Книга 5. Глава 10. Ведьма и колдун

Чёрный морок. Гаити 1966 год

Кирилл подозревал, что путешествие будет опасным, но действительность превзошла все его ожидания. Проблемы начались, сразу же, как они прилетели в Порт-о-Пренс, еще по пути в отель.

Грязь, нищета, вонь оказались меньшим из зол. Местное сплошь чернокожее население шарахалось от них, как черт от ладана, и представляло собой довольно жалкое зрелище. Изможденные, болезненного вида, запуганные старики, женщины с детьми на руках рахитического вида, с большой головой, и отвислым животом, контрастирующим с тоненькими ручками и ножками.

Внезапно послышались автоматные очереди, люди разбегались в страхе кто куда, улицы в считанные минуты опустели. Кирилл с Борисом успели укрыться в соседнем доме, больше похожем на полуразвалившуюся лачугу. Они не замечали ни грязи, ни вони, ни жавшихся в дальнем углу перепуганных хозяев. Все их внимание было приковано к машинам, смахивающим на БМП, набитыми подростками 14-15 лет, с калашами наперевес, в сопровождении пары здоровых амбалов, подстрекающих их к активной агрессии.

Мальчишки явно были под наркотическим допингом и жаждали крови, готовые расстрелять любого, кто попался им на глаза, просто так, смеха ради и похвалы взрослых авторитетов. Тех самых добрых дядек, что ломали детскую психику, подсаживая на наркотики и методично превращая несчастных детей в малолетних послушных, безжалостных убийц.

Разъезжали они в основном в самых бедных кварталах, и потому, мальчишек подросткового возраста на улицах не было видно, родители прятали их от бандитов. Именно здесь в самой гуще местных трущоб, находился человек, который за определенную плату, должен был провести их к колдуну-вуду.

Среди местных в основном преобладал французский язык, но Борис был полиглотом и прекрасно владел французским. Но проблема была не в языке, а в том, что местные не шли с ними на контакт. Они потратили несколько дней на бесплодные попытки разговорить местное население. Нынешний день не составлял исключения. Уже вечерело, и, чтобы не нарваться на шальную пулю, уставшие, расстроенные очередной неудачей, они возвращались в отель, когда наткнулись на старую негритянку.

Старуха появилась как-то внезапно, словно из ниоткуда, и с трудом ковыляла им навстречу, ее голова, не переставая, тряслась и кивала, будто в знак согласия, приглашая на разговор. Ее лицо было изрезано вдоль и поперек глубокими морщинами, дряблые складки кожи, свисали с костлявого тела, оно будто разваливалось на части, и вдобавок от нее шел тошнотворный сладковатый запах, напоминающий запах разложения. Остатки давно немытых седых волос торчали во все стороны, ее беззубый рот искривляла злорадная ухмылка.

Поражали глаза старухи, они никак не вязались с ее внешним обликом и как будто жили своей жизнью. Угрожающе сверкая из-под кустистых седых бровей, яркие, цепкие, колючие, они буравили черным пронзительным взглядом, ввинчиваясь все глубже, причиняя боль, выворачивали все внутренности наизнанку, словно видели вас насквозь.

Кириллу этот взгляд показался знакомым, он где-то видел его, где-то… И это чувство брезгливости, перемешанное со страхом, и в то же время совершенно несовместимое с предыдущим – восторженного превосходства. Ее голос – еле слышный, надрывный, трескучий, прерываемый то ли натужным кашлем, то ли злорадным смехом – вещал, будто прямо в уши и оттого казался оглушающе громогласным.

Как долго еще старая ведьма морочила бы их, если бы Кирилл не увидел прямо перед собой лицо Прасковьи, она озабоченно вглядывалась в его глаза и кричала: “Очнись!” Исцеляющий золотой свет лился из ее глаз, но внезапно золото сменилось чернотой, той самой, что наполняла пустые глазницы старухи, и щемящее чувство узнавания, как будто он уже переживал все это когда-то давно в какой-то другой жизни.

Кирилл стряхнул с себя морок и огляделся. Он совершенно не помнил, как старуха заманила их в свою вонючую лачугу. Кирилл схватил еще не совсем пришедшего в себя друга, собираясь поскорее покинуть это жуткое место, и уже открыл входную дверь, когда услышал за спиной трескучее:

– Я отведу тебя к тому, кого ты ищешь, завтра, как стемнеет, но ты должен быть один.

Борис мгновенно очнулся, повернулся к ведьме и четко произнес:

– Я приду.

Ответом ему был резкий трескучий смех, точно воронье карканье, еще долго терзавший его уши.

Кирилл пытался убедить друга, что идти к старухе, да еще одному – самоубийство, тем более, когда стемнеет. Но Борис ничего не хотел слышать, он уже все решил, и менять своего решения не собирался. Кирилл не мог оставить его одного на растерзание старой ведьме. Он решил следовать за ним на безопасном расстоянии и захватить с собой пистолет. Кирилл знал, что Борис не одобрит эту его инициативу, а значит, ему незачем об этом знать.

