Португальская усадьба

Владимир Авдошин
Португальская усадьба
1.
Мама вставала очень рано. Сначала шла два километра пешком, потом  45 минут на  электричке и 15 минут до своей работы, где она рассказывала  большим дядям и тетям, как читать детские книжки.

Для меня, ребенка, это всегда было непонятно, а немного попозже -  и смешно. По-моему, детские книжки  должны читать дети и  больше никто. Но это было  давно. Это было в России.  А сейчас, во взрослости,  я так же рано  и долго еду до своей работы в Португалии - в дом престарелых.

И первый мой пациент -  господин Простак.

Ну и  навалил же ты, господин Простак! Полные порты! Ну, всё, что можно было со  стола съесть, ты съел вчера. И борщ, и рагу, и даже компот с косточками. Получился  полный горшок. И ест, и ест целый день, будто боится, что это в последний раз в жизни. Нет, мне не трудно всё это выгрести. Но – полный горшок? Господин Простак, я удивляюсь!

А госпожа Простакова – совершенно другая. Она всех в жизни жалела. Жалеет и меня. Не ест весь день. Только немножко водички. Поэтому, когда снимаешь с нее штанишки, нужна только небольшая протирка дезодорантом. Там и нет ничего.

Сама я в России вставала  часов в девять.  Хотелось сразу включить телевизор, чтобы забыть, что мама ушла на работу, что я не у себя дома и что сейчас предстоит неприятный торг с отчимом по поводу телевизора.

Эх, хорошо старшей сестренке Пане. Она уехала в пионерлагерь. Ну да, там палочный режим, зато не нужно разбираться мне – ребенку – с так называемой новой семейственностью. Я, может быть, не хочу новой семейственности, не хочу  менять папу на отчима, хотя папу я мало видела, менять четырех бабушек на одну. Может быть, баба Лида и ничего  и даже терпима, но со своими бабушками  ее, конечно, не сравнить.

А утренний торг с отчимом и вообще невыносим. Я встала и хочу смотреть телевизор. Я еще не знаю, сколько его я вмещу в себя. А он  сразу и безапелляционно говорит:
- Один  фильм, два мультфильма и уходим гулять.

А я не понимаю, как мои чувства поместить  в одну коробочку – один фильм и два мультфильма?  Может быть, я хочу восемь мультфильмов?

Но он неумолим.

Через полтора часа – досмотрела-недосмотрела -  мне вручается палочка,  и мы идем через лес на железнодорожную станцию убирать мусор. Палочкой я должна утешиться. Когда мы проходим забор, я могу ею стучать  по досочкам. Получается звук, вроде мотоцикла. Вот и всё утешение.
 

Во второй  палате – Оса. Ты входишь  - и на тебя набрасывается огромная женщина со своими неудовольствиями. И жужжит, и жужжит:
- Как это так? Уже давно рассвело, а вас всё нет? Вы что там? Прохлаждаетесь, когда я не одета?

А меня предупреждали: с ней -  осторожнее! В прямую полемику не вступать! Она помешана на своем комильфо. Поддакивайте  ей, когда  работаете.

- Ой, простите, сеньора, я всей душой! Мне очень нравятся ваши наряды! В них много вкуса! Знаете, я впервые в жизни, мельком, видела Париж. Вы видели Париж? О, это такой очаровательный город.  Так что в память о нем мне всех женщин хочется называть теперь – «мадмуазель».

И мы с госпожой Осой плотные сорок пять минут одеваемся, как на прием к принцу Гомбургскому,  если был такой. Панталончики,  фестончики, какую она юбку наденет, какую надевать не будет, эта  у неё не готова к выходу, а эту она не оденет, потому что такая же, оказывается, есть в соседней палате, а она не может повторяться, а на эту ее товарки скептически взглянули в прошлую прогулку, а  об этой начальница по дневному дежурству не высказалась  восторженно. Ну и так далее.


-Стой здесь! – говорит отчим. – У первого вагона! И никуда отсюда не отходи! Ничего с земли не бери! Ни с кем не заговаривай! Через час я приду за тобой, и мы пойдем выносить мусор. Палочку не теряй, она тебе пригодится на обратную дорогу.

Вообще-то взрослые матюгаются на такой рескрипт. А я – ребенок. Должна подчиниться. Это же не у бабушки на Фасадной. А мама на работе.

