Дао Дэ цзин. Толкования. Глава 18
Д А О Д Э Ц З И Н
Т О Л К О В А Н И Я
ДЛЯ
ДОМОХОЗЯЕК
Посвящается:
Великому коту Косте и
Великим Пекинесам Ян Чжу-цзы и Чун Чун-цзы.
Записано со слов Великого Пекинеса Ян Чжу-цзы
с безразлично-молчаливого благословения Великого Пекинеса Чун Чун-цзы
в год плодовитой свиньи – 2007 от рождения Иисуса Христа.
(16. 02. 2007 – ……… )
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ДАО
Глава 18
(1) Поэтому, [когда] отброшено Великое Дао,
Тогда есть гуманность и справедливость.
(гу да дао фэй ань ю жэнь и)
(2) [Когда] возникают мудрость и знания,
Тогда есть и Великая Ложь.
(чжи hui чу ань ю да вэй)
(3) [Когда] шесть родственников в разладе,
Тогда есть сыновний долг, да любовь.
(лю цинь бу хэ ань ю сяо цы)
(4) [Когда] в царстве смута и беспорядок,
Тогда имеют верных вассалов.
(го цзя хунь луань ань ю чжэнь чэнь)
«Нет худа без добра»
Древнекитайская прибаутка
Глава состоит всего из четырех строк и все ее версии единодушны в смысловом отношении. Наиболее значимым отличием можно считать присутствие в первой строке мавантуйских и годянского текстов иероглифа «гу» (поэтому, по причине), лишний раз подтверждающего, что настоящее четверостишие является логическим продолжением предыдущей главы. Кроме того, в середине каждой строки трудно не заметить иероглиф «ань», в данном случае выступающий как знак, акцентирующий противопоставление причины и следствия: «Когда (если)…, только тогда…». В тексте Фу И в первых двух строчках вместо «ань» присутствует иероглиф «янь» (только тогда, поэтому, в результате). Тексты Ван Би и Хэшан-гуна лишены всей этой роскоши, что позволяет взирать в них на эту главу, как полностью независимую в своих рассуждениях.
(1). В главе 12 уже было отмечено усердие, с которым древние китайцы делили на пять все, что попадалось им на глаза. Это забава была мила сердцу многих мудрофилософов, и Великий Конфуций тоже не устоял пред ее очарованием, осчастливив некультурное человечество пятью морально-этическими качествами, необходимыми всякому трезвому гражданину, желающему ощутить себя благородным мужем (цзюнь-цзы). «Жэнь» – человеколюбивый гуманизм и отзывчивое милосердие. «И» – долг, отвага, честная честь и принципиальная справедливость. «Ли» – ритуально правильное поведение. «Чжи» – дискурсивная мудрость, степенная рассудительность и благоразумие. «Синь» – добросовестная порядочность и искренняя ответственность. Лао-цзы, явно не поощрявший это национальное увлечение, рассматривает здесь лишь первые два суперкачества, мгновенно указывая на их не самое престижное место в иллюзорном мире стремительных метаморфоз. Хотя глава традиционно считается антиконфуцианской, иероглифы «жэнь» и «и» могут означать самую обычную доброту и честность. Ведь пока не утрачено Дао, никому не придет в пушистую голову выяснять, что они из себя представляют. Дин Лау: «When the great way falls into disuse There are benevolence and rectitude». Артур Уэйли: «It was when the Great Way declined That human kindness and morality arose». К слову, главы 35 и 80 при всей их утопической наивности, безошибочно и в мелких подробностях воспевают гармонию общественных отношений именно в той сладкой ситуации, когда Дао из них еще не выветрилось. Глава 38 вновь возвращается к этой проблеме, но там за утратой Дао сразу следует Дэ-совершенство, а не гуманность и справедливость. Для прояснения этой принципиальной разницы нам непременно придется утомить задумчивых домохозяек лекцией-колыбельной на тему «Что есть Дао, и зачем ему Дэ?» Однако до главы 38 еще далеко, а на дворе теплый сентябрь, подосиновики и мелкий дождик. Ах, что может быть лучше дождливой погоды по унылым вторникам и скучным четвергам!
