Ибо сам я клонюсь к закату... - VI

VI

Собеседники повернули назад, турма остановилась. Цезарь объявил кавалерийскому начальнику о возвращении, и конный отряд неторопливо двинулся в обратный путь. Снег прекратился, но тучи по-прежнему окутывали небо. Ветер неожиданно стих. По обе стороны дороги расстилалась безбрежная, присыпанная выпавшим снегом равнина. Тысячи пней, усеивавших пустынную местность, скрылись под снежными шапками. Побелели и чумные бараки в данувийской протоке.
Продолжая прерванную беседу, Марк обратился к вольноотпущеннику:
- Но потом, Пиктор, мне стало казаться, что ошибся не я. Ошиблось, если так можно выразиться, само Время, и боги в ужасе взирают на эту чудовищную ошибку, ибо они не в силах нам помочь. Словно сам Кронос, вылез из Тартара и грозит ужаснувшемуся, оцепеневшему Зевсу.
Аврелий Пиктор не нашел, что ответить, но протестующее покачал головой в нахлобученном на неё капюшоне.
…- А, может быть, правильнее сказать, Пиктор, что пришло время больших перемен, и мы, грязные, запачканные кровью и смердящие пОтом людишки, бессильны помешать этому? Если уподобить Рим колеснице, то колесница эта преодолела подъем и теперь, набирая ход, катится под гору…А колесница варварского мира движется нам навстречу, и не разъехаться этим двум колесницам. Либо мы сметем варваров, либо они нас... либо и мы и они превратимся в прах.
- Что же нам делать, Господин? - подавленно спросил Пиктор, взгляд его блуждал по сторонам и не находил пристанища.
Марк пожал плечами.
- Исполнять свой долг. Остальное – да не касается нас.
Подумав немного, он добавил:
- Я могу дать тебе почетную отставку, Пиктор. Ты получишь немало золотых, и можешь поселиться, где хочешь – в Тарсе, Берите, Пальмире, Антиохии... хоть на границе мира - в Дура-Эвропос. Только учти – там тебя обязательно сделают декурионом, и несладко тебе придется.
Цезарь усмехнулся.
- Люди Вера или Аллекта, если они пронюхают о твоей осведомленности, скорее всего расправятся с тобой.
Пиктор отрицательно покачал головой.
- Нет, Господин, моя судьба связана с твоей, и пусть будет, что будет.
Вдали показался частокол лагеря V Македонского легиона.
Цезарь, однако, велел свернуть к пиршественному шатру, из которого по-прежнему доносилось пьяное пение вперемежку с отдельными выкриками и взрывами смеха.
Турма остановилась, и Марк обратился к одному из дежурных трибунов, выступивших ему навстречу с декурией воинов:
- Минерва и наша доблесть! Флавий, позови-ка сюда Помпейана и Юлия Вера.
Первым вышел приземистый крючконосый Помпейан. Пьяным он не выглядел, лишь глаза блестели сильнее обычного.
- Цезарь?
- Постой рядом, Помпейан, - переходя на латынь, сказал Марк. – Надо поговорить с Вером.
Германцы помогли Старшему Цезарю спешиться. Помпейан вопросительно посмотрел на тестя, затем на Пиктора, и молча встал подле императора.
Из шатра, в сопровождении дежурного трибуна и пяти телохранителей вышел Вер, статный тридцатипятилетний далматинец, отличившийся во всех трех маркоманских войнах. Приблизившись к Марку, он поднял правую руку и, как положено, произнес слова приветствия:
- Здравствуй, Цезарь, да хранят тебя всеблагие боги!
- И ты, мой доблестный Вер, будь здоров! – ответил Марк и обнял командира XIII Сдвоенного легиона. – Как дела? В суматохе учений и смотров я не смог обстоятельно поговорить с тобой… Жаль…Как твое пополнение? Коммод говорит, «отличные ребята», "горные орлы".
Вер самодовольно улыбнулся.
- Можешь быть спокоен, император. Я набрал крепких парней. Они не из пугливых.
- Ты хорошо их обучил? – продолжал расспросы Марк. – На учениях не всегда проверишь, как новобранцы держат строй, умеют ли перестраиваться в движении, драться на пересеченной местности, в лесу.
- Конечно, трех месяцев мало, но их товарищи в легионе, прошедшие войну с квадами, думаю, помогут им в предстоящем походе, - спокойно отвечал Вер, - главное, многие из новых легионеров - прирожденные воины. Горы и нужда закаляют лучше всего.
- Верно, верно, - подтвердил Марк, - разумно говоришь, Юлий Вер… Кто эти молодцы? – кивнул Старший Цезарь в сторону телохранителей легата.
- Моя охрана, император, - ответил Вер и сделал знак, чтобы его воины подошли поближе.
Марк, в свою очередь, приблизился к охранникам далматинца и поднял, приветствуя их, руку.
