Поклонение Бахусу

         Как природный естествоиспытатель, не вижу теперь причины и дальше скрывать свою   доминирующую приверженность старинному правилу штурманов:

              Пишем, что наблюдаем: чего не наблюдаем, того не пишем.
 
           И на чём ведь раскололся нынче ваш хитрец.  Да на банальной же водке.  Хотя от времени последнего распития им одного дринка прошло уж пара дней нашего стремительно летящего времени.

         Но как-то ненароком тема эта воспухла в клетке сознания и стала биться там серой пташкой на волю из своего, казалось бы, пожизненного узилища. И ради чего её выпустить, когда знает она обо мне нелицеприятно многое.
  Да всего-то несколько раз случалось так, что бахусовы проделки со мной оказались столь впечатляющи, что запомнились на всю-то жизнь.

1.
  Мне пятнадцать лет. Я приехал из города в деревню к матушке своей, не столько помочь по хозяйству, сколько сделать приятного и ей и мне самим своим видом отрезанного от деревенской жизни студенческого ломтя с неопределённо ожидаемыми видами на будущее.

  Но эту идиллию искажают мои деревенские товарищи по школьным годам. Встреча наша ознаменовалась серьёзным распитием взрослых напитков. После чего как было не навестить только что открывшийся новый клуб, архитектурно довлеющий над дряхлеющими постройками старинного сибирского селения.

  Дорога в сторону культурного новообразования привычна для бывалого школяра. Но нынче происходит с ним что-то необычное: с каждым шагом санный накат дороги как будто бы приближается и приближается пока мой разгорячённый лоб не почувствовал разом прохладу снегов.

  Когда, как и кем так забавно свалившийся нетрезвым естествоиспытатель был доставлен в родные стены- это не существенно.

  Но немая тревога матушкиного взора, когда утром отпаивала она меня от последствий дорожного приключения – уж она-то сопровождает меня все последовавшие десятилетия разного рода приключений по жизни.

  Впрочем, не всегда эффективно.


2.
            Мне шестнадцать лет. И лето этого года я провожу в диких степях Забайкалья. Там, в группе со студентами университета, мы забавляемся тем,  что выкрадываем у начальника нашего геохимического отряда неприкосновенную фляжку со спиртом. Уже само выпивание тёпловатой, с запахом резины, жидкости в смеси с протухшей водой – не есть ли подвиг?  Однако же, этим он не ограничивается. Я покидаю компанию и направляюсь в девичью палатку. Там решительно беру за грудки одну прелестницу.

-Что с тобой, Витя?!  Этого, удивлённого моей необычностью, вопроса её достаточно было чтобы прекратил я всякие к ней странные домогательства и сумрачно возвратился в компанию нетрезвых интеллектуалов.

    Утром нас ожидала скорая расправа. Двадцать километров маршрута по выжженным склонам гор весьма успешно расточили в тот день нашу дурь. Так мы были прощены всеми. Но только  уж не самим себя. И ведь не зря же. И  сейчас угрызения стыда нет-нет да рецидируют у былого  шалуна.


3.
    Мне всё те же шестнадцать лет. Осень. Какой-то праздник отмечается мной со всеми родственниками. Напиток – «пучеглазка», эссенция  - добытая хозяином застолья на ликёро- водочном производстве.  Далее всё случилось нечто настолько постыдное, о чём не то что бы рассказать, но и мысленно вспомнить-то невыносимо.


4.
  Мне двадцать один год. Я только что демобилизован из армии. И в диком краю - на воле, в одной столичной этого края трущобе -  встречаю своего сослуживца. После чаепития с ним возвращаюсь на ночлег в общежитие геологов. Дорога моя пролегает вдоль столбов по улице Рультытэгина.  Именно по дуге – от одного столба, оттолкнувшись ко столбу следующему.

    Так делать нельзя - взвякивает во мне  затурканное подсознание.  А как? Как тогда без вызова вписаться в естественный настрой социокультурной традиции социалистического производства, доминирующе распространённый и в самых даже глухих местах Отечества.

        Душевный мой  императив диктует одно: надо бы держать себя вне действия уже изрядно показавших себя инстинктов.

       Но эта моя позиция явно  же  укоризненна трудовому коллективу. И последствия невольного отчуждения меж нами уже становятся заметны. Хорошего в этом мало. Но случай помог разрешить и эту проблему.


5.
        Мне двадцать два года. И я на алмазном бурении  сменный буровой мастер 6-го разряда. И ещё я парень, обнаруживший явление красной девицы там, где вероятность такого случая ничтожна. Девица мало того что весьма  привлекательна, она ещё капризна до моего умопомрачения. Что, в своей совокупности, не есть ли существенный источник проблем?

          Но, однако же надо и трудиться.

(Несколько нынешних дней назад друзья моей молодости – теперь уж разбросанные по всей стране - словно сговорившись, разразились архивными своими воспоминаниями. 
Так в- до сих про сохраняемой - местной газете помещена фотография группы  хорошо узнаваемых товарищей. Фото сопровождала лапидарная заметка такого вот содержания.