Если в благословенном давным-давно Дао принимало активное участие в жизни желтокитайской популяции, то уместно вопросить, когда, как и по какой малопристойной причине оно претерпело свой сокрушительный раскол, вдребезги разлетевшись на десять тысяч обособленных вещей и явлений? Что спровоцировало фазовый переход абсолютно симметричного Дао-единства в асимметрично сансарическое множество? Ведь недуальное Дао не подвержено деградации (неумолимый закон всеобщего повышения энтропии над ним не властен), а причинить какой-либо морально-материальный ущерб фундаментальной Реальности и вовсе невозможно. Сермяжному Дао просто некуда изменяться. Лишь двойственное сознание эго-субъекта способно легко и стремительно растерять все свои божественные качества вплоть до зоологического безобразия. Утратив волшебную «нить» Дао-истины (гл.14), беспокойные хомоособи лишаются изначально присущей им божественной Свободы (с самой большой буквы), в лучшем случае получая взамен расплывчатые, но строгие нравственные нормы, возвышенные, но несбыточные идеалы и, как водится, обширные благие намерения, ведущие в неприличную сторону. Причем, законодательные принципы всех времен и народов, имеющие в своем основании человеколюбие и справедливость, а не коррупционные составляющие, изначально произрастали прямиком из Колеи Дао или, на худой конец, выдавались сердитым божеством в густом дыму под грохот молний на горе Синай. Однако, если вдумчиво насупиться, то сам факт передачи «Закона» древним иудеям сразу же сигнализирует об их отлучении от животворящей Истины, априори не испытывающей никакой нужды в нормах правильного поведения. Ведь Будда Шакьямуни едва ли обременял себя изучением Виная-питаки (дисциплинарные правила), а Иисус Христос упражнялся в универсальной любви, штудируя перед сном десять заповедей Моисея? Ох-ох…
О домохозяйки свободного племени, неужто за зря крошка Маугли обрадовал честных зверюшек благой вестью, что все они одной теплой крови? Когда Святой Дух пробуждается в вашем пламенном сердце, оно обязательно будет биться в унисон с сердцами всех чувствующих организмов, автоматически испытывая к ним Великое Сострадание. В этой любвеобильной ситуации соблюдать религиозные заповеди смешно и неталантливо. Почему? Да Святому Духу с разбегу начихать на любые советы, наказы и завещания: он и так СВЯТОЙ!
Анализируя увлекательный процесс «охлаждения» Живого Духа, Лао-цзы констатирует (гл.38), что теряя «температуру» своей божественности, он лишается и присущих ему степеней Свободы. Сперва Дух «остывает» до человеколюбия, затем до справедливости, и далее до одеревеневшей правильности всего что ни есть единственно правильного. Любая обусловленность сковывает Дух, погружая в страдальческое томление в полном соответствии с жалобными стонами премудрого Екклесиаста. Причем, если энтропия Духа всегда разрастается легко и беззаботно, то восстановление Его божественных качеств – мероприятие, куда более длительное и трудоемкое. Чжуан-цзы живописует сие таинство следующим забавным образом: «Янь Хой сказал: «Я, Хой, преуспел». «Это как?» – спросил Конфуций. «Я, Хой, забыл о человечности и справедливости». «Этого недостаточно», – ответил Конфуций. На другой день, увидев Конфуция, Янь Хой сказал: «Я, Хой, преуспел». «Каким образом?» – спросил Конфуций. «Я, Хой, забыл о ритуалах и музыке». «Этого недостаточно», – был ответ. Встретив Конфуция на следующий день, Янь Хой сказал: «Я, Хой, преуспел». «Ну и как же?» «Я, Хой, сидел и забыл о самом себе». «Что значит «сидел и забыл о самом себе»?» – изменившись в лице, вопросил Конфуций. «Тело будто растворилось, а чувственное восприятие ушло. Расставшись с телесной формой и распрощавшись со своим знанием, я стал един с Великим Всепроницающим. Вот что я называю «сидеть, и забыть самого себя»» (Чжуан-цзы, гл.6).
Роберт Хенрикс в своем блистательном исследовании мавантуйских шелковых свитков все-таки склоняется к тому, что Дао было отвергнуто древнекитайцами с помощью волевых усилий: «It is unclear in most Taoist writings if, in antiquity, the Great Way was actively rejected or just declined (by nature; that is, on its own). The verb used here, «fei», and the grammatical form – «ta tao fei» – suggest the former» (Из большинства даосских текстов неясно, был ли в древности Великий Путь отвергнут преднамеренно или просто пришел в упадок (по своей природе; сам по себе). Используемый здесь глагол «фэй», да и вся грамматическая конструкция «да дао фэй» предполагает первое). Восхитительно! Вот только сознание мелкохвостых двуногих зверюшек никогда с Дао не расстается: оно просто «выскальзывает» из своего божественного ЦЕНТРА («шоу чжун» – хранить середину. (гл.5,16)) на сансарическую периферию или иллюзорную поверхность Дао-реальности, где и барахтаются все десять тысяч вещей, создавая у зверюшки стойкое впечатление реальности всего вокруг нее происходящего (гл.1,10,41). Так что, отбежать вдаль от Дао в «активном отвержении» возможным не представляется.
* В Махапаринирвана-сутре (гл.4) сказано, что «стремясь получить сарпирманду, воры добавляют воду. Но поскольку они добавили слишком много воды, свежее молоко, сливки и сарпирманда – все было утрачено. То же самое и с обыкновенными людьми. Хотя у них и есть благие законы, но все они – остатки Истинной Дхармы Татхагаты» (перевод Шведовского Ф.В. 2004).
