6. Сбор милостыни

Воскресный день в городе Фолиньо. Время окончания мессы. На главной площади перед собором группы монахов, собирающих подаяние. Каждая группа имеет свое определенное место и ревниво следит за его невидимыми границами.

Около выхода из собора пытаются пристроиться два молодых монаха в бедных, ветхих рясах с надетыми капюшонами. К ним вразвалку подходит дюжий бенедиктинец, который выше их на голову.

Бенедектинец. А ну кыш отсюда, мелкота!

Первый монах. Мир тебе, брат. Разве рабам Божиим возбраняется стоять около храма Божьего?

Бенедектинец. Рабам Божиим нет, а служителям маммоны да. Еще скажите, что вы нашим собором любуетесь!

Второй монах. А может, смиренным рабам просто хочется подольше у храма задержаться?

Бенедектинец. Все смиренные рабы после мессы идут по домам, а здесь либо бродяги прохлаждаются, либо честные сборщики подаяния вроде меня. И что это за таблички у вас на шее висят?

Первый монах. Это ради изнурения плоти, брат.

Бенедектинец. Ну-ка сейчас посмотрим, чем вы себя изнуряете. (Хватает и переворачивает деревянную табличку, висящую у первого монаха на шее, читает) Так-так. «Подайте беднякам Христовым», значит. (Грозно) А мы, слуги святого Бенедикта, выходит, уже и не бедняки Христовы! Здесь я решаю, кто бедняк, а кто попрошайка! Вон с нашего места, пока кости целы!

Второй монах. Пойдем, брат Горацио, мне кажется, нам здесь не рады.

Первый монах. Что ж, брат Фабрицио, поистине, блаженны изгнанные из-за правды.

Бенедектинец. Поговорите мне тут еще про правду, лгуны бессовестные! Одна нога здесь, другая там!

Монахи торопливо уходят с площади, скрываются в узкой улочке и заходят в подворотню.

Первый монах. Гвельфуччо, ведь это была твоя идея переться на площадь!

Второй монах. А что делать, если на улицах не подают! Сколько раз мы сегодня уворачивались от помоев, которые местные хозяйки выливали на нас из окна?

Первый монах. Поди, раза три. И то не совсем (оглядывает запачканную полу рясы). В деревнях люди как-то добрее.

Второй монах. И подают одни объедки. Слушай, пошли в трактир. Может пьяницы решат замолить свои грехи.

Первый монах. Свежая мысль! Только их нужно ловить на входе, а не на выходе. На выходе у них уже не будет ничего.

Второй монах. Верно замечено, подруга. Я тут приметила одну вывеску, когда мы шли к собору. Пойдем, проверим нашу идею.

Первый монах. Ну, давай. Была не была.

Подвал с кривой надписью «Тратториа ди Пьетро Канцоне». Бона и Клара стоят, прислонившись к стене дома, с надвинутыми на лицо капюшонами. На шее у каждой висит табличка с надписью. В руках у Боны раскрытая котомка. Приметив вероятного посетителя, начинают заунывно петь.

Pauper sum ego et dolorosus,
Domine, vivifica me secundum verbum Tuum.
(Я беден и страдаю, Господи, оживи меня по слову Твоему).

К ним бодрым шагом приближается рослый мужчина, одетый по-военному.

Мужчина (заметив монахов, себе под нос). Вот беда! Нигде от этих бездельников спасу нет! Сколько же их расплодилось у нас в Италии, прости Господи!

Клара (тихим басом). Не убоишься стрелы, летящей днем, заразы, опустошающей в полдень!

Бона (хрипло). Да не оскудеет рука дающего!

Мужчина. Рorca miseria! (свинское несчастье). Чтоб вам подавиться нашими деньгами. (лезет в карман и бросает что-то в котомку Боны).

Бона (гнусаво). Да воздастся тебе таким же добром, дорогой брат!

Опускает руку в котомку, с удивлением извлекает две монеты.