- Здравствуй Цезарь! – нестройно, в разнобой и как-то неохотно выкрикнули люди Вера.
- С вами не захочешь, оцезареешь, - странно пошутил Марк. – Как звать тебя, молодец? – обратился он к первому из пятерых телохранителей.
- Тит Валерий Диокл, - мрачно ответил тот.
- Откуда родом?
Легионер замялся.
- Император, говори по-гречески, мои иллирийцы понимают пока на латинском одни команды, -пришел на помощь Вер.
Выяснилось, что все пятеро при наборе в легион получили одинаковые имена «Тит Валерий». Родные же имена у них были греческие: Диокл, Александр, Никий, Стратилакт и Пармений. Все они были пастухами и до службы жили в горной деревушке, далеко на север от Диррахия.
- Да, - удовлетворенно произнес Старший Цезарь, - завидую тебе, Вер: могучие ребята! Смотри, Помпейан, какие у них ручищи… а грудь…Титаны!
Марк пристально посмотрел на пятерых иллирийцев.
- А что, ребята, я вижу вы парни стОящие…Пойдёте ко мне, в преторианскую когорту? У меня как раз недобор, а такие здоровяки мне бы пригодились в походе.
Иллирийцы замялись, было видно, что они растеряны.
- Да вы не беспокойтесь, - с напором продолжал император. – Будете получать по ауреусу в неделю, да и служба не такая тяжелая, как в легионе вашего начальника. А…что вы говорите?
Помпейан кашлянул, сморщил по привычке свой крючковатый нос и уставился на Вера. Тот, побледнев, хотел что-то сказать, но в конце концов промолчал. Иллирийцы тоже молчали, переминаясь с ноги на ногу.
- Мне как раз нужны такие молчаливые, - не унимался Марк, сохраняя при этом полную невозмутивость. – А то даже мои германцы распустились. Треплют языками и уже не только по-своему, но и на нашей родной латыни.
- Цезарь, - выпучив глаза, вдруг хрипло сказал Диокл, - мы преданы нашему господину Веру и связаны с ним клятвой верности. Мы служим ему.
- А он служит мне и римскому народу, - мгновенно отозвался Старший Цезарь и повернулся к Веру. - Правда, Вер? Ты, ведь клялся на верность мне? Ты же мне верен, да?
- Да, - односложно пробормотал бледный Вер, чувствуя на себе пристальные взгляды большинства присутствующих.
- А разве твои "горные орлы", Вер, - с деланной наивностью вопросил Марк, - не принесли мне клятву верности на сходке легиона? Разве не клялись они делать старательно всё, что прикажет им император?
- Клялись, - глухо буркнул Вер.
Помпейан нахмурился и покосился на дежурного трибуна и командира турмы, застывшей в полусотне локтей от шатра.
- Подожди, Помпейан, все в порядке, - бросил Марк. Он впился глазами в Вера.
- Благодарю, друг. Я и не сомневался в верности - твоей и твоих пастухов.
Вер потупил взор и сжал губы.
Император обернулся к иллирийцам.
- Вот видите, ребята, он мне верен, он клялся мне в верности. Разве он способен преступить клятву? Вы поклялись ему, а он – мне. Значит, и вы связаны со мной клятвой. Так или нет?
Иллирийцы молчали, исподлобья поглядывая на Вера. Тот, наконец, кивнул им.
- Так, Цезарь, - пробормотал Диокл.
- А вы, Александр, Никий, Стратилакт, Пармений? – обратился Марк к остальным. – Так или нет?
- Так, - глухо и неохотно отозвался каждый из четверых.
- Ну, вот и хорошо, - довольно заключил Марк. – Я вижу вы очень любите своего начальника. Что ж, неволить не буду. Служите у него. Но по ареусу вы сегодня заслужили у меня…Флавий! – обратился он к дежурному трибуну. – Выдай этим молодцам по одному золотому.
Старший Цезарь заложил руки за спину и принялся расхаживать перед шатром.
- Благодарю тебя, Вер, - сказал он, не глядя на легата, - я лишний раз убедился в твоей преданности. Это очень важно перед походом. Прощай, ты можешь идти.
Командир Сдвоенного легиона растерянно молчал.
- Иди же, Вер, к своим товарищам, - по-прежнему не глядя на Вера, сказал император. - Я же сказал: "Всё в порядке".
Вер, наконец, сбросил оцепенение, в котором пребывал, и, кивнув своим иллирийцам, зашагал прочь.
- Помпейан, - обратился Марк к тестю, - прошу тебя, позови сюда Младшего Цезаря.
Помпейан безмолвно направился в шатер. Песни там уже не пели, слышались лишь гул нетрезвых голосов и смех.
Вскоре из шатра, чуть пошатываясь, вышел недовольный Коммод.
