Каменное молчание, или Хвала Вечной женственности

   
      новая редакция               

Груду повестей прочла о Гулаге в последнее время, а поговорить захотелось лишь об одной.  Не то чтобы самой лучшей, просто автор ее Георгий Демидов – персонаж моей многострадальной книги «Колыма становится текстом», а я своих героев так просто не отпускаю.

 И вот его «Перстенек» - повесть о любви бандита и блатнячки,  такой лагерный сюр от харьковского инженера из лаборатории Ландау, кстати,  недолгого друга Шаламова на Колыме.

На вероятные возражения относительно подбора героев могу ответить: а что всемирно известный шедевр  аббата Прево «Манон Леско» - о другом?  Или кто-то еще, а не Пушкин, выписал разбойника Пугачева, как родного отца?..  Не подарил ему заячий тулупчик руками Гринева? Или Тургенев в рассказе «Стучит» не подметил страшную удаль бесов в человеческом облике?  Может, узник Рэдингской тюрьмы Уайльд не увидел товарища по несчастью  в убийце?  Уверена, в подобных сюжетах главное  -человечность,  но точно не дух  социалистического  реализма, возведенный в метод правописания. 

О демидовских персонажах важно сказать - их любовь не осложнена самокопанием  и раскачкой.  Характерная  для интеллигентов взвешенная осторожность, как и расчет альфонсов  не для них.  Здесь страсти -  в языческой отрешенности, любовь - в стихии психоза. Над ней вечно висящий дамоклов меч, готовый опуститься в любую секунду и разрубить запретный союз.

Избранник-герой этой повести, конечно, далек по наклонностям от овечки.  Несравненным скакуном его тоже не назовешь, как, впрочем, - и ломовой лошадью.  Без грубой отделки диких замашек,  без скидки на примитив подает его автор.  Это отчаянная башка, у  него и прозвище Гирей, что не мешает  ему мнить себя романтическим Робин Гудом.

 Героиня  – возница – появляется  с кнутом как опытная  соблазнительница неумелого в любви мужика. С  мазохистским фетишем эта лагерная амазонка не расстается до самого конца  повести.

Так, не выводя героиню из садистской среды, где государство и закон утверждают насилие, автор обесценивает  палаческий атрибут, превращая его в эротический. А  жестокий Гирей-бандит в роли   Робин Гуда-любовника, как ни крути, но вынужден подчиниться.  Сама же погонщица-возница жаждет совсем не власти, а нежности. Кнут в ее руках исключительно для лошадей. Она развозит по лагерю хлеб и дрова.

Повествование, вызволенное из рамок советской воспитательной перековки,   по мере продвижения  начинает медленно впадать в некоторую «неправильность» и в результате приходит к тому, что на языке искусства называется «сюрреализм».  Имеются в  виду отрубленные руки убитого любовника  – деталь, резко меняющая атмосферу всей вещи.  Речь о страницах, где Робин-гуд-Гирей, сбегает из лагеря,  становясь живой мишенью погони.

Его преследователи сыты, здоровы, борзы. Убить или поймать им  всё равно. Главное – предъявить нужные доказательства, имеющие отношение к делу. Не заморачивая себя, преследователи решают проблему пулей,  но убитого не собираются волочить из тайги. От жертвы требуются только руки    – для снятия отпечатков пальцев: порядок, обязательный при списании заключенного в смертный архив-3 (дактилоскопический узор пальцев – это второй паспорт колымского узника).

Здесь действие теряет авантюрную и всякую другую  занимательность и превращается в драму  попранной  человечности, из художественного текста перескакивает в жизнь, где даже в самые жуткие времена даже предателю,  убийце и последнему подонку предоставлялось право на защиту, на доказательство своей невиновности. Но преследователи поступают как им удобно: «Нет человека – нет проблем». А милосердие? "Милость к падшим", о которых орали на каждом углу, проворачивая идею о самом гуманном обществе?.. 

Подобная ситуация соответствует реальной практике гулаговских опричников,  при которой и мертвецам не сладко жилось.  Неизвестно, согласился бы со мной Варлам Шаламов – великий новатор лагерной прозы, но в данном случае стирание границы между документом и художественным текстом выглядит оправданным.   Сам Шаламов ради честной подачи жесткого материала в своих вещах делает это блестяще. Следует ему и Демидов.(На всякий случай замечу:  Шаламов не признавал блатных, вообще отказывал им в человеческом как стукачам, провокаторам и пособникам палачей - подобный сюжет для него исключен.)