- Целых два денаро. Бежим отсюда, пока он не понял, что ошибся.

Клара. Что сказали Филиппо и Массео? Где они нас ждут?

Бона. У церкви Санта-Мария-в-воротах.

Клара. Тогда поскакали.

У паперти церкви Санта-Мария. Месса здесь давно закончилась, но, судя по цветам в руках прихожан, внутри проходит обряд венчания. Паперть окружена разного рода калеками. Бона и Клара подходят поближе, высматривая братьев.

Слепой (поправляя повязку на глазах, хрипло). Слышу, слышу чьи-то дерзкие шаги. Судя по запаху, это два молодых и наглых монаха. Что вам нужно, бессовестные притеснители нищих и убогих, отнимающие у нас последнее?

Одноногий калека (поднимая увесистый костыль). Вот сейчас мы вам зададим!

Клара. Добрые люди, мы просто ищем своих братьев.

Огромный полуголый нищий, весь покрытый язвами. Ах, тут есть и еще монахи? (зычно) Народ! Нас опять грабят! А ну, все сымай шапки! Бей тех, у кого тонзура!

Бона и Клара спасаются бегством, забегают в узкую улочку. Кто-то ловит Бону за рукав.

Бона (пытаясь освободиться, хрипло). Отцепись, грешник, кем бы ты ни был!

Массео. Сестры, тише, это мы с Филиппо.

Клара. Слава Богу. А мы вас около паперти искали.

Филиппо. Увы, сестра, туда вообще не пробиться!

Бона. А в других местах удалось вам хоть что-то собрать?

Массео. Один только черствый хлеб кинули из окна, чуть голову не разбили.

Бона (хвастливо). А мы вот целых два денаро выпросили!

Филиппо. Да ну!

Бона. Разделим по-братски! (достает из котомки денаро и дает Массео). Нашли тут одно отличное местечко у кабака неподалеку от главной площади. Но мы туда возвращаться боимся – уж больно суров был человек, который нам подал. Я думаю, он хотел дать только одну монету, а дал две – как бы не пошел по нашу душу, когда не найдет, чем заплатить за выпивку.

Филиппо. Тогда мы сами туда отправимся. Встретимся через два часа здесь же. И как мы не догадались пройтись по кабакам? А рядом, кажется, тоже есть трактир. Постойте около него, если уж у вас так хорошо получается.

Клара. Попробуем.

Филиппо. Что на вывеске-то было написано?

Бона. Кажется, «Пьетро Канцоне».

Массео. Отлично. Филиппо, вперед! (уходят)

Клара. Ну и где искать этот новый кабак?

Издали слышится, приближаясь, нетвердо и фальшиво распеваемая песенка.

Кан вей ла лаузэт'а мув'эр
Де жой сас 'алас к'онтраль рай,
Ке с'ублид эс лайс'а шаз'эр
Пэр ла дусс'ур каль кор ли вай,

(Когда я вижу, как жаворонок взлетает,
Радостно крылья расправив к солнцу,
И, забывшись, падает вниз,
От сладости, что проникает в его сердце…)

Клара. Гвельфуччо, я поражена. Кто-то здесь знает Бернарта де Вентадорна!

Бона. Давай посмотрим, кто это? (утягивает Клару в подворотню)

По улице, выписывая кренделя, приближается тот самый бенедектинский монах, который прогнал их с площади.

Ай! Тан гранз энвей'я ман вэ
Дэ ку'и ке'у вей'я жаузй'он,
Меравиль'яс ай, кар десс'э
Ло кор дэ дезир'эр ном фон.

(О, как сильно я завидую
Тому, кого вижу в радости!
Дивлюсь, как же это сердце моё
От желания не тает)

Бенедектинец (себе под нос). А я так и таю от желания, честное слово! Где бы отлить?

Направляется в подворотню. Бона и Клара с ужасом смотрят на него из темного угла.

