В Овсянке на Енисее

Валерий Николаевич Шелегов – прозаик, поэт, публицист. Выпускник  Литературного  института  имени  А. М. Горького. Член Союза писателей СССР.
Родился 13 декабря 1953 года  в  городе  Канске. В 1969 году поступил в Томский геологоразведочный  техникум. В 1972 году уехал работать в Магадан. На Крайнем Севере  прошла  вся  жизнь. В 1996 году  вернулся  на  родину  в  Канск.
Первый   рассказ «Санька – добрая  душа» был  опубликован  в 1984 году  в  журнале   «Дальний  Восток». Автор книг: «Ленские  подснежники», «Зелёный  иней», «Пока  горит  костёр   Звезды  небесной», «На  Индигирке», «Оймяконский  Меридиан». Книга прозы «Луна  в  Водолее»  в  2008  году отмечена Союзом писателей России национальной премией «Имперская культура» имени Э. Володина. В 2025 году в Минском Книжном издательстве «Четыре четверти» издан  роман «Земля влюблённых». Живёт и работает  в  городе Канске Красноярского края.

В ГОСТЯХ У АСТАФЬЕВА

Много лет дружил с Виктором Петровичем Астафьевым. Михаил Петрович Лобанов на "собеседовании" на приёме в Литинститут сравнил меня с "молодым Астафьевым". Лобанов уважал Астафьева, передал поклон ему, когда я поехал после установочной сессии в Красноярск, знакомиться с Астафьевым Виктором Петровичем.  Начало сентября 1986 года. Виктор Петрович принял по-родственному. Много лет знал Виктора Петровича. И когда жил на Индигирке, возвращаясь из Москвы, гостил у писателя в Овсянке. Встречались на собраниях писателей в Красноярске, в годы, когда я вернулся на родину в Канск. Астафьева боялись "творцы" по цеху. Если ты живешь с "камнем за пазухой" - к Астафьеву не подходи. Ложь он чувствовал через пространство. У всех своя, правда. Прошло много лет, время отвеяло плевелы клеветы от зёрен правды. Лично спрашивал Виктора Петровича и о "Нобелевской премии", которую яко бы ему "обещали". "Горбачев получит", - ответ Виктора Петровича. Астафьев мало кого воспринимал доверительно и серьезно. И приговаривал, шутя, изредка: "Мы ребята - ёжики. В голенищах ножики". Ни перед кем он не "стелился", а вот спровоцировать похвальбой дурака, назвав его "гением" - это он мог запросто. Был звонок из Москвы. Просили "сторонники государственного переворота" - подпись под "письмом".
Не согласился. Послал.… Усмехнулся горько Астафьев: "Всунули, суки,  последним в списке "подписантов". Оправдываются - виноватые. Я не собираюсь оправдываться".  Я постоянно рассказываю маловерам, когда  слышал от Виктора Петровича  о фальшивой  подписи под письмом «гайдароубийц». В конце июля 1994-го года Петрович попал в Военный госпиталь с инфарктом. Я стоял с летней пасекой в Копай Горе на землях, с посевными медоносами фацелии, на общей пасеке дяди Вани Плющикова. Директор Агроэнерго в Канске, Валерий Семенович Таптун держал свою пасеку у дяди Вани Плющикова. Подружились с ним. Он приезжал на летний стан вечером в пятницу, отдыхал после рабочей недели до воскресного вечера. Валерий Таптун  очень любил произведения Астафьева. А когда узнал, что Виктор Петрович лежит в госпитале, предложил отвезти ему гостинец мёду. В июле мы откачали первый мёд. Взяли две трехлитровых банки мёда первой качки и среди недели рванули на "Жигулях" в Красноярск. Тогда Сергей Задереев был секретарем КРО. С Задереевым мы понимали друг друга и без слов. Он был единственный, кого Виктор Петрович "допускал к телу" в любое время суток. Задереев позвонил в госпиталь Петровичу, и он нас с Таптуном принял в холе. Его уже подлечили, но