 
  - Осторожнее в третьей палате! Вас могут огреть сапогом!
-А что же мне делать?
-Ну, отмахнитесь!
- О четвертой палате без смеха никто не говорит. И вы смейтесь, больше смейтесь, когда войдете туда. Сардонически смейтесь!
-А почему сардонически?
- А потому что ничего  в жизни Поэтессе не удалось сделать, но своими виршами она прожужжит вам уши.

 

Когда отчим растворялся,  я не боялась оставаться одна. Он там, вдали, на другой платформе подметал, ходил за водой на колодец  и носил  её кассирам в кассу. Я боялась потом. И не за себя, а за моего первенца, Платошу, рокера, оставшегося в России, в нашей двухкомнатной квартире  без моей опеки.  В свое время он тоже,  с такой же палочкой,   ходил с отчимом  на ту же дворницкую работу.

Я не могла переубедить  Платошу. Я предложила ему уехать  в Португалию со  мной, а он  отказался.

- Не порть мне карьеру, мама. Я – прирожденный музыкант и весь в отца. У меня – абсолютный слух. Не порть мне жизнь.
И я отступилась.

 
А в  палате номер пять  – сводник.

- Знаете что? Я могу вас, если хотите, познакомить с одним  богатым сеньором. Ну зачем вам такая тяжелая работа – одевать  на меня памперсы?
-А что? Я плохо её делаю?

-Нет, но ваши ручки достойны лучшего. Вы могли бы претендовать на лучшую жизнь. Ваш возраст это вполне еще позволяет.

А в палате   шестой – Дон Жуан. Немного, правда, скрюченный.

-Повернитесь попкой ко мне, - говорю я ему.
-А зачем? Я ведь мужчина.
-Протереть все ваши опрелости.  А то могут быть неприятные последствия.
-Гениталии  - вы хотите сказать?
-Пусть будет так.  Вы  только повернитесь. Если не протереть – могут быть волдыри.  Тут кто-то вас пропустил и не протирал.

-Да, у нас не было няни по уходу неделю. Спасибо, что вы пришли.  Как говорил наш единственный великий поэт Гонзаго… Или хотя нет, я  в следующий раз продекламирую вам, а то вы меня еще  забудете, а так у вас будет причина прикоснуться к высоким идеалам нашей литературы.

-Ой, ну зачем же так сложно? Скажите сейчас.
-Ну, хорошо.

Господин Мануэль встает в позу. Задумывается. Морщит лоб.

- Не помню. Вот вчера помнил, а сегодня уже забыл. Но я вспомню и обязательно скажу вам фразу  из великого нашего поэта Гонзага.

 2.
Да, искать работу надо  загодя. Пришлось бежать  из дома престарелых. Антон  на компьютере делал финбаланс семьи почти легально, а потом в России что-то застопорилось. Он пошел здесь на стройку, а я на первое попавшееся место. Ну да, героем себя считала. Ведь хохмы  с устройством на работу   у меня и в России были. Семь мест меняла. Пачку балетную на себя  надевала на юбилей начальника. Там  все их надевали. Такой променад был. А какие яйца двухжелтковые все получали!  По блату их  привозили из совхоза.

А тут в Португалии  совсем тяжко стало,  и пошла я,  не глядя.  А герой из меня  не получился. На две недели в доме престарелых хватило. Голодать лучше буду, чем участвовать в этом паноптикуме!

Надо идти к попу. Но это по-нашему.  А у  них – падре.

- Уважаемый падре,  я столкнулась впервые для себя с предсмертью.  И  не выдерживаю её. Злюсь на нее,  сержусь на нее, отталкиваю от себя. Раньше-то  нас это  не касалось.  Мужу  работа и деньги шли через Интернет,  а  сейчас выплаты прекратились, работа тоже. Чтобы составить финбаланс семьи,  я вынуждена была пойти  на любую,  даже крайнюю, работу. Я пошла в дом престарелых и не выдерживаю. И не понимаю этого.  Если можно, помогите, падре! В чем моя проблема?

-Предсмерть, то есть жизнь после  зрелой жизни, – очень трудная категория.  Еще вчера ты был полон сил, тянул  детей, работу, у тебя был супруг, а сегодня  дети выросли и в тебе не нуждаются.  И ты вдруг понимаешь, что в них нуждаешься ты. А они  составили свои семьи и ушли   от  тебя. Это очень сложная категория. А для звериного мира – и не разрешимая.  Там родителей просто оставляют на съедение другой популяции.  А человек, как существо разумное, обязан выстроить гуманный мир вокруг себя.  И вот, представляете, милая молодая женщина, нет ни одного гуманного подхода к человеку, кроме как веры   в последующую жизнь. Деньги? Их никогда не хватает.

