои чертоги и бродит по миру, собирая путников, насмерть замёрзших в снежном море, и даже волки не смеют спорить с ней за добычу.

Мужа не было дома. Он отлучился дня три назад — отправился по делам к князю в Лисий Град. Но едва у Мираны начались схватки, за ним тут же послали.

Дарангар выехал на закате, не боясь ни метелей, ни холода, ни голодных лесных зверей, только и ждущих своего часа. Конь его летел, подстёгиваемый хозяином, но сугробы, наносимые ветром, то и дело тормозили ход. В пути пришлось менять уставшего коня и даже отбиваться от волков. Первая стычка закончилась ничем, лишь новый скакун с испугу чуть не ринулся в чащу. А на второй раз Дарангар по прозвищу Могучий порубил на куски сразу троих волков, подобравшихся слишком близко, и голодная стая испуганно отступила.

«Кыш! — крикнул он им вдогонку. — Не до вас нынче».

На рассвете на взмыленном хрипящем коне Дарангар подъехал к дверям дома. Он ловко выпрыгнул из седла, будто и не провёл в нём всю ночь, не сражался с сугробами и волками, и спросил у встречавших слуг:

«Ну?»

«Родила, господин! Девочку!»

«Де... — повторил он, осёкшись. — В смысле — девочку?»

Слуги растерянно переглянулись.

«Я же сказал, что девка мне не нужна...» — зло пробормотал хозяин и, резко развернувшись, зашагал прочь со двора.

До самого вечера никто не знал, где он. Сомневались — говорить ли Миране, что он вообще приехал. Решили не тревожить госпожу: вдруг настроение её мужа переменится, и он обрадуется и дочке.

Дарангар явился в сумерках, сильно пьяный. Привыкший к попойкам, шёл он твёрдо, хоть и не совсем по прямой. Но поступь его была столь тяжела, будто из камня мастерили ему сапоги. Дарангар направился сразу в покои к жене. Отворив дверь, бросил хмурый взгляд на Мирану и подошёл к колыбели, которую заказал у лучшего мастера по дереву во всей Лисьей Пади. На невысоких бортах красовались искусно вырезанные лисы — почитаемые звери княжества. За ними прятался маленький, ещё такой сморщенный и красный ребёнок, который, устав от плача, наконец, задремал. Несколько мгновений смотрел Дарангар на дочь, затем поднял потемневший взгляд на жену:

«Я просил сына, — произнёс он хрипло. — А это что?»

Сердце Мираны упало, но ответа от неё никто не ждал: Дарангар, не добавив ни слова, вышел вон из покоев. Да с тех пор туда и не заходил.

Но даже в тот вечер не заплакала Мирана. Кое-как привстала она с постели и опустила босые ступни на студёные доски. Зима ощущалась везде: сквозила по полу, стучала в закрытые ставни и забрасывала целые комья снега прямо на крышу. Пальцы ног быстро озябли, но Мирана будто не замечала: всё сидела и глядела на дверь, за которой скрылся муж, а вокруг тихо плавал хмель, принесённый им с собой невесть откуда. Но вот и этот запах выдуло сквозняками, и тогда Мирана оттолкнулась от постели и с трудом поднялась.

Роды выдались тяжёлыми и долгими, и невыносимая слабость заставляла пошатываться. Но до колыбели оставалось всего несколько шагов. Раз шаг, два, три, — и Мирана неуклюже ухватилась за деревянные борта, качнув маленькую кроватку. Инара лежала в ней такая крохотная, беззащитная и прозрачная: казалось — тронь пальцем и проткнёшь насквозь. Сына он просил... Свинья поганая! Будь у Мираны хоть немного сил, треснула бы она мужа по голове кувшином с водой, стоявшим у её постели. Но сил не было даже, чтобы разозлиться как следует.

Наклонившись, она вынула дочь из колыбели и осторожно прижала к груди, ощущая, как еле-еле бьётся маленькое сердечко, которое совсем недавно билось внутри неё самой. Мирана обернулась, всматриваясь в полутьму покоев. Говорят, сама Огара, хранительница очага и семей, незримо сидит на постели рожениц и помогает им во всём. Да только Миранину постель она, похоже, обошла стороной. И всё же женщина с отчаянием воскликнула:

«Милостивая Огара! Да как же допустила ты, что отец так равнодушен к собственному дитя?!»

Но молчала Огара. Лишь ветер и снег стучали в закрытые ставни, да трепетало слабое пламя свечей.

Пройдёт зима, за ней — ещё одна и ещё, но никакое время не заставит Дарангара полюбить свою дочь. Он будто и не замечал её вовсе. Лишь злился, едва раздавался в доме детский плач. Инара плакала едва слышно, словно сама боялась, что кто-то её заметит, и всё же Дарангара это сердило:

«Успокой свою дочь», — всякий раз просил он жену, будто ребёнок не имел к нему отношения.

Но успокоить Инару было сложно. Девочка болела так часто, что Мирана всерьёз опасалась: придёт день, и явится за дочерью Халльфра, и ничем не откупишься от её требовательных рук. И оттого прижимала Инару к себе всё сильнее и крепче, словно пыталась защитить её от всего мира и от самой смерти. Да возможно ли это?

