пока земля ещё вертится...

                Ирина Тубина
                ПОКА ЗЕМЛЯ ЕЩЁ ВЕРТИТСЯ…

             1972 год.  Поезд Челябинск – Ленинград подходил к вокзалу. Меня встретил дядя Илья и повёз на южную окраину Ленинграда, на ул. Солдата Корзуна, где его знакомые согласились меня пустить на время поступления меня в институт. На улице Солдата Корзуна были простые пятиэтажные дома, а посреди двора стояла двухэтажная столовая –кухня, где можно было поесть супа и каши. У хозяев квартиры сын Андрей закончил 9 классов, и я могла пользоваться его учебниками. Три дня я упорно занималась. Но у меня в чемодане лежало письмо, где меня писатель приглашал в гости. Я узнала, что улица 3 Интернационала находится недалеко от той квартиры, где я поселилась. И в один из дней я отправилась по этому адресу. Мне открыл хозяин и сказал:
- Я вас совсем другой представлял.
Потом повёл показывать своё жильё. Все пять комнаты были небольшие, наполненные шкафами с книгами и литературными журналами. А из небольшой кухни с седьмого этажа открывался чудный вид на улицу 3 Интернационала, где дома девятиэтажные и большей этажности стояли на зеленых лужайках. 
- Город будущего,- улыбаясь, сказал Владимир Соломонович.
Мы попили чая с бутербродами. А потом Бахтин спросил:
- Нравятся вам песни Окуджавы?
Я слышала песни Высоцкого, а такого певца не слышала.
  Писатель включил магнитофон
Меня очаровал этот голос, мне в душу запали слова: «Пока земля ещё вертится, пока ещё ярок свет…»
Мне было легко говорить с писателем, словно он меня понимает и оправдывает мои ошибки. Это был чудесный вечер.
   В сиреневом небе загорались фонари. Я шла по улице напевая: « Ах Арбат, мой Арбат, ты моя религия..». Мне казалось, что фонари чуть качаются или у меня кружилась голова.
 В институт я не поступила, зато очень быстро устроилась на работу на предприятие легкой промышленности, фабрику «Труд» на Свердловской набережной. В тот же день, когда я вышла на работу, меня поселили старом общежитии, рядом с фабрикой. Мне пообещали, что месяца через два поселят в новом общежитии. А пока я и ещё две девушки спали на стулья в красном уголке. Работа у меня ладилась, и я писала об этом Бахтину. Он мне отвечал на до востребования. Он писал так: «Здесь, К-9, Тубиной Ирине.» Письма доходили. Я писала адрес без сокращений, мне времени было не жалко. Иногда я звонила и подъезжала в Союз писателей. Мы беседовали. Владимир Соломонович советовал мне посетить выставку картин на Охте.  На Охте я так никогда не была, зато ходила в Эрмитаж, как на занятия, записывала фамилии итальянских художником, любовалась импрессионистами.
   Бахтин дал мне прочитать фантастическую книгу поэта Вадима Шефнера «Девушка у обрыва». Эта книга привела меня в восторг. Мне хотелось уехать в Чудово на стекольный завод и огранивать хрусталь или поехать в Лодейное поле, где керамический завод и расписывать глиняные вазы. Об этом я писала Владимиру Соломоновичу. На что он мне отвечал так: «Что Вы, Ирочка, дурочка куда-то едите…». Но тут меня и моих подруг поселили в новое общежитие на улице Детской, на Васильевском острове. Поселили нас на восьмом этаже девятиэтажной, ещё пахнущей краской общаги. В комнатах жили по три человека. На пять комнат общая кухня с казенным чайником и кастрюлей. Из окон кухни

                -2-
 вид на финский залив с кораблями, а из моего окна был виден вдалеке центр города и золотая головушка Исаакиевского собора. Тут на Васильевском острове я записалась в библиотеку, о чём сообщила Бахтину. Ещё я ходила в театр им Кирова (ныне Мариинский театр) на оперу «Евгений Онегин». Моё выходное клетчатое платье стоило 24 рубля, но было сшито в ГДР. Ещё я ходила на Американский балет на льды. Действие начиналось под Болеро Равеля. Своими впечатлениями я спешила поделится со старшим другом. Однажды я попала в Союзе писателей на какое-то собрание: в комнате сидели взрослые мужчины и какая-то бабушка курящая папиросы, ругала некоторых из них как мальчишек. Кто была эта бабушка я не спросила.
       Бахтин советовал мне ходить в литературное объединение, которое он вёл в Доме моряков. Но я туда никак не попадала, ведь у меня была работа трёхсменная, и в те дни, когда были занятия, у меня выпадала вторая смена. Да и далеко был Дом моряков от моего места работы и от общаги, где я жила. Ещё Бахтин советовал мне поступать в Библиотечный институт им. Крупской. Если бы я поискала библиотечный техникум (а он наверняка был в Ленинграде) и поступила туда, то жизнь могла пойти по другому сценарию. Через пару лет я бы работала библиотекарем в Ленинградской области. Но у меня не хватило фантазии узнавать о техникуме. А человек с отличием окончивший университет – Бахтин – не представлял, что для кого-то институт не реальная цель.
 На своей работе я достигла больших успехов: меня хотели принять в КПСС, но я сказала, что не читала работ Ленина, поэтому меня рано принимать в партию. Меня послали на смет молодых передовиков производства в ДК на Петроградской стороне. Там всем прикалывали алые банты на грудь. И вот полный зал молодежи с красными бантами. Заиграл гимн и мы все встали. Хотелось ехать на далекую стройку, сделать что-то огромное.
    Иногда я приезжала к Бахтину на ул. 3 Интернационала. Как-то мы смотрели по телевизору старый фильм, там пели: «Всё стало вокруг голубым и зелёным…». Бахтин сидел в глубоком кресле, а я сидела на подлокотнике обхватив его за шею. Нас ничуть не смутил, зашедший в комнату пятнадцатилетний красивый мальчик – сын Владимира Соломоновича. Серёжа тогда учился во французской школе, чтобы потом стать переводчиком. Хотя со временем Серёжа и закончил французский факультет педагогического института им. Герцена, но стал классным фотографом. Но это будет позже.
