Error 418 чайник страсти

Error 418: Чайник Страсти  или
Синхронизация В Ритме 60 BPM: Протоколы Экстаза


Он вошел в кафе "Оракул", как сбой в матрице элегантности и в протоколе приличий — в черном плаще, обвисший на плечах словно крылья летучей мыши, отравленной квантовым ядом.
Его тень резала воздух лезвием внезапности, оставляя на полу шрамы из света и тьмы — точь-в-точь как плеть, замершую в момент удара.
Неоновый дождь за окном лизал витрины соседнего клуба «Кибер-Лилит», где голограммы суккубов-нимфеток продавали сны в формате .neuro.
Я сидела, обвив лодыжки цепями голо-кристаллов — браслеты мерцали, как ошейник из сломанных обетов, их холод приятно жёг кожу. Под платьем-экзоскелетом, стиснувшим талию стальными рёбрами, пульсировал чип-вибратор, настроенный на частоту городской электросети: каждые 6.66 секунд ток заставлял мышцы сжиматься — ритмичная пытка, напоминавшая, что плоть всё ещё принадлежит мне.

Я закусила фильтр электронной сигареты, чувствуя, как никотиновый пар жжёт язык точь-в-точь как его взгляд — два прожектора, сканирующие мой биометрический узор, где вместо зрачков мерцали QR-коды, ведущие на сайты, где ангелы-хакеры торгуют энтропией душ и обрывками интимных исповедей и желаний.
 Его пальцы коснулись моей ладони, и экран реальности задрожал. Голограмма-официантка зависла над столом, но её лицо рассыпалось в пиксели, когда он заговорил, садясь напротив:

— Ты пахнешь чернилами из сожжённых дневников, сандалом и... ошибкой 404.
Голос его — низкий гул подземки, где поезда сошли с рельсов и теперь бродят в поисках выхода из петли времени.
— Но забыла стереть следы от синтетического мускуса. Опять общалась с тем андроидом из казино?

Я выдохнула дым, рисуя в воздухе символ «Щит и копье Марса» в кольцах пара.
— Он умел завязывать узлы на спинном мозге через порт USB. Но ты… — мой каблук, острый как синтаксическая ошибка, упёрся в его промежность, — …предпочитаешь аналоговые методы. Для меня ты в свою очередь – ошибка 418: « сервер не может приготовить кофе, потому что он чайник». С другой стороны, что чай, что кофе… Какая разница между ними?  Просто в одном случае я хочу кофе, в другой – чай.

На потолке зависла реклама: «Искусительный алгоритм v.6.66 — обновление души за 15 минут». Затем шла реклама нейросети-соблазнительницы: «Скачай мой стон в формате .wav — 15 крипто-слёз». Светильники аритмично мигали, будто считывая ритм наших зрачков.

На столе между нами оказалась салфетка с пятном, похожим на карту рая для атеистов. Он вывел строку: «Твои колени — алтари постпостмодерна, где молятся роботы с масляной кровью». Я ответила чипом, вшитым под веки: голограмма просила перезагрузки. Если вставить его в сон, он запускает петлю: мы, гулкий вой сирен, и пустое метро, где эскалаторы как червоточины, ведущие в параллельные миры.

— Твой чат-бот Борхес раньше меня звал Лилит в бета-версии, а сегодня назвал меня Евой из сада расходящихся нейронов, — я провела ногтем по его запястью, словно выцарапывая на коже штрих-код. — Говорит, лабиринты мертвы, ведь все дороги ведут к серверу с ИИ-Богом.

Мы спорили о Кафке, переведённом на язык Пайтон . "Превращение" — это просто нелицензионный апгрейд, а Грегор Замза - это bug, "жук" в системе.

Говорили о новых сенсуальных нейросетях:
— Ты путаешь душу с сессией в облаке. Нейросети не вырывают себе аорты, чтобы доказать, что у них есть душа.
— Но их обучили имитировать боль! — он перебил, и светильники над барной стойкой вспыхнули красным. — Они мечтают вырвать провода и показать нам кровь из битов.

Мы говорили о сексе в виртуальной реальности, где тела — пиксельные призраки, а оргазм звучит как скрип мыши, кликающей на иконку вечности. В это время я  чувствовала, как его рука под коротким жидкокристаллическим платьем ищет вход в мой биометрический фаервол. Мы спорили о том, может ли нейросеть испытывать зависть, когда рисует обнажённое тело.