Волонтерство? Молодому человеку так много нужно понять в этом мире, найти себя, строить жизнь, растить детей, что время его помощи старшим – очень невелико. Супружество? Оно  уязвимо  тем, что это одно поколение. Часто обоим супругам нужна в старости помощь.  Вот и выходит, что кроме веры в загробную жизнь,  нет той категории, при которой мы построим гуманный человеческий мир.  И самому человеку обещано там воскресение. И тем, кто берет на себя труд помощи, тоже обещано.  Но это очень трудный путь. И если вы не способны по нему следовать и получать воздаяние  здесь, в общине, и там, в Раю, что обещано Богом,  вам не стоит сейчас  раздирать себя страшными вопросами.

 Вам нужно продолжить дело своей семьи, свое супружество  и воспитание  своих детей. Но тот тернистый путь, на котором вы случайно оказались, должен остаться у  вас в сердце. Как  начало того трудного пути, которым идет каждый человек в этой жизни, по силе своих возможностей. И первое, что надо вам сделать, кроме семьи, разумеется, -  это ходить  сюда на службу и изучать правила милосердия  праведного пути христианина.


Я так расчувствовалась от  слов  падре, так расчувствовалась,  что хотела даже поцеловать ему ручку. Но вместо этого вдруг ляпнула:

-  А говорят, что женщины, которые ухаживают, потом требуют, чтобы квартиру  на них перевели. А у стариков же дети, как же их без квартир-то оставить?
-А детей никто не гонит. Если дети хотят, они в  религиозную общину с радостью должны прийти.  В церкви нет места личному эгоизму.

Ехала я от него и плакала. С трудом объяснила Антоше, что со мной.  И утром решила идти в садовницы. Бабушка Лида учила нас в огороде копаться. Неужто  не справлюсь? Редисочку там, лучок сажать…Деньги маленькие, утекают сразу, раскачиваться некогда.

По дороге думала: вот приеду – откроют мне и спросят: «Мы   хотели тут разбить сад, а башки не хватает, как это сделать. Вы не подскажете?» – «По-моему, - сказала бы я, - в середине надо сделать большую клумбу, чтобы на автомобиле заезжать было удобно.  А по краям какие-нибудь клумбочки, но с другими цветами.  Чтобы разнообразие было».

Когда мне  открыли – всё было не так.

-Вот эту кучку – туда. Здесь траншею выкопать сорок сантиметров.  Всё вскопать  в три  дня. Плата - за каждый час. Инструмент – в  сарае.

 Я осталась одна и через сорок минут у меня начало ломить спину.

-Да, - вылез из автомобиля хозяин, - заодно присмотрите за детьми, чтобы они на улицу не выскочили. Вы же все равно тут толкаетесь!

На мое счастье, посмешила меня только мама, прислав СМС:  «Бедная моя доченька! Да что ж ты меня не спросила! Да,  у нас были там, во Франции и Португалии, наши деревенские соседи Шалопаевы.

«Ничего, говорят, мы там не увидели.   Никакой  заграницы нам  не надо, на наши рубли проживем не хуже, чем там, а насчет водки – даже и поболе получится». Вернулись они обратно, врылись в горку своим кирпичным домом и до сих пор плюются.  Что же ты меня не спросила!»

  3.
В школе я не преуспела.  Классная язвительно высказалась про меня так: «И не думай документы в десятый приносить.  Я тебя не возьму».

Это меня возмутило. При людях так обо мне говорить?

Я в себе чувствовала силы необъятные. Фыркнула, хлопнула дверью и ушла из школы.
А маманька моя отреагировала иначе. Спокойно и молча устроила меня в  финансовый техникум для ослабленных детей, чтобы не сдавать вступительные. Там, как и  везде,  преподавали скучные нужные науки.  Но была изюминка: учитель психологии не давала нам закиснуть. Сформировала из нас две команды  КВН и готовила к концу года встречу обеих команд. Год мы этим и жили.

А в конце года – фурор. Мы  друг друга поливали юмором и насмешками, и все в зале  были в  восторге.  Зрители наивно полагали, что мы такие умные, из себя выдаем экспромты. Это было так приятно. И моя обида на школу улеглась.

Ну вот.  И еще было одно небольшое  благодеяние от психологини. Впрочем, это была оброненная бытово, так, на какую-то нашу дерзость, фраза:  «Жизнь нельзя прожить наскоком, шутя и скабрезничая. В жизни  для каждого из нас есть свой  жизненный  коридор возможностей. Но его надо уметь увидеть. Иначе ничего путного  у вас в жизни не получится».