Сарпирманда, вероятно, представляла собой одно из приторно сладких древнеиндийских лакомств. Сутра говорит, что это «вкуснейшая вещь на свете». Тогда, почитая абсолютную Свободу за самую вкусную вещь на свете, получается, что любые добродетели, конституционные нормы и декларации независимой независимости – это разбавленная жуликами «сарпирманда». Чем разбавленная? Одеревеневшей глупостью, лицемерием и хищной алчностью, причем, непременно, за ради мирного прогресса и всеобщего процветания. Ох-ох.
(2). Благозвучное сочетание иероглифов «чжи hui» (мавантуйские свитки) или «hui чжи» (стандартный текст) означает обывательскую мудрость (чжи), основанную на дискурсивном знании и богатом жизненном опыте, помимо прочего умещающую в себе философию и теологию. При этом иероглиф «hui» окрашивает всю эту композицию в тона интеллектуальные и даже дерзновенно возвышенные. Поэтому, for example, заявление Малявина В.В. «Когда возникает суемудрие и многознайство, является великая ложь» вызывает у нас, с Мудропушистым, лишь веселые пофыркивания. Ах, ужели Лао-цзы растрачивал свое совершенномудрое невнимание на выявление постыдных случаев многознайства и суетливой мудрости в дружной семье древнекитайских домохозяек? С каких это пор столь ничтожные проявления обывательской морали производят в окружающей среде «Великую Ложь»? Все великое великим и порождается. Да и антиконфуцианская направленность этой главы совершенно не гармонирует с такой мелочью, как зазнайство от многознайства.
О доверчивые домохозяйки, именно великая мудрость Лао-цзы, Иисуса Христа и Будды Шакьямуни порождает и собственную противоположность – великую ложь и лицемерие. Ведь только после утраты Дао двуногие зверюшки прописывают все свои строгие законы, дисциплинарные правила, сутры, шастры, евангелические рассказы и велеречиво-невнятные послания апостолов. Растеряв в суете сует свою уникальную способность напрямую смотреть в глазки Вседержителя, капризные граждане вынуждены понуро волочить свой обвисший хвост на гору Синай, чтобы в едком дыму под грохот молний получить каменные плиты, с выдолбленными на них правилами приличного поведения. Причем, всем начитанным домохозяйкам прекрасно известно, что ни Будда, ни Спаситель из Назарета никогда не принимали участия в фиксации своих мудропушистых мыслей на пальмовых листьях, бамбуковых дощечках, папирусе или шелке. Да и сам буддизм, как философия Абсолютной Реальности, должен быть отброшен и забыт всяким искренним путешественником по Дао-пути. Встретил Будду – не верь глазам своим, и не пережевывай его послевкусия от знакомства с недвойственной Дхармой: «убей» их, не раздумывая! Христианство, как лицемерно-двойственное вероисповедание, такой радикальной «хирургии» не предусматривает. Поэтому ни о каком ОСВОБОЖДЕНИИ в пределах его юрисдикции речи и не идет. Конечно, за исключением странной фразы Иисуса Христа про Истину, что делает всех нас божественно свободными. Ой, похоже, мы снова отвлеклись.
Так вопрос всех вопросов! Откуда берутся коварная ложь и хитрообильное лицемерие? Исключая два абсолютно правильных ответа на любые вопросы, начинающиеся со слова «откуда» («от сырости» и «от верблюда»), можно смело взвизгнуть, что нездоровая привязанность большинства членов населения к разнообразным священным писаниям неизбежно порождает вокруг этих сочинений несметные стада книжников, фарисеев и начетчиков в сутрах. Да минует всех добрых домохозяек чаша сия. Аминь!
(3). Дословно: «Шесть; Родственник; Нет; Гармония, мир, согласие». Древнекитайская родня – это отец, сын, жена, муж, старший и младший братья. Девочки были ущемлены в правах и обременены обязанностями, считаясь своего рода ненужной мебелью в семейном интерьере.
(4). В стандартном варианте текста говорится «го цзя хунь луань ань ю чжун чэнь» (Государство; Сумерки (обморок); Хаос (беспорядок); Иметь; «Чжун» – верный (преданный); «Чэнь» – официальное лицо (министр, слуга, вассал)». На годянском бамбуке вместо «чжун чэнь» стоит «чжэн чэнь», а на мавантуйских шелках наблюдается «чжэнь чэнь». Особой разницы нет – все вассалы честны и лояльны, но интересен сам факт такого обилия иероглифов почти одинакового значения. Слабо верится, чтобы простой переписчик осмелился внести в текст такие изменения. Тогда, что? Устная традиция, постепенно принимающая рукописную форму в разных вариантах? Но для устной традиции памятник слишком велик. Антология? Возможно, но мы, с Великим Пекинесом, робко уверены, что процентов на 60 «Дао Дэ цзин» принадлежит кисти одного живописца. Просто в силу глубины проникновения в божественные сферы. Никакое коллективное творчество не способно явить столь отточенное живописание Дао-реальности. Ох-ох. Чудны дела твои, Господи.
Свидетельство о публикации №225030501763