Ангел на снегу

Иммануил возвращался с лекции о текстологическом и контекстуальном значении античной литературы в современной действительности. Объявленный вчера британскими синоптиками снегопад пребывал в самом разгаре. Дороги видно не было. Все уже привыкли к тому, что темнеет довольно рано, а фонари загораются только в пол девятого.  Покопавшись в кармане, он достал из него трофейную со времен школы зажигалку и попытался осветить ей оставшийся до дома квартал. Однако у него это не получилось, поскольку бензин в зажигалке давно испарился. Пришлось добираться  практически вслепую, опираясь лишь на горящие фары периодически проезжающих машин. В их желтом свету переливались снежные крупицы, обволакиваясь в черную пелену заполонившей улицу тьмы. В ней пропадал всякий смысл. И улететь было некуда. Землю покрыли корки льда, которые было нечем разрубить, а звезды в небе, за которые можно было бы ухватиться при полете, сокрыла особо жестокая сегодня ночь. Оставалось возвращаться в дом, чего так не хотелось. Что там было ловить? Кровь на стене, оставшаяся от вчерашнего кровопускания уже запеклась, и никто не собирался ее смывать, ведь знали, что уже сегодня оное пятно появится снова. С другой стороны, пусть кровь там копится. Во-первых, утонуть в собственных грехах всегда полезно, ведь неровен час когда в эту стену прилетит пуля, пройдя через мозжечковую дугу и при помощи центробежной силы пробьет череп, освежив плесень, заполонившую мозг и выйдет из затылка и воссоединится со стеной. А во-вторых, наверняка эта кровь однажды окажется на снегу рядом с теплой мочой, затерявшись во времени с приходом весны, растворившись в оставшейся от  гор снега воде. Ввиду отсутствия сути сказуемого у обоих вариантов развития событий, выход был всего один - ‘’Останусь здесь’’. C этими словами он упал в самый внушительный с виду сугроб. Холодно не было.  “Вокруг меня нескончаемые кварталы, ведущие на все стороны света, а я сейчас обессиленный лежу на снегу, являясь лишь ничтожно крохотной точкой в сегменте их сегмента. Как забавно. Что есть жизнь? Абсурд, а ты в ней Лаки? Палата психиатрической больницы, а ты в ней шизозритель своего собственного шизоблица? Спрашивают, что в черном ящике, напрочь забываешь про бритву Оккама, мысленно вскрываешь архивы всей истории человечества, а в нем оказываются ключи от автомобиля и шизоблиц проигран. Опять. Запахло жареным. В одном из окружных домов сейчас семья соберется за столом за вкусным ужином и каждый будет рассказывать, как прошел день, что беспокоит, где болит и его, небось, выслушают. Завтра пойдет на учебу, где его будут ждать новые испытания и новые победы, а сразу после награда от жизни за старания – приветливый социум в дополнение к понимающей семье. А мой полет мысли в который раз наблюдают старый дедушка Орех и два молодых саженца, посаженные на месте срубленного когда-то его брата. И все они сейчас со мной под беззвездным небом. Чего стоит моя человечность? Если есть она у меня, конечно. Какой в ней смысл, когда стоит подойти к любому бродяге, и у него ее побольше окажется? Посмотришь на него, и волей-неволей задумаешься, как он к этому пришел. Ведь за каждым человеком стоит  целая история. Пусть банальная, но все же биография. Ведь именно поэтому неначитанных людей не бывает. Вот живет человек свою жизнь и даже не подозревает, что его жизнь – это великий роман Виктора Гюго “Отверженные”. Я не знаю всей его жизни, но боюсь повторения ее итога. И так, имея возможность помочь нуждающемуся, дашь ему последнюю сторублевую купюру. Ведь каждый в чем- то своем является нуждающимся. Вдруг, Судьба это заметит и когда-нибудь я поймаю брошенный ей бумеранг? Да. А где-то там солнце заперто в квадрате и блещут струны расстояния от него до меня. Под ним выросла моя babushka, grand babushka, великий grand babushka, ну и так далее. Вырвется ли оно из оков и обратит ли когда-нибудь свое внимание на меня? И доживу ли я до этого момента? Пойму, что жизнь не кончена в 31 или умру прямо здесь на снегу? В чем будущее явно уступает мне, так это в стеснительности.Сидит себе за занавесом, все боясь показать из-за него свою грациозную ногу. Наверное, грациозную. А уж выйти на сцену и подавно боится. У меня с этим всегда было как-то проще. Выхожу на сцену и живу текст, который озвучиваю, напрочь не думая о зрителях. Для меня их в этот момент все равно, что не существует. Возможно, однажды оно осмелеет и выйдет на публику. И солнце найдет силы и вернет положенную себе свободу. Один орех уже спилили. Поняли, что идея плохая. Стоящий сейчас так и будет стоять. Два молодца вырастут, и сперва встанут вровень со своим праотцом, а позже придут ему на смену. Каждый бродяга закончит жизнь безгрешно и получит вечную счастливую жизнь с тепленьким дошираком и кружечкой Балтики на столе…”
В этот момент фонарь, ранее не подававший признаков жизни, включился в работу и выкинул в лицо Иммануила комья белых фотонов, под которыми доселе черный снег обрел свой прежний цвет “Да. До 31-го еще 12 лет. Будем следить за дальнейшим развитием событий. А куда попал Иммануил вы узнаете в следующей серии или из завтрашних новостей”
Вставать со снега было необычайно приятно. Собравшись уходить, Иммануил заметил, что на месте его возлежания остался отпечаток. Чистый, белый ангел, из которого вместо крыльев торчало две палки. “Обрезанные, значит. А они сейчас под капельницей в пятой палате. Ничего, отрастут еще."
В эту ночь Иммануил вернулся домой.