Родословье, часть 2

Родословье. Часть 2.

Что было – быльём поросло.

На похороны бабушки пришла тётя Галя (для неё бабушка была мамой)  собрались соседи, знавшие Наталью «в прошлой жизни» и родственники. Всего набралось более двадцати человек.
День был холодный,  попрощались около дома, батюшка торопливо отпел усопшую, закрыли гроб, увезли на санках на кладбище, опустили в могилу, закидали смёрзшимся комьём, и даже установили крест, сделанный одноглазым столяром, помогавшим батюшке приводить в порядок церковь, после долгого разрушения.

В дом все вошли с трудом, расселись на досках-скамейках, вокруг такого же стола из трёх досок, принесённых соседями. Зная их небогатую жизнь, еду и выпивку принесли с собой, но пили немного. Повспоминали «жизнь прошлую», легонько коснулись настоящей, шарахаясь от острых тем, торопливо разошлись.
Соседка Зимова, уходя сказала:
 - Завтра воскресенье, ты же не работаешь, приходите к нам на жарёху, мы чушку бить будем. Пусть ребятишки-то мяса поедят перед постом. 
 - Придём, - кивнула мать. – Но ненадолго. Владик разболелся, четвёртый день с температурой лежит. У вас брусники нет, случайно, хоть горсточку.
 - Есть, сейчас с Варькой отправлю. Ещё чего надо?
 - Капусты бы маленько квашеной.
 - Отправлю.

Последней уходила тётя Галя.
 - Ну вот, отмучилась мамочка. Тяжело ей эта жизнь досталась. У неё руки опустились ещё когда она о смерти папки узнала. Сильно сдала тогда. А когда наше гнёздышко разорили…
 - Потом деда убили… Он правда случайно погиб?
 - Вроде да, в город пришёл, наверное ко мне шёл, и мимо военных складов проходил. Часовой его окликнул, а он уже слышал плохо, считай 94 года. А крепкий ещё был.
 - А в последнее время мама всё боялась похоронку на Михаила получить. Говорила – лишь бы мне умереть быстрее сына…  От Саньки было что?
 - Служит, на Камчатке. Может хоть он живой останется… Верка, можно я заберу вот эту бутылку самогонки? Хочу напиться сегодня.
 - Да хоть всю забирай. Вон взяла бы лучше бражки, она не крепкая. С самогонки тяжело будет.
 - Нет, не хочу бражку.
 - Ну, как знаешь. Поосторожней там.

Все разошлись, оставив кое-какой еды. Но исть уже никто не хотел, покормили курочек, и остатки сложили в самый холодный угол.
Прибежала тринадцатилетка Варя, принесла два пакетика мороженной брусники и капусты. Подавая третий пакетик, сказала:
  - Это собачье сало, от чехотки помогает, Тунжа принёс, они же собак едят.
 - Где они сейчас их берут?
 - А у них на два двора, с Тимохой, сучка бегает, приманивает.
 - А-а, она и к нам иногда забегает, по старой памяти, видимо. Да нам ей даже дать нечего.
 - У нас иногда куриная требуха остаётся, отдаём им. Они её смешивают с толчёной травой и кормят её.
 - Спасибо тебе, Варя, Бог тебе в помощь.

Мать перекрестилась на четырёх святых, торопливо прочитала молитву, вперемешку с заговорами.
Святые были закреплены на стене: в центре Сталин, слева Святая Мария, справа Иисус, а над Сталином, Георгий Победоносец на белом коне, поражающий змея. Ещё под Сталином висело свидетельство «Оборонного государственного займа», по которому на работе высчитывали какой-то процент. На него Вера молилась столь же истово, надеясь на спасение старшего брата от фашистской пули. Не спасло…
((майор арт. Войск Михаил Л., погиб от снайперской пули, под Берлином, 2 мая 1945 года))

Владик провалялся ещё неделю. Ночью потел около печки, а днём мать советовала шевелиться, не залёживаться. Мать купила возок берёзовых дров, выпросила у соседей  колун, и Владик начал потихоньку разминаться. А когда уставал, присаживался к печке, и рисовал углём картинки на оштукатуренной глиной поверхности. Рисовать он любил с раннего детства. Раньше у него даже были акварельные краски, но сейчас остались только маленько самых тёмных цветов. Мама пообещала, что весной, перед Пасхой, она принесёт извести, они побелят печь и стены, и можно будет везде рисовать. 

