Максим Горький - литература революционна

Нужно ли говорить о необходимости серьёзного изучения
литературы или хотя бы широкого знакомства с ней? Литература — это
сердце мира, окрылённое всеми его радостями и печалями, всеми
мечтами и надеждами людей, их отчаянием и гневом, их благоговением перед
красотой природы, их страхами перед её тайнами. Это сердце яростно и вечно бьётся в жажде
самопознания, как будто в нём все те вещества и силы природы, которые
создали человеческую личность как высшее выражение их сложности и
мудрости, стремятся прояснить смысл и цель жизни.

Литературу также можно назвать всевидящим оком мира, чей
Взгляд проникает в самые потаённые уголки человеческого духа.
Книга — такая простая и такая знакомая вещь — по сути, является одним из величайших и загадочных чудес света. Кто-то, неизвестный нам, иногда говорящий на непонятном языке, за сотни миль от нас, нарисовал на бумаге различные комбинации из десятка или около того знаков, которые мы называем буквами, и когда мы смотрим на них, мы, чужаки, далёкие от создателя книги, таинственным образом понимаем значение всех слов, идей, чувств, образов; мы восхищаемся описанием сцен
природы, наслаждаемся прекрасным ритмом речи, музыкой слов. Растроганные до слёз, разгневанные, мечтающие, иногда смеющиеся над пёстрыми печатными страницами, мы постигаем жизнь духа, родственного или чуждого нам. Книга — это, пожалуй, самое сложное и могущественное из всех чудес, созданных человеком на его пути к счастью и могуществу будущего.

Не существует единой универсальной литературы, потому что ещё нет общего для всех языка, но все литературные произведения, как прозаические, так и поэтические,
пронизаны единством чувств, мыслей, идеалов, общих для всех
люди, объединённые священным стремлением человека к радости
свободы духа, объединённые отвращением человека к жизненным
невзгодам, объединённые надеждой на возможность более высоких
форм жизни, объединённые всеобщей жаждой чего-то, что нельзя
определить словами или мыслями, что едва ли можно постичь
чувствами, того таинственного чего-то, чему мы даём бледное
название «красота» и что расцветает в мире и в наших сердцах.

Какими бы ни были внутренние различия наций, рас,
Какими бы разными ни были внешние формы государств,
религиозные представления и обычаи, каким бы непримиримым ни был конфликт
классов, — над всеми этими различиями, созданными нами на протяжении
веков, нависает тёмный и грозный призрак всеобщего осознания
трагичности жизни и пронзительного чувства одиночества человека в
мире.

Выйдя из таинства рождения, мы погружаемся в таинство смерти.
Вместе с нашей планетой мы были заброшены в непостижимое
пространство. Мы называем его Вселенной, но у нас нет чёткого представления о ней,
и наше одиночество в нём обладает таким ироничным совершенством, что нам не с чем его сравнить.

Одиночество человека во Вселенной и на Земле, которая для многих
«пустыня, увы! не безлюдная», — на Земле, среди мучительного
противоречия желаний и возможностей, — осознаётся лишь немногими. Но
слабое чувство этого заложено в инстинктах почти каждого человека,
как ядовитый сорняк, и оно часто отравляет жизнь людей, которые, казалось бы, совершенно невосприимчивы к этой убийственной ностальгии, которая одинакова для всех.
во все времена и у всех народов, что одинаково мучило англичанина Байрона,
итальянца Леопарди, автора «Экклезиаста», и Лао-Цзы, великого мудреца Азии.

 Эта боль, возникающая из смутного осознания ненадёжности и
трагичности жизни, свойственна и великим, и малым, каждому, у кого хватает
смелости смотреть на жизнь открытыми глазами. И если настанет время, когда люди преодолеют эту боль и заглушат в себе
сознание трагедии и одиночества, они добьются этой победы
только путём духовного созидания, только совместными усилиями
литература и наука.

Помимо воздушной и световой оболочки, вся наша Земля окружена
сферой духовного творчества, многоцветным радужным
излучением нашей энергии, из которого соткано, выковано или
сформировано всё, что бессмертно прекрасно; из которого
создаются величайшие идеи и чарующая сложность наших машин,
удивительные храмы и туннели, пронзающие скалы великих гор,
книги, картины, стихи, миллионы тонн железа, перекинутые
в виде мостов через широкие реки, с такой чудесной лёгкостью
парящие в воздухе, — всё суровое и прекрасное.
прекрасная, величественная и нежная поэзия нашей жизни.

 Благодаря победе разума и воли над стихиями природы и животным в человеке, высекая всё более яркие искры надежды из железной стены непознанного, мы, люди, можем с законной радостью говорить о планетарном значении великих усилий нашего духа, наиболее ярко и мощно выраженных в литературном и научном творчестве.

Великая сила литературы в том, что она углубляет наше сознание,
расширяет наше восприятие жизни, придаёт форму нашим чувствам.
Он говорит с нами голосом, который гласит: все идеалы и поступки, весь мир
духа создан из крови и нервов людей. Это говорит нам о том, что китаец Хэн-Той так же мучительно неудовлетворён любовью женщины, как испанец Дон Жуан; что абиссинец поёт те же песни о печалях и радостях любви, что и француз; что в любви японской гейши и Манон Леско есть равный пафос; что стремление мужчины найти в женщине вторую половину своей души сжигало и сжигает с равным пламенем мужчин всех стран во все времена.