видно было, что не до гостей ему. Я тогда многое не знал о "травле" - Петровича за "письмо". Но было это на слуху. Спросил. Он ответил, так как я написал. Инфаркт - тоже следствие "травли. Кому-то,  Виктор Петрович   мог  брякнуть, отмахиваясь, как  от «зеленой навозной мухи», мол, "было". Так ведь НЕ БЫЛО! Ельцин приезжал и тёрся возле Всемирной известности, для пиара себя. "Солженицын - этот бесноватый  из ГУЛАга" - обозначил себя рядом с Астафьевым, подчёркивая себя  "равновеликим". И совсем не правы "критики", когда упрекают "коммунистов" в издании 15 -томов Собрания сочинений. К тому времени даже дух коммунистов выветрился в Администрации Красноярска и в чиновниках губернии. Личная заслуга Валерия Ивановича Сергиенко в издании Собрания сочинений. Будучи "банкиром", именно он и послужил Отечеству, издавая книги Виктора Астафьева. И о романе "Прокляты и убиты". Читая роман, меня не покидало ощущение знания,  происходящего. И хорошо вспомнились рассказы мамы о деревне военных лет. Мама, 11-летним подростком - на лошадях, осенью по первому снегу "в санях", из деревеньки Хаёрино " 40 километров возила брату Ваньке продукты". В Канске формировалась "дивизия сибиряков, спасших Москву". Брат мамы Иван Васильевич Поляков был среди "новобранцев", рассказывал маме о всех "ужасах" жизни в военном лагере, жили в землянках. Я однажды спросил Виктора Петровича Астафьева: "Всё - правда?!" - "И захочешь соврать - не соврешь. Это придумать невозможно".
Валерий Шелегов,
Член Союза писателей СССР
г. Канск
6 марта  2025 г.


В ОВСЯНКЕ НА ЕНИСЕЕ
(глава из романа "Земля влюблённых")

В конце августа улетел из Москвы в Красноярск. На установоч-
ной сессии разбирали мою повесть «Люди золота жаждут». Со-
курсники сравнивали ее с «Печальным детективом» Виктора Пет-
ровича Астафьева. Профессор Лобанов нашел внешнее сходство
с известным писателем.
В Канске ждут родители. К Виктору Петровичу Астафьеву, ре-
шил, обязательно заверну из Красноярска в село Овсянку.
В аэропорту «Домодедово» в книжном киоске случайно купил
книгу Астафьева «Всему свой час». Факсимильное вступление автора:
«Занятие литературой ; дело сложное, не терпящее баловства,
никакой самонадеянности, и нет писателю никаких поблажек. Со -
рвешь голос — пеняй на себя. Захочешь поберечься и петь вполго-
лоса, вполсилы — дольше проживешь, но только уж сам для себя
и жить, и петь будешь. Однако в литературе жизнь для себя равно-
сильна смерти».
Русскую литературу можно определить матерью русской души.
Запечатленная в былинах и песнях народом, русская речь веками
воспитывала и лечила народную душу. Слово определяло миро-
ощущение человека, бытие и жизненный уклад.
В нынешнее время хаоса Россия стала библейской Вавилонской
башней. Люди и народы перестали понимать друг друга. Даже на
семинарах прозы Михаила Петровича Лобанова в Литературном
институте этот «вавилонский вирус» ощущается.
Установочная ознакомительная сессия первого курса заверши-
лась. Собрались на последний семинар. В какой-то момент пере-
стаю сокурсников понимать.
За окнами аудитории в дворике дома Герцена рослые деревья.
Дождик говорливый ворошит листву, мокрит черный асфальт. Тя -
желые от влаги ветви прогнулись, едва заметно поддавливает их
ветерок и легонько качает. Обычная осень обычного года. Но Москва
гудит набатно от речей депутатов съезда. Грозное предчувствие
беды висит над отечеством.
И как-то не по себе от страданий литературных героев, которым
перемывают косточки семинаристы.