  1 апреля Бахтин приглашал меня съездить с ним на Кировские острова. Я зашла сначала к своим старым друзьям на Ул. Солдата Корзуна. Хозяйка квартиры Раиса подарила мне банку варенья. С банкой варенья я появилась на пороге его квартиры. Владимир Соломонович приготовил макароны по - флотски. (То есть макароны с поджаренным фаршем). Мы поели, и он написал мне письмо в 1980год, когда я приду к нему со своей второй книгой. Был прекрасный солнечный день. Мы поехали на автобусе до Метро «Автово» и спустились вниз. Подошёл поезд и Бахтин зашёл в вагон, а я, балуясь, бежала по перрону к другой двери. И еле успела вскочить в вагон при словах «осторожно двери закрываются». Мне стало страшно, что вот сейчас он мог бы уехать, а я осталась бы одна среди незнакомых людей. И был бы пустой, ненужный день, когда очень скучно и одиноко. А так мы вместе едим на Кировские острова. Мы вышли из Метро и сели на маршрутку (тогда такие мини автобусы были редкостью). И на маршрутке приехали на Кировские острова. Ещё кругом лежал снег. Мы пришли к заливу, на берегу рядами стояли моторные лодки. Мы подошли к одной с названием: «Дружок».
    - Эта моя лодка,- сказал Бахтин.
                -3-
 - Название у неё какое-то собачье, - сказала я.
- А, по-моему, самое лучшее, - возразил писатель.
- Тогда бы просто «Друг»,- спорила я.
Лодка была старая, ей требовался ремонт. Мы постояли около неё и пошли гулять по аллеям. Бахтин сказал:
- Надо же, привязалась ко мне эта детская песенка:
- Я играю на гармошке у прохожих на виду…»
Я чуть на захлопала в ладоши:
- И я тоже сутра напеваю:
- К сожаленью день рожденья только раз в году.
Это было так ново, что у нас не только солнечный день, но и песенка одна на двоих.
Вот такой был день…
 А потом уже летом случилось несчастье. Я переходила улицу в неположенном месте и меня сбила машина. Я потеряла сознание и меня увезли в больницу.
     Из больницы я позвонила Бахтину, и он пришёл меня навестить. Мне он принес книгу Грина и три мандарина с наклейками «Marok». Никогда не забуду эти три мандарина. Его пропустили в палату, и он уверял, что я обязательно поправлюсь. Но после той аварии какая-то хандра стала мучить меня. На работе заметили, что я стала медленней работать…Никуда не хотелось идти. Я даже в яхт-клуб записалась. Яхта «Фортуна», парусность сорок пять метров квадратных: грод, стаксель, спинакер. Команда восемь человек. Я выходила с командой в Финский залив и фотографировала яхты в открытом море. Но радости не было, всё как-то тоскливо. Я фотографировала виды Ленинграда, и фотоаппарат был неплохой «Зенит-В», но что-то меня томило. И я поехала в Челябинск, где тогда жила моя мама. Там я поступила на курсы фотографов. И очень скоро сама составляла проявители и печатала фотографии.
   Фотографировала детей в парке и тем неплохо зарабатывала. А из Ленинграда мне шли письма, и Бахтин мне желал «Не иметь границ в своём творчестве».

                1974 год.
       Я появилась на пороге квартиры на ул.3 Интернационала в середине лета, не предупреждая письмом или телеграммой о своём везите. На моё счастье и Владимир Соломонович его сын Серёжа находились дома. Они не удивились моему появлению, словно так и должно было случится. Я тут же извинилась и сказала, что недолго была в Ленинграде подкупить новых вещей, а сегодня же уеду домой. Но я купила многовато вещей и надо бы часть отправить почтой. Бахтин тут же отыскал в кладовке фанерный посылочный ящик. Прибил к ящику недостающую планку, чуть-чуть её отпилил. Я удивлялась, как ловко он орудует молотком и ножовкой. На другой стороне крышки посылочного ящика я написала химическим карандашом свой адрес. Потом мы пошли обедать. И опять я любовалась на город будущего из кухонного окна. Тут Сережа, который сильно подрос, ведь ему исполнилась семнадцать лет, стал рассказывать свои похождения. Сначала рассказал, как выкинул кошку из окна. Далее рассказывал, как юная парижанка, приехавшая по обмену в их французскую школу, научила его курить. Я редко краснею, но слушая этого милого мальчика, я просто залилась румянцем. А Сергей продолжал рассказывать, как он ездил в Таллин:
- Это просто: садишься на Витебском вокзале на поезд, а утром прибываешь в Таллин. Целый день можно ходить, где хочешь, а вечером снова на поезде едешь в Ленинград. Не

                -4-
надо ни гостиницу искать, ни квартиру снимать. Все самое интересное можно за день осмотреть. А самое интересное там – гостиница «Виру», 22 этажа стекла и бетона среди старинных домов. А на 22 этаже- ресторан с видом на залив и корабли.
   Я слушала его заливаясь краской.
- Что-то вы разрумянились…- сказал Бахтин.
А я сообщила что поеду в Таллин, посмотрю эту «Виру», а потом через Москву уеду в Челябинск. Потом я сказала, что увезу посылку на Главпочтамт, а налегке мне и путешествовать можно. Мы с Бахтиным стояли в прихожей, и он задался вопросом:
- Смогу ли я приподнять вас?
Он обхватил меня за талию и слегка приподнял.
 Тогда я сказала:
- Я тоже попробую!
Схватила его за талию и чуть-чуть оторвала от пола.
Так мы стояли, меряясь силой, а скорее просто обнимали друг друга что было сил.
    Когда я шагнула в лифт, и он понес меня вниз, слезы потекли из моих глаз. Я понимала, что никогда мне не будет так тепло и уютно, как в этом доме. А вернусь ли сюда? Неизвестно. (Так и получилось, что Бахтин переехал в другой дом, где дружеская простота и легкость улетучились. Хотя осталась доброжелательность, но что-то исчезло…) На другой день сидела я в «Виру». Но не на 22, а только на втором этаже. А на 22 этаже ресторан открывался вечером. А вечером мне надо было ехать в Москву, а потом трое суток в плацкарте до Челябинска.

                !977 год
Наша семья: мама, сестра с мужем и шестимесячным сыном, и я переехали из Челябинска в родной Омск в 1976 году. Тут я устроилась работать в Омскоблфото. И в положенное время я получила отпуск в августе 1977года. Я написала Бахтину, что хочу побывать в Ленинграде. Он ответил, что я могу остановиться у него. Я уже знала его новый адрес – улица Братьев Васильевых 16. Теперь Владимир Соломонович жил не на окраине, а в самом центре города, на Петроградской стороне, недалеко от станции метро Горьковская.
(Улицу Братьев Васильевых переименовали после 1991 года, и я не знаю, как она теперь называется).