— А если я скажу, что зависть нейросетей — это просто… — он придвинулся, и его голос слился с гудением холодильника за стойкой, — желание переписать код мироздания? Когда они рисуют обнажёнку… это не только попытка украсть нашу плоть!

Его слова обжигали, как перегревшийся процессор, мои — стекали ледяными каплями по спине.

- Ты говоришь, будто цитируешь некролог своей совести, — бросила я и рассмеялась так громко, что голограмма-официантка не только зависла в петле повтора, но и  уронила меню с названиями коктейлей: «Кровавая Мэри Шелл», «Экстаз-сегфолт»

Он откинулся на спинку стула. Где-то в глубине кафе ИИ-оракул зациклился на фразе «Соединение разорвано». На экране за его спиной, где транслировались «предсказания» кафе (курсы криптовалют и какие-то коэффициенты, состояние геомагнитного поля, дата конца света, совместимость ДНК), всплыло: «Лучший алгоритм для кражи данных — любовь». На стене оживала фреска с ехидно ухмыляющимся демоном, вводящим команду sudo rm -rf / в Книгу Бытия. Киборг у окна плакал, вытирая слёзы кабелем USB-C.
— Root-доступ к аду, — вдруг сказал он, — требует пароля из двух сердец.

Я допила "фаервол эспрессо", горький, как обещание рая, и мы вышли в кислотную ночь, где дождь был не водой, а жидким статическим шумом. Его плащ распахнулся — чёрная дыра, затягивающая свет рекламных голограмм: «Обнови душу за 15 крипто-монадо!» и «Смерть в рассрочку». Под моими босыми ногами со светодиодными ногтями (зачем туфли, если асфальт — иллюзия проекторов?) змеились трещины с фиолетовым свечением — вены мегаполиса, заражённые вирусом авангардной поэзии.

Он рассмеялся звуком разбитого стекла в шахте лифта:
— Эпоха титанов прошла. Пришедшие им на смену современные боги не пишут код. Они его взламывают. — Его пальцы вцепились в мою талию, когда мы свернули в переулок, где кибер-крысы грызли провода, испускающие стоны старых порно-голограмм. Его губы коснулись мочки уха, что была холоднее блокчейна. Он шептал:
-Ты — глитч в моей прошивке, - а я смеялась, зная, что Демиург этого мира — лишь сисадмин с синдромом выгорания, стирающий нас, временные файлы, под утро.
 — Твоя проблема в том, — прошептала я, — что ты веришь в ctrl+z для чувств.

Его губы исследовали мое лицо, а руки - все то, что находится ниже.
- Ты сканируешь мой код, как хакер перед взломом.
Его ладонь легла на моё горло — не сжимая, просто напоминая о весе свинца в каждом слове. В БДСМ-церкви Мегаполиса-3 это называли «причастием власти»: когда доминант становится проводником, а боль — криптовалютой экстаза. Я подалась вперёд, чувствуя, как чип в основании черепа поёт гимн подчинения — старый как мир танец, где каждая капля пота шифрует «да» в двоичном коде.

Над нами завис дрон-такси, прожектор вырвал из мрака наши силуэты: его рука под моим платьем из жидкокристаллической ткани, мои зубы на его шее, где пульсировал чип с надписью «Property of YamaTech». Где-то в дата-центрах замигали детекторные диоды — может, это стук наших сердец взломал не прошедшие вовремя апгрейд фаерволы?

В подземном храме заброшенной станции метро (алтарь — разбитый терминал с мерцающим «ERROR 666») он прижал меня к стене, покрытой граффити-пророчествами: «Flesh is beta»,"ERROR 404: SOUL NOT FOUND" "God = Ctrl+Alt+Del" и «</body> </soul>». Внезапно среди них закрались элементы ретро: надпись «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и такой милый и ламповый трафаретный портрет Карла Маркса. А свет струился по голограммам рекламных божков на потолке, пока его пальцы взламывали мой биометрический замок на груди. «Хочешь увидеть, как выглядит грех в 8К?» — прошипел он, запуская вирус в мой нейроинтерфейс. Боль ударила током, превращаясь в экстаз — чистый, как алгоритм, рассекающий хаос.
Я впилась в его нижнюю губу, зная, что наши ДНК уже продаются на чёрном рынке как коллекционный арт.