Я уже всем сердцем любил Михаила Петровича. Говорил учи-
тель тихо и кратко, точно, образно, емко. Чтобы лучше слышать
его, занимал место напротив преподавательской кафедры.
В завершение семинара стало тошно от перемалывания костей,
бабахнул кулачищем по столу! Михаил Петрович отпрянул с удив-
лением. Повисла тишина.
— Страна гибнет. А мы тут…
Обидел учителя. Сережа Котькало ; талантливый парень, моск-
вич, дружит с Михаилом Петровичем. С Котькало мы нашлись еще
во время вступительных экзаменов. Добрый малый.
— Деда обидел, — сокрушался Сергей.
Прощаясь с Михаилом Петровичем до следующего года, сознал-
ся, что улетаю к Астафьеву. Писатели-фронтовики Лобанов и Аста-
фьев в литературе единомышленники.
— Передай Виктору Петровичу привет. Доброго здоровья ему.
Перед Михаилом Петровичем извинился за свой срыв.
Август догорал просветленными днями вперемежку с резвыми
дождичками. Лето выдалось горячее.
Вокруг Москвы горят торфяники. Призрачная дымка напоми-
нает о далекой Якутии; там тоже горят леса. Тоскую оНаталье и де-
тях. Показал фото своей семьи Михаилу Петровичу.
Он улыбнулся:
— Валерий, вы такой одухотворенный, когда говорите о семье.
Глаза так и светятся. Любите детей?
— До слез…
— Человеку надежный тыл необходим, особенно писателю. Без
надежного тыла мы бы и войну не выиграли, — вздохнул Михаил
Петрович.
На протяжении маршрута из транзистора около водителя трол-
лейбуса слышно трансляцию со съезда народных депутатов. Ощу-
щение катастрофы усиливается словесной враждой депутатов.
Лица пассажиров напряженные, угрюмые. Потные от тесно-
ты люди внимательно слушают голоса народных избранников из
Дома Союза.
Товарищи мои разъехались по городам и весям Советского го-
сударства. Успокаивало, что ждут отец и мама в Канске, семья на
Индигирке: мир вечных ценностей. В этом мире весь смысл бы-
тия — надежность, сила, мужество и нежность к любимым людям.
Основа бытия в русском человеке — любовь к отечеству.
Литинститут одарил дружбой с прекрасными людьми. Профес-
сор Лобанов Михаил Петрович духовным светом напоминал отца.
В общежитии на седьмом этаже в комнате писателя Юрия Сергеева
познакомился с поэтом Николаем Шипиловым. Приехал он несколь-
ко недель назад из Новосибирска. Искал на этаже знакомых. Пора-
зили голубизна его глаз, откровенная чистота души. На этаже жил
Толя Буйлов из Красноярска. Пока шел до его двери, забыл фами-
лию Коли.
— Писатель из Новосибирска приехал.
— Как фамилия?
— Глаза такие, будто на ладонях сердце держит, — высказал
первое впечатление от знакомства с Шипиловым.
— Так это Коля Шипилов!
Я уже прочитал «Ночное зрение» Николая Шипилова. Порази-
тельная проза. И до знакомства любил автора. Предложил ему жить
в номере Сергеева, коль негде остановиться в Москве.
Николай низкорослый, волосатый, но наметилась сорокалетняя
возрастная плешь. Усы с проседью прикрывают верхнюю губу. Об-
рядить бы его в гуцульскую одежду, вылитый гоголевский казачий
старшина из Диканьки будет.
Шипилов — поэт одного ряда с Николаем Рубцовым. Приехал
он с гитарой, в наплечной сумке изрядно потертые общие тетради
в клеточку. Из сменного белья ничего нет.
— Всю прозу написал в поездах между Москвой и Сибирью, —
сознался он. — В Новосибирске живу в театральной каптерке.
Коля сходил в душ. Постригать товарищей я научился еще в Том-
ске, когда был студентом Геологоразведочного техникума. Осенью
в общежитии после геологических практик все заросшие, нередко
и вшивые. Двухэтажная деревянная общага холодная, сами всегда
голодные, но жили дружно.