«Со значительным перевыполнением плановых заданий ведут буровые работы геологи геологоразведочной партии. Намечая более эффективно использовать буровую технику, оборудование, коллектив взял высокие обязательства выполнить ко дню рождения Илиьча ещё один пятилетний план по приросту запасов.

/не этой ли фразой играли мои друзья, отмечая как меня, ещё полусонного, везли на ещё одну внеочередную смену. Пятилетку в три дня, Степаныч!  - провозглашали они шутя/

Несмотря на всю штампованность журналистских слов, в итоге действительно реально подтверждены запасы одно из крупнейших в стране месторождений некоего полезного ископаемого.»
  Увидев на этом фото самого себя, я уж было взвякнул о скромной доле своего  личного участия в этом деле.   На что немедленно получил жёсткий окрик:
- Степаныч, не выпендривайся.
- Как скажете, так и сделаю!

  Однако, короче. Сегодня мне выходить в ночную смену (тогда работали по 16 часов с перерывом по 16 часов ).  В  15:00  надо быть у  вахтовки.   И я уже пробежался на лыжах да посиживаю в нашем балке за столиком у окна в готовности напиться чаю. В окно же и наблюдаю посадку вертолёта.

  Вскоре  появляется товарищ, с которым мы делим здесь кров. Он весь из себя авторитетный тоже сменный мастер. Но и у него проблемы: молодая его женушка не спешит приехать в нашу глухомань.

- Опять нет от неё письма – так думаю я, замечая грусть на его мужественном лице.
- Степаныч, давай выпьем – говорит он, выставляя на стол поллитровку от щедрот кого-то, только что прилетевшего на вертушке.
- Да мне же сейчас на смену!
- Ну, по чуть-чуть!

  По чуть-чуть не получилось. Моя поддержка не ограничилась поллитровкой. Но уж до вахтовки-то я дошёл уверенно, и даже шустро взгромоздился на одну из её лавок.
  Последующее что я хоть как-то да осознал –это своё валяние под лавкой и моё выгружание на снег буровой площадки.
  Следующим кадром был вид буровика, обращающегося ко мне с докладом о состоянии буровой обстановки.
- Принимай смену – махнул я рукой в сторону своего помбура, уже направляясь в уютный уголок за насосом у железной нашей печурки.

  Очнулся я от звука мерного работающего бурового станка. Это мой интересный помбур, умудрился сам в-одиночку спустить в скважину снаряд и теперь наяривает сложный наш способ проходки.  Заметив моё воскрешение, Толик дал знак, что пора  делать подъём. Немедленно стал я к рычагам лебёдки, а помбур зашустрил со снарядом у устья.
  Вот и колонковая вышла из скважины и молотобоец  Толик принялся добывать из неё керн.
  Метр за метром!

- Сколько?
- Три.
Ё-моё! Ну даёт мой помбур! Редко удавалось за рейс пройти и метр-то в нашем разрезе!
- Повезло! Пошёл устойчивый интервал.
- Ну тогда, Толя, погнали!


  К концу смены набрали мы проходки больше обычного. Я даже забыл про боль щеки своей рожи – обожжённой от сонного соприкосновения ею об горячую нашу печку.

  Утром у конторы нас встречал главный инженер, видимо уже наслышанный о моих подвигах под лавкой.

-Ну как дела, Виктор?
- Восемь метров.
- Ну вот так-то. А то… - и хитро мне подмигнул.
 
         Долго ещё потом по-товарищески язвительно намекали на моё грехопадение коллеги, когда чувствовали на себе к ним ментальные мои претензии.

           Неисповедимы пути к мирской славе. Особенно когда не только в ней не нуждаешься, а и делаешь всё чтобы остаться от неё в стороне.
  На этом мои грехопадения от змия зелёной окраски как-то сами собой завершились, переведя из злоупотребления в режим приятных процедур.
  Что послужило тому причиной?  Не знаю. Но, может быть эта фраза из описания одной моей сложной командировки о чём-то  да намекнёт.


«Что называется, квасить - в состоянии неопределённости, и уж, тем более в  минуты боевого взвода, я не то что не мог, но и не представлял себе такой  мизерной даже возможности; а сейчас, хоть и расставлены мною сторожевые посты на путях развития процесса – да мало ли что может случиться такого, что нуждалось бы в концентрации моих недисциплинированных рефлексов.»


  Рефлексия по всему не изжита  мною и по сию пору. Хотя уж и концентрироваться  на чём-то конкретно серьёзном нет необходимости.  И всё же я занят изучением хотя бы самого себя, как не очень-то экзотического представителя рода .
  Смотрю я себя со стороны и думаю:  как это просто - быть нормальным человеком; и сколько же труда над собой надо совершить, чтобы стать негодяем.

  Не так ли, наш Бахус? он же Дионис, он же Вакх, которого ещё древние греки взяли младшим из олимпийцев да назвали  богом веселия   - проистекающего  от растительности,  виноделия, вдохновения и вообще ответственного освоения производительных сил природы.

05.03.2025