Тумар

ТУМАР

Тумар — так назвал его старый табунщик, веря, что Тумар станет оберегом для своего хозяина. Едва встав на ещё неокрепшие, но уже стремительные ноги, жеребёнок показал свой особый нрав. С первых дней было ясно: это необычный жеребец. В его крови бушевал ураган, а в глазах отражались бескрайние степи. С двух лет Тумар обгонял всех молодых жеребцов, а когда ему исполнилось четыре, он впервые вышел на настоящие скачки. Никто не верил, что этот ещё не зрелый скакун сможет дать бой маститым чемпионам, но Тумар рванул так, словно за ним гналась сама буря. Он выиграл свой первый забег, затем второй, третий…Им восхищались. Его боялись. Его называли «ветер в гриве». Тумар был жеребцом редкой красоты. Его шерсть сияла черным атласом, словно ночное небо без единого облачка. На солнце его гладкий, как шёлк, круп отливал темным серебром. Высокий, с мощными мускулистыми ногами, он выделялся среди других скакунов своей статью и грацией. Но самым завораживающим в нем были его ноги — все четыре белоснежные, как снег на вершинах гор. Казалось, что он не бежит, а парит над землей, оставляя за собой только легкую пыль. Люди говорили, что это метка самой судьбы — такой конь рождается раз в столетие. Грива и хвост Тумара были густыми, длинными, развевались на ветру, словно черное пламя. А глаза… Глубокие, тёмные, с живым блеском, в котором горела необузданная сила. Когда он вставал на дыбы, казалось, что перед тобой древний дух степи, пробудившийся от векового сна. А когда мчался — был похож на чёрную молнию, скользящую над землёй. Этот конь был рождён для побед. С первых лет жизни он показывал невероятную скорость и выносливость. Но его величие раскрылось в полной мере, когда он впервые вышел на ипподром. Тогда, под ослепительным солнцем, он встал на стартовую линию среди лучших скакунов, но никто даже не подозревал, что этот черный жеребец с белыми ногами станет легендой.
— Итак, у нас остаётся последний круг! — раздавался голос диктора над ипподромом. — Каких-то считанных метров не хватает остальным жеребцам, чтобы настичь непревзойденного Тумара!
Диктор говорил срывающимся голосом, закуривая очередную сигарету в задымлённой кабинке комментатора. Он и сам уже давно знал, что исход гонки предрешён. Трибуны гудели, словно штормовой ветер в степи. Кричали, визжали, свистели. Люди вскакивали со своих мест, вытягивали шеи, одни размахивали шляпами, другие сжимали в руках билеты, как будто хотели впитать этот момент в себя. В этот период Тумара знал каждый. Плакаты с его изображением висели повсюду: на стенах магазинов, на афишах у ипподрома, даже на детских тетрадях. Он был народным любимцем, гордостью и вдохновением. Тумар летел по беговой дорожке, его копыта едва касались земли. Грива развевалась черным пламенем, а белоснежные ноги мерцали, словно молнии. Казалось, что сама степь вложила в него свою неукротимую силу.
А в это время, на самой беговой дорожке, Тумар напрягал каждую мышцу, выгибая шею вперёд, словно стремился разорвать сам воздух перед собой. Его дыхание становилось тяжелее, грудь вздымалась всё выше, но он не позволял себе сбавить темп. Забег подходил к концу. До финиша оставалось каких-то несколько десятков метров. Грива, развевающаяся, как чёрное пламя, мелькала в ритме ударов копыт. Белоснежные ноги, сияя в лучах заходящего солнца, словно разрывали пространство. Ему навстречу неслось торжество победы – ревущие трибуны, звуки фанфар, гордость, впитанная в стены ипподрома. Но с каждым шагом тяжесть в теле нарастала. Было непривычно трудно. Жокей наклонился ниже, отпустил  поводья, будто требуя ещё большего рывка. Тумар чувствовал, что его тело работает на пределе. Но останавливаться было нельзя. Он вложил в последний рывок всё, что у него было. Копыта громко били по земле, оставляя за собой облака пыли. Последние метры – последние мгновения перед триумфом.
Когда замирает ветер
Со стороны казалось, что Тумар несётся с такой лёгкостью, будто парит над беговой дорожкой. Каждое его движение было идеально выверенным – грация, мощь, скорость слились в единое целое. Его белые ноги мелькали, словно вспышки молний, грива развевалась чёрным пламенем, а дыхание становилось всё более прерывистым. Но он был не просто фаворитом – он был воплощённой победой. Толпа на трибунах бушевала. Кричали мужчины, визжали женщины, дети подпрыгивали, размахивая флажками. Имя Тумара гремело над ипподромом, его победа была очевидной. И вдруг… Неожиданно жеребец резко дёрнулся и захромал. На мгновение никто не понял, что произошло. Туманный солнечный день, шум трибун, стук копыт — всё это словно стерлось. Тишина. Она накрыла ипподром, как волна. Голоса оборвались, руки застыли в воздухе, ветер словно затаился. Тумар сделал ещё шаг, но его движения уже не были полны той лёгкости, что мгновение назад заставляла сердца зрителей трепетать. Его круп поник, в глазах мелькнула боль, а бег потерял свою мощь. — Нет… — кто-то прошептал. Но уже не было сомнений. Что-то случилось. Тумар резко дёрнулся, но нога не выдержала. От боли он замедлил шаг. Его грациозный, лёгкий бег превратился в тяжёлую, хромающую походку. В этот момент мимо него стремительно пронёсся молодой гнедой жеребец – Талисман. Он взял победу, легко, без оглядки, как когда-то сам Тумар. За ним один за другим пробежали остальные участники, мелькали гривы, копыта выбивали ритм по земле, но никто не замедлялся. Никто не мог позволить себе остановиться. Только Тумар, с трудом волоча ногу, продолжал путь к финишу. Зрители замерли. Те, кто ещё мгновение назад ревел его имя, теперь наблюдали, как некогда непобедимый скакун превращается в тень самого себя. Их взгляды были полны жалости, шёпот пронёсся по трибунам, но никто не смел сказать это вслух: эпоха Тумара закончилась. К нему тут же бросились люди. Врачи в белых халатах, хозяин, другие жокеи – все окружили его, что-то возбуждённо обсуждая. Кто-то держал его за поводья, кто-то внимательно ощупывал ногу, стараясь понять, насколько всё серьёзно. А в это время трибуны уже пели новое имя.
— Талисман! Талисман!
Те, кто ещё недавно выкрикивали «Тумар!», теперь приветствовали нового чемпиона. Мир скачек жесток – здесь долго не ждут. Только вчерашние легенды знают, как быстро слава уходит, сменяясь новым именем, новой звездой, новым победителем.
Тумар стоял, тяжело дыша, пока ветер трепал его гриву. Врач склонился у его передней ноги, внимательно ощупывая сухожилия. Трибуны уже не шумели — люди разошлись, обсуждая нового чемпиона. Жеребец рванулся было вперёд, но его тут же придержали. Он не дошёл до финиша. Ему не позволили. Прошла неделя, потом еще одна и так месяц. Время в конюшне тянулось медленно. Знакомые запахи сена, звуки шагов конюха, ржание других лошадей — всё было прежним, но мир изменился. Он больше не был фаворитом, не слышал выкриков своего имени, не ощущал привычного напряжения перед забегом. Однажды утром дверь в конюшни распахнулась, и в дверях появился хозяин. Он подошёл к Тумару медленно, как будто не знал, с чего начать. В его глазах отражались эмоции, которые тот не мог понять. Ласково и тихо он провёл рукой по его гладкому чёрному боку, зная, что этот момент наступил.
— Вот и пришёл твой последний день здесь, Тумар. — голос хозяина был глубоким, тяжёлым, как будто каждое слово требовало силы. — Ты был великим, ты подарил мне столько побед. Но теперь я не могу больше держать тебя в этих стенах. Прости меня.
Он замолк, как будто не знал, что ещё сказать. Тумар стоял, не двигаясь, прислушиваясь к тишине, которая заполнила этот момент. Хозяин поднял руку и не спеша аккуратно надел уздечку. Последний взгляд хозяина был полон благодарности и грусти. Он тихо вздохнул, провёл ладонью по шее Тумара, как когда-то, когда тот был молодым и сильным. — Спасибо тебе за всё, мой друг. Я никогда не забуду твою силу, твою преданность.
И с этими словами хозяин в последний раз отпустил поводья. Тумар шагнул вперёд, и хозяин не пошёл за ним. Он остался стоять на месте, глядя, как его верный скакун уходит. Тумара повели через проход, где вдоль стен выстроились другие жеребцы. Они стояли тихо, не двигаясь, словно следя за каждым его шагом. Каждый из них воспринимал происходящее по-своему: кто-то слегка взмахнул хвостом, кто-то всхрапнул, а кто-то просто кивнул головой, как будто передавал прощание. Тумар шагал вперёд, не оборачиваясь, словно прощался не только с конюшней, но и с той частью себя, которая была на поле для скачек. Он оставлял за собой воспоминания о победах, шумных трибунах и восклицаниях толпы, но впереди его ждал новый путь, о котором он не знал.