Так она и стояла с ней теперь: мать с никому не нужным ребёнком, а рядом — изувеченная служанка, ничего не смыслившая в замужней жизни. Мирана давно уже не брала на работу красивых молодых девиц, да помогло ли это? Дарангар попросту умер прежде, чем успел обзавестись сыновьями от других женщин. Их вокруг всегда хватало, но, кажется, ни одна так и не родила. Мирана уж стала думать, что это у мужа не всё хорошо, пока однажды князь Мьямир не навестил её в Ощрице, будто бы в поисках Дарангара, и не обронил невзначай:

«Мирана, тут... ходят слухи, что муж твой хочет взять себе другую жену».

Мирана бросила на гостя испытующий взгляд. Дарангар служил в личной дружине князя, и кому как не Мьямиру знать о его намерениях — даже больше, чем жене? Что это: предостережение? Или князь намеренно сеет смуту, надеясь разругать их? Возможно ли, что он по-прежнему лелеет надежду приблизить к себе женщину, которая отказала ему?

«Лгут, — с вызовом отозвалась Мирана и добавила с невесёлой усмешкой: — Дарангар и с одной женой управиться не может, куда ему две?»

«Так говорят, — развёл руками Мьямир. — Я слышал, что она ещё и... беременна. И подумал: неловко выйдет, если Дарангар приведёт её в дом».

Это было уже слишком! Мирана едва не задохнулась от возмущения, и горячая ярость окатила её волной: привести другую бабу в дом её отца? В её дом?! Выродок! Сам свой дом так и не построил, по чужим шатается, да ещё и баб брюхатых за собой таскает!

Мьямир глянул на её покрасневшее лицо и усмехнулся в золотистые усы: какая же красивая женщина, даже в ярости. Особенно — в ярости! И взял её за руку, заверив:

«Мирана, хоть я и ценю Дарангара за воинские заслуги, но не допущу, чтобы он оскорблял дом Винлинга. Обратись ко мне, если потребуется».

Мирана нахмурилась, пытаясь высвободить руку из горячих княжеских ладоней:

«И что ты хочешь за это?»

Мьямир отпустил её, качая головой:

«А что я могу хотеть? Княгиней ты быть не пожелала. Что же мне остаётся? Мечтать о твоём обществе хоть иногда... Но у тебя всё время болеет дочь. Я даже не смею приглашать тебя в Лисий Град на свои шумные обеды и... тихие ужины. Ты ведь не поедешь ни с мужем, ни... без него?»

«Не поеду», — холодно согласилась Мирана.

«Жаль», — вздохнул князь, вставая.

Сколько раз он уже думал, не убрать ли с пути Дарангара да не увести ли эту женщину силой? Но как хотелось Мьямиру, чтобы она явилась по доброй воле, сама желая принадлежать ему!

Мирана не давала ему покоя с самого первого дня, как он увидел её. Едва минула князю шестнадцатая зима, он уже просил Винлинга выдать свою единственную дочку за него. Но тот ответил, что надобно с ней посоветоваться. «Сколько свободы у девки! — удивился тогда Мьямир. — Неужто отец против её воли даже с князем родниться не станет?». И ведь не стал же! Мьямира это сильно задело, но виду он не подал и принялся ждать.

Вскоре сам Илльтор, ерилльский князь, лишившись в битве меча, выхватил у кого-то топор и проломил бравому Винлингу голову. Павших воинов одним большим костром отправляли к Халльфре прямо с поля боя, но верная дружина привезла своего предводителя домой и под Ощрицей запалила по нему погребальное пламя до самых небес. Ни слезинки не проронила Мирана, дочь Винлинга, глядя, как навсегда исчезает в огне её любимый отец. Но от Мьямира не укрылось, что руки её при этом дрожали и отчаянно комкали платье. Решил князь: вот подходящее время! И вскоре выслал к Миране сватов с богатыми подарками: а ну как теперь, лишившись надёжной опоры, она взглянет на князя иначе?

Но Мирана попросту отослала сватов назад! Мьямир был в бешенстве: ну что за своевольная девка?! Он ей оказывает такую честь, а она!.. А она вдруг явилась к нему лично, чем изрядно его удивила и озадачила. И прямо с порога, не дав Мьямиру и слова вставить, начала:

«Княже, я знаю: ты, верно, зол и обижен. Но я пришла объясниться с тобой».

Мьямир молча указал ей на широкую резную скамью и сам сел рядом, стараясь сохранить невозмутимое лицо. Мирана вздохнула, собираясь с мыслями. Взгляд её был до того ясен и решителен, что у князя заныло сердце: похоже, никак не уговорить ему Мирану, дочь Винлинга. Никак...

Она печально улыбнулась ему:

«Княже, ты всем хорош: красив, силён, умён и богат. И мне без сомнения очень лестно, что ты уже дважды сватался ко мне. Но я точно знаю, что не ты — моя судьба, — она горячо приложила ладони к груди. — Вот здесь чувствую, что не по этому пути идти мне! Пойми меня, милый Мьямир, и не сердись, прошу! Посмейся надо мной, коли хочешь! Ведь все говорят, какая я глупая. Всё мне кажется, будто я должна сделать что-то великое в жизни... Но отчего-то я уверена, что если буду с тобой, то сделать этого не смогу».

