Встреча

Бог создал человека по своему
образу и подобию и за это обрёк
того на страдания, ибо лишь в
страданиях, возможно постичь
суть самой человечности.

Глава -- 1


В предрассветный час, спеша по мокрым городским улицам, я безуспешно пытался найти укрытие от усиливающегося дождя. На горизонте, за линиями домов, молния прорезала небо, и тут же раздался грозный раскат грома: ливень с невероятной силой обрушился на город.

Не успев ощутить пронизывающую сырость, я нашёл спасение под крышей ближайшей автобусной остановки. Звуки дождя усиливались, капли барабанили по жестяной крыше, а его рев то и дело прерывался гулом проезжающих машин. Под монотонное звучание дождя в эту безрадостную погоду я, оставшись один, погрузился в размышления о смысле всего сущего.

— Кто мы, люди, — спрашивал я себя, — одно из бесчисленных созданий, появившихся на свет лишь для того, чтобы раствориться в вечности, или же наше появление — случайное явление в этом огромном, таинственном и бесконечном мире?

В мире, где человеческая судьба измеряется лишь несколькими десятками лет, человеку за столь краткий миг не дано ни времени, ни мудрости, чтобы постичь все волнующие его тайны. Может быть, нам не суждено узнать ответы на эти вопросы, но если это действительно так, то в чём причина?

Вдруг в голову вмешался нежный, как сладкий, плач.

Внезапно, отбросив все свои размышления, я повернулся и в полумраке предрассветного неба разглядел силуэт девушки, сидевшей на скамейке у самой остановки. Это была девушка, которая в будущем осмелится поставить под сомнение всю мою прожитую жизнь.

Грусть её была очевидна: платком она то и дело вытирала проступающие слёзы. Наблюдая за ней несколько минут и убедившись, что её сердце разрывается от боли, отражающейся в её глазах, я, несмотря на то, что она была для меня незнакомкой, решил произнести несколько утешительных слов, не ожидая встречных.

Неожиданно для себя я подошёл к ней поближе и сбивчиво произнёс:

— Извините, если это неуместно, но я могу вам помочь.

Как и предвидел, ответа от неё не последовало. Однако, не желая сдаваться и стремясь хоть как-то улучшить её состояние, я не прекратил попыток развязать наш разговор.

— Прошу прощения за наглость, но сегодня такой промозглый и мрачный день, что даже без ваших слёз на улице царит уныние. Не хотели бы вы выговориться незнакомому человеку? Может быть, это поможет вам немного легче пережить свою печаль?

Казалось, мои последние слова задели её до глубины души. Она, приподняв поникшую от грусти голову, посмотрела на меня своими проницательными зелёными глазами и мягко спросила:

— Вы верите в Бога?

Её красота была ослепительной, её голос нежно ласкал слух, принося успокоение в эту промозглую дождливую атмосферу. Я, нечаянно ответив, бросил встречный вопрос:

— Я верю в Бога, а вы?

Смахнув неспешным движением изящной руки последние слёзы с покрасневших от волнения щёк и отпустив остатки горьких чувств, она без лишних церемоний вступила в разговор.

— Возможно, я верила до тех пор, пока не повстречала одного человека. Теперь нет. У меня нет сомнений: я знаю с уверенностью, что Бога не существует.

-- Безумец, чьи слова не стоит принимать всерьёз? Именно это стало причиной столь глубокой печали, слёз, струящихся по вашим удивительно красивым глазам? Потому что он сказал вам, что Господь, в которого вы так искренне верили, не существует?

— Прошу прощения, возможно, в начале нашей беседы я не совсем ясно выразила свою мысль, — продолжила она. — Но всё же хочу быть честной: мой взгляд на этот вопрос был скорее научным, нежели религиозным. Мое мнение всегда держалось на том, что Бог — это орудие, созданное более умными и амбициозными людьми, чья настоящая цель заключалась в неограниченной и абсолютной власти над менее образованными, но более усердными крестьянами и простолюдинами.

— Что вы хотели этим выразить? — уточнил я.

— Я хочу сказать вам, что с давних пор бедные крестьяне и простые люди, которых преследовали и лишали всего, что у них было, — свободы и права на жизнь, — были гонимы теми, кто эксплуатировал и обогащался за их счёт. В тот исторический, переломный момент, из уст обычного жадного человека, преследующего лишь личную власть и обогащение, прозвучал голос Бога. Он, во имя вымышленного божества, созданного им самим, внушал обречённым на беззаконие людям надежду на лучшее будущее, возвращая им веру, которая возвеличивала имя Его.