Орудовал ножницами и расческой не хуже парикмахера. Постри-
гал солдат и офицеров своей роты в армии.
Шипилов постричься не отказался. Сделал ему «офицерскую» при-
ческу, подравнял ножницами усы. Выделил голубую льняную рубаш-
ку с коротким рукавом. Он и вправду стал походить на боевого офице-
ра. Стрижка преображает человека. Была у меня спортивная курточка
серебристого цвета со стоячим воротником. Оставил ему на осень.
Комната Сергеева на седьмом этаже общежития быстро стала
известной. Прозу Шипилова студенты очного обучения изучали на
творческих семинарах. Песенную поэзию Николай не издавал. Его
авторские военные песни под гитару или гармонь настолько про-
никновенны, что стихи о войне других авторов кажутся театраль-
ными. Шипиловские песни народные.
Однажды Шипилов привез пародиста Михаила Евдокимова, ко-
торый выступал на эстраде и стал известен благодаря «красной
роже после бани». В Москве он еще жилья не имел, обретался, где
Бог соломки подстелет. Друг юности Шипилова по Новосибирску.
Евдокимов моложе нас годами. Серьезный мужик и крепкий про-
заик. Бесхлебное литературное ремесло его не привлекало. Писал
и читал юмористические рассказы со сцены.
Я уезжал в аэропорт и радовался за Колю. Сергеев снял для се-
мьи квартиру в центре Москвы. Предложил зимовать Коле в его
комнате. С Шипиловым Сергеев пока незнаком. Учебный год слу-
шателей Высших литературных курсов начался, но Юра еще не
вернулся из Владикавказа. Коле Шипилову он всегда рад будет
помочь. Радовался за Юру. Сергеев настоящий романтик геологии.
Наш человек. Работал в Якутии старателем на золотодобыче. Напи-
сал книги о геологах, старателях золота. Родовитый терский казак.
Широкий в дружбе мужик.
На прощание обменялись с Колей Шипиловым нательными кре-
стами, троекратно расцеловались. В книжном киоске на улице Доб-
ролюбова имелась в продаже книга Шипилова «Ночное зрение». От
общежития дорогу перейти. Купил.
«Валере в тяжелые для нас дни. На хорошую дружбу. 9 сентября
1986 г. Н. Шипилов». И вот столько уже лет книга «Ночное зрение»
всегда рядом со мной.
Вячеслав Сухнев работал редактором отдела критики в еженедель-
ной газете «Литературная Россия». Знаком с ним по переписке.
В журнале «Наш современник» годом раннее вышел роман Ва-
силия Белова «Все впереди…» В либеральных изданиях началась
травля автора. С Индигирки отослал в Овсянку статью Виктору
Астафьеву, разбор романа в защиту Василия Белова. Астафьев от-
правил эту статью в Москву в «Литературную Россию».
Сухнев отправил гранки на Индигирку. Статья называлась «Не
об избе — о времени». Василий Иванович Белов из Вологды при-
слал письмо: «Как Вам удалось опубликовать?»
Вячеслав однажды брал интервью у Астафьева на Енисее. Профессиональ-
ная писательская этика и чувство долга, любовь к Астафьеву не поз-
волили пренебрежительно отнестись к его записке, приложенной
к моей статье. Сухнев подготовил гранки и опубликовал статью
в «Литературной России». Будучи в Москве, нашел его в редакции
на Цветном бульваре.
Энциклопедист, интеллигент Вячеслав Сухнев поставил меня
в тупик своим обаянием. Принес ему для газеты рассказ «Банные
дни на Индигирке». Дал для ознакомления «Полярную Звезду»
с повестью «Чифирок».
— Прочту до завтра. А пока пошли, студент, обедать, — пригла-
сил он в столовую.