      Когда я вошла в чисто ленинградский двор –колодец без единого деревца, то просто рассмеялась от счастья. Мне открыл Сережа, он успел женится. Такой молодой, всего двадцать лет и очень красивый. Тут я познакомилась с сестрой Серёжи Ольгой. Она была старше меня на 2 года. Ольга жила в комнате на поселении где-то на улице Марата. Это была комната матери Бахтина Татьяны Николаевны, дочери действительного статского советника. Татьяне Николаевне никогда бы не разрешили выйти замуж за Соломона Бахтина – бедного еврея, если бы не Октябрьская революция, после которой хвалиться дворянским званием и чинами отца стало не модно. Татьяна Николаевна зимой жила в большой квартире сына, а летом жила на даче, которую для неё снимал сын. Так что в этот приезд мне не довелось познакомится с Татьяной Николаевной. Зато я подружилась с Ольгой, которая являлась к папе с милой собачкой- терьером Роки. Ольга приходила, чтобы занять денег и выкупить свои золотые серёжки из ломбарда. Мы вместе с ней ходили в ломбард и стояли там в очереди. Благополучно возвращенные серьги тут же вдевались в ушки милой хозяйки.


                - 5 -
      У Сережи жена была старше на три года и уже успела кончить институт им. Герцена и родить сына Диму. Бахтин пошёл с Союз писателей и выпросил две комнаты на подселении для Сережи с его женой Женей и их младенца и ещё для тещи Сергея, которая приехала из Петрозаводска ухаживать за ребенком, ведь молодая мама такая неумеха, ни пеленать, ни помыть ребенка сама не умеет.
    Бахтин в то время имел квартиру необыкновенных размеров, пять комнат старом доме, два выхода: в один подъезд и в другой. В самой большой комнате был рабочий кабинет писателя, поэтому за эту комнату не надо было платить ЖКХ. В кабинете стоял большой письменный стол, вдоль стен шкафы с книгами, а ещё небольшой кабинетный рояль какой-то немецкой фирмы очень дорогой. Бахтин подошёл к роялю и заиграл Лунную сонату. Таланты переполняли этого человека. В других комнатах тоже размещалось много книжных полок и шкафов: собрания сочинений разных авторов, отдельные книги поэтические и прозаические, подборки старых литературных журналов за разные годы.
Некоторые окна выходили во двор – колодец, поэтому днём зажигали электричество.
   С Ольгой мы ходили на собачью выставку, где я фотографировала породистых собак. Ольга смыла большим специалистом по собачьим вопросам, даже какое-то время дрессировала служебных собак. Но сейчас временно не работала, а фото собак ей были нужны посылать по стране и за рубеж собаководам, которые хотели приобрести породистых щенков. Ольга рассказала, что её брат носит фамилию матери – Кузнецов, а домашнее прозвище у него Кузя. Сергей ещё не закончил институт, часто проводит время у отца, подрабатывает, где может, так как семейный всё же человек.
  Жена Серёжи иногда заходила к Бахтину, стройная как стебелёк, в блестящем платье, она была похожа на Мери Пикфорд, как говорил Бахтин. Ему видней, я этих иностранных актрис не знаю совсем.
       Я уже посылала кое-какие частушки и записи старинных песен в коллекцию писателя. Владимир Соломонович показал мне свои сборники частушек и сказок и пообещал, что когда у него выйдет новая книга, то пришлёт её мне. (Книга называлась «Сказки Ленинградской области» она долго хранилась у меня, а потом я её отдала). Позднее одну из книг с автографом В.С.Бахтина я подарила Марине Александровне Безденежных. Уж у неё книга наверняка цела. Ну, а тогда Бахтин обратил моё внимание на мою речь. Я часто говорила «ага», «ништяк», «балдели». Что конечно не украшало молодую, довольно симпатичную женщину, которой я являлась. Когда мы только познакомились с Бахтиным он говорил, что я начну писать, когда наберусь жизненного опыта, прочту много книг, расширю свой кругозор. Прошло несколько лет, но я не то, чтобы научилась писать, но не научилась даже прилично по-русски говорить. Пойдёт ещё немало лет, я закончу два техникума и попробую заочно учится в Институте культуры (окончила только первый и второй курсы). Вот тогда я стану более сносно говорить на разные темы и писать слабенькие ученические, но всё же рассказы.
     Бахтин показал мне книгу поэта Александра Прокофьева, для которой он написал вступительную статью. И добавил, что в селе Кобона, где родился поэт, будет открыт Музей поэта Александра Прокофьева.
     Как-то Бахтин работал не в кабинете, а в проходной комнате, у окна. Свет красиво высвечивал его лицо. А лицо постоянно меняло выражение: то грусть, то какая-то надежда, то радость отряжалась на нём. Я схватила фотоаппарат «Зенит-В» и начала фотографировать. Эти фотографии стали для меня самым ценным итогом моей поездки.


                -6-
Почему-то я вовсе не фотографировала красивого Серёжу и его очаровательную жену. Я мало сделала фотографий Ольги. И даже не пыталась фотографировать в Союзе писателей, понимая, что без хорошей фотовспышки это пустые хлопоты.
        Мне повезло: в Ленинград как раз приехали казахские писатели и проходили литературные вечера с участием ленинградских и казахских писателей. Бахтин спросил Ольгу, которая зашла на огонек, не хочет ли она пойти на литературный вечер. А Ольга сказала:
   - Лучше Иру пригласи, а я эти вечеров видела- перевидела.
   Бахтин спросил меня:
      - Вы хотите пойти со мной на вечер поэзии?
     - Конечно, только подождите пять минут, - воскликнула я и побежала в другую комнату сменить ситцевое платье на синтетическое и вместо тапочек одеть новые босоножки на маленьких каблучках. Через три минуты я была готова отправиться хоть на край света.
   Мы шли через Неву по Кировскому мосту туда, где на улице Воинова находился Дом писателя. В фойе было много народа, девушки казашки держали в руках букеты цветов, между собой беседовали пожилые писатели. Мы с Владимиром Соломоновичем сели недалеко от сцены, на пятом или шестом ряду. Оттуда сцена хорошо видна, но и нас было видно хорошо. Писатель – фронтовик Михаил Дудин вышел на сцену с гвоздиками в руках. Он увидел Бахтина, сказал: «Володя…». Конец фразы потонул в шуме. И махнул ему рукой. Я обрадовалась, что сейчас я много чего увижу и услышу. На сцене висел портрет акына, который написал «ленинградцы – дети мои, ленинградцы - гордость моя». (это акын писал о ленинградцах в блокаде).
     Михаил Дудин прочитал стихи о войне, потом вышел казахский поэт Алжас Сулейменов. Его атласная шелковая рубашка сверкала в лучах прожекторов. Высокая стройная фигура Алжаса выделялась на фоне тёмной сцены. Девушки- казашки дарили ему охапки цветов. После него выступал поэт Вадим Шефнер. Он низенький, старый, некрасивый вовсе не похожий на поэта зачаровывал стихами самой высшей пробы. А ещё он написал очаровательную повесть «Девушка у обрыва». Потом выступали другие поэты, я их не запомнила, потому что раньше книг их не читала, но всё- равно было интересно. В фойе Дома писателей продавали книги и стояла очередь. Но я не подумала туда становиться. Книги я брала в библиотеке (дома просто хранить негде и незачем). Мы с мамой и семьёй сестры жили в двухкомнатной квартире, где много места занимали фотоувеличитель и другие фото принадлежности.