На улице стоял пожилой человек, одетый необычно. На его голове была тюбетейка, а поверх неё — традиционный костюм. На ногах — кирзовые сапоги, которые, казалось, носились не для городской суеты, а для дальних путешествий. Лицо было обветрено, на нём играла улыбка, будто он действительно готовился к празднику, несмотря на свой возраст. Тумар оглядел его, не понимая, кто этот человек, и даже не сразу осознавая, что это его новый хозяин. Тем временем, хозяин подошёл к старику. Они обменялись несколькими словами, и спустя минуту старик передал ему какие-то бумаги. После короткого рукопожатия хозяин повернулся к Тумару. Он медленно приблизился, глядя на жеребца с тихим уважением и нежностью.
— Ну вот и сам великий Тумар! — произнёс новый хозяин, с лёгким восхищением в голосе, но с твердостью, как у человека, который привык, чтобы всё шло по его правилам. — Теперь мы с тобой такие деньги заработаем, тебе уж точно скучно не будет! Но слушай, у нас тут не терпят высокомерия. Не показывай свой чемпионский характер, мы таких быстро на место ставим. Он дернул за уздечку с такой силой, что Тумару пришлось немного покачнуться и сделать шаг назад. Желание укусить старика было сильным, но он подавил его. В его глазах сверкнула борьба, но всё равно позже он сделал шаг вперёд, подчиняясь.
Новый хозяин оглянулся на двух молодых парней, которые стояли в тени грузовика и нервно курили. — Давайте, грузите его на борт, чего встали, бездельники! — он выкрикнул команду, и в голосе было не просто раздражение, а некое жестокое требование. Парни бросили сигареты и подбежали. Один схватил уздечку, и, не давая ему времени на сопротивление, повел его к грузовику. Тумар не пытался вырваться, но в его глазах появилась боль — не от физических усилий, а от осознания, что всё, что было знакомо, уходит в прошлое. Тумар немного рванулся вперёд, почувствовав, как его охватывает паника. Вокруг были чуждые люди, их лица были жесткими, а движения быстрыми и уверенными. Он не понимал, куда его везут, и не хотел этого. Резкий удар в грудь, и он снова понял — здесь ему не рады. Он попытался вырваться, в его голове царила только один мысль: Не попасть в их руки! Но парни были сильны и умелы. Один схватил его за уздечку, другой моментально вытащил курык, старинный плетёный шнур надетый на длинную палку, и накинул его на шею Тумару. С каждым движением верёвка сжалась туже, и дыхание лошади становилось всё труднее. Чем больше Тумар сопротивлялся, тем сильнее они стягивался курык, вытягивая его шейку, сжимая и не давая дышать. В тот момент, когда его силы начали таять, появился новый хозяин с палкой. Он подошёл к Тумару и с усилием ударил его по больной ноге. Тумар взвыл от боли, а затем с глухим стуком рухнул на землю. Тело больше не могло сопротивляться. В глазах всё потемнело. Последний удар болезненно отозвался в ноге, и сознание начало ускользать. Его погрузили на борт, и один из парней сел за руль. Грузовик заурчал, и они тронулись в путь. Путь казался бесконечным, каждый километр тянулся в нескончаемое время. Тумар лежал неподвижно, закрыв глаза, погружённый в полудрёму. Тумар лежал на борту грузовика, не в силах встать. Каждое движение давалось ему с трудом. Он лежал неподвижно, ощущая, как его мышцы напряжены, а боль в ноге не отпускает. Грузовик трясся на неровных дорогах, и каждый удар колес казался ещё одним испытанием для больной ноги. Взгляд Тумара был устремлен в никуда, а ветер, проникающий через щели в кузове, беспокойно теребил его гриву. Раньше Тумара перевозили в специальной коневозке, которая была тщательно продумана для того, чтобы обеспечить комфорт лошади во время путешествия. Но теперь его тело лежало в кузове старого грузовика, и всё было совершенно иначе. Грузовик трясся на каждой неровности дороги, а его металлические стены отдавали неприятным эхом. На борту не было ни мягкой соломы, ни удобных ограничителей, которые могли бы поддержать его в пути. Тумар чувствовал себя беспомощным и подавленным. Он больше не мог стоять на ногах, и каждая секунда в этом дребезжащем кузове казалась мучительной. Место было тесным, а воздух — запертым и тяжёлым. Грузовик резко затормозил, и его кузов дрогнул, словно потеряв опору. В ушах Тумара зазвенели шумные голоса, и, несмотря на свою слабость, он уловил знакомый запах лошадей. Он попытался подняться, но силы не вернулись, да и ноги не слушались — он был связан, и каждое движение давалось ему с трудом.
— Давай выгружайте его! — послышался голос Алика, резкий и властный. — До обеда приведите его в порядок. Скоро туристы приедут. Надо, чтобы он выглядел как на картинке.
Тумар почувствовал, как его небрежно подхватили и начали тащить с кузова. В глазах всё ещё плавала темнота, а его тело было слабым и обессиленным. Тумара выгрузили на конюшне. Он медленно осмотрелся. Во дворе мирно гуляли лошади, а в одном из загонов паслись несколько пони. По загону ходили люди, одетые так же, как и старик, — в яркие национальные костюмы, подчеркивающие их принадлежность к этому странному месту.
— Вставай, давай, что разлегся! Работать надо! — раздался резкий голос, и Тумар почувствовал сильный удар кирзового сапога в бок. Он инстинктивно вскочил, пытаясь восстановить равновесие, но его тело не слушалось, и каждый шаг отдавался болью. Рядом стоял совсем молодой мальчик с большим кнутом в руках. Смущённый, он взмахнул им и сильно сёк по спине Тумара. Тумар сразу пришёл в себя. В его глазах вспыхнул гнев, и он, стиснув зубы, уставился на юнца. Тумар стоял, напряжённо смотря на мальчика своими чёрными глазами, не скрывая свою ярость и презрение.
Подошел ещё один человек — невысокий, но с таким выражением лица, что Тумар понял: это не тот, с кем стоит связываться. На его лице был большой шрам, а руки казались огромными и мускулистыми, словно сделанными для того, чтобы не бояться ничего и никого. Тумар застыл, не смея пошевелиться. Этот человек был явно не из тех, кто мягко обращается с животными. Он вытащил из кармана кусок сахара и, мягко погладив Тумара по шее, протянул лакомство. — На, возьми, дорогой — сказал он, его голос был неожиданно тёплым и ласковым. Тумар почувствовал запах сладкого сахара, несмотря на свою боль, он не мог устоять. Он всегда любил этот вкус. — Сейчас отведи его в загон, пусть отдохнёт — продолжил человек со шрамом, его голос вновь стал твёрдым, командующим. — И скажи Марату, пусть его ногу посмотрит, вдруг что-то серьёзное. Сегодня его никуда не водите, он с таким видом людей перепугает. А завтра с утра я скажу, что дальше делать. Ты меня понял?
— Но дядя Алик сказал, что после обеда на нем будут кататься туристы, — мальчик с опущенной головой осторожно проговорил, чувствуя себя неуютно.
Человек с шрамом усмехнулся, его лицо обрело лёгкое выражение недовольства.
— Алик с головой ушёл в деньги. Скоро всех лошадей так загонит, что мы потом на нем будем туристов катать? — Он закурил сигарету и направился к загону, где паслись другие лошади, слегка покачивая головой. — Передай своему дяде, пусть не забывает, что животные — не только для заработка, но и для того, чтобы они оставались живыми и здоровыми.
Мальчик, молча, кивнул и, опустив голову, повел Тумара к загону. В загоне лошадей уже почти не осталось, почти всех оседлали люди одетые  в национальные костюмы. Тумар пытался понять, что это за место и кто эти люди. Вдруг его внимание привлёк один маленький, совсем уставший с виду старый конь. Он медленно щепал траву, взгляд его был такой потерянный, где-то очень далеко от этого места. На его спине виднелись еще не зажившие раны, натертые седлом. Тумар с любопытством наблюдал за ним, и постепенно его мысли начали проясняться. Это было место, где лошади использовались не только для работы, но и для развлечения людей. Здесь не было вольной степи, не было простора для быстрых скачек, не было привычной свободы. Загон, в котором Тумар оказался, был обычно забит другими лошадьми. Все эти лошади, как и он сам, были предназначены для развлечения людей, в котором не было места для вольности.
