Воскресный обед на четыре персоны. Глава 3

После выпускного следовало собрать вещи и перебираться домой,  на Плющиху.
Я ждала этого с нетерпением и с опаской одновременно.
Очень меня тревожили эти перемены - десять лет за тебя думали, решали и планировали - а теперь ты сама должна все это делать и осуществлять.
И подсказывать, что делать, будет некому. Сама вертись, как знаешь.
Вернее, как не знаешь.
Но очень хотелось очутиться дома и понять, что тебя ждет абсолютная свобода.
Бабушкина подруга, ветхая Антонина Георгиевна, встретила меня на пороге, обняла сухонькими морщинистыми ручками, припала белой, как пух, головой к моей груди.
- Ну вот, деточка наша домой вернулась, - пришепетывала она быстро и невнятно - половины зубов уже не было. -  Я-то тебя заждалась, заждалась, Наденька! Теперь, когда ты дома, можно и восвояси мне…
-Побудьте еще, Антонина Георгиевна, - попросила я, понимая, что слезы близко. - Не смогу я тут одна, сколько людей вокруг меня всегда было…
- Побуду, побуду, - оторвавшись от меня, энергично закивала старушка. - Денек-другой, вот, обживешься, тогда и съеду…
-Останьтесь совсем, если хотите.
- И на кой я тебе тут, старая? Навещать буду тебя. Это лучше! Вот ты освоишься, испечешь пирожок какой-то вкусный, как одна ты умеешь, я и приду…Верушу вспомним, бабулю твою, маму с папой вспомним, посидим за чаем-то…
- Конечно, - кивнула я и отправилась в свою комнату положить вещи и похлюпать носом, загоняя внутрь непрошенные слезы. - Обязательно!
Опустилась на кровать, не имея сил раздеться и что-то делать.

Антонина Георгиевна не тревожила меня; семенила  тихонько в соседней комнате туда-сюда, по-стариковски мелко и суетно, шуршала чем-то, как мышь из сказки Андерсена, что взяла к себе на постой Дюймовочку.
У нее была абсолютно белая голова, не седая, а какая-то снежная белизна волос, собранных в растрепавшийся пучочек на макушке и согбенная от прожитых лет спина.
Бабушкина комната, где она поселилась, пропиталась насквозь ветхим запахом старости и я со странной для меня тоской вдруг вспомнила только что покинутую интернатскую спальню с четырьмя кроватями, где жили мы вместе с Динарой, Полиной и Майей.
Комнату, где вызывающе пахло  рыночными духами, купленными на стипендию.
Комнату, где сброшенные на кровати и стулья майки и блузки пестрели надписями и стразами - модным шиком девяностых.
Ночью я не могла уснуть, настолько разительными оказались перемены. Антонине Георгиевне за стенкой тоже не спалось, она охала и постанывала, переворачиваясь на своей кушетке с боку на бок и, вставая по своим ночным делам, приговаривала: - Спаси, господи и помилуй нас, грешных!
Соседи были вежливы, но в кратких разговорах на кухне прозрачно дали понять, что присутствие постороннего человека в квартире для них обременительно.

Когда я чуть-чуть привыкла находиться в родных стенах, Антонина Георгиевна съехала к себе и я ощутила полный вакуум.
Была мысль собрать своих девочек, но так и не вышло - все обживались в новом и непривычном для себя мире, у каждой были свои волнения и встретились мы в полном составе лишь единственный раз - ровно через год после нашего выпуска.

Снова добрейшая Нина Яковлевна вертела нас, щурясь близоруко и разглядывая «юную нашу красоту», как она говорила.
И радовалась нашим успехам, и огорчалась нашим неудачам.
По интернату плавала беременная, с огромным животом практикантка Анжела, решившая остаться в интернате насовсем и спрашивала меня: - На пианино - то играешь, Надежда? Не бросила это дело?
- Нет, - с сожалением ответила я. - Некогда, да и не на чем. Жалко, хорошее это дело!
- А что я тебе в свое время говорила? - колыхала животом Анжела. - Не слушала меня тогда, теперь, вот, сожалеешь! К нам заезжай, когда поиграть захочется - вон, зал всегда открыт!
- Она еще себя покажет, Анжела, - мягко вступалась Нина Яковлевна. - Правда, Надя?
Я согласно кивала им обеим и потихоньку кидала взгляды в сторону Мишки Можаева, который, как всегда, не замечал этого.
 Сашка Зарубин пригласил меня на танец и во время танца предложил проводить меня.
Я, вроде, не возражала, не ответив толком ни «да», ни «нет».