Но до весны ещё надо было дожить. Однажды, под утро ударил сильный мороз, и всю ночь стены потрескивали. Утром, мать уже ушла на работу, Лика сказала, что из угла  за сундуком сильно дует. Владик отодвинул сундук, потрогал стену, и вдруг часть стены рассыпалась, и образовалась большая дыра.
Это было страшно. Они оделись потеплее, одели Толика. Укрыли садочек с курочками, подвинули сундук к дыре, дырку выше сундука заложили матрацем, а внизу запихали коврики.

Но этого было недостаточно, и Владик с Ликой вышли во двор, начали искать, чем заложить дыру. Но ничего не нашли.
 - Лика, собери мелкие дрова, растопи печь, а я пойду к дяде Тимохе – его дом, он и пусть исправляет.
Тимоха (Ти-Мохэ) покачал головой, поцокал языком.
 - Надо, однако, плетень разбирать.

Они разобрали часть плетня, заложили дыру сухим ивняком, раздолбили колуном опилки со щепой, смешали их с мокрым снегом, закидали ивняк.
 - Когда хорошо замёрзнет, засыпешь всё снегом, побольше. Пойдём в хибарку… Вот в этом месте разобъёшь глину на полу, и выкопаешь ямку, здесь глина хорошая, надолбишь её и размочишь в бадье (от меня притащишь); в стайке раздолбишь старый навоз, смешаешь его с глиной, добавишь старой травы (там за стайкой должна быть под снегом); заложишь изнутри ветками ивняка, и всё закидаешь раствором. Но лучше подожди мать. Снегу когда навалишь, промерзать уже не так будет.

За неделю до Пасхи мать привезла бадейку с известью, они заново промазали стены глиняно-известковым раствором, всё побелили, и стены, и печь.
 - Ну вот, теперь, рисуй – не хочу. У тебя и углём хорошо получается. А потом, глядишь, и краски прикупим. Лика, ты тоже рисуй, пригодится. Да и Толика приучайте.
 - Ой, ма, у меня так не получится. Да и времени нет, я начала твоё старое платье себе перешивать.
 - Ничего, всё надо успевать. Берите пример с Бога – он за неделю мир создал, и не плакал, что не получается. И писать  тоже на стенах можно, тренируйся, в сентябре в школу пойдёшь. Летом времени не будет. Попробую ещё извёстки привезть, снаружи домик побелим.
 - А ты извёстку покупаешь?
 - Ну, не совсем. Там курсанты, ещё в прошлом году, полы в складе ремонтировали, и нашли старую известковую яму, ещё до революции загашена. Все казармы побелили и квартиры офицерские, и мы столовую белим, и иногда лишняя остаётся.
 - А эти кирпичные казармы, что ещё до революции построили?
 - Конечно. Вы видели, за нашими огородами всё ямами изрыто? Это здесь печи стояли для обжига кирпича. Здесь глина хорошая.
 - И еврейское кладбище тоже из этого кирпича?
 - Наверное. Не сами же они его лепили. У них денег много, легче купить, чем самим делать.
 - А почему у них денег больше чем у нас?
 - Говорят, у них религия такая. Их Бог запрещает им работать руками, а заставляет работать головой.
 - Неужели головой можно больше заработать, чем руками?
 - Получается, что больше. У нас в поселье, до революции, был еврейский магазинчик, и там товары продавали только за золото, и наши многие там отоваривались, потому что вещи красивые были. Младшая мамина сестра, Фрося, сама ходила мыла золото, и купила красивые туфли и отрез шёлка на платье. Она у нас модница была. А ей было-то в шестнадцатом – пятнадцать лет всего.
 - А как золото моют?
 - Честно говоря, сама я даже не видела, мне в шестнадцатом-то всего пять лет было. Делают специальные лотки, в них насыпают песок и в речке промывают.
 - Любой песок?
 - А, нет, конечно, только золотоносный. А у нас за селом речка протекала, Говорулька, там и мыли. Там, правда, мало было золота, но бабам на мелочёвку хватало. Так-то здесь, по Силкару, весь левый берег золотоносный, и были богатые места.
 - А сейчас мыть можно?
 - Э-э, брат, куда хватил. Сейчас нельзя, и даже думать забудь об этом. После революции милиция всё население перетрясла. Некоторые пытались припрятать, да потом об этом горько пожалели. Так что этот вопрос даже ни с кем не обсуждай – себе дороже обойдётся.

Весна сорок третьего выпала тёплой и долгожданной. Войска на фронте уверенно продвигались на запад, и люди сразу повеселели. Но вслух ничего не обсуждали – «лишь бы не сглазить».    \\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\