Хозяин этого места, человек со шрамом— Шортанбай, или как его называли местные, дядя Шурик, был главой проката лошадей. Шортанбай был невысоким человеком, с тяжёлым, заскорузлым лицом, как будто годы труда и суровых условий оставили на нём неизгладимый след. Его лицо украшал большой шрам, который проходил через правую щеку, словно тянущийся след от старого удара. Он был настолько выраженным, что казался частью его образа, как символ тех испытаний, которые он пережил. Глубокие морщины вокруг глаз выдавали возраст, но в них пряталась опасная решимость. Его глаза были темными, с холодным блеском, в которых, казалось, всегда была одна цель — сохранить власть и контроль. На руках у Шортанбая были большие, сильные пальцы, усеянные трещинами и шрамами — результат многолетнего труда с лошадьми, но эти руки не выдавали слабости. Они говорили о твердости характера и готовности бороться за то, что он считал своим. Он единственный кто не носил национальную одежду. Вся его внешность вне зависимости от повседневной работы словно была подчинена одной цели — внушать уважение и даже страх. И хотя он не был высоким, его присутствие наполняло пространство, заставляя окружающих подчиняться его словам и жестам. Шортанбай был человеком, с которым не следовало связываться, если не хотел испытать на себе всю тяжесть его характера. Он мог быть жесток, но в то же время у него была своя система ценностей, которой он строго придерживался. Он был готов помогать тем, кто заслуживал уважения, но был беспощаден к тем, кто пытался идти против его воли.
Люди, работающие здесь, не отличались особым интересом к животным. Это было простое место, где лошади служили развлечением для туристов, а их судьба зависела от того, как они справляются с работой. Здесь не было времени на отдых. Работать приходилось с утра до вечера. Мальчишки, которые подрабатывали на летних каникулах, катали туристов, не задавая вопросов и не обращая внимания на животных, с которыми им приходилось иметь дело. Все было строго: тот, кто не слушался, кто показывал характер, тот рисковал попасть на базар, где мог быть продан либо недельный голод заставлял подчиниться здешним законам. Единственный способ не попасть в такую ситуацию — это следовать правилам, не пытаться проявить упрямство.
Самым опасным был — Алик. Его боялись все, даже больше, чем самого дядю Шурика. Он был жесток и непредсказуем, и его старые привычки, возможно, ещё не ушли. Его рука была тяжела, а его взгляд — холоден. Алик был человеком среднего возраста, но его суровый вид и жесткий характер придавали ему гораздо больше лет, чем на самом деле. Его лицо было обрамлено густыми, немного сединяющимися усами, а глаза, узкие и пристальные, скрывали в себе нечто тёмное и непредсказуемое. Широкие скулы и глубокие морщины под глазами говорили о многолетнем трудном опыте, который оставил на нём неизгладимый след. Одет он был в традиционный национальный костюм, который, несмотря на свою простоту, смотрелся на нём с достоинством — как будто сам этот костюм был частью его воли и внутренней силы. На его голове красовалась тюбетейка, а на ногах были крепкие кирзовые сапоги, такие же, как и у всех кто работал на прокате. Его походка была уверенной и быстрой, каждое его движение было взвешенным и контролируемым. Всё в Алике выдавало человека, с которым лучше не связываться. Он был вторым после Шортанбая, но порой его боялись ещё больше, чем самого главного в прокате. Алик был настоящим мастером контроля: его рука была быстрой и точной, а голос — резким, проникающим в душу. На прокате боялись его, и старались держаться подальше. Он был тем, кто решал, кто из лошадей будет работать с туристами, а кто отправится на базар или на продажу. С ним не было компромиссов — либо ты подчинился, либо стал жертвой. Алик был связан с этим местом так же, как и его хозяин, Шортанбай, но если Шурик был человек по-своему добрый, хотя и строгий, то Алик не терпел ни малейших проявлений слабости. Его жестокость была в том, что он мог заставить людей и животных делать то, что он хотел, с минимальными словами, но с максимальной эффективностью. И хотя он мог улыбаться, эта улыбка не вызывала доверия — наоборот, она заставляла насторожиться.
Тумар стоял рядом со старым конём, ощущая знакомый запах, который сразу вернул его в прошлое. Он почуял запах алкоголя — запах шампанского, которым его когда-то облил старый хозяин в день его первой победы, когда он стал чемпионом города. Этот аромат был крепко связан с теми моментами, когда он был горд и победоносен. Но теперь, стоя в загоне, этот запах стал символом чего-то нежеланного, тревожного. Старый конь рядом с ним тихо наблюдал, не поднимая головы. Тумар услышал шаги и обернулся, заметил человека в белом халате. Этот врач, высокий и несколько неуклюжий, шагал к Тумару с шаткой походкой. Лицо его было закрыто полусмешливым выражением, а глаза, большие и округлые, пристально смотрели на жеребца. В руках у него был чемоданчик с инструментами. Марат подошёл ближе, его шаги были неровными, будто он только что вышел после долгого рабочего дня. Он внимательно осмотрел Тумара и произнёс: — Так кто тут у нас чемпион? Давай посмотрим, что с твоей ногой. Главное, чтобы инфекция не началась.
Тумар напрягся. Вдруг его охватила неясная тревога. Он нервно фыркнул, а его уши настороженно загнулись назад, приготовился к обороне.
— Но, но! Не бойся, сейчас всё сделаем, и ты будешь как новенький! – успокаивал его врач, осторожно прикасаясь к его раненой ноге.
Тумар не расслаблялся, но врач, кажется, уже не внушал ему такого страха. Марат провёл рукой по ране, осмотрел её, и, покачав головой, сказал: — Перелома нет. Но ты, мой хороший, будешь хромать ещё долго. Впрочем, для проката это вполне подойдёт. Пока твоя нога болит, хулиганить ты точно не будешь, – добавил он и, неожиданно, протянул Тумару сахарный кусочек и несмотря на все происходящее, он взял его с благодарностью.
На утро чаще и чаще слышалось фырканье, возня по соломе и даже сердито визгливое ржанье столпившихся и повздоривших за что-то лошадей. Лошади не могли успокоиться, их визгливое ржанье и фырканье раздавались в темноте, нарушая тишину. Тумар когда то был особенным, а теперь он стал обычной лошадью в чужих руках, бесконечно попадающей под удары и унижения. Все эти лошади вокруг, с которыми он был теперь связан одним бедственным состоянием, будто смирились с такой участью. Приняли свою судьбу.
Тут ворота заскрипели, маленький мальчик, сердитый и заспанный, стоял у ворот, в руках держа седло и уздечку, но его шаги были медленными, словно он пытался продлить свое время сна. Тумар поднял голову и посмотрел на него. За мальчиком в загон вошли еще не проснувшиеся люди в национальных костюмах, каждый из них, был погружен в свою работу. В руках у них были седла и уздечки, они не о чем не говорили просто тихо подошли каждый к своему коню и начали оседлать. Все, что происходило, было каким-то ритуалом. Лошади тоже стояли тихо и смирно, даже совсем не подвижно, как будто каменные. Никому не хотелось получать пару порции ударов кнутом. Постепенно полный загон лошадей опустел, грустно торчали столбы под пустыми навесами, и виднелась одна измятая солома. Остался только один Тумар, даже старого коня увели.
— Ты опять проспал? – послышался сердитый голос, откуда-то совсем рядом. Тумар обернулся. К загону бежал не большой мальчик, с седлом и уздечкой. Позади него Алик кнутом махнул в его сторону.
Паренек, стиснув седло и уздечку, молча пробежал мимо Алика и вбежал в загон. В его глазах еще было не до конца пробудившееся утреннее недоумение, а от усталости он с каждым шагом все больше спотыкался. Но этого мальчика не смущало ни холодное утро, ни строгий взгляд Алика — он был сосредоточен на своей задаче, хотя перед ним стояла внезапно возникшая трудность. Он подошел к Тумару не с той стороны, как это полагается в тех случаях, когда оседлаешь лошадь. Руки его нерешительно двигались, пока он не остановился, заворожено глядя на жеребца. Тумар стоял гордо, вытянув шею, как древний страж, с ярко выраженной аристократичной грацией. Его черная, как ночь, масть искрилась в лучах восходящего солнца, каждое движение было величественным, а мощные копыта ударяли по земле, вызывая отголоски, как удары молота по железу. Он был великолепен, могуч, и эта мощь переполняла его. Все в нем казалось живым и неподвластным — не просто конь, а символ силы, гордости и свободы. Мальчик же стоял, словно потерявшись. Он был хрупким и совсем маленьким рядом с этим гигантом. В его руках седло и уздечка казались тяжелыми, а лицо все еще несло следы сна. Глаза его, полные недоумения и растерянности, лишь начали осознавать, с кем ему предстоит иметь дело. Он растерянно осмотрел Тумара, почти не веря своим глазам, и медленно вытащил из-за пазухи старую, слегка помятую фотографию. Он вглядывался в нее, потом снова на жеребца, не в силах понять, что перед ним — тот самый чемпион, которого он видел и слышал на скачках, убегая с работы.
— Это он, правда? — прошептал мальчик себе под нос, не веря в чудо, которое стало реальностью.