     Мы с Бахтиным вышли из Дома писателя и снова пошли по Кировскому мосту, спускались сумерки и город менял очертания. На душе был праздник. Мы шли под кронами канадских кленов по Петроградской стороне, в сумерках большелистые клены казались сказочными. Бахтин посмотрел на моё счастливое лицо и сказал: «Балдеем». (Этот словесный мусор «ништяк, балдеем» я изжила только когда окончила два техникума). 
    А новый день сулил новые радости. Ольга сообщила, что в гости к Бахтину придут казахские и ленинградские писатели и преподаватели Университета. Их надо встретить как надо. Со шкафов доставались большие хрустальные блюда, перемывалась посуда. Надо было вымыть окна и стереть ото всюду пыль. Серёжа пошёл в ближайшую кулинарию и заказал пирог с капустой метр на полметра. Бахтин из буфета Союза писателей принёс две литровые банки икры: черную и красную, водку «Золотое кольцо».
     Ольга учила:
                -7-
  - Надо вареное яйцо разрезать, вынуть желток. И сделать начинку – желток смешать с икрой. А потом яйца с новой начинкой разложить на хрустальное блюдо и украсить веточкой петрушки.
     На следующий день мы с Олей накрывали стол: салаты, сыр, буженина, блюдо с яйцами, фаршированными икрой, блюдо с викторией.  (в августе!). Серёжа с другом принесли из кулинарии капустный пирог размером метр на полметра. Его разрезали и положили натри красивых фарфоровых блюда. (Потом всем говорили, что это «наши девочки» то есть Оля, Женя и я, испекли пирог). Хрустальные рюмки, вина, - всё как в книге «О вкусной и здоровой пище». Пришёл казах и сказал, что его можно называть просто Нафтула. Пришли педагоги из Университета, где раньше работал Бахтин. Пришли пожилые ленинградские писатели. Пришла жена Сергея, стройная в серебристом блестящем платье.
    - Мери Пикфорд, - сказал о ней Бахтин.
  Я не знаю этих иностранных актрис, но писателю видней.
Женя, Оля и я сели за стол рядом и Бахтин говорил, что мы пекли капустный пирог и называл нас «мои девочки».  Хотя этот пирог не влез бы в духовку обычной газовой плиты, но кого это интересовало. Напротив меня за столом сидела очень элегантная казашка поэтесса и с удовольствием поедала виктория. Диетический продукт – от виктории не толстеют. Какой-то профессор университета говорил, что Бахтин не стал писать работу на соискание степени кандидата наук, а потом доктора наук. Он пошёл другим путём: стал собирать фольклор и теперь является автором многих книг по этой теме и крупнейшим специалистом в этой области.
    Потом говорили о поэзии, о дружбе народов, о трудностях перевода.  Я почти ничего не ела, так как до этого хорошо поела на кухне. А когда говорили тосты, то я тоже поднимала рюмку с минеральной водой. Так я просидела часа два, а после пошла в дальнюю комнату и легла спать. Серьёзные люди изрядно выпив хороших напитков и занятые своими разговорами моё отсутствие и не заметили.
      На другой день Бахтин куда-то собирался и одел кримпленовый костюм песочного цвета. Я спросила, где он приобрёл такую клёвую вещь. Он мне подробно рассказал, что летал в Монголию, где живут староверы уже очень давно, не смешиваясь с местным населением, большой общиной. Они сохраняют свою веру, обычаи, праздники, родной язык, сказки, поговорки, загадки… Бахтин записал там очень редкие тексты…Ну и по дороге купил несколько вещей: себе костюм, кожаную юбку Оле…  Когда рассмотрел этикетки, то оказалось, что костюм и юбку сшили в СССР. А привёз эти вещи Бахтин из Монголии.
    Я бы могла расспросить писателя о его детстве, о его родителях, чего проще! Но я упустила этот шанс, как всегда составляя о людях поверхностное мнение, не вникая в детали, больше интересуясь своими впечатлениями и настроениями. Тогда я работала в Омске в лаборатории, проводя своё время между пробирками и пустыми фантазиями, не зная людей, не интересуясь ими. Те несколько фотографий, что я сделала для газет «Призыв» (газета Омского района) и для газеты «Молодой сибиряк», некоторые с небольшими текстами, давали мне надежду, что скоро ко мне придёт успех. В газете «Призыв» я познакомилась с поэтом и журналисткой Татьяной Георгиевной и показала ей небольшой рассказ «Ромашки». И Татьяна Георгиевна мне сказала что-то обнадеживающее, что если я буду серьёзно заниматься литературой, то возможно добьюсь в этом деле успехов. Окрылённая этой надеждой я вообще оторвалась от земли.

                -8-
   Мне казалось, что ещё чуть-чуть и в душе моей откроются новые таланты. Меня ждёт необыкновенное счастье: поездки, книги, встречи с интересными людьми.  Фотовыставки, где я представлю множество сделанных мною фотопортретов и пейзажей. Меня не смущало, что у меня нет образования, что мой фотоаппарат – недорогая любительская камера. Даже то, что писала я с ошибками как-то не казалось препятствием, чтобы стать знаменитой писательницей.
          Бахтин сказал, что он пойдет по Неве на катере в Кобону. Там он будет участвовать в открытии Музея поэта Александра Прокофьева. Но нас: Сережу, Женю и меня ожидает небольшая прогулка на катере по Неве вдоль Ленинграда. Мы поехали на Кировские острова, где находился катер. Бахтин шёл впереди каким-то своим другом, я и Женя следом, а Серёжа немного отстал. К Сергею подошла молоденькая, разодетая в модные шмотки девушка. Мы с Женей слышали обрывки фраз:
  - Кузя…женился… сын Дима…Кузя …а как институт?
     Кузя –это домашнее прозвище Сергея. (Его матери фамилия – Кузнецова, и носил Сергей фамилию матери, известного филолога, кандидата наук, много лет преподававшей в институте им. Герцена, где и учился мальчик - мажор. Я никогда не называла Сергея – Кузя, это была территория его жены.
  Женя говорила мне:
    - Ну как тут не ревновать? Сережа самый красивый юноша в Ленинграде!
    Бахтин шёл впереди со своим другом, которого называл Ильёй.