Вот оно, еще одно преимущество личного самолета, с удовлетворением отметил про себя Кирилл, на международной авиалинии ему ни за что бы, не провести оружие.
Борис не знал, к тому же, о нескольких ребятах из личной охраны Кирилла, которые тоже прибыли на остров, только чуть позже. Их он решил взять для прикрытия, так будет надежнее, успокаивал себя Кирилл, следуя за Борисом и старухой на безопасном расстоянии, его люди шли за ними, держась чуть поодаль.

Несмотря на то, что уже совсем стемнело, он не терял объект наблюдения из вида, хотя не смог разглядеть своих охранников. Но это не сильно его напрягало, так как он был полностью уверен в своих людях, не раз проверенных им в деле. В пределах жилых кварталов, худо-бедно освещенных, всё шло гладко, но за их пределами стояла такая темень, что Кириллу, чтобы не потерять Бориса из вида, пришлось идти за ним практически по пятам.

Выручала белая футболка друга, он неотступно следовал за этим белым пятном, так как более ничего не мог рассмотреть, идти приходилось практически вслепую.
Еще помогал ориентироваться треск сухих веток под ногами впереди идущих, и чтобы не выдать себя он старался, насколько было возможно, ступать как можно осторожнее и тише.

Кирилл ощутил, как тяжелый спертый воздух трущоб становился с каждым шагом все свежее и свежее, чувствовался запах сырой земли и хвои. Он натыкался на стволы деревьев, ветви густых кустарников, значит, они, скорее всего, где-то в лесу.

Кирилл напрягал слух, надеясь услышать хоть что-то, подтверждающее, что охранники где-то рядом и не потеряли его из вида. Но вокруг царила мертвая тишина, именно мертвая, мало того, что не видно ни зги, так еще стремительно похолодало. Холод пробирал до костей, Кирилла била мелкая дрожь, зубы выбивали дробь, он, что было сил, стиснул челюсти, чтобы не обнаружить себя. Он не мог точно сказать, сколько времени они шли, ему показалось, что не очень долго.

Внезапно тишину разрезало громкое трескучее карканье старухи: “Я привела его”. Кирилл чуть не вскрикнул от неожиданности и ужаса, медленно окутывающего его со всех сторон, клещами сдавливая всё внутри, мешая дышать, видеть, слышать, соображать. И всё же он смог разглядеть, как отворилась дверь, и Борис вошел вслед за старухой в покосившийся ветхий дощатый домик. В тусклом свете то ли свечи, то ли закопченной керосиновой лампы, мелькнула какая-то смутная тень в рост человека, по контурам напоминающая крылья то ли вороны, то ли летучей мыши.

Попытки Кирилла рассмотреть хоть что-то еще оказались напрасными. Леденящий душу ужас потихоньку брал верх, он ослеп, оглох, ледяная непроглядная тьма сковала его члены, он превратился в кусок льда, и откуда-то из его толщи он отчаянно кричал и звал на помощь, но никто не отзывался.

Его никто не слышал, одинокий, беспомощный, он тонул во тьме, а из ее самой густой черноты неслось оглушительное воронье карканье, не переставая терзало и резало по живому, причиняя мучительную непрекращающуюся боль, как насмешка, как издёвка, как неотвратимый страшный приговор.

Борис вернулся в гостиницу под утро. На душе скреблись кошки, он был готов ради сына отдать свою жизнь, но забрать чужую, оказалось для него совсем не просто.
Когда старуха привела его к колдуну, тот предупредил, что вернет душу Саше взамен другой, т.е. в момент, когда оживет его сын, умрет кто-то другой, кто-то, кто окажется ближе всего к месту, где свершится сделка.

Тогда Борис даже не задумался и мгновенно согласился, и, если честно он до конца еще не верил, что такой обмен возможен, к тому же вряд ли кто-то окажется поблизости ночью в самой чаще леса.

Колдун прочитал его мысли и ядовито ухмыльнулся. И тогда Борис услышал позади себя, там, где только что стояла старуха, хлопанье крыльев и воронье карканье. Он резко обернулся – перед ним стояла огромная черная ворона, резко взмахнув крыльями, она больно ударила его по лицу, и прокаркала трескучим голосом старухи: Ты продал его, теперь он наш, наш, наш! И с истошным карканьем выпорхнула из окна.

Внутри Бориса все будто почернело, и он неистово пытался стереть эту невидимую грязь, стирая в кровь кожу, и не мог, она была внутри него, и останется там навсегда несмываемым грязным пятном на его душе, на его совести. Вина за содеянное тяжелым камнем сдавила грудь и не отпускала. Страшное проклятье еще долго звучало в его голове, сопровождаемое хлопаньем вороньих крыльев, преследуя и после пробуждения.

Продолжение следует...