Диалог-1

Глава 4

Психологический отчет. Сессия 1. Пациент: Сирота.

– Ваш рассказ – это симфония страдания, виртуозно исполненная на струнах истерзанной души. Я ощущаю пульсирующее эхо вашей боли, но вместе с тем – робкое восхищение мужеством, с которым вы продирались сквозь тернии обстоятельств к едва различимому просвету. Сейчас я задам несколько вопросов, внимательно опираясь на услышанное. Нам необходимо убедиться, что в самых тёмных лабиринтах вашего сознания не притаился диссонанс с вашими словами. Это деликатная, но необходимая процедура. Итак, поведайте мне, что вы думаете о той мимолётной буре, что унесла жизнь вашего старого товарища?

– Дни его были подобны осеннему листу, сорвавшегося с иссохшей ветви – обречены с момента падения. Срок его "заключения" неумолимо подходил к концу. Если бы не тот шторм, барон попросту вырвал бы его трепещущее сердце из груди. И тогда, когда старик осознал, что его ждет участь горше самой смерти, он впервые воззвал к Тому, кто уготовил ему эту злосчастную судьбу. Наверное, там, "наверху", услышали его предсмертную мольбу, решили, что даже самый падший не заслуживает подобной муки. И тогда "Он" призвал его душу быстро и безболезненно, избавив от страданий. На лице моего товарища застыла блаженная улыбка – печать долгожданного избавления.

– Когда вы говорите "Он", вы подразумеваете Бога? Господь принял душу вашего друга в свои объятия?

– Тот, кого вы зовёте Богом – всего лишь миф, призванный усмирять отчаяние заключенных, инструмент поддержания тлеющей надежды и обуздания страха. Моего друга призвал не Бог, а Таинственный Голос, который вершит судьбы с момента оглашения приговора и до самого обретения свободы.

– Вы настойчиво повторяете слово "заключение". Почему? Вы ощущаете себя узником?

– Возможно, вы сочтёте меня безумцем, доктор, но да, я – узник.

– Не стоит так волноваться. В наши дни границы между нормальным людьми и ненормальным размыты, словно акварель на влажной бумаге. Я буду вам глубоко признательна, если вы поделитесь тем, что разъедает вас изнутри. Почему вы дали старику именно такой ответ?

– Потому что это чистейшая истина, доктор. Горькая, но неоспоримая истина.

– Вы действительно полагаете, что жизнь – это тюрьма или ее жалкое подобие?

– Да. Я знаю это совершенно точно.

– Что заставило вас уверовать в это? В чём корень этой идеи? Ваш ответ крайне важен для наших бесед. Возможно, именно там скрывается источник вашей "болезни". Позвольте мне помочь вам отыскать его.

– Я не отрицаю, доктор, что мои суждения кардинально отличаются от общепринятых. Но я – человек, осужденный и приговоренный за убийство к столь долгому и мучительному наказанию. Наказание по имени Жизнь.

– Что вы хотите этим сказать? Поясните, о каком убийстве вы говорите?

– Я убил человека, себе подобного.

– Когда это произошло?

– Это случилось задолго до моего рождения. Рождение, которое в моем мире зовется заключением под стражу.

– О каком мире вы говорите? Где он находится?

– В мире, где светят два алых солнца, опаляя выжженный горизонт своим нестерпимым жаром. Дорогу туда может отыскать лишь тот, кто испускает последний, судорожный вздох.

– Вы хотите сказать, что убили человека на другой планете, в мире с двумя пылающими красными солнцами, и за это чудовищное преступление были осуждены и "перерождены" на Земле? Я правильно вас понимаю?

– Да. Именно так.

– Как вы пришли к такому умозаключению? Что побудило вас в это поверить?

Почувствовав, что разговор неумолимо затягивает его в омут сокровенных откровений, пациент на мгновение засомневался, стоит ли обнажать свой тщательно оберегаемый секрет. Взвесив все "за" и "против", он вновь решился продолжить беседу.

– Побудил меня сон, словно распахнувший врата к жуткой правде.

– Расскажите мне об этом сне. О том, что вам привиделось.

Заданный вопрос, словно острая бритва, коснулся оголённых нервов. Он еле заметно покачивал головой из стороны в сторону, будто кто-то яростно противился ему изнутри, не желая разглашения секрета. Возможно, его вторая, тёмная сущность. Он на мгновение отстранился от окружающей реальности, бесследно погрузился в сумрачный лабиринт внутреннего мира. Но это состояние было мимолётным, и вскоре он начал рассказывать о сне, явившемся ему в далеком, далеком детстве.