Павел прусский

. Начало познания феодосеевских и филипповских заблуждений
2      Когда я еще был малолетним, слепо с усердием следуя феодосеевскому учению, многажды видел у своих родственников и в своем доме, что когда захворает младенец, тогда только стараются его присоединить к обществу феодосиян, а дотоле пребывает разъединен от общества. Почему же? Вот почему. У федосиян, также и у филиповцев, брак законным не признается и жена, соживущая мужу, а особенно венчанная православным священником, блудницей именуется и нечистой. Потому младенцу, просвещенному крещением, питаться от ее сосцов не достоит, а должно питать его млеком кравиим; но ежели мать, жалеючи младенца, будет его кормить своими сосцами, младенец за то считается отлученным, или, по их короче сказать, «замирщенным», и если прилучится ему в таком положении умереть, должен лишиться надгробового пения и всего обычного поминовения. Поэтому-то федосияне, когда видят такого «замирщенного» младенца больным, скоро идут к настоятелю, полагают за младенца прощение, начал, и молятся за него несколько лестовок по приказу наставника: тогда уже младенец будет присоединен к их церкви; но от того часа младенцу больному млеком матерним уже питаться никак нельзя, а надобно отнять от груди. Таково рассуждение стариков федосеевских и филипповских! Того не рассуждают, что младенец, коли был не приспособлен ни какой иной пище, но только питался от сосцов матерних, то и без болезни тяжело ему лишиться сей единственной его пищи, а во время болезни – без смерти смерть. Но что делать! – Старики ревнители на это не взирают, – говорят: Небо земли дороже.

Лишь только поднялся я маленько на ноги и наклонность моя явилась к духовной жизни, скоро пришлось мне коснуться дел настоятельских, ибо весьма у нас на родине2 скудно наставников, как и везде у федосеевцев, и за большие нужды по многим местам правят женщины. Сколько я ни был ревностный федосеевец, однако же такая ревность стариков и строгость к младенцам казалась мне и тогда вышемерной, и не был я точным ее наблюдателем.

Филиппова согласия в нашей стороне нет; я до тех пор и не знаком был с их обрядами, пока не приехал в Москву. Тогда и с этой ветвью старообрядчества познакомился и нашел у них еще строже насчет младенцев. А когда приехал в Пруссию в обитель, нашел одного филипповца, пребывающего в обители за неимением филипповской, отца Елеазара, горячего филипповского ревнителя, с которым у меня была беспрестанная борьба о крещении младенцев. Отец Елеазар, ревнуя по толках филипповых, настаивал: «Как-де можно младенца крестить! Отец и мать – новожены, блудники: будешь потаковник их греху». Я ему ответствовал.А не будет греха, – младенец умрет не крещен?» Отец Елеазар говорил: «А что-де мне за грех! Грех отцу с матерью, – с них Бог взыщет, почто они не расходятся; пусть разойдутся, мы и окрестим младенца». Я отвечал: «Отец Елеазар! Да разве это легко и можно это скоро сделать, – разорвать семейную связь!» Он сказал: «На первый раз пусть обещаются разойтись». Я: «А если обещаются разойтись и не разойдутся?» Он говорит: «Не разойдутся, тогда нового младенца крестить не должно, да и первый, крещенный, если умрет, и отец с матерью не разошлись, не должно младенца отпевать и поминать». Я сказал: «Они (родители) как бы скорее не согласились так, – некрещеному детищу умереть, только бы самим не разойтись?» Он мне на это: «Пусть так некрещеный и умирает, – не нам ответ, а отцу с матерью». Я сказал: «Нельзя ли как пожалеть младенца для души его?»

«Можно,– говорит,– пусть кто возьмет младенца себе в детище, тогда тому и можно окрестить»3. Я, улыбнувшись, сказал ему: «Кто их поберет? Ведь это еще легче филипповской молодежи,– только роди, а люди пусть воспитывают! Нет, отец Елеазар, – отцу с матерью добросовестным людям трудно отдать детище на чужие руки». Он говорит: «А что же делать? Пусть душу пожалеют детища. А то ведь она, новоженка, не расторгшись с блудником (т. е. с мужем), будет кормить детища!» Я сказал: «Да вы положите, пусть она не кормит детища грудью, а как-нибудь молочком, кашкой, – только крестите». Он отвечает: «У ней руки нечистые, – новоженке не можно кормить крещеного младенца». Известно мне было, что филипповские законники, хотя и жестоки для младенцев, но для себя снисходительнее еще федосеевских, – ходя по дорогам, по гостям, и у новоженных, даже у православных без зазрения совести едят, хоть и в своей чашке; поэтому я сказал отцу Елеазару: «Вы в дороге, в гостях, без всякого зазрения едите в своей чашке». – «Это, – говорит, – по нужде бывает». Я ответил: «Тебе нужда; а младенцу не нужда? Ты можешь в дорогу нейти, а в гости и подавно; но и то имеешь рассуждение, уважаешь своей нужде. А младенец истинный есть странник; ему дорога младенчества необходима по естеству; кроме кроме отца и матери кто им попечется? Сам собой попещись ни силы, ни смысла не имеет. Истинный есть странник! И вы над таковым не имеете сожаления и так судите бесчеловечно! Блюдите, как бы не сбылось на вас евангельское слово: налагаете бремена тяжка, а сами и перстом не касаетесь». Отец Елеазар ответил: «Мне что о том за нужда, – отец с матерью как хотят! Они пусть пожалеют, – разойдутся». Я сказал: «Их связь тверда, им ее разорвать нелегко; а младенец без вины лишается святого крещения, и вы его тела не убиваете, а душе его делается убийство».

Эти прения с отцом Елеазаром происходили у меня, когда я был еще федосеевцем. Случалось беседовать о сем и с отцом Симеоном: всё одни и те же речи. А в Рыбинске, покойница Анна Егоровна Миклютина, бывшая дочь духовная знаменитого филипповского настоятеля отца Иова, говаривала мне: «То-то, батюшка мой, бывало беда, как ребенок родится! У девки вот, окрестят сейчас: а ты просишь, просишь, – не крестят, да и только; твердят одно: разойтись надо!»

Но такому притязанию – у филипповых не крестить младенца, а у федосеевых не кормить грудью – подлежать только одни брачные, как явные по-ихнему блудники и нераскаянные; а родящие девицы, как не имущие при себе явных сожителей, те все такого притязания освобождаются, детей им филипповы крестят даже с поспешностью из опасения смерти и у федосеян кормить грудью без зазрения могут; ибо оне-де покаялись, а тайные грехи Бог судит.

Федосеевцы же, имеющие жительство в Польше, около Сувалок, и в Ковенской, Виленской, Матавской и прочих губерниях, довольно намучившись с хворыми младенцами, отымая их от груди, придумали напоследок, чтобы помочь беде, такое средство: когда окрестят младенца, тою же водою, в которой крестили его, тут же в купели, измоет мать свои сосцы и потом уже, без всякой опаски, как очищенными, питает ими младенца. Впрочем, на этих годах в Ковенской губернии старообрядцы стали принимать поморские брачные толки и стали стыдиться первыми своими обычаями.

Это сожаление о младенцах – начаток моего из заблуждения федосеевцев исхода и причина их заблуждений рассмотрению.