Бенедектинец (справляя малую нужду). Ла-ла, ла-ла, ла-ла, ла-ла! (завершает процесс, оглядывается кругом, замечает сестер)

О, ребята, здорово! И вы здесь? Подходящее местечко, когда припрет, правда?

Бона (хрипло). Мир тебе, брат! Мы тоже уже облегчились. Откуда идешь и куда направляешься?

Бенедектинец. Вы не поверите, как мне сегодня повезло. Сам подеста монетами в толпу кидался в честь рождения внука! Вот я и отметил свою удачу в одном милом кабачке.

Бона. Как нам туда пройти, подскажи.

Бенедектинец. А чего подсказывать! Пошли, провожу! Вы не серчайте, братики, что я вас с хлебного места погнал. Тут, как говорится, каждый сам за себя. Пошли, накормлю вас, я сегодня при деньгах! Заглажу, так сказать, обиду.

Клара (стараясь говорить басом). Обиды не держим, как и Святое Писание нас учит.

Бенедектинец (разворачивается, пошатываясь). Тогда все з-за мной!

Бона и Клара бредут вслед за монахом. Через несколько поворотов по узким улочкам подходят к подвальчику с вывеской «Taverna di Giovanni».

Оттуда выскакивает полуголая барышня с кружкой в руке.

Барышня (пошатываясь и прикладываясь к кружке). Совершенно нечем дышать! (замечает монахов) А, святые отцы! Pax vobiscum, pax vobiscum! (к бенедектинцу) А тебя я знаю, детка! Ну обрати хоть раз на меня внимание, воздай должное матушке природе! (разочарованно, в сторону) Не смотрит даже. (к бенедектинцу) Доведет это тебя до греха!

Клара (тихо, Боне). Слушай, может не пойдем в этот притон, здесь постоим?

Бона. А поесть на дармовщинку? Тогда денаро для братьев сэкономим.

Клара. Ну ладно, но у меня дурное предчувствие насчет этого места.

Заходят в узкую дверь вслед за бенедектинцем. Внутри шум и гам, все пьют и закусывают. Подбегает половой.

Половой. Чего изволите, святые отцы?

Бенедектинец. Чего я изволю, чего изволю. Ха! Три пирога с курицей и большой кувшин вина!

Половой. Слушаюсь. Пожалуйте вон за тот стол.

Подбегает к столу, наскоро смахивает с него тряпкой остатки еды, отодвигает табуреты. Все трое усаживаются.

Бенедектинец (икает). Ну, рассказывайте, братики, откуда вы, из какой обители.

Бона (хрипло). Санта Мариа дельи-Анджели, что в Ассизи.

Бенедектинец. Известное место. Что, морит вас настоятель голодом? Про него жуткие слухи ходят, будто на улицу зимой братьев босиком выгоняет. То-то я смотрю вы такие худосочные. Переходите к нам, в Сан-Феличано – по крайней мере будете сыты и обуты. И народ у нас веселый, скучать не придется.

Клара (низким голосом). Это мы уже поняли. Откуда де Вентадорна знаешь, брат?

Бенедектинец. Я сам оттуда, из Окситании. Какой был край, всего было вдоволь! Вино лилось рекой, песни тоже. Пока это исчадие де Монфор туда не заявился. (прикладывает палец к губам) Только тс-с, никому! Де Вентадорн, де Вентадорн… Да, теперь таких тробадоров нет, и, наверное, уже не будет. С тех пор как истинную веру укрепили, все продукты в два раза подорожали.

Бона. Правду говоришь, брат, наша жизнь – сплошное испытание.

Бенедектинец. А что у вас голоса такие хриплые? Хотя понятно,  если босиком по холоду бродить, обязательно простынешь. Эй, человек!

(Подбегает половой)

Скажи, чтобы винишко нам подогрели! Да и лимону чтоб добавили.

(Боне и Кларе) Такой состав вмиг вылечит. А вы что в капюшонах сидите? Или прячетесь от кого?