Большинство из писательской братии люди чванливые и мало-
образованные. Настоящие писатели редки. При первой встрече
даже не обратил внимания на очки в роговой оправе, на профессор-
скую бородку Вячеслава. Голос с картавинкой ироничный, оторопь
берет от колкого пытливого взгляда. Такого человека начинаешь
уважать с первой минуты знакомства.
— Тебя, брат, нечему учить. Ты уже состоявшийся писатель, —
вернул он журнал с повестью. — В Магадане я бывал. Колыму
знаю. Спасибо Лобанову Михаилу Петровичу, что заметил тебя,
вытащил. Вот рекомендация в Союз писателей, — вынул он из вы-
движного ящика лист бумаги. — Всему свой час и время всякому
делу под небесами. Литинститут даст крепкое образование. А опы-
та тебе не занимать.
В Якутске подобным образом рекомендацию предоставил Пред-
седатель Союза писателей Якутии Софрон Петрович Данилов. Для
вступления в Союз необходимо иметь две книги прозы, три ре-
комендации авторитетных авторов. Книг пока нет, рекомендуют,
опираясь на журнальные публикации.
Третью рекомендацию через год даст писатель Борис Петрович
Агеев. Он приедет с Камчатки на Высшие литературные курсы.
Мы подружимся. Без просьбы он принесет и положит на письмен-
ный стол рекомендательное письмо.
— Времена лихие. Пропадешь на своей Индигирке без под-
держки, — буркнул Борис.
Агеев ; рослый молчун. Смотритель маяка в Мильково. Сло-
ва из него не вытянешь. Рыжая бородища, линзы очков. Доброты
в человеке — века не хватит истратить. На ВЛК в Москву Агеев
приехал с семьей. Жена его Галина рядом с увальнем супругом —
божья птаха. Доченька у них двухлетняя. В Мильково окрестить
ребенка негде.
Выбрали погожий день, поехали в подмосковное Черкизово.
Крестили девочку. Борис Петрович и Галя из Курска. На Камчатку
они после ВЛК не вернутся. Всему свое время.
С думами о будущем, счастливый воспоминаниями о минувшем
лете, ехал к Астафьеву с необъяснимым желанием повидать его.
Какой-то особенный смысл обрела деревня Овсянка после посе-
ления Астафьева на берегах Енисея. Дом Виктора Петровича еще
издали распознал верно. Огород при доме невелик, отделен от про-
улка высоким штакетником.
Миновал проулок, спустился к Енисею. Постоял на галечном бе-
регу у воды.
Дальний левый берег за Енисеем горист, изрезан падями. Хвой-
ные леса, высокое голубое небо. Раздолье.
Правобережье гнется пологой излучиной широко. Деревня Ов-
сянка старожильская. Четвертый век как поселились здесь люди.
Долгая череда изб на крутояре от воды видится островерхими кры-
шами, деревенская улица пятится хозяйскими огородами к реке.
Это крестьянское поселение хорошо представляется читателю из
книг Виктора Петровича Астафьева.
Поднялся тропинкой между хозяйских стаек к дому писателя.
Одолела робость стучать кованым кольцом калитки. Отошел от во-
рот к огородному штакетнику.
Створки низкого кухонного окна раскрыты. Белые ситцевые за-
навески прикрывают окно до верхней рамы. Прохладный ветерок
с Енисея живо шевелит легонькую ткань. В просветы штакетника
свободно видится двор, застеленный широкими кедровыми плахами.
Рослая рябина с тяжелыми красными гроздьями ягод на меже
с огородом. Лавка со спинкой и стол под рябиной чистые, двор под-
метен. Метлу со светлым черенком видно под навесом в дальнем
углу.
Кулижка огородной земли под картошку без ботвы. В глубине
двора ; летняя времянка и баня.
Утро еще раннее, солнце невысокое. Стоял долго, не решаясь на-
рушить спокойное течение времени. Первая встреча. Известна ему
моя проза. Отсылал Астафьеву «Картоху». «Хороший рассказ», —
ответил он открыткой. Рассказ опубликовал альманах «Енисей».