— Вы утверждаете, что не Бог создал человека, а человек Бога? Это невероятно! Никогда не встречал такой мысли! — воскликнул я. — Ведь я дважды в неделю посещаю святые места, где, склонив голову перед иконами, изливаю свою душу, прошу прощения за все свои грехи, обращаясь к Нему в молитвах, слова которых читали мои предки задолго до моего рождения. После исповеди я всегда ощущаю облегчение, будто камень с души снят, ведь я очистился, соединившись со Словом Господа, с Сыном Его и со Святым Духом. Но то, что вы утверждаете, мне непонятно.

— Почему вы боитесь? Вероятно, страх мешает вам поверить в собственные силы. Страх сделать выбор, но вы снова ищете защиты у существа, чьё лицо и облик вам неизвестны, умоляя его о милости и помощи. Не кажется ли вам это странным?

— Я не отрицаю, что страх иногда проникает в самое сердце, но я верующий человек, считаю себя слугой Божиим, а всякий раб Божий испытывает страх. Я же человек, и это всегда помню.

— Конечно, вы имеете право на это мнение, но разве не в этом и состоит величие творения Господа? Сотворить мир по своему образу и подобию, приравняв тем самым человеческий род к Своему величию?

— Я вижу, к чему вы клоните, — сказал я. — Раз Бог создал людей по Своему образу и подобию, то, по-вашему, Он не желал, чтобы они были Его рабами.

— Мне интересно: если он создал мир, подобный себе, и пошёл на такие радикальные шаги, то почему же он обрекает людей на страдания?

— Возможно, только в страданиях мы способны постичь глубину человеческой природы, ту искру Божью, которая в ней горит.

Она на мгновение опустила взгляд на мокрый асфальт, а затем подняла глаза и снова встретила мои. В их зелёном свете таилась усталость и странное спокойствие.

— Потому что страдания учит нас различать боль, — сказала она тихо. — Не в наказании ли промышляет та самая искра, а в испытании — чтобы мы не забывали о своих границах, о том, что мы не всесильны?

— Разве мы не готовы к таким границам, когда говорим о Вечности? — спросил я. — Разве благодарность не загорается в сердце, когда ты понимаешь, что тебе дан выбор?

— Благодарность — да, но чаще приходит не как сияние, а как тихий шепот: “ты можешь сделать другой выбор, чем тот, которым движет страх или жажда власти”. Бог, если Он существует, не должен быть инструментом для манипуляций, но часто именно люди так его используют, что кажется, будто Бог — это голос победителя, который шепчет: “я прав”. А мой опыт говорит обратное: — скорее был голосом слабых и обиженных, которые верили, что кто-то услышит их.

— Вы считаете, что голос Бога часто искажался теми, кто держит в руках судьбы простых людей. — спросил я, и в меня закрался тонкий холод.

Она кивнула:

— Да. И вот почему я верю в Бога как в просветительное лицо, а в Бога как в идею — возможно в идеал, но в свой черед Он зовёт людей к ответственности друг за друга. Бог, если и существует, не ограничится тем, чтобы спасать людей от самого себя. Он может быть тем, что рождает у людей слабость и сочувствие, а не только подчинение и страх.

— И всё же, если Бог не властитель, то кто же Он для вас? — спросил я, задаваясь вопросом, который тревожил меня давно.

— Он — образ того, к кому мы стремимся не терять человечность, — ответила она. — В каждом из нас есть искра, которая может стать светом или тьмой. Если мы выбираем свет — значит мы в Его повальном подчинении и в награду за это нам приоткроют врата рая. Но если мы выбираем тьму -- земля разверзнется под ногами и мы с легкостью превратимся в падших угодив в логова мрака вечности. Оба этого пути подчиняют наш страх.

— Потому нам нужна вера, вам не кажется— заметил я.

— Именно. Вера может быть не в нечто над нами, а в нечто внутри нас — в нашу способность творить смысл даже в беспросветной тьме. Я не отрицаю вашего опыта молитвы и вашей связи с Именем Господа, но я не могу принять Его как некую могущественную фигуру, управляющую каждым шагом. Скорее Бог — это проект, который мы строим вместе, чтобы не потеряться в хаосе бесконечности.