  Мы расположились на траве, недалеко от стоянки лодки, больше похожий на маленький катер. Илья разбирал мотор, сразу видно настоящего мастера, рабочего человека. Костюм у него дорогой, но мой дядя Илья тоже носит костюмы, как у дипломатов, а простой человек. Тут я не к месту стала хвалить мастера:
 - Молодец Илья, в такой сложной технике разбирается, проверяет, ведь путь не близкий.  На что мастер Илья ответил, что не переносит фамильярности, что его давно все называют по имени – отчеству, потому что ему сорок два года. И ещё что о своих заслугах говорил.  Мне стало стыдно, вроде я хочу его закадрить. Ничуть! А то что ему столько лет, так выглядит он гораздо моложе! (Вот он мой поверхностный взгляд, моя самонадеянность, что людей я понимаю, а лучше бы сначала что-то спросить, чем чушь нести!)
Но тут мотор был укреплён к маленькому катеру. Мы отправились вдоль по Неве, вечернее солнце освещало дворцы на берегах, катер уверенно шёл против течения, разрезая невскую волну. Сергей и Женя высадились на Петроградской стороне, а я попросилась подвести меня до Охты и продолжала любоваться берегами. Вечерело, но я помахала рукой отважному капитану (на двери комнаты Бахтина была табличка железная «капитан») и прекрасно добралась до квартиры на Петроградской.
    Много лет спустя, проживая в страшной бедности в деревне Крутинка, где несостоявшийся знаменитый писатель и фотограф убирала навоз из-под морских кроликов на ветеринарном участке. Не хватало денег на еду, на тёплую одежду, всю страну лихорадило от растущих цен, Ельцин обращался к «дорогим россиянам», но я этого не видела, потому что сломался телевизор. Утешением жизни моей были книги и журналы из районной библиотеки. И вот тогда в старом журнале «Уральский следопыт», я прочитала заметку о том, как Бахтин добрался до деревни Кобоны на катере и учувствовал в открытии Музея Александра Прокофьева. Заметку написал член Союза писателей, корреспондент «Литературной газеты», поэт Илья Фоняков.  Я порылась в справочнике и узнала, что в 1977году Илье Фонякому было сорок два года. Вот вам и механик,

                - 9 -
чинивший мотор! И ещё один привет прилетел из прошлого. Восьмого марта на ветеринарном участке женщинам дарили книги. Тогда в конце двадцатого века книги стали мало стоить, цены взлетели на продукты и одежду. Всем женщинам подарили книги, мне досталась тоненькая книжка Вадима Шефнера «Девушка у обрыва», переиздание той книжки, что давал мне читать Бахтин! Тот самый Вадим Шефнер, которого я слушала в ленинградском Доме писателя!
      Но это будет много позже. А тогда в 1977году я ездила с экскурсией в город Пушкин, видела Лицей, где учился Пушкин.
 А через несколько дней на пузатом «Метеоре», так свободно поднимавшемуся над водой на своих крыльях, отправилась в Петергоф любоваться фонтанами.
  С билетом на поезд я пришла в Союз писателей прощаться с Бахтиным. Он стоял на лестнице, на ступеньку выше, мимо нас ходили люди. А он пожелал мне удачи, наклонился и меня поцеловал. Впервые! Он прощался со мной возможно навсегда.  И тут же пошёл вверх по лестнице, а я сбежала вниз по леснике, ведь мне надо было спешить на поезд.
  Этот 1977 год был счастливым для меня. Я заочно поступила в Омский технологический техникум и через два года закончила его, получив специальность фотограф - технолог. 
       Через несколько лет мы встретимся с Бахтиным, он не маг, не может сделать меня умной и счастливой. Но он спасет мою жизнь, чтобы я просто дышала, ходила, сама выбирая свои пути.   
   
                Конец первой части.


                Часть вторая. 1986 год.       
      За эти годы в жизни Бахтина произошли многие события. Он женился, и жена его была кандидатом наук, преподавала в институте немецкий язык. Они были счастливы, но коварная болезнь оборвала жизнь молодой и умной женщины. Бахтин тяжело переживал потерю близкого человека.
     Я тоже вышла замуж с фатой и Загсом, но счастья это не принесло. Я подала на развод ещё до рождения ребёнка. Я скрыла, что жду ребенка, иначе бы нас не развели. Но мальчик родился с врождённым пороком сердца и прожил всего два месяца. После смерти сына я четыре месяца пролежала в Дурдоме и вышла оттуда со второй группой инвалидности. Мне давали надомную работу, но я была недовольна своим состоянием. Я быстро уставала, толстела, а терапевт не находил у меня никаких заболеваний. Известный в городе психа-терапевт Могилевский давал сеансы гипноза и расслабления в Доме культуры:
  - Ваши руки расслабленные, тёплые, тяжелые. Вы спокойны, совершенно спокойны… В зале звучала медленная музыка…
    Я тоже ходила на эти сеансы, а потом поехала в поликлинику завода СК, где принимал пациентов Могилевский. Только я стала рассказывать о своём состоянии, как Могилевский внимательно посмотрел мне в глаза и написал что-то по латыни. Он не мерил мне давление и не смотрел анализы, а точно поставил диагноз, Который по-русски звучал так: узловой нетоксический зоб. Вот это врач!
   Я принесла терапевту эту записку от Могилевского, и он направил меня в центральную городскую поликлинику. Там меня подвергли исследованиям на каких-то сложных приборах, которые полностью подтвердили диагноз Могилевского.
                -10-
    С тех пор я стала лечится не у терапевта, а у эндокринолога. Я приходила, получала рецепт на таблетки, а в очереди я слышала, что такое заболевание быстро лечится несложной операцией. Но врач-эндокринолог говорила, что мне операция не нужна, и я вылечусь таблетками. Так без всякого успеха я лечилась целый год. А потом мама сказала, что снимет деньги с книжки и отправит меня в Ленинград, может там меня вылечат. Я написала Бахтину, и он согласился мне помочь, так как знает очень знающих врачей.
    Билет на самолёт стоил 52 рубля. Но очереди за билетами были страшные, словно все стремились куда-то лететь. И вот всё-таки я сижу в самолёте и смотрю в иллюминатор. Рядом со мной сидела женщина из Магадана Мы с ней говорили о том, что самое лучшее в нашей жизни в прошлом и если самолёт упадёт, то вовсе не жаль. Как я ошибалась, сколько радости принесли мне три месяца в Ленинграде, что я потом в голодные, трудные девяностые вспоминала и утешалась, что был такой праздник в жизни.   
    Интересно смотреть на землю сверху, всё такое крошечное, жилые кварталы и гладь реки. А самолёты тогда не падали. Это после старые импортные могли упасть и полеты стали опасной лотереей. Из аэропорта я поехала на автобусе, на «Метро» ведь город я знала. Я позвонила из аэропорта и голос в трубке сказал:
  - Я – Сергей, но не Кузнецов. Вы подъезжайте, Сергей, который вам нужен скоро будет.