Но, когда вечер встречи подошел к концу, Можаев властно позвал его догуливать вечер в каком-то баре и я, улыбнувшись и махнув рукой всем мальчишкам сразу и обнявшись со своими девчонками, поспешила к себе на Плющиху.
Там к ночи всегда было безлюдно. Приходилось поторапливаться, чтобы после полуночи не превратиться в тыкву.

Я вышла из метро и быстрым шагом пошла по сухому асфальту, гулко печатая шаги.
 Июньский свежий вечер прохладным ветерком прикасался к горевшим щекам, лез за пазуху и щекотал ноздри запахами цветущих сиреней, которых на  Садовом кольце и на Смоленской  было множество.
Забавно было смотреть под ноги, где под фонарями плыла моя тень, то удлинняясь, то укорачиваясь при приближении к мачтам фонарей.
Я неотступно думала про Мишку и про то, как пацаны сейчас сидят в баре и, натерпевшись в интернате во время благопристойных мемуаров с чаем и неизменными тетизиниными плюшками, на вечер вернувшими нас в детство, накачиваются коктейлями.
Мишка сильно изменился, заматерел, стал шире в плечах, его медно-рыжий чуб потемнел. Кадык торчал на шее, как плавник акулы.
Из пацана, из порывистого мальчишки Мишка превратился в мужчину, своенравного и не терпящего возражений.
Из разговоров я поняла, что он вместе с Никитой Носовым работает в автосервисе и неплохо зарабатывает, чем он не преминул похвалиться.

-Девушка!- окликнули меня в подземном переходе у здания МИД.
Я внутренне подобралась, так как за стуком своих каблуков не слышала чьего-либо приближения и повернула голову на голос.
Меня абсолютно беззвучно нагнал высокий молодой человек в кожаном пальто и шляпе. Пальто было расстегнуто, шляпа залихватски сдвинута на затылок, на шее щегольское шелковое кашне. В руках зонт-трость.
Я не то, чтобы испугалась столкнуться поздним вечером в безлюдном переходе с мужчиной, а скорее удивилась, что в летний вечер незнакомец разгуливает в пальто и шляпе. Да еще и с зонтом.
Сама я была в потертых джинсах и в спортивной куртке с капюшоном розового цвета и надписью во всю спину «Armani Jeans», купленных на вещевом рынке.
Так одевались все мои коллеги по кондитерскому цеху и это считалось верхом моды.
- Иду и наблюдаю за вами, - сказал странный незнакомец. - Не страшно одной так поздно?
Я позволила себе оглянуться и убедилась, что, кроме нас двоих, в переходе больше не души.
Я не ответила и прибавила шагу с одной лишь мыслью выскочить скорее на поверхность, а там машины едут, какая-никакая жизнь продолжается.
Мысленно прикинула, сколько денег у меня в кошельке - вряд ли импозантный чудак в длинном пальто и с тростью в руках покусится.
Показались ступени, я выдохнула с облегчением и понеслась, насколько позволяла моя девятнадцатилетняя прыть, через две-три ступеньки, чтобы ринуться к  переулку, который вел к дому...
Переулок тоже был безлюден, но оставалась надежда, что в окнах еще горит свет; кто-то вышел на балкончик покурить, кто-то вывел собаку к подъезду…
На другой стороне улицы гомонили подростки, впереди метрах в двадцати неспешно прогуливалась парочка…
Я успокоилась. Оглянулась на типа в пальто - он продолжал идти чуть позади и разглядывать мой профиль.
- Нам, что, по дороге? - дерзко спросила я.
Годы, прожитые в интернате, не были напрасны: там учили не давать себя в обиду.
И потом, вид незнакомца не был агрессивным, он был даже забавным.
-Как может быть не по дороге с красивой девушкой? - вопросом на вопрос отвечал он, опираясь на свой зонт.
Я не считала себя красивой и сегодня впервые услышала об этом.
Но что-то мне мешало верить в искренность слов встреченного на улице пижона в кашне.
- Что вам от меня надо? - проговорила я, не сбавляя шага.
Мы углублялись в  переулок и снова оказались вдвоем.
-Ваши волосы…- ответил пижон. - Они просто изумительны! Вам говорили об этом?
-Говорили, и что? - кивнула я. - А вам говорили, что знакомиться на улице неприлично? Да еще в такой час!
- Помилуйте, что неприличного? - церемонно отвечал обладатель пальто и шляпы. - Неприлично, знаете ли, ходить по улице с такими волосами и оставаться незамеченной! В любой, знаете ли, час!