Тумар стоял неподвижно, словно статуя, не сильно опираясь на больную ногу. Он уже понял: чем быстрее его оседлают, тем скорее закончатся эти бесконечные окрики и раздраженные жесты Алика. — Ты все еще здесь?! — вновь раздался резкий голос, от которого даже воздух, казалось, сжался. Мальчик сжал в руках уздечку и нерешительно посмотрел на жеребца. — Я… я не могу его оседлать, — пробормотал он, пытаясь не смотреть Алику в глаза. — Уже десять часов! — рявкнул Алик, выхватывая уздечку. — Шортанбай опять набрал детский сад на работу! Потом за вами бегай! Он уверенными, жесткими движениями оседлал жеребца, грубо затянул подпругу и сунул поводья мальчику в руки. — Смотри за ним! — злобно прошипел он. — Если упустишь, я с тебя шкуру спущу, паршивец. Мальчик сжал поводья так крепко, что побелели костяшки пальцев, а Тумар лишь слегка дернул ухом, устало выдыхая облачко пара в утренний воздух.
Мальчик с трудом влез на седло, чувствуя, как круп жеребца напряженно двигается под ним. Он осторожно направил коня к выходу из загона, стараясь не делать резких движений. Постепенно страх отступал, но все же где-то внутри тлело беспокойство — как он сможет катать туристов, если сам едва вкарабкался в седло? Всю дорогу он ехал шагом, боясь даже попробовать пустить коня рысью. Тумар двигался плавно, с ленивой грацией опытного скакуна, а мальчик выглядел на нем так, словно сам был туристом, впервые оказавшимся в седле. Когда они добрались до площадки для катания, там уже кипела жизнь. Люди толпились вокруг лошадей, фотографировались, смеялись, обсуждали что-то оживленно. Некоторые уже сидели в седлах, ожидая начала прогулки. Очередь желающих прокатиться росла, и работникам приходилось действовать быстро. Среди суеты выделялся Шортанбай. Он ходил между лошадьми и туристами, внимательно следя за порядком. Никто не должен был задерживать очередь дольше положенного времени — особенно подвыпившие гости, которых иной раз приходилось силой снимать с седла.
Шортанбай заметил приближающегося к площадке мальчика верхом на Тумаре. Прищурившись, он недовольно нахмурился. — Почему ты на нем приехал? Я же сказал Алику, чтобы он сам его привел! Мальчик лишь пожал плечами, опустив глаза. Шортанбай тихо выругался про себя. — Этот старый шайтан опять увильнул от работы. Так дело не пойдет — поручать такого жеребца мальчишке, который едва сидит в седле! А если бы Тумар его сбросил? Или хуже — понес и расшиб об землю? Он не мог допустить подобной халатности. Шортанбай протянул руки, помогая мальчику слезть с седла, затем достал телефон и набрал номер Алика. Их разговор быстро перешел на повышенные тона, но спор был недолгим — Шортанбай всегда знал, как поставить собеседника на место. Тем временем вокруг Тумара уже собралась толпа. Люди тянули руки, пытаясь дотронуться до знаменитого жеребца, шептались, фотографировали его со всех сторон. Шортанбай быстро оценил ситуацию и шагнул вперед. Сорвав поводья из рук мальчика, он обвел взглядом собравшихся и громко, почти театральным голосом объявил:
— Дамы и господа! Мальчики и девочки! Перед вами — самый быстрый конь во всем городе! Его Величество, непобедимый Тумар! Не упустите шанс сделать фото с великим чемпионом и прокатиться верхом на нем! Толпа взорвалась восторженными возгласами. Если раньше людей было много, то теперь они сгрудились еще плотнее. Никто не хотел садиться на обычных лошадей — все жаждали оседлать легенду. Тумар стоял смирно, гордо вскинув голову. Только изредка он недовольно прижимал уши, когда очередной слишком грузный наездник карабкался ему на спину. Солнце уже поднялось в зенит, обжигая раскаленной лавой. Воздух был плотным, липким, но людей это не смущало. Они готовы были терпеть жару, лишь бы оказаться рядом с чемпионом. Настроение у Шортанбая было на редкость хорошее. Несмотря на усталость, он не переставал улыбаться, пересчитывая выручку. Денег набралось столько, что карманы его куртки едва выдерживали — казалось, еще немного, и купюры посыплются во все стороны. — Эх, не прогадал я с покупкой Тумара! Какой же я все-таки молодец! — гордо сказал он себе под нос, довольно пощелкивая пальцами. Людей меньше не становилось, солнце уже припекало нещадно, а запах раскаленной земли смешивался с пылью, поднятой копытами. К обеду на площадку въехал старый грузовик, за рулем которого сидел Алик. Вместе с ним прибыли двое крепких парней. Тумар уже видел их раньше и знал — с ними лучше не шутить. Алик, спрыгнув с кабины, лениво потянулся и, направляясь к жеребцу, потеребил его за гриву. — Ну что, чемпион? Не устал? — усмехнулся он, оглядывая покрытого пылью Тумара. Шортанбай нетерпеливо выдохнул: — Почему так долго? Я уже заждался! Из-за тебя на встречу опоздал. Алик лениво махнул рукой: — Дела появились срочные. Шортанбай недовольно поджал губы, но спорить не стал. Слишком многое сейчас зависело от Алика, каким бы грубым и невыносимым он ни был. Тумар был в центре внимания целый день. Люди не уставали фотографироваться с ним, гладить его блестящую черную гриву, восторженно ахать, узнав, что перед ними сам чемпион. Но к вечеру силы покидали его. Даже в самые тяжелые скачки он так не уставал. Горячий летний день выжал из него все. Он хотел стряхнуть с себя прилипшее к вспотевшей спине седло, которое больно натирало кожу, но сил не оставалось даже на то, чтобы просто встряхнуться. Каждое движение отдавалось тупой болью в натруженных мышцах. День казался бесконечным, и Тумар уже почти не реагировал на людей вокруг, которые по-прежнему сновали туда-сюда, смех и разговоры не стихали. Тумар стоял неподвижно, опустив голову, едва держась на ногах. Веки его тяжело смыкались, мышцы дрожали от усталости, а пересохшее горло жгло так, будто он пробежал десятки миль без остановки.
Тяжелая жизнь лошадей, попавших в прокат, проходила в изнурительных условиях. С раннего утра их выводили из загонов, и до позднего вечера они бесконечно таскали на себе-то детей, то взрослых, то нетрезвых туристов, которым казалось забавным тянуть лошадей за повод, дергать их за уши или пинать пятками в бок, чтобы «прибавили шагу». Удар кнута или грубый окрик стали привычным делом — никто не спрашивал, устала ли лошадь, болят ли у нее ноги, не жмет ли седло. В жару им приходилось работать под палящим солнцем, без возможности укрыться в тени, а в дождливые дни — месить копытами грязь, рискуя поскользнуться. Времени на отдых почти не оставалось: короткие перерывы едва позволяли перевести дух, но не восполнить силы. Корм был скудным, а вода — роскошью, которую давали редко и впрок. Старых, больных и уставших лошадей здесь не жалели. Если конь начинал прихрамывать или терял выносливость, его либо отправляли на ближайший базар, либо продавали. Бывало, и заставляли работать до изнеможения, пока он сам не падал с ног. Жаловаться было некому — каждый день был похож на предыдущий, и впереди не ждали ни покой, ни забота. Этот день казался Тумару длинным и нескончаемым. Глаза болели — то ли от вспышек фотоаппаратов, то ли от палящего солнца, которое беспощадно жгло его черную, покрытую потом шерсть. Тело ныло от усталости, спина саднила от натертого седлом места, а пересохшее горло жаждало хотя бы глотка воды. Когда солнце начало опускаться к горизонту, Тумар наконец-то вздохнул с облегчением. Он мечтал о том, что скоро его отведут в загон, снимут это прилипшее к спине седло, дадут напиться и позволят отдохнуть. Но его надежды разрушились в одно мгновение, когда к прокату подъехала шумная компания молодых парней. Они смеялись, громко переговаривались, размахивали руками. Вскоре все прокатные лошади, включая Тумара, оказались у них в распоряжении. Парни не собирались просто кататься. Они жаждали скорости, азарта, настоящей скачки. Кто-то сильно ударил пяткой в бок Тумара, другой сжал поводья так сильно, что железо удил больно врезалось в десны. Громкий свист, крики и удары по шее — Тумар понял, что выбора у него нет. Ему снова приходилось скакать, заставляя уставшие мышцы работать из последних сил. Каждый шаг отдавался в ноющих суставах, каждое движение приносило боль. Сердце бешено колотилось в груди, а горячий воздух жег легкие. Он чувствовал, как с каждым скачком тело становится тяжелее, ноги предательски дрожат. Каждый из парней пытался показать свое умение верховой езды на Тумаре, соревнуясь друг с другом в ловкости и дерзости. Они резко тянули поводья, дергали его голову в разные стороны, не давая двигаться свободно. Никто из них даже не задумывался, что конь уже выбился из сил, что каждое движение дается ему с невыносимым трудом. Во рту у Тумара показалась кровь — железо удил беспощадно рвало натруженные губы от судорожных рывков нетерпеливых всадников. Он чувствовал, как дрожат его ноги, но не мог остановиться. Если замедлиться, если хоть на секунду замешкаться — тут же последует резкий удар, очередной болезненный толчок. Парни кричали, свистели, громко смеялись, толкая друг друга и азартно подгоняя лошадей. Для них это была всего лишь забава, веселый вечер, возможность похвастаться друг перед другом. Они наконец-то остановились. Громко смеясь и переговариваясь, парни спешились, даже не взглянув на уставших, изможденных лошадей. Для них это было всего лишь очередное развлечение, случайный эпизод в длинном летнем вечере, а для прокатных коней — очередной круг бесконечной, мучительной гонки. Алик, оглядев животных, недовольно поморщился и велел мальчишкам вернуть их в загон, напоить водой. Но ни один из этих мальчишек не спешил с особой заботой — у них самих не оставалось сил, а впереди ждал еще один такой же день. День, где солнце снова будет палить, вспышки фотоаппаратов слепить глаза, а грубые руки дергать поводья, не думая о том, что у лошади тоже есть предел.