Мьямир закрыл глаза: значит, всё-таки «нет». И на что он только надеялся, когда услышал, что Мирана явилась к его двору? Верно, решил, что она передумала. Он вздохнул и вновь посмотрел на неё: ответный взгляд её был до того прямой и искренний, что казалось невозможным сомневаться в сказанных словах. Подумать только: отказывает самому князю, потому что... Мьямир прочистил горло:

«Ты полагаешь, будто став княгиней, не сможешь совершить ничего великого? Но ведь у тебя будет столько возможностей и средств! Ты сама заметила: я силён, богат...»

Мирана покачала головой:

«Не в средствах дело, княже... Прости меня».

Мьямир поднялся и, заложив руки за спину, подошёл к распахнутым во двор ставням. Прямо под окном росла молодая яблоня, и ветер легонько шуршал в её тёмно-зелёных листьях, подсвеченных солнцем. Это деревце подарили ещё отцу, Гарануру, и обещали, что будет давать оно удивительно вкусные плоды. Мьямир давно ждал, когда же это случится. Представлял, как станет рвать яблоки, протянув руку прямо из покоев... Но то ли яблоне света мало в княжеском дворе, то ли ветра сюда задувают слишком сильные: не плодоносит она уже который год. И что ты будешь с ней делать?..

Князь обернулся и, кое-как натянув на лицо улыбку, промолвил:

«Что ж... Не стану тебя неволить, Мирана, дочь Винлинга».

И смотрел, как она встаёт и просто уходит.

Как же хотелось Мьямиру изрубить кого-нибудь на куски в тот момент! Но ведь он сам отпустил её... Сам. И всё равно молодой князь не желал мириться с отказом Мираны. «Ничего, однажды она поймёт, что только рядом со мной может заниматься своими великими делами. И тогда она явится ко мне и будет просить оказать ей милость. И я уж, так и быть, окажу», — решил он.

Но, в конце концов, Мьямиру пришлось уступить напору собственной матери, которая твердила, что он должен как можно скорее жениться и обзавестись наследником. «Нельзя ждать более!» — в отчаянии взывала княгиня-мать. Именно это наказал ей покойный муж: проследить, чтобы у сына родились дети, да не позднее девятнадцатой зимы. Иначе кто займёт княжеское место, когда Мьямиру исполнится тридцать три, и Халльфра заберёт его в свои чертоги? Мьямир и сам понимал это. И всё же, всё же...

Хотелось ему съязвить нынче: ну что ж, Мирана, совершила ты своё великое рядом с Дарангаром? Да глядел он в эти ясные серые очи и не мог вымолвить ни единого обидного слова. Лучше всего было не видеть её вовсе, не встречаться ни намеренно, ни случайно. Но от чего же сердце вечно пропускало удар-другой при воспоминании о Миране, дочери Винлинга, о её усыпанной веснушками и почти прозрачной коже, пышных огненных волосах да глазах цвета стали? Какой же болван этот Дарангар...

Сколько зим минуло с тех пор, как Мирана отказала князю, а сердце его всё успокоиться не может! Да если она только скажет, Мьямир лично придушит Дарангара. И свою княгиню куда-нибудь отошлёт. Но молчала Мирана. Молчала... Не вышло пошатнуть её даже тем, что Дарангар будто завёл детей на стороне.

«И всё же помни, — добавил Мьямир, уже в дверях разглядывая носки своих сапогов, — если что будет нужно — лишь попроси».

И вот, когда её муж, наконец, умер, она в самом деле попросила. Да только совсем не того, на что надеялся князь. Видно, решила Мирана, что вот оно, то великое, ради чего она родилась: отправиться на поиски колдуна да привести его в Лисью Падь. Как ни пытался Мьямир отговорить её, не послушалась упрямая дочь Винлинга. Заладила: мол, чувствует, что надо ехать, и всё тут. И тогда он дал ей с собой дюжину крепких воинов, и слышались теперь за деревьями на краю леса их голоса. Дружинники собирали лагерь и готовились вновь двинуться в дорогу: кто-то всё ещё кашлял, кто-то — негромко пел, а кто-то — хмуро молчал.

Мирана задумчиво провела рукой по тонкой берёзовой ветке, и ожерелье из капель воды обрушилось вниз, словно и не было никогда. Как призрачно всё в этом мире!

— Живее! — командовал Гимри, запрягая коня.

Мирана прижала к груди спящую дочь, чьё сердце еле-еле билось — совсем как тот зимний вечер, когда она только родилась, и повернулась к Лларе:

— Хватит нам виритеи! Идём.


* * *

Читать следующую главу, «Вязкий лес» — http://proza.ru/2025/03/13/1359

Справка по всем именам и названиям, которые встречаются в романе (с пояснениями и ударениями) — http://proza.ru/2024/12/22/1314