- Если это комплимент, то он пошлый! - я была непреклонной и не собиралась растаять. - Прошу вас оставить меня, наконец, в покое и идти своей дорогой!
-А мне, собственно, все равно, в какую сторону идти! - незнакомец коснулся моего локтя, я отдернула руку. - Да вы не бойтесь! Видите ли, я фотограф и ищу модель для работы, для серии снимков. Поэтому вечером вышел на улицу в поисках объекта. Вечер - очень подходящее время для поиска, уже никто не торопится на работу, наоборот…Вы мне идеально подходите! На серии таких фотографий вы можете чудесно заработать. Я с вами не шучу! Ваши волосы сделают фотографии сенсационными!
Я смягчилась: - Послушайте, даже если все, что вы говорите, правда, я не тот человек, что вам нужен для работы! Предложите кому-то еще, может заинтересуете!
- Да, но…мне нужна не просто красота! - горячо стала объяснять творческая личность, пытаясь приноровиться к моему шагу. - Мне нужна уникальность…В вас она  определенно  есть!
-Это как вы так за пять минут  сумели разглядеть?
- Взгляд профессионала, - отвечал он. - И потом, что вас так пугает? На пороге двадцать первый век, а вы, как первобытная дикарка, шарахаетесь от делового и, кстати, прибыльного предложения!
Навстречу шла тетка с доберманом.
Доберман затормозил у водосточной трубы, с пристрастием  обнюхал ее, без спешки пристроился и задрал над трубой лапу.
Я сочла эту ситуацию удобной, затормозила около тетки и сказала: -Я подумаю. Но не уверена, что лично мне это надо!
Фотограф радостно ухватил меня за локоть и достал из кармана записную книжку.
-Телефон! -   потребовал он. - Я пишу!
Я вздохнула и скороговоркой пробормотала свой телефон.
- Отлично! - кивнула шляпа. - Я завтра же позвоню! Когда удобно? У меня в Плотниковом студия! Это ж отсюда - рукой подать! Видите, как складывается удачно - мы почти соседи!
-Ммм… Сколько времени это займет?
- Пару часов…И сразу деньги! Согласны? Вас как зовут?
- Надежда меня зовут.
-Я так и знал!- мой собеседник проводил глазами тетку с облегчившимся доберманом. - Надежда - мое самое любимое имя! Вас просто бог послал!
- Я могу, наконец, идти домой?
- Наденька, я провожу? А то, не дай бог, из-под носа уведут?
-Не стоит, - сказала я строго. - Меня отец встречает. Вон, в окно смотрит!
За незнакомым мне окном чужого дома  и впрямь был виден силуэт мужчины, курящего в форточку; огонек сигареты багряно мерцал.
Это был чужой  дом и чужой  подъезд, но на моего собеседника это произвело впечатление.
-Надюша, - фамильярно произнес он и стал прятать книжку и авторучку во внутренний карман пальто. - Так во сколько завтра позвонить прикажете? Во сколько вас ждать?
-После работы, возможно,  - сказала я уклончиво.- Часика в три, может быть, получится. Три с четвертью. Но, чтобы засветло освободиться! Кстати, вас-то как зовут?
-Конечно-конечно! -пропел окрыленный перспективой продолжения знакомства безымянный фотограф. - Пару часиков - и все! Александром меня зовут! Фотохудожник Александр Червинский! До завтра, моя ундина!
Он церемонно приподнял надо лбом свою шляпу. 
Я ускорила шаг и почти побежала в сторону незнакомого  подъезда, держа в поле зрения курящего мужчину в окне.
Рванула входную дверь, поднялась на два этажа и прислонилась спиной к холодной  стенке.
Выждав пять минут, осторожно спустилась вниз, выглянула за дверь. Переулок был пуст. Я выдохнула и пошла к себе.

Через полчаса я была уже в постели, тщетно  пытаясь уснуть.
Голова была переполнена событиями вечера: Нина Яковлевна, Анжела, девчонки, Мишка Можаев, Сашка Зарубин, Никита Носов, запахи интерната, который некогда казался враждебным, а сейчас, оказывается, стал понятным и родным, - все это кружилось каруселью, не желая останавливаться и не тускнея в памяти.
Я вертелась сбоку на бок, выдергивая из-под спины косу и забрасывая ее на подушку.
А этот тип возле МИДа, что обратил на нее внимание, неужто и правда, фотограф? Ну, вид у него определенно творческий - этакий франт вне времени и моды, смешной чудак…
Раздался телефонный звонок, я спешно зажгла свет и прищурилась на будильник. Без двадцати час. Господи, кто бы это мог быть?