Лошади вернулись в загон, уставшие и покрытые засохшей пеной. Им кинули немного сена — сухого, жесткого, с запахом пыли. В деревянной колоде плескалась мутная вода с плавающими на поверхности травинками и пылью. Никто не заботился о том, чтобы сменить ее или хоть раз в день почистить поилку. Тумар понюхал воду и недовольно мотнул головой. Он не привык к такому. В прошлом ему давали отборные корма, чистый овес, свежую сочную траву, а в поилке всегда была чистая, прохладная вода. Теперь же он был вынужден глотать эту мутную жидкость, потому что пересохшее горло жгло жаждой, а сил не оставалось даже на возмущение. В загоне стояла напряженная, гнетущая тишина. Лошади стояли неподвижно, тяжело дыша. Никто не толкался, не фыркал, не бодался — не оставалось сил даже на привычные разногласия. Усталость висела в воздухе, словно тяжелый, вязкий туман. Кто-то лениво тянул губами жёсткое сено, кто-то, опустив голову, стоял с закрытыми глазами, пытаясь хоть немного отдохнуть перед новым изматывающим днем. Только изредка раздавался приглушённый вздох или тихий звук воды, когда кто-то всё-таки решался сделать глоток из мутной, тёплой поилки.
Ближе к полночи загорелись яркие прожекторы, заливая загон холодным электрическим светом. Лошади встрепенулись, но быстро снова затихли. В тишине послышался негромкий хруст гравия под тяжелыми шагами. В воротах показался силуэт — это был Шортанбай. Он приходил так каждый вечер, проверяя, все ли в порядке. Шортанбай остановился у ограды, закурил, и в темноте вспыхнула маленькая красная точка. Дым медленно поплыл в воздухе, смешиваясь с запахом пыли и лошадиного пота. Тишину нарушил ещё один шаг — к нему подошёл Алик. — Как день прошел? — хрипло спросил Шортанбай, не отводя взгляда от лошадей в железном загоне.
— Нормально. Толпа большая была. Работали до темноты, — ответил Алик, зевнув и почесав затылок.
Шортанбай затянулся, кивнул.
— Тумар как?
— Выдохся, но держится. Хороший конь. Туристы в очередь за ним становились.
Шортанбай стряхнул пепел на землю.
— Значит, не зря купил. Почему хозяин продал его? Почему не оставил себе для разведения как производителя? — спросил Шортанбай, прищуриваясь, выпуская очередное облако дыма.
Алик пожал плечами, глядя на Тумара. — Я спрашивал у него. Сказал, что нужны были деньги. Присмотрел себе нового жеребца взамен Тумара. Да и ждать от Тумара приплод долго. Пока его жеребята вырастут, пока окрепнут — годы пройдут. А новый жеребец сможет сразу участвовать в скачках, приносить призы и деньги.
Шортанбай хмыкнул и снова затянулся. — Если бы у меня был такой жеребец, я бы не продал. Шортанбай стоял и наблюдал, его взгляд не сводился с Тумара. Под ярким светом прожекторов тот выглядел немного измученным, сгорбленным, хотя всё ещё сохранял горделивую осанку.
— Ладно, хватит разговоров, — бросил Шортанбай, раздавив окурок носком сапога. — Утром снова за работу.
Лошади неподвижно стояли в свете фонарей, их тени плясали на пыльной земле. Где-то вдалеке залаяла собака. Ночь почти закончилась — до утра оставалось всего несколько часов.
Так прошел месяц. Каждый день без выходных лошади катали туристов, без передышки и отдыха. Тумар уже словно привык к этому ритму, но заметно схуднул. Кожа натянулась, ребра стали более выраженными, а густая прежде грива потеряла свой блеск. Разве что мозолей на спине стало больше — жесткое седло нещадно натирало кожу, превращая ее в грубые, болящие наросты. К концу лета желающих прокатиться на Тумаре стало меньше. Толпы туристов поредели, а вместе с этим уменьшилась и выручка Шортанбая. Тумар уже не был главной звездой, к нему подходили реже, бывало он просто стоял, неподвижно глядя в одну точку. Порой казалось, что он превращается в того старого коня, который когда-то стоял рядом с ним в первые дни. Теперь Тумар радовался дождливым дням. В такие моменты никто не беспокоил их, не тянул за уздечку, не подгонял камчой. В дождливые дни он мог спокойно щипать траву, вдыхая свежий, влажный воздух. Это было лучшее, что у него оставалось.
Прошло несколько месяцев с того момента, как прежний хозяин продал Тумара в прокат, и жизнь обоих изменилась. Старого хозяина всё чаще охватывала тревога, особенно когда он вспоминал слова старого табунщика, который называл Тумара "оберегом". В начале ему это казалось просто обычным, не более чем игрой слов. Но со временем, когда удача от него отвернулась, а каждый новый жеребец не приносил того, на что он так надеялся, хозяин начал понимать, что-то важное ушло вместе с Тумаром. Но хозяин, увлеченный перспективным новым жеребцом, купленного за вырученные деньги, не услышал этих предупреждений. Он только увидел, что Тумар больше не мог принимать участия в скачках, что его время прошло. И именно в этот момент он решил избавиться от него, думая, что это принесет ему больше пользы. Он продал Тумара, не понимая, что именно этот поступок, возможно, был его самой большой ошибкой. Тумар был тем, кто приносил удачу, кто открывал путь к победам. Тумар был чем-то большим, чем просто жеребцом для скачек. Старый табунщик знал это, и он был прав: Тумар был настоящим оберегом, и с его уходом словно ушла и удача. С каждым днем старый хозяин все больше ощущал, как не хватает его старого чемпиона. Победы исчезли, а удача, казалось, отвернулась. Внутри хозяина зрело ощущение, что его поражения — это наказание за продажу Тумара. Он, все больше поглощенный разочарованиями, знал, что пока не вернет этого коня, он не вернет и свою удачу. С этим осознанием пришел решающий момент: он снова будет искать Тумара, возвратит его в свою жизнь. Продав нового жеребца, он собрал все силы и деньги, чтобы отправиться туда, куда когда-то продал Тумара. Теперь он был готов, не только из-за желания вернуть старого друга, но и потому, что в глубине души знал — только Тумар может вернуть ему все, что он потерял.
Старый хозяин поехал к прокату лошадей, с надеждой избавиться от чувства беспокойства. Когда он увидел Тумара, его сердце сжалось. Он стоял среди других лошадей, его высокая фигура была не такой гордой, как раньше. Меньше блеска в глазах, более тусклый и усталый вид. Седло уже не выглядело как прежнее украшение, а скорее, болезненной необходимостью. Мазоли на спине, потускневшая грива — всё это говорило о том, что Тумар устал от этих бесконечных катаний, постоянного шума и людей, что окружали его. Хотя прошло всего чуть больше двух месяцев, Тумар сильно изменился. Старый хозяин заметил, как его любимец постарел не только внешне, но и в душе. Он больше не был тем грациозным, величественным жеребцом, который с гордостью не раз срывал овации на скачках. Теперь он стал просто одним из многих коней, которые усталые и вымотанные ходят по кругу, на которых сажают бездумных туристов, и которые переживают трудную жизнь, остывая в тени в поисках минуты покоя. «Как я мог так поступить?» — думал старый хозяин, глядя на своего бывшего чемпиона. — «Как я не понял, что потерял, что предал, когда продал его?» Он не мог даже обнять Тумара, так и не решился подойти к нему близко, слишком много вины было в его душе. Всё, что оставалось, — это сожаление и глубокая печаль. Прежний хозяин увидел Алика, который стоял немного в стороне, разговаривая с другими работниками. — Узнал? — спросил, он подходя к Алику с какой-то отчаянной решимостью в голосе. Алик повернулся, и на его лице застыло выражение, будто он не сразу понял, о чем идет речь. Он осмотрел старого хозяина с высока, глаза его были холодными и настороженными. — Тумар, — сказал хозяин,— я хочу вернуть его. Продай мне его обратно.