Бона. Да настоятель тиранит, заставил такой обет дать – дескать, чтобы не видели, какой брат красивее, а какой поплоше.

Бенедектинец. Суров он у вас. По совести говоря, так всегда бывает с новыми орденами. Поначалу истязают себя, чтобы приобрести славу праведников, а через пару десятков лет надоедает им это, и начинают жить как нормальные люди. Послушайте опытного монаха: всегда идите в старый орден. Там может быть до больших чинов и не дослужитесь, а жизнь спокойнее. Про капюшоны это он зря. Зачем же красоту-то прятать, скажите, зачем?

(Бона и Клара переглядываются)

У входной двери раздается какой-то шум и бряцание оружия.

Пронзительный голос. Всем оставаться на местах! Патруль его Святейшества!

Бенедектинец. Ну, влипли. Десять суток карцера и сто «Дево радуйся» каждый день. И не откупишься от них.

Между столами проходит папский чиновник в черной рясе в сопровождении двух стражников с алебардами. Подходит к столику с монахами.

Чиновник. А ну-ка, любезные, встать! Если еще можете стоять, конечно. Доложить по порядку: имя, чин, обитель!

Бенедектинец (рапортует). Послушник Гильем, обитель Сан-Феличано.

Чиновник. Так, тебя мы знаем. Небось уже привык к холодной? А это кто?

Бона. Смиренные братья из Санта-Мариа-дельи-Анджели.

Чиновник. А почему у смиренных братьев капюшоны надеты по самый нос?

Клара. По обету нашего монастыря.

Чиновник. Его Святейшество такой обет не утверждал. Снять немедленно!

Стражники сдергивают с Боны и Клары капюшоны.

По трактиру прокатывается вздох удивления.

Бенедектинец. Эх, что же вы так грешите, братики! Грех ведь скрывать такую красоту!

Чиновник. Тонзур нет, бород и усов тоже. Ну и ну, бабы в мужских рясах, притом стриженые. Беглые монашки, выходит. Да это крупный улов! Взять их! (стоящий сзади стражник хватает Бону и Клару за локти)

Громкий голос от входа. Мир вам, люди добрые!

Бона (Кларе, шепотом). Ура, Франческо пришел!

Чиновник. Вот еще одно явление. (второму стражнику) Ну-ка, этого тоже сюда!

Стражник, стуча алебардой, направляется к Франциску, который продолжает стоять у входа.

Франциск (вполголоса). Что же мне с вами делать, люди добрые? (громко). Именем Господа нашего Иисуса Христа, братья, благословляю вас покоем! (размашисто крестит толпу)

Все замирают на своих местах, погружаясь в ступор.

Франциск подходит к Боне и Кларе, с трудом разжимает пальцы стражника и освобождает их.

Франциск. Сестры, куда же вы забрели! Быстро за мной, скоро они очнутся.

(Бона и Клара вслед за Франциском торопливо, лавируя между неподвижными посетителями, уходят из трактира)



Дорога на Ассизи. Усталые Франческо, Массео, Филиппо, Бона и Клара бредут по обочине.

Массео. Не послали бы за нами погони, брат Франческо!

Франциск. Не пошлют. Они меня не запомнят, только сестер. (Боне и Кларе) Теперь вам нельзя показываться в Фолиньо, а жаль. Вам там неплохо подают!

Клара. Спасибо, что выручили, учитель. Мы уже приготовились к худшему.

Франциск. Всегда нужно надеяться на лучшее. Повторяйте всегда про себя: Бог добрее, чем о Нем думают люди!

Клара. Этот грешный монах хоть и любуется не той красотой, а правильно сказал про Окситанию! Какая была цветущая земля! Катары, конечно, еретики, но ведь они не притесняли католиков и вели чистую жизнь! Почему же так часто верх над добром одерживает зло под маской добра?

Франциск. Потому что зло постоянно ищет у добра ахиллесову пяту как повод для нападения. Добро тогда сильно, когда крепко укоренено в Боге, а катары от Него отвернулись.