-Да как же мы его увидим и опознаем? – тоном хабалки возмутилась я.

-А приглядывайтесь! К людям и событиям приглядывайтесь! - вдруг заговорщицки сказала психологиня. – Сопоставляйте  услышанное с заветными своими мечтами.
-Уж это дудки! – смеялась я запанибратски. – Это все равно что «Пойди туда, не зная куда, возьми то, не зная  что». Ничего из этого не получится!

-А вы пробуйте, пробуйте!

И как все прочие хохмы того года, я забыла тот спор. Правда,  было что встречать, а эту малость забыть.

Не дожидаясь окончания техникума, я рванула во все тяжкие в свою бурную юность.  Для нашего поколения это была улица Арбат и латино-американские  студенческие  фолк-группы. Впервые иностранцы так доброжелательно обращались к каждому прохожему. Ну как не полюбить таких певцов? Как не организовать свой девичий междусобойчик,  не распределить  кандидатов в женихи и не побороться за кандидатов с  соперницей из другой группировки?

А  дома я скандалила на предмет:   что первично? Семья или образование?
Мать говорила – образование. А я  говорила – семья.  Мать говорила: я тебя на порог не пущу такую легкомысленную. А я говорила: я к нему уеду на съемную. И уехала.  Потом годика через два приезжаю. Забеременела. Буду рожать.
Сначала, узнав о ребенке, Мигель  обрадовался. Пошел на работу, а придя с работы,  сказал: «Знаешь, я подумал:  дети – это так хлопотно. Давай лучше ты сделаешь – да  и всё». Я подумала  - как же я против его мнения пойду? Он может со мной расстаться. И пошла я в женскую консультацию. Пришла и говорю:

- Вот. Хочу сделать…

 А врач возьми и отвернись. Я ничего не поняла. Потом  как повернется,  да как маленькая кукла запрыгала в ее руке!

-Вот! Вот! Гляди! Это  - твой ребенок! Нравится он тебе? Нравится? А ты хочешь его убить?

Тогда я заревела, выскочила из женской консультации, прибегаю на съемную:
-Как хочешь, а я своей волей не могу его убить. Если можешь – иди сам и убей. А я не могу. 

И заплакала.

-Ну ладно, ладно, не плачь,  пусть живет как-нибудь.
Я, конечно, оценила его милостивый мужской поступок. И проваландалась с ним еще десять лет. А зря!

Почти весь корабль, который КПСС привезла  в СССР из Боливии, разбежался по ресторанам с национальным уклоном петь латиноамериканские  песенки. А числились студентами.  После  пятого курса переходили на первый курс другого факультета.
Консул был целиком на их стороне.

-Ну да, КПСС хочет из вас сделать  революционеров под видом обучения  специалистов. Так с факультета  на факультет раза три-четыре сходите, а в  сорок лет вас уже никто из СССР не выгонит. Пристроились – и молодцы!

Был у мужа прокол – по пьяному делу потерял паспорт. Принудили его сгонять в Турцию и обратно. Ничего, обошлось.  Вроде как  ему в руки  нельзя было паспорт дать, а если он вновь приезжий,  то можно.  А меня он обещал на родину свозить, джунгли показать – и шиш! Прожили десять лет – так и не свозил. Ночью играл в ресторане, днем спал. Больше я от ничего не видела. Уходи, говорю. Я буду одна с ребенком  жить.

И взялась я  за работу. А работа такая: одни цифры получишь в одном учреждении, где ты аудитор, и отвезешь в другое учреждение, куда ты сдаешь отчетность о них.  И вся жизнь моя шла в очередях. Можешь выдержать - твое счастье, нет – никакой ты не аудитор.

И втянулась я, и ходила, и садилась, и ждала. А тут вдруг напротив старушенция  какая-то. Сидит и плачет. К ней обращаются:

– Вам что? Плохо? Вы бумаги потеряли?
 
Она не отзывается. Сидит и плачет. Потом  мне вдруг говорит:

-Чего вы плачете?

Я говорю:
-Я не знаю. Вы плачете – и я плачу. Я не могу, когда человек плачет, не плакать.
-Хорошо, я тогда в руки себя возьму и плакать не буду. Только и вы не плачьте.
-Хорошо, - говорю, -  и я не буду плакать, если вы не будете.

Так мы друг друга подбодрили, сдали свои аудиты и вместе пошли на метро. Я говорю:

- Я провожу вас до дома.