Вернувшись в лагерь, преследователи не могли не похвалиться "трофеями".   Выложили на всеобщее обозрение. И героическими победителями встали перед толпой ободранных испуганных женщин.  Среди них - подруга бандита, та самая возница с кнутом. Можно представить, что она чувствует, когда  видит замаранный кровью мешок, на нем - отрубленные куски, цепи наручников, узнает перстенек  на пальце, а с ним и  руку любовника.  Руку, которая еще вчера ласкала ее в порыве безоглядной напасти. От прикосновения которой обмирала, роняя плеть. Даже мертвец в таких случаях выглядит менее жутко, чем эта гулаговская расчлененка, от которой все связи трещат в голове.

В ярости подруга срывается с места,  хватает обрубки…   Их  холод не может не продрать ее до мозга костей.  А вокруг - ошарашенные,   ни живы, ни мертвы стоят без понятия куда рванулась налетчица. Она же у реки -  размахивается и бросает…  В «темноте глубокой воды» топит  «вещественные доказательства».  С ними - и надежды мучителей на повышение в службе, премии, ордена.

Триумф палачей обращен ни во что.

Так и хочется спросить: «Что, долбоящеры адские, где отрываться будем?"  Но Демидов переводит натуралистический кошмар в зону безмолвия и на этом органично выстраивает сюжет. Такое дано не каждому автору. Представить символ всеобщей беды  видом мертвых мужских кулаков, стянутых цепью –  это надо уметь. Здоровенных, с набитыми костяшками кисти, наработанной на точный удар. К тому же задействовать сцену под  давний блатняцкий фольклор:

           «Перстенек на пальчике,               
           Срок повис на мальчике».

 А современному читателю навеять скрытый смысл той же темы, поданный в музыке постперестроечной «Атлантиды»:

«Я узнаю тебя по тайному знаку»

«Ты узнаешь меня по перстню на пальце…

Сколько лет я не слышал язык этот древний

 Этот шепот любви никому не понятный…»

Дело, конечно, не в словах и не в песне, а в оскорблении чувства, которое она вызывает,  – доведении человека до идеально-первобытного состояния, когда вещественное и телесное уже не имеют значения, когда любовь отвергает надругательство над собой и требует высокого расставания. Что-то похожее происходило и с женами немецких офицеров, приговоренных во время войны к повешению, когда  они добивались  для своих мужей статусного исполнения казни, то есть расстрела.

Мистическая деталь – перстенек  выводит колымскую повесть в Пространство большого времени. И национально окрашенный колорит теряет однозначную  лакомую привлекательность,  географическую и политическую подоплеку. Там, где господствует миф с его пристрастием к магическим именам и обрядам, возможно всё.  Это «всё» обнаруживает себя в разнообразии человеческих традиций,  ритуалов, просто желаний, привычек, психических отклонений.  Его воплощение принимает разные формы.  Не ждите, что я стану рассказывать о талисмане Пушкина, подаренном поэту Елизаветой Воронцовой, или кольце, подобранном великой княгиней на месте убийства ее супруга Каляевым, или серебряном ободке  с гравировкой «ЛЮБ» - от Маяковского  Лиле Юрьевне Брик. Признаюсь, меня потянуло к примерам извращенного мистицизма  -  что в маске привязанности и любви.

 Сейчас читатель поймет, как экзотична человеческая фантазия в поисках счастья, например  в горах Юго-Восточной Азии. Здесь обитателей дивного мира окружают  одуряющие ароматы, пение птиц,  роскошь  диких цветов и плодов.  Здесь господствуют женщины восточного типа с розой в кудрях.  Для них не перстеньки, а  обрубленные руки мужчин -  самый лучший подарок. Невинные девы получают его накануне свадьбы как залог семейного счастья и  благоденствия. А женихи, очарованные красотой своих суженых, не только руки, но  и ноги готовы отдать. И все любят друг друга,  улыбаются,  возносят хвалу своим госпожам.

Там властвуют женщины.  Спасают свой мир заговорной обрядностью. И возникает вопрос:  куда занести сие «достижение человечества»? У нас, например, жертвы такого насилия упекались  подальше от глаз, в спецлагеря Свияжска и Валаама. Но то были послевоенные сороковые. И женщины тут ни причем.   Тогда обратимся к нынешнему  "сегодня", к событиям специальной военной операции в мае 2025 года, когда скованных "отказников" украинского штурмового полка обнаружили в задраенных подвалах разбитых домов, а в Белопольском березняке - аллею  с распятыми на стволах солдатами.  Это что, в память практики немецких концлагерей и советских гулагов?   Никакая цивилизованная этика такого не оправдает. Так почему подобное происходит!