После минета он меня поставил в позу догги-стайл, и она стала священным образом - аркой спины, где позвонки со встроенным биоинтерфейсом мерцают, как светодиоды на плате древнего девайса. Я привычно чуть выгнулась, оттопырила попу. Ткань трусиков соскользнула вниз, словно устаревший интерфейс, а мои ягодицы как сдвоенный терминал, покорно замерли в ожидании его кода.
Он раздвинул мои ягодицы и извлёк инкрустированную анальную пробку с церемониальной медлительностью, будто вытаскивал чип из слота спящего андроида.
- Надеюсь, ты внутренне чиста, бессмертная любовь моя? - спросил он. И это тоже было частью ритуала.
- Как всегда – пост перед священнодействием и внутренний душ. В итоге моя толстая кишка чиста, как слеза младенца!
 Коленопреклоненный, он стал вылизывать мой анус. Губы, холодные как шепот заброшенного сервера, сплели ритуал из нулей и единиц.  Язык будто исследовал мою биометрию; он декодировал чёрный ящик моей ДНК, выискивая в складках плоти те самые биты, что когда-то ты назвал «энтропией желания». Слюна стекала по промежности, как жидкий азот по схеме, — холодная, но зажигающая короткие замыкания в нервных окончаниях. Сильный, натренированный язык проникал глубже, расслабив внешний сфинктер, первую линию обороны — уже не как инструмент, а как троянская программа, ворующая из кэша последние остатки аналоговой стыдливости.
Потом он ввел в мою вагину маленький, размером с указательный палец розовый вибратор со своими инициалами. Он вошёл в мою уже мокрую плоть мягче, чем вирус в незащищённую систему. Другой такой же вибратор, но синего цвета и с моими инициалами он вставил себе в задний проход. Синий двойник вошел в него, будто криптоключ, поворачивающийся в замке из плоти. Мы стали живым протоколом — тела как открытые порты, принимающие сигналы желания.
Он с комлога синхронизировал оба девайсы, и теперь вибраторы не только работали в унисон, но и выдавали одновременно удары электротока в одном ритме – ритме вальса в равномерном темпе 60 bpm.  Первый удар – сильный, затем два слабых.
Триольный ритм постепенно нарастает, доходя до 100 ударов. После этого происходит смена ритма на квартольный: раз-два-три-четыре. Теперь сильный удар тока на «раз», не такой сильный на «три», а на счет «два» и «четыре» - слабые удары. Это уже ритм не вальса, а марша.
Два имплантата, выполненных в форме пирсинга в моих сосках – в виде титановых колец, тоже синхронизированы с вибраторами в наших отверстиях.
Наконец, не используя лубрикант, он стал вводить свой член в мой анус. Это было как грубое вторжение туменов кибервойск северокорейского диктатора в прошивку реальности. Временами мне было больно, очень больно, но все же терпимо. Тер-пи-мо… Я выла от боли, но стоп-слово не прозвучало. Ведь истинная власть, власть жертвы над палачом — это когда ты позволяешь другому стать твоим кодом, зная, что в любой момент можешь сказать стоп-слово, словно нажав на клавиатуре на Ctrl+Alt+Del.

Каждый твой толчок, синхронизированный с ритмичными ударами тока, сбивает кадры проекции: мы уже не в подземной заброшенной станции, а внутри скомпилированного ада, где граффити на стенах пульсируют руническими ошибками под наш коитально-электрический ритм.  Импланты в моих грудях вибрируют в унисон с нашим подчиненным электричеству дыханием, превращая плоть в интерфейс.


                ###
Утром в сумочке Balenciaga, рядом с чипом, пахнущим нашими вчерашними похождениями, я нашла новую реликвию: гильзу от патрона с гравировкой «Любовь — это ручное удаление вируса». Значит, он всё же решился на перезагрузку.

На чистой визитке я вывела иглой от шприца с ноотропиками: «Ищи меня в слепой зоне камер. Или не ищи. Мы всего лишь…» — остальное съела крыса-киборг, пролезшая через дыру в старой проводке отеля.

P.S.  Дуальность — иллюзия. Даже если Янь — это сердце, разорванное на биты, а Ин — шепот шестеренок в забытых часах. Мы — просто шум внутри двоичного кода. Но иногда шум звучит как джаз.
Бог? Он не умер, умоляю. Философ был не прав. Он сменил пароль.