За стенкой у соседей что-то упало. Я схватила трубку: -Але?
-Наденька, добрый вечер, милая!
- Скорей уж доброй ночи! Кто это?
-Ну, я это. Александр. Можно просто Алекс. Расстались недавно.
-Так мы, вроде, до завтра расстались? Ночь на дворе.
-Разве в такую чудесную ночь можно  спать?
- Ночь, как ночь. А что вы предлагаете?
- Хочешь, почитаю стихи?
-Разве мы уже на «ты»?
-Да. Я с тобой на «ты». Ты сразу стала мне близка, я это почувствовал, еще когда шел за тобой.
- Александр, я живу не одна. И уже неприлично поздно для разговоров с не очень знакомым человеком. Совсем с незнакомым. Я кладу трубку!
- Секунду! А с кем ты живешь? Хотя, это абсолютно неважно! Ну, ты хоть понимаешь, что я влюбился? Сразу, в один миг!
- По- моему, речь шла о работе? Не вижу связи. Спокойной ночи, не перезванивайте, пожалуйста!
- Говори мне «ты». С нетерпением жду завтра!
- Спокойной ночи!

Этот разговор лишил меня сна  и вовсе. Мне казалось, что я не спала совсем.
Но утром поняла, что пестрый калейдоскоп в котором Сашка Зарубин ловил почему-то рыбу в Москва - реке под моими окнами, Никита Носов и Можаев гоняли ногами, словно мяч, шляпу моего нового знакомого, который, абсолютно забыв про шляпу, расхаживал вокруг беременной Анжелы, что стояла почему-то в высохшем фонтане моего двора и твердил ей: -Вы прекрасны…С вас надо написать портрет Моны Лизы! А вообще, к черту  Мону Лизу! Да здравствует, эээ…  вас как зовут, прелестная? - это самый что ни на есть настоящий сон.
-У меня муж есть, - почему-то басом отвечала во сне Анжела, стоя посередине фонтана вместо статуи. -  Потом, мне, знаете ли, рожать пора!
-Мадонна с младенцем! - в восторге верещал фотохудожник Александр Червинский, а мужчина, куривший вчера в окне соседнего дома, кричал: -А ну, прекратите! Кому говорю? Оставьте фонтан в покое!
Можаев и Носов удивленно смотрели на мужика в окне, готовые надерзить и тут выяснялось, что мужик кричал не им и не Анжеле, а тетке с доберманом, что уже задирал свою лапу около фонтана, в котором все еще возвышалась Анжела.
От крика я проснулась и поняла, что крепко спала.
На улице надрывался в крике дворник Василь Игнатьич, которому не стоило попадаться под руку, когда он был при исполнении.
Кто посмел осквернить старый с гипсовыми бортиками фонтан, наблевав туда, было неясно, но дворник был уверен, что найдет виновного.
Пора было просыпаться, что подтвердил будильник, тут же зазвонивший.

Пока я собиралась на работу, а затем  работала, не шел из головы вчерашний день.
После смены в кондитерском цеху, я приняла душ и вышла на солнечную улицу.
-Интересно, как он собирается меня фотографировать, спиной, что ли? - размышляла я о работе фотохудожника, идя к автобусу.
Полупустой автобус резво домчал меня до Плющихи.
Дома я успела лишь поставить чайник и заварить чай. Пока шла в комнату, неся горячую чашку, телефон в комнате зазвонил.
- Надя! Тебя! С утра звонят! - крикнула соседка Марлена Абрамовна, успевшая первой взять трубку, через закрытую дверь.
-Иду! - откликнулась я из коридора. - Спасибо!

Звонил фотохудожник. Пока он в радостном волнении рассыпался трелью о том, как легко искать его студию, я успела выпить чай со своей любимой еще с интернатских времен конфетой «Южная ночь» и стала размышлять, что бы мне одеть.
На вопрос, в чем я должна быть, Александр ответил, что ему все равно, в  чем я буду. Главное, чтобы были распущены волосы.
Первым делом я сунула в сумку расческу, чтобы потом привести волосы в порядок и вышла в направлении Плотникова переулка, до которого от моего дома было не более двадцати минут ходу.

Дом я нашла быстро, он оказался запустелым и почти выселенным.
В ответ на мое удивление, встретивший меня внизу хозяин и закрывший за мной дверь  на цепочку, сказал: - А что же ты хотела? Здесь же мастерская, здесь должно быть тихо, чтобы соседи не мешали!