  От «Метро» идти недалеко, и я вошла в знакомый двор - колодец, поднялась по лестнице.
  Мне открыл незнакомый мужчина, представился:
  - Сергей, я тут со своей секретаршей работаю, а вы располагайтесь, есть чай с бутербродами. 
     В одной из комнат этот незнакомый мне Сергей диктовал что-то по-немецки, а его секретарша печатала. В кухне на столе на тарелке лежали бутерброды, я села за стол и стала есть. Картина была ещё та: незнакомые люди ходят по квартире, достают продукты из холодильника, перекусывают, а хозяева отсутствуют. Наконец пришёл Сергей, сын Бахтина, поинтересовался хорошо пошёл полёт. Я ответила, что самолёт вовсе не болтало. Незнакомый Сергей с секретаршей ушли, а сын Бахтина показал мне комнату в которой я буду жить. Эта комната бабушки Татьяны Николаевны, которая сейчас на даче в Комарова. Но и когда она приедет нам вдвоём не будет тесно. Отец тоже в Комарово, приедет через пару дней, просеку там рубит, работы много. Еда в холодильнике, а после я получу запасной ключ, чтоб ходить по своим делам. Объяснив это Сергей ушёл в свою комнату, а я в бабушкину комнату, чтобы отдыхать после перелёта.
  На следующий день я сходила в магазин: мясо любое мелкими кусочками по рубль девяноста, сметана такой густоты, что ложка стоит, в овощных рядах чего душе угодно и всё дёшево. Только за помидорами – очередь, потому что Чернобыль загрязнил поля Белоруссии, оттуда нельзя везти, а кубанских и астраханских на всех не хватает. Купила я продуктов, ведь надо своим кормиться и наварила борща, салат сделала и поела сама и Серёжу покормила. Он хвалил меня, но сказал, что подрабатывал в кулинарии и сам умеет готовить. А ещё он рассказал, что его жена водила группы итальянцев по Ленинграду. Теперь она с сыном Димой живёт в Италии. Потом к Серёже пришёл студент – венгр. Ему кроме русского языка надо учить французский, вот он и берёт у Сережи платные уроки. Венгр посмотрел на меня и спросил, кто я такая. Серёжа ответил:
  - Подружка отца.
   Мне понравилось, что он так сказал. Пока они разбирались в французской грамматике, я пошла искать платную поликлинику. Цены в ней меня пленили:

                -11-
   Консультация у врача эндокринолога, кандидата медицинских наук меньше трёх рублей. Вечно бы так лечиться! Только очередь большая: надо заплатить и ждать десять дней. Но я не на улице, а в такой квартире можно и подождать.
  На другой день я устроила уборку, потому что Серёжа сказал, что приедут отец и бабушка.
   Татьяна Николаевна училась на Высших женских курсах, её отец был действительный статский советник, то есть по чину своему – дворянин. И опять я как последняя дурочка ничего не спросила. Детство свое Татьяна Николаевна проводила в Новгороде и могла бы много мне рассказать о годах, вместивших большие события. Зато она охотно делилась секретами кулинарии, а через несколько дней звонила каким-то людям и говорила:
  - А у нас Ирочка есть…
 Мне нравилась моя роль помощницы в большом доме, а Бахтин даже подарил открытку с репродукцией картины «Шоколадница», потому что я подавала чай и оладушки в кабинет на красивом подносе.
   Бахтин увидел в каких задрыпанных тапочках я хожу по дому, ничего не сказал, купил мне другие. Это были не тапочки, а какой-то шедевр из бирюзовой парчи. Он сам был доволен и сказал:
  - Таких тапочек вы ещё не носили.
   И это была правда, такой красоты я не видела. Я не знала, как благодарить доброго Владимира Соломоновича.
   Вообще такого изобилия товаров я не видела. Хотела купить перчатки, а там столько разных моделей: ажурные, трикотажные, с вышивкой, утепленные разных размеров и расцветок. Всех не описать. Послали меня купить конфеты «Птичье молоко» для одной знакомой старушки. Зашла я в гастроном «Петровский», а там длиннущий прилавок: сначала сортов десять конфет по одному рублю, потом несколько сортов по рубль десять копеек и так всё дороже и дороже, а самые дорогие «Птичье молоко» по двенадцать рублей пятьдесят копеек. Их я и взяла двести грамм. Шёл 1996 год. В Ленинграде было полное изобилие. Но чего-то не хватало: как-то я увидела очередь за болгарским зелёным горошком. Давали по три банки в руки. Я два раза становилась в очередь и взяла шесть банок горошка. Но когда я пришла Бахтин меня сильно ругал, что из-за таких жадин и появляется дефицит. Если бы все взяли помаленьку, то всем бы хватило. Но я сказала, что взяла для Оли. Живёт она почти на окраине, там нет болгарского зелёного горошка. А русский не научились консервировать, он твердый и оливье с ним не оливье. Оля вышла замуж и жила в двухкомнатной квартире с мужем и собакой. Таки решили, что три банки горошка отдадим ей.
    А тем временем я ходила сдавала всякие анализы, проходила обследования. Но всё это двигалось очень медленно. Бахтин рассказал, что писатель Даниил Гранин организовал молодых студентов помогать старым одиноким преподавателям. Я сказала, что хочу в этом участвовать, и мне дали адрес Августы Натановны. Она жила за мостом Володарского. Квартира у неё была грязная, уборки много. Но главное характер Августы Натановны. Она кричала:
  - Всё холодное, прими.
 А потом:
  - Очень горячо, есть невозможно.
   Ещё эти большие окна, где я чуть не разбила стекло, когда мыла. По стеклу пошла трещина и я боялась, что стекло выпадет. Но приехал Сергей и просто залепил трещину на

                -12-
стекле широким скотчем. Через пару дней приехал Алёша, обладающий огромным терпением, стал ухаживать за старушкой и поджидать свою жену с двумя детьми, которые должны были приехать откуда-то с Украины. Им Бахтин обещал, что они возьмут опеку над Августой Натановной, получат прописку, а в последствие наследуют её трехкомнатную квартиру. И я была рада вернуться в радушный дом Бахтина. Но после меня попросил Бахтин поехать с ним на Московский проспект. Там в двухкомнатной квартире жила старая женщина и её дочь Леночка, которая в детстве испугалась взрывов (ведь война была) и теперь не в себе. Женщина эта тоже работала в каком-то институте, а Леночка только научилась читать и больше никаких наук не превзошла. Но само плохое, что Леночка не могла убирать квартиру, варить суп и ходить в магазин. Впрочем, эти женщины мне понравились, и я охотно им помогала. А Леночка даже встала, взяла веник и попробовала мести пол. Я покупала им курицу и варила с лапшой. Покупала им кефир и молоко в бутылках. Потом сдавала бутылки. Лена рассматривала какой-то журнал, потом смотрела в потолок через стекла очков. У неё было очень плохое зрение. Она охотно слушала мои рассказы о магазинах, покупках, про мои прежние поездки и казалось всё понимала. Я меняла ей ночнушку, тут же стирала грязную ночнушку в ванне. Прибыв пару дней у них, я снова ехала к Бахтину.