Алик помолчал, удивленно и с недоумением смотря на старого хозяина. Он закурил сигарету, потягиваясь от усталости, и долго молчал, казалось, раздумывая. На какое-то время мир вокруг них затих, а между ними стояла лишь тень напряженной тишины. — Ты что, совсем с ума сошел? — с недовольством сказал Алик. — Ты ведь сам его продал, когда все пошло не так. Я теперь не могу просто так вернуть его. Это ведь бизнес, ты понимаешь? Он у нас звезда. 
Старый хозяин сглотнул, его плечи слегка опустились, и он подошел чуть ближе. Он знал, что Алик вряд ли сразу согласится. — Мне не важно, что это бизнес. Я понимаю, что поторопился, когда его продал, — сказал он, — Посмотри на него, посмотри, что с ним стало? Я не могу смотреть, как он мучается. Я хочу, чтобы он снова был моим.
Алик снова долго молчал. Он присел и откинулся на спинку деревянного стула, положил руки на колени, и видно было, что его лицо закрыто от любых эмоций.
— Ты знаешь, — наконец произнес он, немного помолчав, — не так все просто. Я тебе не сразу продам его обратно. Это не решение на пару минут. Но если хочешь, если тебе действительно нужен Тумар, то я подумаю. Подожди немного.
Старый хозяин чуть ослабил хватку, его душа все же наполнилась надеждой. Возможно, ему не удастся вернуть Тумара сразу, но хотя бы эта мысль появилась, и это уже было важным шагом. Хозяин еще раз взглянул на Тумара. В его глазах промелькнуло что-то, похожее на вину. Он видел, как изменился его конь: похудевший, уставший, с потускневшей шерстью, которая больше не лоснилась на солнце, как прежде. "Скоро, друг, я верну тебя обратно," — подумал он. Он бросил быстрый взгляд на Алика, который уже отвлекся, снова занявшись своими делами. — Я приеду, завтра с деньгами, — сказал хозяин, почти шепотом, но достаточно громко, чтобы Алик его услышал. — Заплачу столько же, за сколько продал тебе. Ты и так почти угробил его. За лето заработал на нем. Это справедливая сделка. Алик лишь ухмыльнулся, но ничего не ответил. Перед уходом хозяин все же подошел к Тумару. Конь стоял неподвижно, даже не дернул ухом, лишь устало перевел взгляд с человека на человека. Он осторожно протянул руку и провел по шее. В этот момент он словно просил прощения. — Потерпи еще немного, — тихо сказал он. Тумар чуть вздрогнул от прикосновения, но не убрал голову. Возможно, он помнил этот голос. 
После обеда во двор проката въехал знакомый пыльный внедорожник. Шортанбай вышел из машины, прищурился, осматривая конные прогулки. — Как дела? — спросил он, бросив быстрый взгляд на Алика. Алик, увидев Шурика, тут же подошел ближе. — Да клиентов меньше стало и  работы убавилось, — пробормотал он. — Вон, кстати, приезжал тут один. Бывший хозяин Тумара. — Да ну? — Шортанбай вскинул брови. — И чего ему надо? Алик ухмыльнулся и сплюнул себе под ноги. — Да что-что… Вернуть хочет. Вроде как жалеет теперь, что продал. Говорит, что новый жеребец не оправдал надежд. Не выигрывает так, как Тумар выигрывал. Вот и решил, что без него удача от него отвернулась. Шортанбай хмыкнул, потер подбородок и задумчиво посмотрел в сторону, где стоял Тумар. — И что ты ему ответил? — спросил он, щурясь от солнца. — Сказал, чтобы завтра приезжал с деньгами, — пожал плечами Алик. — Да и ты сам подумай, Шурик. Мы его все лето гоняли, заработали нормально. Вернем обратно — считай, только в плюсе останемся. Шортанбай покачал головой. — Нет, брат, так дело не пойдет. Алик удивленно вскинул брови. — В смысле? — В прямом, — твердо сказал Шортанбай. — Тумар теперь наша главная звезда. Кому туристы деньги несут? Ему! Чуть погодя, зима придет, с клиентами туго будет. А весной снова потянутся. И кто их заманит? Опять он. Выставим его на плакаты, расскажем, что у нас тут чемпион.… Да даже если ноги у него больше не бегут, люди все равно придут. Им легенда нужна, а не скорость. Алик почесал затылок. — Ну, не знаю… Старый хозяин был уверен, что ты продашь. — Пусть думает, что хочет, — отрезал Шортанбай. — Завтра приедет — скажи, что не продаем. Раньше надо было думать, прежде чем сплавлять своего чемпиона. Теперь поздно. Тумар мой оберег. Алик хмыкнул. — Ну, ты и жук…Шурик, он завтра с деньгами приедет. Обещал столько же дать, за сколько нам продал. А я вот думаю… Может, цену поднять? Видно ведь, как он переживает. Значит, можно и на жалости сыграть.
Шортанбай промолчал, снял кассу, запрыгнул в машину и уехал. Алик проводил его взглядом, затем снова посмотрел на Тумара. Глаза его хитро сузились. — Ну что, чемпион,… Похоже, твой хозяин зря надеется, — проворчал он себе под нос, оглядываясь по сторонам. Мысль, родившаяся у него в голове, была смелой, но чертовски выгодной. Шортанбай не хочет продавать Тумара? Ну и ладно. Это не значит, что нельзя заработать и на прежнем хозяине, и на самом жеребце. Алик подошел ближе к Тумару, оперся о столб и задумался. «Старый хозяин ждет, что я отдам ему коня… Он явно готов заплатить хорошие деньги. Но если он так сильно хочет его вернуть, значит, он найдет еще больше, если я немного подниму цену». Алик ухмыльнулся. «А может, договорюсь с ним за спиной у Шортанбая? Продам дороже.… Или вообще сделать по-другому? Например, устроить так, чтобы Тумар пропал?» Он прищурился, изучая жеребца. — Подумать надо, чемпион.… Очень хорошо подумать, — пробормотал он, отправляясь обратно к своим делам.
Вечером, когда загон погрузился в полумрак, и только прожекторы разгоняли тьму тусклым светом, Алик дождался возвращения Шортанбая. Тот, как всегда, закурил, встал у ворот и оглядел загон. Лошади вяло переминались с ноги на ногу, устало опустив головы. Алик подошел ближе, исподлобья посмотрел на Шортанбая и, не теряя времени, заговорил: — Слушай, Шурик… Я все-таки думаю, может, ну его, этого Тумара? Старый хозяин готов хорошие деньги отдать, да и тебе не убыток будет. Он же уже не приносит столько, как раньше.
Шортанбай не повернул головы, но по тому, как затянулся сигаретой, было ясно — ему не понравился этот разговор. Он выдохнул дым в сторону, скривил губы и медленно произнес: — Алик, даже не думай.
— Но ты сам говорил, что туристов меньше стало, заработок уже не тот… А этот мужик, он, похоже, готов любые деньги выложить. Можно с него содрать в два раза больше, чем ты заплатил за Тумара!
Шортанбай резко развернулся и вперил в Алика тяжелый взгляд. — Сказал — не думай. И уж тем более не вздумай сам что-то мутить. Если узнаю, что ты решил сыграть за моей спиной… — Он сделал паузу, выплюнул окурок и раздавил его сапогом. — Сам знаешь, чем это закончится.
Алик быстро взял себя в руки. — Да чего ты так напрягся, Шурик? Просто предложил…
Шортанбай покосился на него и, уже спокойнее, добавил: — Я не дурак, Алик. И вижу, как у тебя глаз загорелся. Тумар остается здесь, и точка. А если его старый хозяин хочет вернуть, пусть страдает дальше.
С этими словами он развернулся и пошел к машине, оставив Алика стоять в одиночестве посреди темного загона. Алик сжал кулаки. «Ладно, Шурик… Посмотрим, кто кого».
С рассветом, пока ещё не проснулся, Алик, пригибаясь между загонами, выбрался за территорию загона и помчался к старому хозяину Тумара. Сердце колотилось от предвкушения. Он был уверен, что у него отличный план, и если всё срастётся, то и сам без выгоды не останется. Когда он подъехал, старый хозяин как раз выводил во двор молодого жеребца. Увидев запыхавшегося Алика, он остановился. — Ты что так рано? Что-то случилось?
— Случилось, — задыхаясь, выдавил Алик. — Шеф не хочет продавать Тумара. Совсем. Говорит, что тот ещё пригодится ему, что это золотая жила…
Прежний хозяин, молча, смотрел на него, не торопясь отвечать.
— Но есть вариант, — продолжил Алик, придвигаясь ближе. — Мы можем его просто… забрать.
Хозяин вскинул брови. — Украсть?
— Ну а что? — Алик пожал плечами. — Это же твой конь. Все об этом знают. Ты продал его по глупости, но теперь можешь вернуть. И спрятать где-нибудь подальше, чтобы никто не нашёл. Только когда к тебе придут, молчи и все. Скажи, что не видел. 