Можно перенестись и на другую половину планеты, предположить, что люди там  не столь ретивы в своих максималистских  замашках.
И вот уже мифологическое сознание предъявляет  имя героя кубинской революции Эрнесто Че Гевары, с телом которого, по некоторым свидетельствам, проделали что-то похожее. И дальше миф опять наезжает на Правду жизни, вопрос задает: «Не во имя  ли великого Команданте где-то в Южной Америке, скорее всего в Боливии,  на развилке дорог  шарахает в небо свои огромные пальцы из камня высеченная ладонь?  Ведь это Команданте сказал: «Нужно уметь становиться грубее, сохраняя в себе свою нежность».

Есть энергии, которые складываются, провоцируя историческую жизнь на повтор. Контакт духовного и бренного всегда грозит  неприятностями. Пусть монумент и ответит, зачем этот жест?  К чему?? Кого защищает???  Возможно, просит что-то вернуть. Вечную женственность, что ли? Ее так трепетно воспевали любимцы Серебряного века. Софию-премудрость ставили в центре всего. Или наоборот – покончить с женственностью ради вечного феминизма и тех героических суфражисток, которые даже публичным самоубийством вырывали себе права.

Но Правда жизни не спешит отвечать.  Любое ее событие обычно утаивает какую-то часть.  По незнанию или умыслу, иногда по правилам светско-договорного этикета.  В схватке за Справедливость Правда погибает первой и потому молчит. Минуя слова, заклинает вечность каменной немотой. Но вечность входит во время. Вразумляет видом античных статуй, выбранных из византийского праха и возведенных  на пьедестал. Среди них безрукая Милосская богиня любви двести лет (в Лувре с 1820 года) терпит психоз восторженного поклонения.  «Камень безрукий» никого  не смущает, никаких Дюшанов-Дали-Малевичей-Бакстов, отдавших дань античным и современным кошмарам. Наоборот, обрастает легендами, преданиями и стихами. Смотрит на тебя и кажется дышит. И не может сказать, что человеческая жизнь длится в пространстве несовпадений. От мест, где восходит солнце, до мест, где оно заходит, человечность всегда под вопросом -  меж двух огней:  ритуальной архаической мистики и обязательной конъюнктуры закона. Тут и возникает мысль, не рискнул ли Бог своим авторитетом, сотворив такими людей.  Ведь ритуальная ампутация вовсе не достояние Азии. Отпечатки рук, на которых не хватало фаланги, были найдены на стенах  пещер Испании, Франции. Их оставили люди для защиты от высших сил,  жившие 66 700 тысяч лет назад,  тогда как древнейшим отпечаткам в пещерах Индонезии всего 39 900 лет. А Светицховели - кафедральный собор Грузии в Мцхете! Во имя Двенадцати Апостолов выстроен и назван Животворящим Столпом. Здесь по преданию хранится  Господень хитон.  1010 - 1029 годы его построения оставили материальные свидетельства на арке фасада - изображение руки, держащей угольник! Надпись вверху: "Рука раба Божьего Арсукидзе. Помяните." (Арсукидзе - зодчий собора. Рука была отрублена по приказу царя, дабы подданный не возвел подобное больше нигде.)

Вот и думаю: «Твой ответ, потаенная Правда,  смешался с ветром, но его настоящее здесь, в моем внутреннем небе. Там слова не рушат памятный образ, на нем нет попутного смысла. В ядре Истины он. “Ты моя тишина”, - говорят про такое японцы. Но мужество быть неуслышанной мешает жить.  Оно исчерпывается годами.  Доводит до помрачения. И никто не знает, чем подобное отзовется  – покорностью или взрывом нечеловеческого терпения». А пока настоящее  уклоняется и уходит в молчание, сила чувств нарастает быстрее и  резче.  До металлических  звуков хард-рока пробивает себя.  Поднимает в неземную среду и там, в безразличии космоса, в его вакууме, у ворот Абсолюта достигает своего  высшего Я.    Внутренним зрением   этот квантовый парадокс устремляется к линии горизонта, но и Там написано, что Бесконечность тоже входит в Пространство.

            2025 январь-май