- Вы тут, что же, один совсем? - спросила я, идя за ним по лестнице вверх. - Или здесь есть люди, кроме вас?
- В соседнем подъезде живут бабка с дедом, - был ответ. - А в этом только я. Дом под снос. Зато с камином.  К зиме снесут, придется подыскивать новую студию для работы. Кстати, мы же перешли на «ты»!
И меня торжественно ввели в большую, метров под тридцать, комнату с двумя высокими окнами и камином во всю стену. Между окнами была ловко пристроена огромная черно-белая фотография с Эйфелевой башней, занявшая весь простенок.
-Прошу! - церемонно произнес хозяин модной  мастерской. - Бокал вина для начала?
И он плавно повел рукой в сторону камина, на котором возвышался пестрый натюрморт разнокалиберных бутылок с напитками.
Над бутылками красовались плакаты с красотками - одетыми, полуодетыми и обнаженными.
Обнаженные доминировали над прочими.
Я озиралась по сторонам, со смешанными, далеко не с самыми лучшими  чувствами оглядывая мастерскую.
- Нет уж, - отказалась я. - Спасибо, ни к чему! Два часа, вы сказали? Я готова, давайте начнем!
Фотограф,  одетый франтом в черные брюки с узким ремнем и красную рубашку, из - под которой выглядывал пестрый шейный платок, подошел к камину и плеснул себе красного вина в граненый стакан.
Затем приблизился ко мне, сощурил глаза и, склонив голову  к плечу, стал пристально разглядывать мое лицо.
Меня смутил этот откровенный взгляд, я чуть отступила назад.
-Теперь спиной! - сказал хозяин.
-Что - спиной? - не поняла я.
- Спиной повернись! - велел он тоном, не терпящим возражений и залпом выпил вино в стакане.
Я повернулась к нему спиной и взгляд мой упал на широкую тахту, на которой был отвернут угол одеяла, открывая три или четыре несвежие подушки.
Возле  стояла тренога с фотокамерой и переносной осветительный прибор.
За изголовьем тахты на подоконнике тоже громоздились бутылки, но уже пустые. На некоторых были закреплены свечи, так что бутылки, видимо, служили хозяину местным освещением.
-А зачем столько свечек? - поинтересовалась я, кивнув в сторону батареи бутылок. Ну и, чтобы хоть как-то побороть смущение.
-Так света  нету, - был ответ. - Дом же будут сносить. В этом подъезде электричество отключено.Ну и ореол романтики, интимность, так сказать… И воды тоже нет.
- А бабка с дедом как же?
-Понятия не имею. А может, они и выехали уже. Я за ними не слежу!
- Так мы, что, одни во всем доме?
- Ты боишься меня, что ли? Наденька, господь с тобой, я не кусаюсь!
-  Я не боюсь, просто непривычно. Надо же, дом пустой…
-Привыкнешь.
Послышался звон стекла  - фотограф поставил пустой стакан к ногам и прикоснулся к моим волосам. Я вздрогнула от неожиданности.
- А как же работает осветительный прибор? - удивилась я.
-А никак, - спокойно отвечал фотограф, расплетая мою косу. - Сейчас свет дневной и его вполне достаточно! Тем более, в сумраке комнаты световой контраст заметней.
- Это как?
- Ну, модель видна лишь силуэтом, который контрастирует со светом из окон.
Тут фотограф отступил на шаг, полюбоваться делом рук своих, растеребивших туго заплетенную с утра косу и налетел на стакан, стоящий на полу. Тот упал на бок и пронзительно зазвенел.
-Тьфу ты! - чертыхнулся хозяин мастерской, пнув пустой стакан и загнав его под тахту. - Слушай меня, Надя! Давай, сейчас ты разденешься, ляжешь на тахту и закроешься волосами. Или, погоди, я сам тебя раздену!
И он протянул обе руки к ремню моих джинсов, одним движением выдернув заправленную в них рубашку.
-Что вы делаете? - крикнула я, пытаясь поймать его оказавшиеся очень цепкими руки и не давая ему расстегивать пуговицы на рубашке. - Вы что, с ума сошли? Перестаньте!
Хозяин мастерской шумно задышал мне в лицо и продолжал молча возиться с пуговицами. Одна из них оторвалась и стрельнула на пол.
- Надя, Надя, Надя, - скороговоркой бормотал он, пытаясь ухватить меня за плечи в то время, как я изо всех сил уворачивалась, - ты что, как маленькая себя ведешь? Чего ты испугалась, глупышка? Такой свет хороший сейчас! Ну, давай, раздевайся сама, сделаем пару фотографий…Только и всего! Не захочешь всего остального, только несколько фотографий сделаем - и все!