И все же встречаться с Астафьевым стеснялся. Обычное дело,
когда молодые литераторы приходят к мастерам прозы или сти-
хосложения. Не праздное это любопытство, а возможность понять
что-то такое, что тебе не дается свыше. Помогают такие встречи.
Писательская братия побаивается Астафьева. Мужик он за-
диристый, скорый на расправу. Характер беспризорного детства
и к старости не поменялся. Ложное и настоящее отличал влет. Без-
дельников и пройдох гнал от себя как собак. Те потом тявкали на
него в газетах. Хороших людей Виктор Петрович ценил и уважал
душевно, многим людям помогал деньгами, серьезным авторам от-
вечал письмами.
Астафьев отодвинул ладонью занавеску, выглянул из окна, сле -
повато всматриваясь за ограду. На войне поврежден правый глаз.
— Ко мне? Калитку сейчас отопру.
Взгляд его детско-пытливых голубых глаз я почувствовал изда-
лека. Тихий голос писателя успокоил.
— Откуда? Из Якутии. Спасибо за привет от Лобанова. Хоро-
ший он мужик. Проходи, не робей. Я недавно встал. Картошка сва-
рилась, позавтракаем. Омуля ребята из Енисейска прислали.

Неизвестная «Затесь» Астафьева
«Последний поклон» Виктора Петровича был опубликован в «Ро-
ман-газете». Повесть «Царь-рыба» принесла всемирную славу. Об-
суждается в прессе «Печальный детектив».
— Да я тебе подарю, — после завтрака разговорились мы. —
В библиотечке «Огонька» роман вышел, — принес из рабочего ка-
бинета пару тонких книжиц Виктор Петрович.
Для автографа подал ему и книгу «Всему свой час», купленную
в Москве.
— Летом мало кто из писателей объемно пишет. Покоя нет
от ходоков — не разгонишься. На «Затеси» только и выкраиваю
время, — простодушно объяснил он. — До твоего прихода на-
страивался поработать. Я ведь по миру поездил, посмотрел. Есть
с чем сравнить. Часто на встречах с читателями спрашивают
о загранице.
Рассказал Виктор Петрович о своих поисках в голландском Ам-
стердаме. Будучи там по издательским делам своих книг, переве-
денных на датский язык, решил почтить память национального
писателя Эдварда Деккере. И шибко удивился, когда хозяин из-
дательства сказал, что не слышал о таком. После чего и родилась
идея написать «Затеси».
Говоря о русских, Виктор Петрович рассказал быль, как на Ура-
ле в послевоенное время «Две подружки в хлебах заблудились».
В «Огоньке» рассказ появится много позже, прочитаю его, рабо-
тая в старательской артели «Мир» на участке Малтан. Молодым
авторам Астафьев ненавязчиво подсказывал: мол, мера правды —
это и есть настоящая мера таланта.
Летним вечером Виктор Петрович имеет привычку прогули-
ваться по селу. Рядом с Астафьевым день пролетел одним мигом.
Принял он по-родственному. Обедали у его любимой тетушки на
другом конце села. Петрович не шибко-то и говорлив. Дышится
человеку трудно: военная контузия. Внешне Астафьев напоминал
чем-то библейского пророка. Исходила от него необычная энерге-
тика, благодаря которой знаешь, о чем не сказано вслух.
Ночами на Енисее прохладно в сентябре. Из печных труб враз-
брос вьется куделька белесой дымки. Во дворах мало скотины. Ов-
сянка постепенно наполняется городскими хозяевами, они поку-
пают дома под летние дачи.
Воздух густеет до синевы, в падях остывают туманы. С прогул-
ки возвращаемся в сумерках. Пора прощаться и идти к автобусной
остановке. Уезжать не хочется.
— Ночуй, — пригласил он. — Марья моя сегодня уже не при-
едет, в Красноярске. Поставлю тебе раскладушку в зале. Утром накормлю, ; и поезжай с Богом.
И минул век двадцатый.
22 марта 2023 г.