     Татьяна Николаевна рассказывала, что раньше к ним приходил Федор Абрамов, сидел вот на этой табуретке и спорил с Бахтиным. Я удивлялась, о чём можно спорить с Федором Абрамовым, ведь он – гений, лучше всех знает крестьянскую жизнь, русский север.
 На столе лежал фотоаппарат Серёжи, я хотела его посмотреть, но Сергей крикнул:
- Никогда не прикасайся к моему фотоаппарату! Ты знаешь сколько он стоит?
    Потом рассказал, что сделал серию портретов писателей ныне живущих, а также репродукции портретов писателей ушедших в мир иной. Эти портреты украшают стены Дома писателей. А ещё он сфотографировал Михаила Дудина для обложки большой пластинки, где поэт читает свои стихи о войне. И показал мне эту пластинку в этой обложке. Увы, за много лет занятий фотографией у меня не было и доли таких успехов. Фотоаппарат у меня был всё тот же дешёвый любительский «Зенит-В», который годился делать снимки для районной газеты или для семейных праздников соседей.
    Я хотела взять книжку почитать из кабинета Бахтина, но услышала:
   - Вы поставите книгу потом на другое место, и я её не найду. А чтобы вы не очень увлекались гастрономическими вопросами, и хоть иногда обращались к художественной литературе, я вам подарю вот эти журналы «Юность». Вам будет полезно их почитать. Я взяла стопку журналов и унесла в комнату бабушки, где нам вдвоём вовсе не было тесно.  Ещё я получила в подарок от Бахтина два учебника немецкого языка. В одном были сплошь картинки: например, комната и все предметы подписаны по немецки, а следующая картинка – разные овощи и тоже подписаны по немецки, и так более ста картинок. Сроду не видела таких учебников. А вторая книжка ещё забавнее: там любое слово написано на четырёх языках – русском, английском, немецком, французском. Я решила, что когда ни будь хоть несколько фраз выучу по немецки.
        Но подарки не закончились: Татьяна Николаевна подарила мне прошлогодний календарь, напечатанный на льняной ткани. Я тут же села за старую машинку «Зингер», которая стояла в комнате бабушки. Сначала я пришила ручки из старого пояска, а потом прошила бока. Получилась льняная сумка - мешок, для покупки продуктов. Татьяна Николаевна сказала:
 - Ты умеешь шить на машинке «Зингер»?
                - 13-
  - Немного, - ответила я, - вообще-то я всегда шила на ручной подольской машинке, но эта куда удобнее, правда челнок у неё другой и не сразу сообразишь, как его поставить.
   У Бахтина была кошка, которую звали Маркисса, он её брал на руки и гладил, а пушистая бестия пыталась его ударить лапкой, но просто играючи. Он поднимал Маркиссу на вытянутых руках, и кошка победно смотрела с высоты.
    К Бахтину пришла женщина со светло-русыми волосами и алыми розами в руках. Эта женщина была одета в светлый костюм, под пиджачком ажурная кофточка, а юбка обтягивала красивые бедра. На ногах у неё была туфли на шпильке, и вся её точенная фигурка вызывала восхищение. Вот они какие настоящие ученые Ленинградки! Они о чём-то долго беседовали в его кабинете. Наверно, обсуждали вопросы литературы.
  А потом Бахтин снова со своей мамой поехал в Комарово, мы остались с Серёжей на несколько дней одни. Я также варила и ходила в магазины, а Сергей ходил на свою работу. Как-то Сергей позвонил поздно вечером и сказал, что работает в лаборатории по такому-то адресу и просит меня помочь печатать черно-белые фото, ведь я тоже фотограф.
Ехать надо было пару остановок. В полуподвале старого дома Сергей оборудовал отличную фотолабораторию. Ему надо было печатать большие портреты каких-то людей. Тогда ещё все производства имели доски Почёта. Он печатал фотографии, а я окунала в проявитель.  После промывала в проточной воде и сушила на специальном аппарате, который называется ОПСО. Работа шла быстро и все-таки, когда всё сделали уже не ходили трамваи. Мы топали по петроградской стороне, шёл дождь и асфальт блестел в свете фонарей. Нас обогнал пустой трамвай, сверкая освещенными окнами. Мы болтали о фотографии. Сергей хвастал, что как-то ехал в Комарово с актёром Михаилом Боярским и его женой в их машине.  Посреди дороги, Сергей попросил выйти из машины и сфотографировал звёздную пару у берёзок. Этот снимок пошёл в журнал «Родина», который издаётся для русских, которые за границей. Так за праздными разговорами дошли до дома.
    Когда мы зашли, Сергей помог мне снять плащ, подал мои парчовые тапочки сказал:
  - Сидите, я всё подам.
   И действительно заварил чай, достал разные вкусности из холодильника. Галантно налил мне чай в чашку, положил бутерброд и конфеты на блюдечко. «Какой джентльмен!»,- подумала я. Мы попили чай и, пожелав друг другу доброй ночи, разошлись по разным комнатам. Я тут же крепко уснула, а проснулась в ожидании счастья.
    Врач, посмотрев мои анализы, сказал, что вылечит меня только операция. Но мне не надо пугаться операции, их делают часто, и методика отработана. Тут как раз приехал Бахтин со своей мамой. Он сказал, что дойдёт до горзрава, если мне откажут на основании того, что у меня нет ленинградской прописки. А ещё он меня отправил к женщине гипнотизёру, она подготовит меня к операции. Это была удивительная женщина, она написала вместе с другим автором популярную книжку «Как сохранить здоровье», которая вышла большим тиражом. Эту книжку она подарила мне. В книге было написано про закаливание, гимнастику, гигиену и многое ещё про что. Также она рассказала, как будет идти операция под местным наркозом, то есть я буду всё слышать и знать. Мне не надо бояться, врач знает своё дело. Я была вне себя от счастья, что могу позвонить и говорить с этой удивительной женщиной.
   Писатель мне сказал, что договорился, что мне будут делать операцию в одной из лучших клиник Ленинграда. Фамилия моего врача Сурикова (легко запомнить, художник такой был).
                -14-
    Это ново – делать операцию на горле под местным наркозом. Но раз так надо, то ничего не поделаешь. Лицо мне закрыли, чтобы не видеть кровь и всё такое. Но врач всё время спрашивала меня:
   -Что вы чувствуете?