- Какого остального? С ума сошли?  Мы не договаривались раздеваться! - сквозь слезы прокричала я. - Оставьте! Не трогайте меня, уберите руки!
Фотограф ухватил меня за волосы и поволок в сторону тахты, по пути тыкался губами в шею, в висок, в подбородок.
Он успел испачкать меня слюной и оторвать еще одну пуговицу от рубашки, пыхтя и возбуждаясь все больше.
Я уперлась ему в грудь  руками, затем сдернула с напряженной шеи платок. Он мотнул головой и не оставил намерений раздеть меня.
Одним резким движением  он оторвал мою сумку, висящую на плече, от ремня и швырнул ее на тахту, рассчитывая, что я кинусь за нею и уж точно окажусь на тахте.
В мгновение ока я оценила опасность, угрожающую мне и взмолилась: - Я сама, я сейчас разденусь, не надо рвать одежду! Прошу вас, я сама, сама! Ну, честное слово, сама!
Он на секунду ослабил хватку, кивнув: - Вот и правильно, чего уж? Сама ж пришла!
Я кинулась к выходу и заметалась, как птица, попавшая в комнату через окно; кричать, понимала я, бессмысленно - дом был пуст, звать на помощь некого.
Взгляд мой упал на кочергу, стоящую у камина для помешивания углей.  Кочерга была явно для антуража; придя, я успела заметить, что никаких углей в камине не было.
- Вот что меня спасет! - мелькнула, словно молния, мысль.
-Ты, что, ненормальная? -прокричал мне в лицо фотограф. - Ты же сама пришла! Брось кочергу, брось сейчас же!
- Дайте мне уйти! - от страха я не помнила себя. - Немедленно дайте мне уйти!
-Брось кочергу, дура! Ненормальная! Она железная!
- Вот и хорошо! Я проломлю вам голову! Точно проломлю! Не подходите!
И я, в подтверждение своих слов, дрожа всем телом, кинулась в сторону камина и шарахнула по груде бутылок. Они градом посыпались на пол. Вино пролилось на пол  красной лужей.
Затем я ударила по напольной вазе с сухими листьями.
Ваза раскололась напополам, листья от удара посыпались с веток.
-Брось кочергу, кому говорят!
- Дайте мне уйти! Я не шучу, я размозжу вам голову!
Я молниеносно оглянулась, ища, во что еще ударить и на глаза мне попался штатив с фотокамерой.
-Не смей! - закричал насильник, перехватив мой взгляд.
-Дайте мне уйти! - кричала я, понимая, что все другие слова разом пропали из моего сознания. - Дайте мне уйти!
- Да уходи, идиотка! Дверь не заперта! Сумасшедшая! Вон отсюда!
Я попятилась к выходу, не сводя глаз с придурка, хитростью заманившего меня в эту страшную западню и спиной толкнула дверь. Дверь и правда, открылась.
Судорожно сжимая кочергу побелевшими пальцами, я кинулась вниз. Опасаясь, что сверху на меня лавиной набросится хозяин мастерской и тогда уж мне не спастись, я неслась, как вихрь.
С размаху ударилась о дверь подъезда, разбив плечо и понимая, что свобода -вот она, в двух шагах, стоит лишь сделать последнее усилие воли и, откинув цепочку, запиравшую дверь изнутри, выскочила наружу.
Первым делом я отшвырнула кочергу и бегом понеслась в сторону Арбата.
Я тяжело дышала и вид у меня был загнанный и дикий. На меня оглядывались. Не вдруг я смогла сообразить, что выгляжу ужасно.
- Сумка!- вспомнила я. - Там осталась сумка!
Я затормозила и, обхватив себя двумя руками, чтобы не видно было оторванных пуговиц, медленно пошла к метро, стараясь успокоить дыхание. Там был народ и потому нечего было бояться.
- Девушка, что с вами? - коснулась моего плеча немолодая женщина. - Что-то случилось?
- Меня ограбили, - проговорила я, дрожа всем телом и чувствуя, что губы пляшут. - Сумку отняли в переулке!
- Так вам в милицию надо срочно!
- Да. Правильно. - подумала я. -В милицию, куда же еще?
-А как же я? Где я тут найду милицию? Я не знаю, где тут?
Сердобольная женщина взяла меня за руку: - Не бойтесь, пойдемте со мной!
- Куда? Куда вы меня?
- Не волнуйтесь!