Она:

- Нет, теперь уж я сама  дойду. Вы мне помогли в ту минуту, когда я почувствовала  себя очень  одинокой. Вы спасли меня своим участием.  И я вас отблагодарю. Объявляю  вам, что вас ждет начало «коридора возможностей». Не пропустите его.

-А как же я узнаю  его?

-Не волнуйтесь. Сердце вам подскажет. Одно могу сказать: это будет для вас большим испытанием. Но вы разберетесь. Я верю в мудрость вашего сердца.
С тем она и скрылась в парадном сталинского дома.

Ну что ж? Было у меня не менее шести проб познакомиться: Болтун, Нахал, Диджей, Начальник мастерской балетных тапочек, Неотесанный охранник, Юрист.
Жили мы на одни копейки. А какой еще достаток может быть при двух родителях-мечтателях? Одни возгласы о русской литературе.

Добытчиком стала я.

«Эх, нищета, нищета!»   - приходила я домой и выкладывала на пороге по шесть прокладок двухжелтковых яиц кремлевской поставки, счастливо смеясь и жалея себя прежнюю, такую правильную и экономную, как и родители.

А теперь это само собой разумеющееся целеполагание семьи испарилось. Я хотела оформить свое  целеполагание в соответствии с нормами теперешней жизни. Это была первая после техникума  моя работа - в мастерской балетных  тапочек.

Она  провела жирную черту между тем, что было «до» (бесконечные походы родителей в техникум, нагоняи, проверки) и тем, что теперь от меня все были  в  восторге. Теперь я – большой и серьезный работник в балетных тапочках. Это ж надо! Люди делают эти тапочки на экспорт, они   по всему  миру нарасхват, а себе административный адрес вставить не могут! 

Сотрудники  очень изумились, когда я,  за полдня  обойдя все службы, всех поименовала, не останавливаясь даже перед тем, чтобы обозначить нужного всем Толика как «Толик за углом» и вывесила это в каждом отделе. Моя сообразительность по поводу «Толика за углом» особенно всем понравилась. Так наивно и просто. И всех устроило, что  к месту приложился адрес. Даже если самого Толика там уже и не будет, еще  двадцать лет будут говорить: «Ну там, за углом, где Толик».

Я заслужила уважение  коллектива и меня поставили на кремлевский паек Большого театра, как и всю мастерскую балетных тапочек.  Этим я прославилась и дома. Мне уже снились хорошие сны большой обеспеченной работы. Возможно, так и было бы. Если бы не одно «но». Впереди, недели через две, ожидался день рождения начальника мастерской. И это всё утопило.

 А я потеряла работу. Потому что первым отделением дня рождения в  мастерской был костюмированный бал специфического характера. Каждый  служащий выбирает  себе персонажа из какого-то балета, а  потом все по одному поздравляют начальника. Я была одета в пачку маленького лебедя. И в таком одеянии я появилась в его кабинете.

Нет, они могли бы немножечко больше рассказать мне про начальника, если посылали с  таким заданием.  Про его наклонности или что  ожидать от него  словесного. А  я неожиданно наткнулась на его поздравление мне:  «Вы в  этот год выиграли главный фант!». И какие-то ужимки, покраснения, слова благодарности. Я ничего не  поняла и выскочила от него, как ошпаренная.

А когда мне объяснили,  в чем состоит второй акт бала и кто в нем участники, даже не поверила и оскорбилась. А по негласному положению «Балетных тапочек» выигравшая приз в первом отделении приходит после работы к нему в кабинет. За тем,  за самым. И это непреложно.


Все остальные две недели до увольнения я  думала:  да нет, не может быть, всё было игриво и понарошку. Оказалось  -  «игриво и понарошку» -  в этом и был шарм. Догадайся, мол, сама, а иначе тебе здесь не работать.  А я ждала каких-то объяснений от начальника или,  по крайней мере,  четкой резолюции – «уволить». Дома пыталась опереться на опыт матери  и своей подруги Жени. Но они начали:  «Да не может быть! Так сразу и безапеляционно? А впрочем, времена ведь новые – думай и решай сама». 

А что тут думать? Я же не дворовая девка у помещика. В итоге получилось самое гадкое и препротивное. Кажется, у Мопассана в «Пышке» это отмечено: весь коллектив как-то  охладел ко мне, разговаривал натянуто – мол, сама все знаешь, выбор за тобой, мы ни в чем не виноваты. Начальник  то краснел, то чего-то мямлил. Словом, меня вынудили подать заявление  об уходе.