Хозяин отвернулся, глядя на своего нового жеребца.  — А спрятать где? Думаешь, они не кинутся искать?
Алик улыбнулся. — Это уже твоя забота. Если ты его так сильно хочешь, найди ему надёжное место.
Хозяин долго молчал, затем внезапно хлопнул себя по колену. — Жанибек!
— Кто?
— Старый табунщик. Это он мне когда-то Тумара продал, когда тот ещё был тайчиком. Говорил, что он будущая звезда. У него свой отгон, пастбища огромные, да и людей там почти нет. Никто не будет искать лошадь у старика, который всю жизнь живет в степи.
Алик прищурился. — Думаешь, он согласится спрятать коня? Надежный человек?
— Уверен. Он сам мне говорил: «Не продавай его никому». Тогда я не послушал, а теперь вижу, что ошибся. Он не знает, что я его продал и думает, что он мой до сих пор. Хозяин задумался, провёл рукой по лицу, затем кивнул. — Сегодня ночью мы заберём его.
Алик вернулся обратно и ходил, как ни в чём не бывало. Раздавал указания помощникам, следил за лошадьми, словно всё шло своим чередом. К обеду, подъехал Шурик.  — Ну что, как дела? — спросил он, лениво оглядываясь по сторонам. — Всё в порядке, люди есть, работа идёт, — ответил Алик, не подавая виду. Шурик посмотрел на лошадей, и вдруг спросил: — А прежний хозяин не приезжал? Алик сделал вид, что удивился. — Нет. А что? Шурик достал из кармана сигарету, закурил. — Так, просто. Мне кажется, он ещё объявится. Алик пожал плечами. — Может быть. Хотя чего ему здесь делать? Он же сам его продал. Я ему уже сказал, что Тумар не продается. Шурик долго смотрел на Алика, затянулся, потом стряхнул пепел и хитро улыбнулся. — Ладно. Смотри в оба, Алик. И если вдруг что — сразу мне звони. Алик кивнул, глядя, как Шурик садится в машину. Внутри у него всё сжалось, но на лице оставалось прежнее беззаботное выражение. Шурик уехал, Алик проводил его взглядом, затем тихо выдохнул и пошёл к лошадям. Он взглянул на Тумара, который стоял, опустив голову. — Потерпи, друг, — шепнул он едва слышно. — Сегодня ночью всё изменится.
Вечером Алик, дождался, когда Шортанбай проведёт свой ночной осмотр. Прожекторы зажглись, заливая загон холодным светом, и среди лошадей появился знакомый силуэт. Шортанбай, медленно проходя вдоль ограды, окидывал взглядом уставших животных. Лошади едва шевелились, изредка взмахивая хвостами, но даже на фырканье и переступания сил у них почти не оставалось. Алик ждал у выхода из загона, прислонившись к деревянному столбу. Когда Шортанбай наконец приблизился, он как ни в чём не бывало, заговорил: — Тяжёлый день сегодня был. Людей много, но всё под контролем. Шортанбай одобрительно кивнул. — Завтра жду столько же. Если не больше. Алик улыбнулся: — Ну ты даёшь, Шурик. Нам бы самим не сдохнуть в таком темпе.
— Будем работать, — буркнул Шортанбай. Алик включил привычную болтовню. Рассказал пару анекдотов, пожаловался на ленивых мальчишек, припомнил, как одна туристка сегодня чуть не упала с коня. Шортанбай слушал рассеянно, иногда улыбаясь, но видно было — устал. — Ладно, Алик, мне завтра рано вставать. Я домой, а ты смотри тут. Алик согласно кивнул: — Конечно, конечно. Всё под контролем. Шортанбай зевнул, махнул рукой и направился к машине. Через пару минут гудение мотора растаяло в ночи. Алик выдохнул и посмотрел на загон.
Через час к загону подъехала машина с выключенными фарами. Её силуэт почти сливался с ночной темнотой, но Алик ждал. Машина катилась бесшумно, только едва слышный хруст гравия под колёсами выдавал её приближение. Алик быстро и осторожно вывел жеребца из загона. Тумар не сопротивлялся, шёл легко, будто сам знал, что его ждёт впереди. Когда он подошёл к коневозке, то даже не замешкался — поднялся в неё. Тумар узнал свою коневозку. Он поднял голову, вытянул шею, втянул в себя воздух, словно принюхиваясь. Хозяин вышел из машины, бросил быстрый взгляд на Тумара, а затем достал деньги. — Как договаривались, — тихо сказал он, передавая сумму Алику. Алик быстро пересчитал, кивнул и протянул руку. — Ну, удачи тебе. Они ударили по рукам, обмениваясь коротким взглядом. Старый хозяин сел за руль, плавно тронулся с места, и вскоре машина с прицепом растворилась в ночи. Алик постоял немного, прислушиваясь к ночной тишине, затем глубоко вздохнул и, словно ничего не случилось, зашёл в дом.
Небо было чистым, усыпанным яркими звёздами, которые тихо мерцали, как маленькие огоньки в бескрайности ночи. Луна, почти полная, освещала землю, придавая всему вокруг мягкий серебристый свет.
Алик ночью не сомкнул глаз, ждал, когда наступит утро. С первыми лучами солнца он, вскочив с постели, сразу двинулся к загону. Утро начиналось с обычной суеты — проверка лошадей, подготовка их к работе. Когда он подошел к загону, сразу сделал вид, что Тумара нет. Мгновенно пронеслись мысли о том, что делать, и он замер на месте. В его голове мелькали разные варианты, но первым делом он решительно поднял шум. Он начал бегать по двору, шумно открывая ворота, стуча по железным конструкциям, чтобы привлечь внимание. Лошади в загоне сразу зашевелились, завели свой привычный переполох. Алик громко выкрикивал имена своих помощников, как будто что-то случилось, как будто нужно срочно решить какую-то проблему. Это был отчаянный шаг, чтобы отвлечь внимание от своей вины. Уже с тревогой Алик подошел к дому и начал громко кричать, привлекая внимание. Он перебежал к своим помощникам и, играя роль, стал спрашивать, видели ли они что-то подозрительное. Чтобы отвлечь подозрение, он запаниковал и стал говорить, что кто-то, возможно, проник в загон ночью, а Тумар куда-то убежал. Он прикинулся перепуганным, надеясь, что обвинения не упадут на него. Алик взял телефон и набрал номер Шортанбая. Его голос был спокойным, даже немного излишне спокойным, чтобы не вызвать подозрений. — Шурик, Тумар пропал… — сообщил он, стараясь вложить в голос нотку тревоги. — Я только что заметил, он не в загоне. Может, кто-то ночью зашел и забрал его. Поспеши, пожалуйста, приезжай. На другой стороне провода послышался резкий ответ: — Как пропал?! Ты что, с ума сошел? Я сейчас приеду. Алик положил телефон и нервно посмотрел на загон. Он не знал, как поведет себя Шортанбай, когда приедет. Но план был уже запущен. Теперь нужно было только отвести все подозрения от себя и убедиться, что никто не сделает выводы, что он был связан с исчезновением Тумара.
Вскоре Шортанбай подъехал на своей машине. Алик стоял у загонных ворот и ждал его, как будто только что заметил пропажу. Шортанбай резко направился к загону, оглядывая все вокруг. — Что здесь произошло? — спросил он, осматривая загон с лошадьми, где обычно стоял Тумар. — Я не знаю, Шурик… я только утром заметил, — ответил Алик, подойдя к Шортанбаю и делая вид, что беспокоится. —Может, кто-то забрал его ночью, да или просто убежал… не понимаю, как это могло случиться. Шортанбай внимательно осмотрел места, где могли быть следы. Однако ничего необычного не было видно, и это только усилило его недовольство. — Ты что, с ума сошел? — снова с раздражением сказал Шортанбай. — Где его искать теперь, в самом деле?! Надо же было держать на нем глаз! Алик продолжал делать вид, что в этой ситуации ему тоже не по себе. Он даже слегка вздохнул, как бы невзначай. — Я вот даже не знаю, как это все могло случиться… — добавил он, хотя на самом деле его взгляд был уже напряжен. В голове у него прокручивались разные мысли, но главное было — сберечь свою невиновность. Между тем, когда все начали обсуждать, что делать, Алик продолжал делать вид, что в этом нет его вины. Он даже устроил небольшое представление, бегая по двору, показывая, как будто ищет следы Тумара. Все подозрения от него постепенно отводились. Алик схватил телефон, делая вид, что звонит кому-то, и ждал реакции Шортанбая. Тем временем Шортанбай, насторожив глаза, заметил странность в его поведении, но ничего не сказал. Алик посмотрел на Шортанбая, который напряженно осматривал загон, будто пытаясь понять, что произошло. В его глазах мелькала тревога, но он старался не показать свою растерянность. — Может, в полицию позвонить, сообщить о пропаже? — предложил Алик с наигранной тревогой в голосе. — Может, они помогут найти, если кто-то забрал его. Шортанбай молчал, снова осматривая загон и территорию вокруг. Он еще раз взглянул на Алика, чувствуя, что тот что-то скрывает, но не был уверен, что именно. — Нет, — наконец сказал Шурик. — Полицию сюда не надо. Все это слишком подозрительно. Алик с облегчением кивнул, хотя внутри его сердце колотилось быстрее, чем обычно. — Хорошо, Шурик, как скажешь, — ответил он. — Я буду рядом, если нужна помощь.