Мы зашли в ближайший магазин и женщина обратилась к продавцу на кассе: - Вот, девушку на улице ограбили! Она напугана и соображает плохо, у нее шок. Пожалуйста, вызовите милицию, пусть приедут, помогут разобраться!
- Конечно, сейчас! - кассирша заперла кассу и ушла звонить.
Через минуту вернулась и сказала мне: -Вы подождите, пожалуйста, здесь, у входа в магазин! Сейчас машина патрульная приедет.
-Спасибо, - ответила я, чувствуя, что зубы еще стучат и язык слушается неважно. - Большое спасибо!
Женщина, что помогла вызвать милицию, дождалась приезда машины, сама объяснила патрулю, что со мной и проводила в машину: -Счастливо вам, девушка! Езжайте до отделения, не бойтесь ничего! Найдут ваших обидчиков!
Патрульные не разговаривали со мной, а в течение трех минут доставили меня в отделение, проводили в дежурную часть и уехали по следующему вызову, приняв его по рации.
- Что случилось? - спросил меня дежурный за стеклом. - Рассказывайте!
В дежурной части он был не один, еще двое находились там же, за стеклом и писали что-то за соседним столом.
-Меня пригласил фотограф поработать в свою студию, - начала я, постепенно приходя в себя и понимая, что самое страшное на сегодня уже позади. - Не успела я прийти, он на меня набросился и попытался изнасиловать!
-Сразу так и набросился? Поэтому рукав оторван? Фотограф - знакомый ваш?
Я взглянула на плечо - в самом деле, рукав порвался по шву. А я и не заметила сразу: -Нет, на улице вчера подошел и предложил сделать фотографии.
- И вы так сразу и согласились?
- Нет, но никак не могла от него отделаться. Очень упрашивал. Дескать, волосы ваши хочу сфотографировать.
-Так, понятно. Дальше?
-А дальше позвонил сегодня и я пошла. На вид он, вроде, мирный. И я не думала, что он кинется…
-Прямо так сразу и кинулся?
- Прямо сразу. До этого успел сказать, что дом почти выселен и света нет. И что не живет там никто.
- Как же вы пошли в такой дом? Неужели опаски не было, что вас там могут обидеть, в самом деле? Сколько вам лет?
- Девятнадцать.
Дежурный покачал головой и пристально уставился на меня, сощурясь: -Фамилия, имя, отчество?
- Чьи? Мои или его? - не поняла я.
-Ваши для начала.
- Лапина Надежда Владимировна.
- Мама вам не говорила, Надежда Владимировна, что девочкам нельзя ходить домой к незнакомым мужчинам? Тем более, в нежилой дом!
-У меня нет мамы. Папы тоже нет. Я в интернате выросла.
Двое сидевших за спиной дежурного оторвались от своей писанины и с сочувствием уставились на меня.
- А дом этот где, не в Плотниковом переулке, часом? - подал голос один из них, пока дежурный записывал мою фамилию в журнал регистрации обращений.
- В Плотниковом! - кивнула я.
В дежурке переглянулись.
-А как выглядит ваш фотограф? - спросили меня.
-Чудаковатый такой. Высокий, одет франтом - пальто длинное, шляпа, зонт… Таким я его вчера на улице увидела.
-Во сколько и где?
-Возле МИДа. В половине двенадцатого. Вечером.
-Что так поздно по улице ходите, Надежда Владимировна?
- В интернате встреча выпускников была. Оттуда и возвращалась.
- Живете где?
-Плющиха, восемнадцать.
-Как зовут этого фотографа, знаете?
-Александр Червинский.
- Это он так представился?
-Ну да.
Дежурный повернулся к остальным: - Еще один эпизод? Что-то он зачастил! Вроде, не весна, не осень, когда обострения у них бывают…
Один из двух, что сидели сзади, спросил: - Какие у вас к нему претензии? Заявление писать будете?
- О чем?
- Ну, что вас чуть не изнасиловали! Он же не успел, правильно понимаем? Вы вырвались оттуда? Кстати, каким образом?
- Камин у него там и кочерга у камина. Кочергу схватила и сказала, что голову проломлю. Вот и вырвалась!
- Лихо! Мамина дочка так не смогла бы, молодец, Надежда Владимировна!
- У него моя сумка осталась, там ключи от квартиры и документы.
- Какие?
-Паспорт и пропуск на работу, удостоверение.
- А деньги? Деньги были?
- Кошелек тоже в сумке был. Только денег там немного. Деньги я переживу как-нибудь. Документы нужны. Куда мне без них?