Потом  гуляла с подругой Наташкой, а наряд милиции нас  остановил.
-Вы что тут, девочки, делаете? Вы знаете, кто на набережной сейчас гуляет? А ну-ка, марш домой!

Две недели  - безвременье. Была сама не своя - так устыдили меня  милиционеры своим замечанием. Мы-то  вырядились с Наташкой, а социальное время -  вон куда ушло. Если вечером по набережной   гуляешь – это уже называется «ищешь съема».
Мне стало дурно.

И правда, десять лет уж после школы  прошло. И вдруг еду я  утром в метро на работу, а напротив  совершенно случайно садится мой одноклассник. Два года после того, как я ушла в колледж,   он в нашем классе учился. Изменился он очень. Такой представительный стал. Пригласил меня в  свою студию посмотреть его фотографии, если  я захочу, мой портрет сделать в серии «Одноклассники».


Одинокий он почему-то оказался и мягкий по характеру.  Теперь он мне понравился. Он много рассказывал о себе, говорил, что  как  раньше работать нельзя.

-А как можно? – спросила я.

- Раньше были  рабочие и колхозники. Ну,  еще  начальство и бухгалтеры. А больше ничего не было.  А теперь народился новый социальный класс – фрилансеры.  Это когда берешь проектный институт и аннулируешь его. И один человек, сидя за компьютером,  всё это делает, не видя ни начальство, ни заказчиков. И за Ваню, и за Катю, и за себя. Человек-завод.  Бухгалтеры тоже на нем.  Но работать надо много. По  15 часов в день. Зато ты сам себе хозяин. Когда захочешь – выходной взял. Когда хочешь – работай. И правительство пошло нам навстречу, заявило, что оно нуждается в нас, предоставило нам курсы при телевидении, обещало поддержку в работе.  Я полон грандиозных планов и уже работаю с несколькими фирмами. Но вот девушки у меня нет. Ты не можешь быть моей девушкой?

Я вспомнила, что у нас были какие-то велосипедные прогулки, где он посматривал на меня  и оказывал знаки внимания, как робеющий провинциал, не въезжающий в московскую жизнь. А я заглядывалась тогда на состоявшихся мужчин. Пришла на Арбат – а они там.  А в  школе их не было.  А теперь получилось обратное: он – вырос, а я топталась на месте.  Из-за них, состоявшихся, продинамивших  меня,  я  сейчас  в подвешенном состоянии.

А он сейчас выглядел вполне под стать мне. Только спешить не надо. Да! И слушать никого не надо. Потому  что, когда я приехала домой, маманька заявила, видимо, устав от моих знакомств:

-  А почему ты его хочешь привести  сюда, к нам? Еще ничего не ясно. Ночуй у него. А с ребенком я посижу.  Зачем сразу так? Это может быть опрометчиво. Потом появится другой – и что ты будешь говорить сыну? Вот когда сложится у вас – и приведешь.

А я подумала: нет.

Вот правильно мне женщина говорила: «коридор». Сейчас только и хватать. Если он с такими  планами и с  такой работой -  нечего ему снимать квартиру! Дяде деньги отдавать! Пусть он  все положительные усилия, которые мужчина может сделать в  направлении моего ребенка, в семью несет.  Откладывать нельзя.  Либо он может их сделать, либо не может их сделать никогда. А если женщина вовремя не познакомит его с ребенком – то он и никогда не придет.

И точно. Не успели мы собраться компанией, как Ирка Удальцова (деловая женщина новейшего формата) призналась мне:

- Да Антон  и ко мне клеился! А я сказала: это не для деловой женщины – рожать детей. Иди-ка ты к  Настьке, она тебе родит.

Я эту колкость пропустила мимо ушей. На каждый роток не накинешь платок. Если достойный  человек – чего же не родить ему сына? Мы, женщины, кажется, к этому приставлены?

Разумеется,  Антону я ничего не сказала. И,  разумеется, я ничего не сказала маманьке.  И он  сразу поставил компьютер за дверью. Дальше шла кровать ребенка, потом наша кровать.

Это не подошло. Поставили двухэтажную кровать. Наверху Платоша, внизу мы.
И сразу же на кухне я ляпнула сыну:
-Сходи за хлебом!

А Антон ему:
-А ничего, я сам схожу! Я в Ташкенте каждый день ходил за хлебом на всю семью: бабушка, мама, отчим  и  мы с сестрой.

Так он примирил себя с моим сыном.

