Поезд во времени. Часть 2. Глава 13

                13

                Человеческая память

  Пассажиры поезда "Санетти" радовались просто как дети, когда паровоз, смешно пыхтя своим конусным устройством в дымовой топке, удалялся от этого райского уголка на берегу озера Комо. Они удалялись от одноименного города, на вокзал которого они прибыли всего несколько дней назад, долго плутая в лабиринтах альпийских тоннелей. Вместе с озером, казалось, уплывала последняя надежда попасть в долгожданный Милан, чтобы закончить там свое столь долгое путешествие. Но сейчас в Милане стояла не только немецкая армия, но и 1945 год, о котором они старались не думать, потому что хотели вернуться к себе домой в свое время.

  Даже Джина и Луиджи, которые сидели в своем купе как молодожены, не выпуская свои руки из рук своей второй половины. Даже вся эта фантастическая история с раненым итальянским партизаном, которого им удалось вытащить из рук немцев, и которого они (правда, главным образом Джина) считали своим сыном, не изменила их потаенные мечты и надежды. Они хотели вернуться к себе в Чивитавеккья, чтобы Джина спокойно родила там ребенка, а потом они бы торжественно крестили своего первенца в Соборе Святого Франциска, а затем каждый день, каждую минуту с радостью и умилением следили за тем, как растет ребенок их любви. Их даже не смущало то, что у Джины странным образом пропал живот, но они надеялись, что вот они в следующий раз проснуться, то у нее опять зашевелится их маленький комочек жизни.

  Как-то Джина перехватила недоуменный взгляд Жанны, направленный в ее сторону, но только улыбнулась ей в ответ, как будто бы точно знала, что все это временно, а беременность непременно вернется, просто надо верить и ждать. Все эти последние события в немецком госпитале отодвинули на второй план ее тревоги и сомнения, но Джина была твердо уверена, что мальчик обязательно родится и вырастет таким же, красивым и смелым, как тот раненый итальянский партизан, их сын, хотя они с Луиджи даже не успели узнать его настоящее имя. Впрочем, почему не успели, конечно, его зовут Маттео, как отца Луиджи, они уже давно об этом договорились.

  Оказавшись всего на несколько дней и ночей здесь в Чернобьо, Жанне впервые перестали сниться все эти кошмары, связанные с преследовавшим ее немецким дирижаблем. Она даже перестала вспоминать всю ее так и несостоявшуюся карьеру киноактрисы на киностудии Сен-Деми недалеко от Парижа. Спроси ее сейчас про ту роль принцессы Данидофф, она бы в ответ только удивленно пожала плечами, словно не понимая, о чем идет речь. Зато она постоянно стала думать о том, чтобы у нее тоже родился ребенок, как у Джины с Луиджи, их ребенок с графом Орловым, но неожиданно стройная фигура Джины, ее удивляла и пугала, внося дополнительную сумятицу в нее милую головку.

  С нежностью глядя на Жанну Раньоли, граф Орлов подумал, что впервые так смотрел на женщину и, пожалуй, пора заканчивать c его разгульной холостяцкой жизнью. И еще он думал, что в отличие от других, ему некуда возвращаться: в довоенное такое привычное время — да, но вот опять в Италию или Францию — скорее,  нет. Сначала его тянуло вернуться назад в Россию и поселится где-нибудь в его родных местах вместе с Жанной, но каждая, полученная им, информация о его новой старой родине, просто пугала его и вызывала смятение. Неужели, так и придется ему мотаться по всяким заграницам вдали от родных мест, неужели нельзя просто зажить, как Луиджи и Джина, в каком-нибудь своем русском имении. Странное дело, все эти думы и размышления отступали на второй план, когда он занимался каким-то реальным делом, будь-то освобождение раненого итальянского партизана (сына Джины и Луиджи, бред какой-то) или побег итальянского доктора Альбертози.

  Сам доктор Альбертози, несмотря на помощь профессора Фермини и его друзей, которые помогли ему выбраться из немецкого госпиталя, мечтал сюда вернуться вновь, только в ином качестве, уже в свою клинику пластической хирургии, где бы просто делал операции своим пациентам, не задумываясь о том, для чего те решили изменить свою внешность. Все эти возможные разборки со служителями закона и, тем более, итальянскими партизанами вызывали у него только усталость и раздражения, а ему хотелось много чего успеть, а век хирурга слишком короткий.