Клара. Как же отвернулись, учитель, когда их главная молитва – «Отче Наш»?

Франциск. Да, «Отче», но увы, не тот, сестра Клара. Они верят в другого небесного Отца, который выше Нашего, а Творца неба и земли считают злым божеством, заманивающим души в бренные тела. Вот какая печальная история.

Клара. И все же умом катаров понять можно, ведь в мире действительно много зла! Наша церковь, конечно, не доходит до идеи двух начал, но многое относит к действиям демонов.

Франциск. Богословы одного никак не могут взять в толк, что Бог не деспот и не тиран. Он дает человеку огромную свободу. Поэтому ответственность за зло в мире, увы, лежит на человеке. Потому-то такое огромное значение у молитвы – она как бы открывает Богу дверь в наш мир. Задумывались ли вы о словах псалма «Поднимите, врата, верхи ваши, и поднимитесь, двери вечные, и войдет Господь, сильный в брани»? Разве двери могут сами собой вырасти в высоту? Я как-то беседовал с одним знатоком Писания, и он сказал мне, что слово «верхи» написано в нашем, латинском переводе, а по-еврейски сказано «головы». Конечно же, головы есть только у верующих, которые должны обратить свои взоры к небесам! И слово «вечные» тоже неточно, по-еврейски написано «олам», что значит «наш мир». То есть эти двери в наш мир и есть мы сами, и мы как бы впускаем в него Творца своей молитвой, чтобы он поборал за нас.

Филиппо. А я вот в том вижу правоту катаров, что тело действительно воюет с душой и стремится подчинить ее себе, по крайней мере у меня.

Франциск. Как вы думаете, братья и сестры, почему наши духи помещены в тела?

Массео. Может быть, как наказание за первородный грех?

Франциск. Для исправления, брат Массео, для исправления. Мы находимся в наших телах ради нашей же пользы, чтобы иметь заслугу добрых дел. На Небесах ведь не голодают и не мерзнут, там невозможно  накормить голодного, напоить жаждущего и одеть нагого. Кроме того, там нет ни засухи, ни наводнений. Мы, грешники, помещены в тесные обстоятельства, чтобы не иметь другого выхода, как только обращаться к нашему Создателю за помощью. Также нам волей-неволей приходится искать поддержки и друг у друга, смиряя свою злость и зависть. Борьба же с низменными страстями, Филиппо,  излечивает нас от гордости, самого страшного, и притом духовного, а не плотского греха. Короче говоря, наше тело - это костыль для больного духа! Конечно, когда мы исцелимся, костыль будет больше не нужен.

Филиппо. Я слышал от одного богослова из Болоньи, что на Небесах духи судятся за мысли, а не за поступки, как здесь.

Франциск. Мудро сказано! Вот почему мы молимся и постимся и трудимся - чтобы очистить внутренность сосуда, а не его внешность, как и святое Евангелие учит нас.

Клара. У Иоанна Богослова, которого так любят катары, сказано, что мир лежит во зле. Но ведь из этого ясно, что сам мир не есть зло, он лишь запачкан им.

Филиппо. Сестрица Клара, ты рассуждаешь не хуже болонского школяра!

Франциск.  Все верно, Творение прекрасно, оно лишь погрузилось в зло из-за наших грехов. Это как будто драгоценный камень упал в грязь. Поэтому наша цель – привлечь в наш мир побольше света, чтобы найти эти камни и отмыть их.

Бона. Как же привлечь этот свет, отче Франческо?

Франциск. Только  через благодарность великому Источнику света! Начинающие свой духовный путь должны благодарить за каждое добро, которое они испытали, а ищущие совершенства благодарят даже за зло, хотя, быть может, это проявление чьей-то злой воли. Но благодарность, как я говорил, впускает Бога в наш мир, и Он устранит то зло, за которое человек возблагодарил Его, если, конечно, просящий покаялся в своих грехах. 

