Благочестивый танец. Клаус Манн

(отрывок)

После того, как  была выполнена программа «Лужа», они решили пойти на ярмарочную площадь на большое гулянье, в Луна-парк – все вместе, большой компанией.
Вход на аттракцион «Американские горки» был выбран местом встречи, американские горки они любили больше всего. А уж, конечно, нечего было и думать о том, чтобы пропустить водную горку, адскую лестницу и огромное чертово колесо. Их притягивало всё, что бешено неслось, крутилось и представляло собой шумящую и сверкающую опасность.
Фройляйн Барбара составила радикальную программу. «Сначала мы три раза прокатимся на американских горках», сказала она кровожадно и приготовила  пальцы для счета. «Потом два раза водная горка, потом разок чертово колесо». И в комнату смеха с кривыми зеркалами они тоже захотели пойти. – Паульхен, в дамском пальто у её руки, дрожал и стучал зубами от страха. «Я не переживу этого, я не переживу!» жаловался он  повизгивая.
Фройляйн Франциска имела  существенные возражения. Три поездки на американских горках она, откровенно говоря, считала чересчур. А хватит ли денег? Но во всеоб-щем шуме переживаний  этот вопрос остался без внимания.
Бледная балерина, жутко возбужденная, приплясывала в стороне в розовом вязаном пальто. Её подведенные глаза блестели от ожидания, она выполняла сложные па, легко сгибалась в поясе  назад так, что её голова касалась земли.  Остальные по-детски радовались этому. Нильс хлопал в ладоши. «Браво, браво!» кричал он постоянно. А фройляйн Лиза облобызала  гибкую девушку.  «У тебя получается уж слишком изящно»,  прошептала она ей с горящими глазами.
Андреас, в узком в талии пальто и без шляпы,  между тем, горячился и высказы-вался по поводу того, что американские горки – это самое прекрасная  и, бесспорно, самая расчудесная вещь на свете. Он настаивал на том, чтобы трижды прокатиться  на американских горках. (…)
Они заполнили собой  почти весь вагончик, лишь две пожилые дамы разместились рядом с ними. Медленно покатился вверх длинный вагон – на самый верх до высшей точки эшафота. Паульхен уже заранее взвизгивал от страха, прежде чем началась настоящая поездка – вниз и снова вверх со свистом, этот головокружительный спуск и подъём. «А я говорю тебе: нам всем, определенно,  конец»,  трясся Паульхен, страстно обхватив   руку Андреаса. Фройляйн Франциска была беспечна и бодра. «Фу, фу»,  шутила она под блёкло-красной шляпкой. Фройляйн Лиза грациозно сидела,  отдавшись своей судьбе и  положив руку на плечи маленькой балерины.
Теперь они были наверху, под ними сиял, шумел и сверкал Луна-парк. Что-то большое звенящее, кружащееся, скрипучее  лежало под ними. (…) Тут вагон со свистом понесся  вниз со всеми  пассажирами. Грохоча, он катился в пропасть так, что они были почти в обмороке,  и у них судорожно сжимались желудки.
Все вместе они закричали «У-у-у-и..!» да так, что  зазвенело над всей ярмарочной площадью. Широкая фетровая шляпа фройляйн Барбары была сорвана  порывом ветра  и порхала внизу темной точкой. Визжание Паульхена превратилось в жалобный предсмертный вопль. Андреас откинул голову далеко  назад, у него перехватило дыхание. Крики дам, окрашенные  в разные тона, объединились в визжащий хор. Но над всеми остальными голосами вибрировал звонкий  голос Нильса, который, закрыв глаза, бросился в объятия Франциски.
Так по двое они съезжали в ад.