 Я отвечала:
  - Нос сильно чешется.
Врач мне отвечала:
  - Это не смертельно.
  Так мы и беседовали всю операцию, потом увезли в палату.
 Через неделю меня выписали, я чувствовала себя совсем здоровой.
Бахтин сказал, что надо врачу подарить цветы (конфеты, деньги, вещи врачам дарить запрещалось). Владимир Соломонович подсказал, что надо купить в магазине «Болгарская роза» два букета хризантем и попросить их оформить, как один букет. Я так и сделала, купила два букета хризантем, их завернули в прозрачный с рисунком цветов целлофан перевязали нежно-розовой ленточкой. С огромным букетом в руках, я поехала в больницу. Счастье переполняло меня, словно не я, а мне подарили букет красивейших цветов.  Быстро нашла своего врача и подарила ей букет. Солнце сияло, серебрилась Нева, впереди меня ждали новые счастливые события. Я была готова снова поехать к больной Леночке и её матери, помочь им по хозяйству. Бахтин спросил:
- Зачем вам ехать в Омск? Вы бы помогали Татьяне Николаевне, и ещё Лене и её матери. Не столь большая нагрузка, а я похлопочу о ленинградской прописке.
Мне казалось очень весело жить, среди этих добрых людей и я написала маме, что могу остаться в Ленинграде.
 А пока я ждала ответа от мамы, наступил праздник - день рождения Бахтина. Мы с Олей снова накрывали стол с икрой и всякими деликатесами. Накрыли красивый стол, только с нами не было красивой Жени. Бахтин был радостный, в белой рубашке и словно помолодевший. Пришли ленинградские писатели, в большинстве с жёнами. Татьяна Николаевна сказала мне:
  - Смотри, как одеты жены писателей. Скромное, неяркое платье и минимум украшений: тонкая цепочка на шее, одно или два кольца. Они не торговки с рынка, чтобы на всех пальцах по кольцу носить. 
       Да, жены писателей были очень элегантны и скромны.
 Бахтин пошёл в кладовку, искать какую-то книгу, а я стояла рядом и держала стремянку на которой он стоял. Что-то я ему сказала, как ему идёт белая рубашка, ему понравились мои слова, он наклонился и меня поцеловал (второй и последний раз в жизни). Потом мы с Олей ставили чай, и Оля шепнула мне:
    Поцелуй папу!
Я засмущалась, словно я была семиклассница, а он – директор школы. Что стояло между нами, я до сих пор не знаю, но была невидимая стена.
  Через несколько дней пришло письмо моей матери. Она написала не мне, а самому Бахтину. Мамочка писала, что здоровье моей сестры Тани очень плохое, а у неё трое детей и мне нужно помогать растить её детей. Бахтин сказал, что мне надо ехать домой и помогать сестре.  Оля и Татьяна Николаевна собрали мне разных вещей, да ещё журналы «Юность», два учебника немецкого языка. Я увозила на поезде три чемодана с вещами.
   В Омске я поступила заочно учиться в библиотечный техникум, который через два года окончила.  В школе рядом с домом, стала вести фотокружок, куда ходили мой двенадцатилетний племянник Саша и его одноклассники. В тринадцать лет Саша уже
                -15-
делал фото для газеты завода СК «Омский каучук». Он фотографировал на агитплощадке или во Дворце Химик. А зарплату получал фотоплёнкой, фотобумагой и химикатами.
   В девяносто первом году, я оставила Саше свой «Зенит» и уехала с гражданским мужем, колхозником в Крутинку (об этом я напишу в рассказе «Я куплю тебе дом»). Там мне жилось очень трудно, работала на вет.участке, чистила навоз под морскими свинками. Садила и полола картошку, поливала грядки, таская алюминиевую флягу на колёсиках, вязала носки и варежки. Иногда есть кроме картошки нечего было. У свекрови десять тысяч сгорели на книжке, холодильник был у свекрови старый, маленький, плохонький. У моего гражданского мужа не было холодильника, одежду свою я хранила в картонной коробке из-под яиц. Но свёкр работал сторожен зерносклада. У него было стадо уток в пятьдесят голов и два поросенка. Поэтому я раз в месяц везла в сумке утку или свинину. И половину своей инвалидной пенсии. Чтобы моя мама и старшеклассник Саша могли нормально есть.
  Когда стало невмоготу, то написала Бахтину, что может какие старые вязаные вещи пришлёт, чтобы распустить и носки вязать. И мне пришла посылка, когда я её раскрыла, то заплакала. Там лежало светло-серое пальто на синтепоне и бордовый длинный шарф.  Такой красивой одежды у меня и после не было много лет. Мне что-то отдавали знакомые, что-то я получала в социальной защите. Только с Женей у меня стала сытая жизнь, интересная жизнь, потому что мы писали и печатались. С одеждой тоже стало лучше, хоть мы много тратили на публикации. Но главное, Женя мне сказал:
  - Ты старая была, некрасивая… Почему же он выбрал меня? Ему понравились мои стихи. У меня были публикации, была своя книга, а Женя всю жизнь в душе носил мечту о своей книге. Сейчас я для него умница и красавица, ведь он ничего не видит. Когда я печатала нашу с Женей книгу, то чуть не плакала. Ведь это не героиня книги Лиза хоронит своего сына. Это я, это было со мной. Это не героиня книги Мария, это я пою: «Не уходи, побудь со мною…».
     Я сделала, что хотел Бахтин. Заботилась о детях сестры, и они выросли добрыми и трудолюбивыми людьми. Саша - известный фотограф, у него двое детей и двухкомнатная квартира. Лена – швея, но работает на пластиковых окнах, у неё двое детей и двухкомнатная квартира. Володя женат, но не имеет детей. Зато у него есть сад, он умеет играть на гитаре и синтезаторе, а за ипотечную малосемейку ему осталось платить два года. Они хорошие люди, а это не мало. Для них я сделала немного - всё, что смогла.
    В 1999 году я выслала Бахтину сборник «Бабье лето», где были напечатаны два моих стихотворения. Это конечно не два сборника рассказов, но я напечатала рассказ «Проклятые девяностые». Жаль, что Бахтин его не прочитал, он умер в 2001 году.  Но та операция в Ленинграде продлила мне жизнь, и я всегда с благодарностью вспоминала его и ту атмосферу доброжелательности, которая царила в его доме. Воспоминания эти поддерживают, когда мне трудно, когда мне больно, я вспоминаю этих радушных людей, прежде всего Бахтина. Эти воспоминания будут жить во мне, согревать меня пока я дышу, «пока земля ещё вертится, пока ещё ярок свет…».