НЕ СВОЯ

НЕ СВОЯ
Сегодня я облажалась. Давно я не испытывала такого мерзопакостного чувства унижения и грязи.
Я всего лишь поговорила, как с равной, как с человеком, достойным уважения и сочувствия, с рыночной продавщицей, у которой покупаю овощи уже десяток лет. Я откликнулась на ее личное переживание соучастием и доверием только на несколько минут.  И этого хватило, чтобы моя выстраданная Красная линия была прорвала самым бесцеремонным образом.
Я помню подобные состояния, когда, весьма не кстати, в выходные заезжала в родительский дом попроведать или за какой-то забытой, оставшейся там после моего ухода вещицей и попадала на родственные гулянки, да еще в самом разгаре. В зале за раздвижным столом кучно сидела родня, уже разогретая самогоном или медицинским спиртом, с набитым традиционной закуской - оливье или селедкой под шубой - ртом. Едва ворочая языком, кто-нибудь недовольно ворчал: А-а-а, пришла интилихентка образованная...
Я на это молчала и быстро уходила в бывшую совсем недавно моей комнатку. Я в таких ситуациях долго не задерживалась в доме родителей, поскорее убегала от этого непреходящего праздника их жизни. Я убегала от их злых и жадных глаз, осматривающих меня с головы до ног, словно я была нагая, от их низкопробных комплиментов - «какие глазки, губки...так бы и съел», от их нереальной, фантастической пошлости и грязи.
И только уйдя подальше от родового гнезда, оказавшись в маленькой квартирке приютившей меня моей учительницы, я, наконец, чувствовала безопасность. А все, что я только что видела и слышала, мне казалось страшным сном... Как у Веры Павловны в «Что делать?» Чернышевского, как у Неточки Незвановой Достоевского или у Горького «На дне» - все персонажи. Я тогда училась на филфаке университета и все свои переживания сверяла с переживаниями литературных персонажей — единственной приличной «публикой» (не считая моей учительницы), с которой я могла общаться, хоть и виртуально, не опасаясь подвоха.
Тогда я до конца еще не понимала, за что или почему меня так ненавидят мои родственники.  Но их ненависть я ощущала всей своей кожей. Она проявлялась в их грубых приветствиях и вопросах с непременными подколами: Ну и чему ты там научилась, в своем ниверститете... Эти люди, без образования, воспитания, без понятия об элементарных приличиях, сознательно коверкали слова, подчеркивая свое презрительное отношение к моему высшему образованию, к моим изменившимся манерам поведения и речи. Им так хотелось унизить все мои достижения!
Но я ведь родилась и росла среди этих людей. Маленькой я даже любила их всех, взрослых, больших и, наверное, добрых. Тогда они мне казались веселыми и смешными в их пьяном состоянии, когда они играли со мной.
Но почему сейчас эти мои родные люди вдруг стали моими врагами?! Что я сделала такого, чем заслужила их ненависть?!
За что же они так ополчились на меня теперь,  когда я выросла в такую красавицу и умницу?! Когда я, единственная из всей большой деревенской родни, поступила и закончила на отлично университет. Когда я сама, без блата, без какой-либо «волосатой руки» стала работать в газете, на ТВ, в правительстве... И практически без поддержки родителей приобрела и квартиру, и машину, и все, что нужно для жизни.
Я смогла все и сама - self-made man. Так откуда это отторжение и враждебность ко мне, своему сородичу? Что даже моя дипломатичная, ко всему и всем приспосабливающаяся мать однажды не выдержала и воскликнула — Она ведь у вас одна такая!
Моей матери очень хотелось, чтобы я, ее единственный ребенок, была принята и признана родственным сообществом, как и она сама. Наша большая родня смогла принять ее в свою стаю и «простить» ей ее медицинское образование, главным образом, потому что всегда, и днем, и ночью по любому чиху она готова была прибежать — померить давление, температуру, перевязать ранку и вытащить занозу, поставить клизму... а еще посидеть поохать и посочувствовать, сколько надо, не взирая на то, что там, дома, осталась маленькая дочь, муж, хозяйство... Мама называла мое молчание и неучастие  в их застольях — днях рождений, свадьбах, октябрьских-ноябрьских, новогодних, февральских, мартовских, по любому поводу и без него - «молчаливым высокомерием».
Но как же она ошибалась! Впрочем, сейчас я уже не допускаю, что она искренне не понимала, что служила им и тем самым покупала признание у родни. Уже одно то, что они всегда называли ее имя в уменьшительном виде, типа Танечка, Валечка, Верочка...кошечка, мне говорило не о моем, а об их высокомерии, которое я не могла принять и потому стала изгоем.
...Сегодня на рынке я испытала те же ненависть и унижение. В коротком разговоре с много лет знакомой продавщицей я излишне открылась, излишне разсочувствовалась и заговорила как с ближним, с чужим и чуждым мне существом, не ведающих об элементарных нормах приличия. Я сама перешла черту, на которую сначала, с детства, указывали мне те, кого я считала моими родными и близкими, а потом и я сама провела между собой и родом-жизнью-миром, породившим и отторгнувшим меня только за то, что я посмела и смогла достичь того, чего им всем вместе не удалось за всю нашу общую родовую историю. За то, что я стала Человеком. Состоятельным и образованным насколько это возможно в прилагаемых обстоятельствах моей жизни и нашей реальности. И этого мне не простили тогда. И не прощают по сей день.

VALA FILA