- Что случилось, отец? - развязно спросил он, подходя к Старшему Цезарю. – Напали квады?
- К счастью нет, - серьезно ответил Марк и поморщился – от сына сильно пахло вином. – Пойдем ко мне, потолкуем.
Коммод скорчил недовольную гримасу, но возражать не стал.
- Оставьте нас, - бросил Старший Цезарь свите и, взяв сына за руку, направился в сопровождении пяти германцев в свою палатку.
Стало смеркаться. Вновь задул ветер и повалил сухой крупчатый снег.
- Нехорошо, - поморщился Марк, - занесет дороги.
- Тогда, может быть, отменим поход? – пробурчал Коммод, ловя ртом и свободной рукой снежинки.
Спутники вошли в жарко натопленную палатку, освещенную парой бронзовых светильников, и Старший Цезарь знаком повелел находившимся в ней рабам удалиться.
Сбросив плащ, он осторожно лег на покрытое медвежьей шкурой ложе, жестом показал сыну на одно из раскладных сидений. Марк, прищурившись, посмотрел на колеблющееся пламя ближнего светильника, затем устало произнес:
- Я, кажется, заболел, Луций. Мне стало не по себе сегодня утром, но я крепился и не подавал виду. А сейчас чувствую - мне не подняться. Уже и фериак не помогает. Это похоже на чуму. Вчера я близко подъезжал к чумным баракам, у протоки против острова Асклепия.
Коммод, вздрогнув, невольно отшатнулся. Он скинул свою красивую медвежью накидку и сел поодаль.
- Да, да, - отсядь подальше, милый Луций, - пробормотал, улыбаясь, Марк. – Вот видишь, и не надо будет меня убивать… Кстати, травить меня было бесполезно, сынок: фериак – прекрасное противоядие, если правильно добавлять в него маковый сок…
Коммод покраснел и замотал головой.
- Отец, я не понимаю, о чем ты говоришь? Я люблю тебя!.. Правда!
 Младший Цезарь отвернулся и, прислонившись к одному из дубовых шестов, залился пьяными слезами.
- Вот и хорошо, если так, - с трудом пробормотал Марк. – Об одном тебя прошу: не делай зла, сын мой. Мы рождены не для этого.
Старший Цезарь неопределенно махнул рукой. Сын вытер лицо ладонью, повернулся к отцу и всхлипнул. Глаза Коммода слезились, его мокрое мальчишеское лицо с густыми, непокорными вихрами страдальчески сморщилось.
- Отец, заклинаю тебя, не умирай, живи ради нас! – и Младший Цезарь вновь разрыдался.
Марк с обычной своей благожелательностью посмотрел на сына и покачал головой.
- И всё-таки, не замышляй зла, Луций… Я-то потерплю, но ты… не потерпишь… Я знаю, ты не хочешь войны.
- Еще как не хочу, отец! - горячо зашептал Коммод, его слезы моментально высохли. – Чтобы победить, надо иметь силы. А здесь - чума, она косит и нас, и варваров, но варвары так многочисленны.
- Узнаю слова Клеандра, - усмехнулся Старший Цезарь. – На самом деле вам хочется вернуться за Альпы, погреться под италийским солнцем, потискать мальчиков, полюбоваться гладиаторской бойней… вам хочется терпкого галльского вина, песен, плясок…
Император внимательно и с сожалением посмотрел на сына.
- Ты еще слишком молод, Луций. Пойми, надо усмирить квадов, как мы усмирили маркоманнов. Сделав это, мы, наконец, устроим две новые провинции: Маркоманию и Сарматию, чтобы, вместе с Дакией, они стали надежном щитом от северных врагов. Мы расселим там безземельных граждан из Цизальпинской Галлии, Лигурии и Пицена…
Коммод упрямо замотал головой.
- Аллект, Клеандр и Саотер говорят: мы уже дважды устраивали провинцию Месопотамия. И что? Население бунтовало, свирепствовала чума, и оба раза мы с трудом и позором уносили ноги…
- Так говорят только они? – спросил Марк.
- Не только, - с жаром ответил Младший Цезарь. – Вер и Патерн держатся того же мнения.
- Печально, - с горечью пробормотал Старший. – Мои же сотоварищи, ради которых я столько боролся, молился, мучился - и те хотят, чтобы я ушел, надеясь, верно, и в этом найти себе какое-нибудь удобство…
- Император, - закричал кто-то снаружи, - пришли дежурные трибуны спросить пароль.
- Пусть войдут, – глухо отозвался Марк.
Рабы приподняли полог, заколебалось пламя в светильниках, дохнуло холодом. Вместе с дюжиной закутанных в плащи трибунов в палатку залетел хоровод колких снежинок.
- Сын, - всё также глухо произнес Старший Цезарь. – Возьми табличку, стиль…вон там, у изголовья…и напиши: «Ровность духа».