Массео. Такую проповедь, брат Франческо, не стыдно произнести даже в Болонье!

Филиппо. Аминь!

Клара. Но почему же тогда воздвигли гонения на вальденсов, они-то не отклонялись от наших догматов, а всего лишь призывали к чистой жизни без стяжания богатства?

Франциск. Все мы видели акробатов на ярмарке. Так и наш мир – очень узкий мост, ведущий к миру будущему. Тот, кто вздумает перейти своими силами, может упасть, если его толкнули. Но тот, кто обвязал вокруг пояса канат, который ему подали сверху, если и потеряет опору под ногами, не упадет, а опять нащупает ее и встанет. Понятна ли моя мысль, сестра?

Клара. Я полагаю, что всем нам нужно найти этот небесный канат, учитель, а найдя, крепко держаться за него.

Бона. Аминь.


Папская резиденция в городе Риети. В роскошном кабинете за письменным столом сидит кардинал Уголино и просматривает бумаги. Неслышной походкой входит секретарь.

Секретарь. Ваше преосвященство, вы просили доставить к Вам некоего Элиа, помощника Франческо Бернардоне. Он в приемной.

Уголино. Зови.

Входит брат Илья из Кортоны, отвешивает низкий поклон, целует руку кардиналу. Кардинал осеняет его крестным знамением.

Илья. Чем я могу быть полезен его преосвященству? Все, что в силах Вашего ничтожного слуги!

Уголино. Даже не знаю, брат Элиа, даже не знаю. Хочу с тобой посоветоваться об одной бумаге, которую я получил от референдария его Святейшества из Фолиньо. Вот что он пишет: «Во исполнение буллы его Святейшества об искоренении пьянства среди духовенства я лично возглавил городской патруль. Проверяя трактир «У Джованни» возле церкви Санта-Мария-в-воротах, я обнаружил трех подозрительных личностей в монашеском облачении. Один из них был известный и неисправимый пьяница, послушник монастыря Сан-Феличано, двое же других оказались переодетыми в мужское платье монахинями, очевидно, бежавшими из своего монастыря. Отдав приказ задержать их, я услышал голос некоего четвертого монаха, только что вошедшего в харчевню. Этот монах благословил присутствующих, после чего ни я, ни стражники, ни посетители харчевни не в состоянии вспомнить, что произошло. Когда мы очнулись, двух вышеуказанных женщин, равно как и четвертого монаха, пропал и след. Розыскные мероприятия в ближайших окрестностях результата не дали». Кто бы это мог быть, брат Элиа? У кого это имеется такое сильное благословение, что оно отшибает память у папского референдария, самого скрупулезного и придирчивого создания под луной? И кто недавно постриг в монахини благородную и решительную девицу Кьяру Оффредуччо вместе с ее подругой, по каковому поводу ее дядюшка Мональдо, как говорят, целый месяц оплакивал в кабаках потерю своих будущих доходов?

Илья. Ваше святейшество несомненно намекает на брата Франческо, святая жизнь которого сопровождается многочисленными духовными дарами.

Уголино. Вот именно сопровождается, только пользуется он ими весьма неосмотрительно. Мне стоило большого труда не дать этой бумаге ход! Поскольку вы являетесь его заместителем в ордене, я убедительно прошу вас запереть этих двух жаждущих приключений девиц в монастырских стенах, чтобы они не учинили еще какого-нибудь скандала. К тому же, я давно хотел поговорить с вами о том, что ордену нужен твердый устав и волевой руководитель, который умеет держать подчиненных в узде. Брат Франческо – поэтическая натура, он наполовину живет в небесах. Нашей же Церкви нужен человек, твердо стоящий на земле, который не позволяет себе запросто лишать памяти папских референдариев. Что вы думаете по этому поводу?

Илья. Что ваше преосвященство изволил обратиться к тому, кто целиком и полностью одобряет желания вашего преосвященства и всеми силами готов приблизить их исполнение!