Убийца в Азии так же отвратителен, как и в Европе; русский скряга
Плюшкин так же жалок, как и французский Гранде; Тартюфы во всех
странах одинаковы, Мизантропы везде одинаково несчастны, и
повсюду все одинаково очарованы трогательным образом Дон
Кихота, рыцаря духа. И в конце концов, все люди на всех
языках всегда говорят об одном и том же, о себе и своей судьбе. Люди с примитивными инстинктами везде одинаковы, в то время как мир
разума бесконечно разнообразен.

 С неотразимой убедительностью изящная литература даёт нам всё
эти бесчисленные сходства и бесконечные разновидности — литература,
пульсирующее зеркало жизни, отражающееся с тихой грустью или с гневом,
с добродушным смехом Диккенса или ужасающей гримасой
Достоевский, все сложности нашей духовной жизни, весь мир
наших желаний, бездонные застойные омуты банальности и безумия, наши
героизм и трусость перед лицом судьбы, мужество любви и
сила ненависти, вся мерзость нашего лицемерия и
постыдное изобилие лжи, отвратительный застой наших умов и
наши бесконечные страдания, наши волнующие надежды и священные мечты — всё, чем живёт мир, всё, что трепещет в сердцах людей. Наблюдая за человеком глазами чуткого друга или строгим взглядом судьи, сочувствуя ему, смеясь над ним, восхищаясь его мужеством, проклиная его ничтожество, — литература возвышается над жизнью и вместе с наукой освещает людям пути к достижению их целей, к развитию всего хорошего, что в них есть.

Временами очарованный прекрасной отчужденностью науки, литературы
Можно увлечься догмой, и тогда мы видим, как Эмиль Золя смотрит на человека только как на «брюхо», созданное «с очаровательной грубостью», и мы также видим, как холодное отчаяние Дюбуа Реймона заражает такого великого художника, как Гюстав Флобер.

Очевидно, что литература не может быть полностью свободна от того, что
Тургенев называл «давлением времени»; это естественно, ибо «зло дня достаточно для него». И, может быть, зло этого дня чаще, чем следовало бы, отравляет священный дух красоты и наши поиски его «вдохновений и молитв»; эти вдохновения и
Молитвы отравлены ядовитой пылью дня. Но «прекрасное — это редкое», как справедливо заметил Эдмон Гонкур, и мы, безусловно, часто считаем, что в привычных вещах не хватает красоты и они незначительны — те привычные вещи, которые, уходя в прошлое, приобретают для наших потомков все признаки и качества истинной, неувядающей красоты. Разве суровая жизнь Древней Греции не кажется нам прекрасной? Разве
кровавая, бурная и созидательная эпоха Возрождения со всей своей
«привычной» жестокостью не восхищает нас? Более чем вероятно, что великий
Дни социальной катастрофы, через которую мы сейчас проходим, вызовут
восторг, благоговение и творческий подъём у поколений, которые придут после
нас.

Не будем забывать, что, хотя «Бедные родственники» Бальзака, «Мёртвые души» Гоголя
«Посмертные записки Пиквикского клуба» — это, по сути, книги, описывающие
условия реальной жизни. В них скрыт великий и
неизменный урок, который не может преподать ни один университет и который
обычный человек не усвоил бы так точно и ясно даже после пятидесяти
лет упорного труда.

 Привычное не всегда банально, потому что для человека привычно быть
сгорая в адском пламени своего призвания, и это самоистязание всегда прекрасно и необходимо, так как поучительно для тех, кто
робко тлеет всю свою жизнь, не разрастаясь ярким пламенем, которое уничтожает человека и озаряет тайны его духа.

Человеческие ошибки не так характерны для искусства слова и образа;
более характерным является его стремление возвысить человека над внешними
условиями существования, освободить его от оков унизительной
действительности, показать ему самому себя не как раба, а как господина
обстоятельство, свободный творец жизни, и в этом смысле литература всегда революционна.
 Благодаря мощному усилию гения, возвышающегося над всеми обстоятельствами действительности, пропитанного духом человечности, разжигающего ненависть от избытка страстной любви, прекрасная литература, проза и поэзия, является нашим великим оправданием, а не осуждением.  Она знает, что нет виноватых — хотя всё в человеке, всё от человека. Жестокие противоречия жизни, вызывающие вражду и ненависть между
народами, классами, отдельными людьми, для литературы — лишь застарелая
ошибка, и она верит, что благородная воля людей может и должна
уничтожить все ошибки, всё то, что, препятствуя свободному развитию
духа, отдаёт человека во власть животных инстинктов.

Когда вы пристально вглядываетесь в мощный поток созидательной энергии, воплощённый в слове и образе, вы чувствуете и верите, что великая цель этого потока — навсегда стереть все различия между расами, нациями, классами и, освободив людей от тяжкого бремени борьбы друг с другом, направить все их силы на борьбу с таинственными силами природы. И кажется, что тогда искусство
слова и образа было и будет религией всего человечества — религией,
которая поглощает всё, что написано в священных писаниях
древней Индии, в «Зенд-Авесте», в Евангелиях и Коране.

 Максим Горький