Сидящий за стеклом сказал: -  Давайте успокоимся для начала. Держите лист бумаги, садитесь к окну за стол и опишите все, что с вами приключилось. Свои телесные повреждения опишите. И что в сумке было - четко каждый предметик. До мелочей. Ничего не забудьте.
- Да пусть патрульные к нему доедут , - сказал один из двух дежурному за пультом. - Небось, дома, если опять на охоту не пошел! Сумку заберут. Чего время тянуть? А заявление девушка пока напишет! Нечего канителить, не первый случай!
Дежурный связался с машиной, что довезла меня в отделение: - Афанасьев! Слышь? Подъедьте к Хохлову! На Плотников. Он девушку, что вы сейчас доставили, заманил к себе и сумку отнял. А в сумке документы, ключи…Денег немного, но  документы ей надо вернуть! Нет, его не троньте, черт с ним, на крайний случай за шиворот его потрясите - глядишь, притихнет.  Че-го - о? Куда это он жаловаться будет? В спортлото? А она не в претензии, ей тоже впредь наука будет, как в гости к незнакомым дядям ходить! Да будет заявление, чин-чином будет! Сумку нам постарайтесь привезти, потерпевшая тут в отделении пока посидит…Ему, ясное дело, скажите, что заявление на него уже лежит! Ну, лады, договорились! Ждем!
Написав заявление, я подошла к стеклу, за которым сидел дежурный.
Двое за его спиной, пока я описывала случившееся со мной, успели уйти по своим служебным делам.
- Давайте, - дежурный протянул руку за листом, забрал его к себе и стал читать написанное. - Ну вот, Надежда Владимировна, пока здесь посидите и подождете, что там с сумкой вашей получится…А на будущее учтите, что спасение утопающих - дело рук самих утопающих. Еще Ильф и Петров об этом писали. А классика - вещь мудрая. Есть, чему поучиться, знаете ли!
- Я сделаю выводы, товарищ дежурный, - обещала я, совсем уже успокоившись. - А почему он - Хохлов? Он же Червинский?
- Да больной он! На учете состоит. Пристает на улицах к наивным девицам, вроде вас, именами звучными себя называет. Нравится ему, стервецу, эстетика! Червинский -это  еще  облегченный вариант, он обычно представляется сыном русских эмигрантов в Париже Ксавьером Блошаром…К себе зазывает, заманивает…На иностранное имя многие ведутся. Спасай вас потом!
- Что ж его не посадят?
- Куда? Сюда, в обезьянник? Больных не арестовывать надо, а лечить. А это не наше ведомство! Ну, полеживает он в психушке… А потом, как обострение  проходит, отпускают его, вот он и за старое. Кстати, вы не захотите же с ним здесь увидеться, если его доставят, правда же? Вам только бы сумку назад вернуть! А другая на вашем месте не успокоилась, пока не упрятала бы его! Да вы зря разволновались! Он никого еще не изнасиловал, так, пугает только…
- На нем не написано, что пугает только. У него силищи - на пятерых таких, как я, хватит! И волосы чуть не оторвал! Мне было достаточно, что он меня просто напугал, век не забуду!
Дежурный вздохнул горестно и подпер по-старушечьи щеку кулаком: - Ой, девки-девки, бить вас некому! Все выдумываете себе сказки, принцев ждете! У самого такая же дома  дуреха, пять лет уж, как  школу  закончила, а все верит в любовь с первого взгляда и прочую чушь…Попадется ей на улице такой вот Хохлов, наврет с три короба про всякие чувства возвышенные, тоже побежит, небось, уши развесит и поверит!
-Ей не так страшно уши развесить, папа-милиционер в нужный момент спасет и от Хохлова, и от всех прочих уродов!
Дежурный милиционер  строго глянул из-за своего стекла: - С кем живете, Надежда Владимировна?
- Одна живу.
- Совсем никого нет?
- Совсем.
-Ну, вот что…Обидит кто, к нам давай сразу. Я капитан Суров, Роман Евгеньевич Суров. Так и спрашивай. Поняла? Погоди, я тебе запишу, вот, держи…В обиду не дадим!
-Спасибо, товарищ капитан.

Сумку мне вернули. И домой довезли на той же патрульной машине по распоряжению капитана Сурова, у которого такая же наивная дочь - дуреха, вроде меня.
Еще долго после этого случая я побаивалась встречи с хозяином фотостудии в Плотниковом переулке и только  надежда на то, что дом скоро совсем выселят, а его очередной раз упекут в психушку, слегка утешала.
Соседей предупредила: если меня будет спрашивать мужской голос, меня нет дома. Соседи, не задавая лишних вопросов, обещали.

(Продолжение следует)