Шортанбай нахмурился и подался вперед, искать следы исчезнувшей лошади. Алик наблюдал за ним, надеясь, что его план сработает и все останется как есть. Сердце Шортанбая забилось быстрее от ярости. Он был уверен, что Алик каким-то образом замешан в пропаже Тумара, но у него не было достаточно доказательств, чтобы обвинить его напрямую. Он подошел к нему, схватил его за шиворот и прижал к забору. — Я знаю, что ты что-то скрываешь, — прорычал Шортанбай, сжимая руки. — Не пытайся мне врать, я все вижу. Ты точно что-то знаешь, а если ты причастен к пропаже, я тебя выведу на чистую воду. Алик, ощущая, как его душит хватка, начал паниковать. Его глаза метались, он пытался вырваться, но силы были неравны. Он был готов сказать все, что угодно, лишь бы избавиться от этой хватки, но в этот момент зазвонил телефон Шортанбая. Шортанбай неохотно отпустил Алика, все еще не веря, что тот мог бы быть полностью невиновен, но телефонный звонок заставил его немного отвлечься. — Да, я слушаю. Несколько секунд молчания, и затем лицо Шортанбая изменилось. Его взгляд стал напряженным, а голос — серьезным. — Хорошо, понял. Спасибо за информацию. Он убрал телефон в карман и посмотрел на Алика. В его глазах был гнев. — Запомни одно — если ты в этом замешан, пощады не жди. — Сказал Шортанбай, еще раз угрожающе взглянув на Алика.  Алик стоял, не решаясь ничего сказать, и только молча кивнул. Шортанбай резко развернулся и ушел, а Алик ощущал, как напряжение от его слов оставалось в воздухе, не давая ему покоя.
Шортанбай сел в свой внедорожник, не теряя времени, и умчался на большой скорости. Алик, наблюдавший за ним, почувствовал тревогу. Что-то было не так. Он испугался, куда его так понесло. Шортанбай выехал за город, его машина взревела на трассе. Он мчался на большой скорости, словно хорошо знал то место, куда надо ехать. Съехал на проселочную дорогу, прибавил газу оставляя за собой клубы пыли. Вдалеке показался силуэт дома. Подъехав ближе Шортанбай заметил, припаркованную машину с коневозкой. Он резко затормозил и выскочил из машины, он был уверен его уже ждут. Дверь была открыта, и, не раздумывая, он шагнул внутрь. В комнате за столом сидели два человека, которых он знал: старый табунщик, человек, чьи руки много лет возили лошадей по степи, и прежний хозяин Тумара. Атмосфера в комнате была напряженной, но спокойной. Это была та встреча, которую Шортанбай ждал очень давно. Табунщик поднял голову, посмотрел на хозяина и спокойно произнес: — Познакомься, это мой сын Шортанбай, хозяин конного проката.
Прежний хозяин замер. Он смотрел на Шортанбая, не в силах вымолвить ни слова. Он не ожидал этого. Шортанбай подошел ближе, сел напротив, не сводя взгляда с бывшего владельца Тумара. — Ты меня не знаешь, — заговорил он. — Но я тебя хорошо знаю. Выдержал паузу, словно давая собеседнику возможность осознать смысл сказанного, а затем продолжил: — Тумар был лучшим. Особенным. Еще когда он был жеребенком, я первым обучил его езде. Я мечтал участвовать с ним в скачках. Но в один день ты изменил мои планы. Когда я приехал к отцу Тумара уже не было. Он продал его тебе. Я не знаю, как ты его уговорил, что пообещал.… Это уже неважно. Прошлое не изменить. Бывший хозяин отвел взгляд, будто стыдясь. — С тех пор я искал именно такого же Тумара, ходил на все его забеги. Я наблюдал за ним, следил. Я знал, что он не простой. Он — больше. Но как только он сломался… ты его предал. Избавился от него. Голос Шортанбая был спокоен, но в нем звучала едва уловимая горечь. — Он служил тебе верой и правдой. Выигрывал для тебя, приносил тебе славу. А когда пришел его черед, ты даже не дал ему достойной жизни. Просто продал. — Наступила тишина. Шортанбай наклонился чуть ближе, его голос зазвучал тверже, увереннее: — Я его купил. Теперь он снова мой.
Прежний хозяин нахмурился, скрестил руки на груди и, сузив глаза, посмотрел на Шортанбая. — Не надо мне тут морали читать, — с вызовом сказал он. — Ты сам его замучил на своих конных прогулках. Посмотри, во что ты его превратил!  Шортанбай выслушал его спокойно, не перебивая. Затем, выдержав паузу, медленно произнес: — Я копил деньги, чтобы выкупить Тумара. В тот день, когда он захромал, я тоже был на трибунах. Я видел, как он боролся до последнего.  — Он вздохнул, провел рукой по лицу, словно стирая напряжение. — Когда я узнал, что ты его продаешь, я занял денег. Мне было все равно, сколько он стоит, — второй раз потерять его я не мог. Чтобы вернуть долг, — продолжил Шортанбай, — мне пришлось временно поставить Тумара на прокат. Да, я не горжусь этим, но другого выхода не было. Он слегка наклонился вперед, глядя прямо в глаза собеседнику. — А сегодня, когда я узнал, что Тумар пропал, я действительно испугался. Я догадывался, что это ты. Но когда отец позвонил и сказал, что ты и Тумар здесь, я успокоился. В комнате снова воцарилась тишина. Только старый табунщик, слушая этот разговор, молча, кивал, будто подтверждая каждое слово сына.
Прежний хозяин опустил взгляд и глухо спросил: — И что теперь? Что будет со мной?
Шортанбай посмотрел на него, в его голосе не было ни злобы, ни презрения — только усталость. — Ничего, — ответил он спокойно. — Я не собираюсь тебя наказывать. Просто уезжай. Он сделал паузу, затем добавил: — Про Тумара забудь. Он мой по праву.
Тишина повисла между ними. Где-то неподалеку прошелестел ветер, качая сухую траву. Прежний хозяин медленно развернулся и направился к машине. У самого капота он задержался и бросил последний взгляд в сторону загона. Тумар стоял у ограды, спокойно наблюдая за ним. Когда машина тронулась, Тумар чуть поднял голову и коротко всхрапнул, будто прощаясь. Через несколько секунд пыль, поднятая колесами, скрыла дорогу, а затем и сам автомобиль.
Шортанбай и его отец, старый табунщик Жанибек, молча, подошли к загону. Тумар не находил себе места. Он нервно кружил, раз за разом останавливаясь у ограды, словно что-то искал. Его уши настороженно дергались, а хвост нетерпеливо хлестал по бокам. — Чует, узнал родные земли, — тихо сказал Жанибек, опираясь на перила. Шортанбай внимательно смотрел на коня, его взгляд смягчился. — Он многое пережил. Теперь ему нужно время. Жанибек кивнул, продолжая наблюдать за Тумаром. Тумар внезапно остановился и посмотрел на них. Его грудь вздымалась часто, дыхание было тяжелым, но в глазах не было ни страха, ни покорности — только ожидание.
Жанибек пристально посмотрел на сына, затем снова перевел взгляд на Тумара. — Думаешь, готов? — спросил он, прищурившись от яркого дневного солнца. Шортанбай уверенно кивнул. — Он не для загона, отец. Он должен чувствовать свободу, бегать по родным просторам. Жанибек шагнул к воротам, расстегнул засов и слегка приоткрыл их. — Ну что, Тумар, — негромко сказал он. — Беги… Тумар вскинул голову, уши дернулись вперед. Он сделал осторожный шаг, затем еще один. Ветер трепал его гриву, а в глазах появился прежний блеск. Шортанбай убрал руку от ворот, давая Тумару свободу. На мгновение время застыло. А затем Тумар рванул вперед, вздымая копытами облака пыли. Он выбежал из загона, сделал круг, словно проверяя, правда ли ему позволено уйти. А потом, с легкостью, словно сам ветер, устремился к горизонту — туда, где раскинулся табун старого Жанибека и начинались бескрайние степные просторы, его родные поля. — Теперь он по-настоящему свободен, — тихо сказал он Жанибек.
Шортанбай улыбнулся. — Так и должно быть.
Жанибек проводил Тумара взглядом, пока тот не исчез из виду, а затем тихо произнес:
— Лошадь — священное животное, сын. Она просит у Всевышнего баракат своему хозяину.