— Тогда скажите, почему вы верили раньше? — спросил я, и на секунду ощутил, как моя душа чуть-чуть смягчается, как будто кто-то поднял пульс сострадания в груди.

— Верила потому, что страх держал меня за руку, — ответила она. — Верила, потому что в те моменты, когда мир казался холодным и чужим, молитва давала мне ощущение того, что не всё зависит только от меня. Но потом я увидела, как вера может ранить людей — когда её используют как инструмент подавления, чтобы убедить других, что они обязаны подчиниться. И потому я стала смотреть на это глазами науки и истории: если Бог существует, то Он не должен требовать верности, а если Он не существует — мы можем найти свой путь к добру без Него.

— Вы верите в возможность добра без Бога? — задал я вопрос.

— Верю. Возможность помогать друг другу — Это и есть то, что держит мир на плаву.

— Но если люди сами создают Бога, чтобы оправдать власть и эксплуатировать ближних, разве это не доказательство лишь человеческой слабости, а не существования высшего смысла? — спросил я, чувствуя, как моя логика спорит с искрой сомнения в глубине груди.

— Может и так. Но слабость — не приговор. Мы можем учиться жить так, чтобы сила не становилась насилием, чтобы власть не превращала нас в злодеев.

— Значит, вы говорите, что путь к Богу — не догма, а диалог, который продолжается между людьми и их сомнениями? — спросил я, и в моём голосе прозвучала слабая надежда.

— Именно. Бог — это бесконечный диалог, который начинается внутри каждого из нас и, возможно, продолжается между людьми, между теми, кто верит и теми, кто сомневается. Мы не обязаны приходить к одному ответу, но мы можем не забывать друг о друге на этом пути.

Слова её прозвучали как нечто редкое и ценное. Я ощутил, как холод дождя на крышке автобусной остановки постепенно сменяется лёгким теплом от искры понимания. Ветер стих, капли перестали стучать по металлу так громко, будто этот вечер сам начал слушать.

— Может быть, нам и не нужно одного ответа, чтобы идти вперёд, — тихо сказал я. — Может быть, достаточно того, что мы сейчас оба делимся своей болью и надеждой, даже если она различна по форме.

— Возможно. В таких моментах, когда небо ещё тёмное, а город дремлет под мокрым покрывалом, мы и сами становимся ответами на вопросы друг друга, — ответила она мягко. — И если однажды наши дороги снова переплетутся, может быть, мы сможем, продолжить наш разговор поговорить ещё глубже, но к сожалению или к счастью завершить его мы так и не сумеем.

Мы улыбнулись и замолчали. Я снова посмотрел на небо, где вдалеке ещё искрились молнии, но уже не так ярко и не так часто. Город просыпался, и шум трассы постепенно возвращался в сознание, словно мир требовал от нас забыть о сомнениях ради повседневной жизни. Ещё один вопрос подумал я, вопрос который перерастёт в дальнейшем в удивительный рассказ, когда она повстречала на своем жизненном пути одну поникшю душу.

-- Однако кто вы, и почему я так увлекся нашим разговором, что отвлёкся от главного? Если не воля Божья причина ваших слёз, то что же или кто тогда заставляет вас так страдать?

— Это тот, которого вы прозвали безумцем, — ответила она.

— Он вас, получается, обидел и оставил?

— Да, он действительно бросил меня в такое неподходящее время.

— Почему?

— Это очень длинная история. Захотите ли вы её услышать?

— За длительное время я не встречал такой увлекательной собеседницы, как вы, и, разумеется, не упущу возможность продолжить нашу беседу.

— Я действительно очень благодарна вам. Мне просто нужно было выговориться, поделиться своими печалями и горестями. Рассказать о своей боли даже незнакомому человеку, который, может быть, не поймёт меня, но хотя бы выслушает.

— Не могу понять, — пробормотал я.

— Понимаете, я врач, психиатр. До сегодняшнего момента я трудилась в больнице для душевно больных людей. За два года работы в моём кабинете прошло множество пациентов, и я могу утверждать, что каждый из них был по-настоящему болен и непредсказуем с профессиональной точки зрения. Однако полгода назад к нам попал молодой человек, лет тридцати пяти, с амнезией, не помнивший своего имени. У него не было ни родственников, ни друзей, а единственной одеждой была больничная рубашка, в которой он и оказался в нашем учреждении.