  Грилиша очень сильно задели слова графа Орлова о том, что все важнейшие открытия, которыми он занимался, уже давно сделаны без него. Сначала он так мечтал побывать в недалеком будущем, чтобы привезти оттуда какой-нибудь антимикробный препарат, чтобы использовать для облегчения работы тех самых врачей в госпитале неподалеку от Ипра. Когда они с Орловым вывозили из госпиталя раненого итальянца, то Джина успела положить ему в карман халата какой-то препарат для внутримышечного введения, который она тому вводила. На упаковке было написано — пенициллин, а в инструкции было указано, что это — антибиотик для лечения пневмонии и сепсиса. Неужели, это тот самый препарат, над которым они тогда бились
 вместе с Александром, Джоном и Бернаром в клинике профессора Райта? Интересно, имеет ли он, Грилиш, к этому препарату хоть какое-нибудь отношение?

  Странное дело, помогая своим нынешним попутчикам в похищении итальянского партизана и позднее в побеге доктора Альбертози, Отто Шварц не чувствовал никакого угрызения совесть, хотя открыто пошел против своих. Что это было: здравый расчет, когда он понял, что Германия проигрывает Мировую войну или полное разочарование от того, что тем, чем он до сих пор занимался, закончилось полным фиаско, и Германию ожидает катастрофа? Ведь он мог просто пустить себе пулю в лоб в этом тихом Чернобьо или просто тихо раствориться в 1945 году, и никто бы этого даже не заметил, потому что кругом слишком много победителей. Тем более, он ни в чем не был замешан, и ему не надо делать пластическую операцию у доктора Альбертози. Он просто подсмотрел в замочную скважину и увидел то, что его ожидает через три десятка лет — разочарование и позор. Шварц, в который раз смотрел на себя в зеркало, осматривал свои руки и ноги — нет, никаких изменений, никаких стариковских морщин или других “радостей“ старости. Но он просто чужой в этом новом времени, в котором у него уже, наверное, нет родных и близких и даже дома, нет даже былой веры в себя и свою страну, а его внешность может в одну секунду измениться, и он превратиться в дряхлого старика. А так хотелось вернуться назад и попробовать прожить свою жизнь по-иному, без высокого пафоса и какого-то долга.

   Отпустив своего раненого сына вместе с его матерью в палату, Анри Реваль сначала убегал от возможного преследования, а когда выбрался из госпиталя, то поначалу успокоился: он посчитал, что его совесть перед Люси чиста, и она оттуда с небес не может его упрекать, что он ничего не сделал для их сына. Но потом ему вдруг до боли захотелось вернуться в их дом к матери, сестре и брату, даже к старому Бруно, чтобы, наконец, жить своей жизнью.  Теперь он все знал о судьбе Люси, о своем сыне, о ее сестре, этой мужественной женщине, пожертвовавшей свою жизнь на воспитание неродного ребенка. А может быть стоит найти ее, быть постоянно рядом с ней, чтобы у них родился ребенок? Может всю эту историю женщина просто выдумала, ведь такого просто не может быть.

   Поезд неожиданно нырнул в какой-то тоннель, о существовании которых они уже стали забывать, но ведь все началось именно с него. Ну да, конечно, этот белый дым, который шел из вытяжной трубы паровоза, и они приняли его за туман. Но на этот раз поезд неожиданно быстро вырвался из тоннельного плена и остановился на какой-то маленькой станции. Судя по вывескам, они находились где-то итало-швейцарской границе и действительно все дальше, удаляясь от вожделенного места. Места, но не времени. По перрону расхаживали то ли итальянские пограничники, то ли таможенники, что не внушало поначалу пассажирам особого беспокойства. Но потом возле поезда словно черти из табакерки появились знакомые солдаты в мышиных мундирах, которые нахально стали подниматься в их вагоны. Они бесцеремонно заходили в купе, с развязным видом проверяли документы, особенно из развеселил паспорт графа Орлова с двуглавым российским орлом, и тот уже приготовился к самому худшему, но солдат неожиданно вернул ему документы. Было видно, что их интересовали совсем другие люди и словно в подтверждение этих слов рыжий унтер-офицер нагло поинтересовался:

- Es gibt Juden?