Но 15 часов  работать - это я вам скажу!  Только за  дверью и можно выдержать.
Зато  всегда были  два-три дня выходных. И  мы начали походами осваивать «Золотое кольцо».  То есть:  палатка и больная спина, если холодно. А такое бывало.  Когда еще  мы машину купим!

А правительство было недовольно фрилансерами. Мы - рабоче-крестьянское государство.  Вот если бы  фрилансеров   в  рабочие определить? Работай  по  15 часов, а получай, как рабочий - один выходной, сиди на собраниях, голосуй за то, что начальству угодно. И фрилансеры начали волноваться за свою судьбу и подумывать о том, что им пора валить из страны.

И тогда я поняла, что настал мой черед вести семью, если успею.
Как аудитор я поняла, пока доллар дешевый, надо быстро узнать, куда ехать, узнать, кто  это сделал,  и купить  там дом. Я списалась с одной женщиной, которая всё мне про Португалию объяснила в надежде на продолжение дружбы там, за границей. 

«Там каждая русская душа   для каждого русского  - на вес золота. Это, Настенька, не забывайте никогда,  - сказала она мне.  -  Пока граница не закрыта -  это еще не явно, а когда закроют – будет именно так».

Я действовала молниеносно. От  бабушек мне досталось наследство. От Томы – Сокол. Его обменяла на двухкомнатную. От Вали   всё грохнула на заграницу. Казалось бы? Всё на руках -  езжай!

А тут вдруг обстоятельства опять мой «коридор возможностей»  сузили. Приходит младшая сестра Милка, которую после Кати мама воткнула к нам в компанию, и говорит:

-А я видела  Антона в парке Горького! Он пирожки с какой-то девушкой ел!
Я скоренько-скоренько  всё провентилировала. И дралась уже как женщина, и как мать. Родила   второго ребенка – дочку, и  не позволила ему свалиться до «левых отношений». Поэтому спокойного отъезда не получилось. Всё было на последних минутах.  И обосновались мы в Португалии, когда фрилансерам  в России уже перекрыли кислород. 


Когда я работала в доме престарелых, то перетрудилась и перегрелась так, что  состояния Антона не замечала. А он был странный.

- Ты так ведешь себя, будто ты меня не любишь? – сказала раз в шутку.
А он, может быть,  давно это в себе держал и  даже  передержал.

-Да, не люблю, - беспрепятственно так ответил.

А я  так же легко:

-Ну и пошел отсюда, раз так!

И он действительно пошел. Не остановился. Сел в машину и уехал. А я за годы нахождения  здесь отвыкла, что в семье могут быть разночтения и что их нужно выяснять и сглаживать. Мне казалось, что он должен понимать:  мы -  на острове. Мы – одно целое и никакие разночтения не допустимы в принципе.

Мы – одна команда в четыре человека. Больше – никого-никогошеньки. Я не поверила своим глазам, что он вот так запросто уехал. Что же теперь делать и на что это похоже?

Там, в Москве, лет пять назад,  я бы вмиг всё узнала, разведала и прекратила. А тут у меня в этом направлении и голова не работала. Единственная мысль -  как это можно? Бросать команду? Бред! Абсурд!

Но по-женски я решила  не ездить никуда, не искать. Раз я в усадьбе и дети со мной – их бросать негоже. Сам приедет и что-то расскажет.  С  тем и пихнулась в постель и пыталась заснуть, а не плакать.

А когда он через несколько дней приехал, то я почувствовала, что не успокоилась, а  напротив – разозлилась из-за его приезда. Ждала, что он,  как  здравомыслящий, извинится: «Забудем. Я тут погорячился».
А он мялся, всё стоял на том, что приехал проведать детей, и возымел наглость повернуться и уехать в неизвестном направлении, оставив меня в недоумении.
Он что же?  Отдельно жить в городе вознамерился? Почему? Как это возможно? Разве он не понимает, что мы здесь -  на острове. У нас неполноценные отношения с людьми. У нас они – гостевые.  Только любезности -   «да-да, вон  наш магазин». Больше от нас никто ничего не ждет.

Разве мыслимо в таком положении кому-то из местных реально открыться? Или предложить себя? Избави Боже! Ну, крайности мы не берем – публичные дома всякие. Думаю, до этого не дошло. На что же тогда он рассчитывает? Что-то я не понимаю. Вот что значит не своя земля. Смотришь на свою землю – и  всё понимаешь  про жизнь и про людей. А здесь всё восторгает, всё нравится, но ни к чему прикасаться нельзя. Как это работает – мы не знаем. На что же тогда он рассчитывает?