Klaus Mann
DER FROMME TANZ
(Auszug)

Man hatte beschlossen, dass man, nachdem das Programm der «Pfuetze» erledigt war, auf die Festwiese gehen wollte zum grossen Rummel, in den Luna-Park – alle gemeinsam, in grosser Gesellschaft.
Der Eingang der Achter-Bahn war der Treffpunkt, die Achter-Bahn liebten sie alle am meisten. Nicht als wenn man die Wasser-Rutschbahn, die hoellische Schimmy-Treppe, das enorme Russische Rad haette versaeumen wollen, daran war nicht zu denken. Alles zog sie ja an, was raste und sich drehte und laermende, funkelnde Gefahr bedeutete.
Fraeulein Barbara machte ein radikales Programm. «Zunaechst fahren wir mit der Achter-Bahn dreimal», sagte sie blutduerstig und hob aufzaehlend die Finger. «Dann zweimal Wasser-Rutschbahn, dann einmal Russisches Rad». Und ins Lachkabinett mit den Zerrspiegeln wollten sie gleichfalls gehen. – Paulchen, im Damenmantel an ihrem Arm, zitterte und schnatterte schon vor uebergrosser Angst. «Ich ueberleb's nicht, ich ueberleb's nicht!» klagte er quiekend.
Fraeulein Franziska machte sachliche Einwaende. Dreimal Achter-Bahn fand sie, offen gesagt, zu viel. Und wie es denn mit dem Barvermoegen staende? – ueber diese Frage gingen sie aengstlich laermend hinweg.
Die blasse Balletteuse, unheimlich angeregt, taenzelte im rosa Strickmantel abseits. Ihre umraenderten Augen glaenzten ueber Erwarten, sie machte schwierige Uebungen, neigte sich mit biegsamem Kreuz nach rueckwaerts, so dass ihr Kopf die Erde beruehrte. Die anderen hatten kindisch ihre Freude daran. Niels klatschte Beifall. «Bravo, bravo!» rief er immer wieder. Aber Fraeulein Lisa kuesste die Biegsame ab. «Das kannst du zu niedlich», fluesterte sie ihr heissaeugig zu.
Andreas inzwischen, im taillenengen Mantel und ohne Hut, ereiferte sich und sprach sich wortgewandt dafuer aus, dass «Achter-Bahn» das Schoenste, das weitaus und unbestreitbar Herrlichste sei. Er bestand darauf, dreimal Achter-Bahn zu fahren. (...)
Sie fuellten beinahe ein ganzes Waegelchen aus, nur zwei aeltere Damen fanden noch bei ihnen Platz. – Langsam rollte der langgestreckte Wagen hinauf – hoch hinauf bis zum Hoehepunkt des Geruests. Paulchen quiekte schon aengstlich im voraus, und ehe die eigentliche Fahrt begann – dieses Nach-unten-und-wieder-nach-oben-Sausen, dieses schwindelerregende Auf und Ab. «Dir sag ich's: es ist unser aller vorbestimmtes Ende», schlotterte Paulchen, und leidenschaftlich umklammerte er Andreas' Arm. – Fraeulein Franziska war sorglos und munter. «Pueh, pueh», scherzte sie unterm truebroten Haetchen. Fraeulein Lisa sass anmutig und ihrem Schicksal ergeben, sie hatte der kleinen Balletteuse den Arm um die Schultern gelegt.
Jetzt waren sie oben, unter ihnen strahlte, laermte, prunkte der Luna-Park. Grosses Klingeln, Kreiseln, Kreischen lag unter ihnen. (...) Da sauste der Wagen schon mit ihnen allen nach unten. Ratternd raste er in den Abgrund, so dass einem die Sinne vergingen und sich die Magennerven verkrampften.
Alle zusammen schrien sie: « Huiii –!!», so dass es ueber den Rummelplatz gellte. Fraeulein Barbaras breiter Filzhut wurde vom Sturme der Fahrt ergriffen und flatterte dunkel davon. Paulchens Quieken ueberschlug sich jaemmerlich in Todesnot. Andreas warf den Kopf weit zurueck, der Atem verging ihm. Die Schreie der Damen, verschieden getoent, vereinten sich zum gellenden Chor. Aber ueber alle anderen hinaus schwang sich Niels' Stimme, waehrend er sich, die Augen geschlossen, in Fraeulein Franziskas Arme warf.
So fuhrn sie selbander zur Hoelle.