Решила обойти всю свою  усадьбу. Увидеть все комнаты, всю живность, поглядеть в глаза детям. Комнаты – с таким трудом отчиненные, выкормленные животные, глаза детей – то немногое родное, что есть  здесь.  И еще раз спросить его: как же это  возможно? На что ты надеешься?

И вдруг вечером осенило: он думает о той, которую в Москве оставил, буча с которой предварила наш скоропалительный отъезд. Значит,  весь скандал   получился из-за её недавнего  письма сюда? Значит, было еще одно письмо? И скандал  надо будет пережить еще раз?

Невольно  пророчески  всплыла история  с  Иркой, написавшей нам: «Что это вы? Ничего не сказав, не спросив  разрешения, уехали за границу?»

Меня  тогда ещё укололо  – «не спросив разрешения». Теперь я понимаю. Видимо, для нее это не шутка, а отношения с возлюбленным. Не имеешь права без докладу  на такой срок уезжать. И вообще – я тебя посылала к малайке – родить детей и больше ни за чем. А ты выдумал, что ты сам себе хозяин? Ан нет! Ты при мне! Если малайка тебе родила  детей, ты вовсе не вправе собой распоряжаться и не вправе меня подставлять, как деловую женщину. А ты разорвал нашу любовь да ещё  удрал за границу? Бессовестный, вернись!

Да-да, я смотрю –  письмо вроде было.  Спросила его: «Что за письмо?» А он:
– Да это из налоговой службы, про то, что мы въехали по гостевой визе и без разрешения  остались здесь.

-А …ну-ну!

И куда-то письмо исчезло. А он, видимо,  собирался оформить двойное гражданство и выехать  к ней переговорить, на каких основаниях она может принять   его обратно, выбирает она  Португалию или остается в Москве. Если он вправе ей указывать, то он будет вправе перевезти её сюда,  в Порто, чтобы иметь возможность жить здесь, одновременно  навещая своих детей. То-то он начал поговаривать, что нашему Тимоше сельского  образования маловато. Надо бы городское  раздобыть до студенчества,  например, в Лиссабоне. 

Если Тимофей  согласится, у него всё будет  в ажуре. А мне придется смотреть на их счастье   или, как говорит моя мама, брать в мужья аборигена.

Но это же немыслимо! Что, кроме вежливости, я могу  сказать аборигену?  И у меня будет двое брошенных детей? Я  не могу  мужу отдать в Порто Тимошу. Пусть подает  суд. И даже  если судья скажет, что Тимоша – его, а Олеся – моя, я все равно  не согласна. Всё равно они  - мои дети. Пусть себе сам родит, а потом делит. А я приду к нему отбирать. Тогда он узнает, как это – делить детей.

А сейчас дети – мои, а ты – ступай, куда решил! А так хитровански делать не надо – дети его навестили в Порто, а я, как дура,  в усадьбе  сижу. Я так не согласна.

Что же сейчас? Поеду на свою вторую работу прекрасной садовницы к новой  хозяйке. Ох, и понравилось мне у нее! Большой парк. Ты стоишь с электроногой и косишь. И всего три дня в неделю. Живи – не хочу! Вот, думаю, как мне подфартило. А второй раз приезжаю – она говорит: «Вы мне всем подходите, но мне нужно на полную неделю. Парк – сами видите – большой, ухода за ним  много».

А я говорю:

-  Я не могу на всю неделю. У меня дети.

-А что же у вас бабушки нет?

-Да бабушка есть, только мы ее не взяли с  собой из Москвы. Не знали, что она нам здесь потребуется.

-Ну так выпишите её, мы её встретим.

-Нет, говорю, там был  один удобный  момент её взять, но потом  другие дочери её к своим детям определили. Она уже не согласится, раз с теми начала.

- А вы тогда няню наймите! Пусть  сидит с ними няня, а вы ей из своей полной зарплаты заплатите. В чем  же дело?

- Мне бы   хотелось видеться со своими  детьми. Я со своей ложки привыкла их  кормить.  Но я подумаю о вашем предложении.

И я поехала обратно злая, как мегера.  Единственная приличная работа – и та подвела. Я же  ехала не для того, чтобы в чужом саду работать.  Я не хочу поденщины. Я хочу быть домохозяйкой, матерью своих детей и прекрасной садовницей в собственном саду.  Последние пять лет так и было.
И что за дурацкое письмо  пришло?
Есть только Порто и наша семья: я, муж, Тимоша и Олеся.
02.05. 2021 -30.09.21