  Внимательно посмотрев на испуганные лица пассажиров, он удовлетворенно рассмеялся и вышел из вагона. На перроне спиной к поезду стоял какой-то немецкий офицер, и рыжий унтер и о чем-то ему докладывал. Офицер устало повернулся лицом и, выглянувшие в окно, Орлов и Грилиш сразу его узнали. Это был — майор Рюдигер. Вся их так тщательно подготовленная операция по бегству из госпиталя летела в тартарары. Так и есть, Рюдигер криво усмехнулся и направился в сторону их вагона в сопровождении рыжего унтера. Вот сейчас он поднимется в вагон, заглянет в их купе, узнает всех пассажиров и попросит покинуть вагон, чтобы направить всех совсем в другое место под вооруженной охраной или чего похуже.

   Так оно случилось, Рюдигер заглядывал в купе, которые услужливо открывал ему рыжий унтер, внимательно всматривался в лица пассажиров, c которыми раньше был знаком, но при этом, ни один мускул не дрогнул на его лицо, как будто до этого он никого из них не видел. Немного дольше он задержался в купе, где находились доктор Альбертози и профессор Фермини, но и оттуда тоже, молча, вышел. Что задумал этот немецкий майор, участниками какой игры он хочет сделать многострадальных пассажиров поезда?

  Когда Рюдигер в сопровождении рыжего унтера вышел из вагона и пошел вдоль перрона по направлению к небольшому вокзалу, в вагоне установилась неожиданная тишина, даже не было слышно обычного шепота, которым в таких случаях обычно общались пассажиры. Только профессор Фермини через несколько минут вышел из вагона, чтобы проверить, действительно ли немцы ушли и больше их не побеспокоят. На перроне профессора чуть не сбила толпа шумных итальянцев, которая, пробежав, мимо их вагона, стала занимать следующие пустующие вагоны.

- Что это было? — прервал тишину Орлов, - почему немецкий офицер нас не только не задержал, но и сделал вид, что никого из нас не узнал.
- Особенно доктора Альбертози, - задумчиво продолжил Шварц, - уж если он и появился здесь, то в первую очередь по его душу.

  Шварц хотел сначала упомянуть и про свою персону, но передумал, потому что сам находился в полном неведении. Уж он-то теснее других общался с Рюдигером и даже наплел ему лишнего насчет их странного поезда так, что потом пришлось нелепо оправдываться. Но его размышления прервал поезд, который неожиданно дернулся и медленно тронулся вдоль перрона, оставляя там немецких солдат и суету приграничной станции. И еще неведомо куда пропавшего профессора Фермини.

  Профессор Фермини никуда не пропадал, а просто вместе с теми самыми шумными итальянцами поднялся в соседний вагон. Когда он появился в коридоре первого вагона,  то там он встретил Орлова, немца и Грилиша, которые вышли туда, чтобы покурить и обменяться своими сбившимися мыслями. Вышедший из тамбура профессор Фермини на время прервал их разговор.

- Профессор, где вы пропадали? - неожиданно радостно встретил появление Фермини русский граф.
- Я просто находился вместе с другими пассажирами в соседнем вагоне, — совсем просто ответил тот.
- Мы сейчас обсуждаем странное поведение майора Рюдигера, — продолжил Орлов, который сделал вид, что нас не знает и отпустил на все четыре стороны.

 Профессор Фермини не был большим мастером держать длинную паузу, но прежде, чем произнести следующую фразу, он именно так и сделал:
- Потому что, синьоры, раньше он нас действительно не видел.

- Что вы такое говорите, профессор? -  вмешался Грилиш, - а все эти события в госпитале в Чернобьо?
- Они  там произошли в апреле 1945 году, — загадочно ответил Фермини.

  Троица, беседовавшая в коридоре до его появления, недоуменно переглянулась между собой: ох, уж этот  немолодой итальянский профессор. Но Орлов все же, спросил за них всех:
- Вы хотите сказать, профессор, что сейчас за окном поезда другое время?
- То же 12 апреля, но только 1944 года, и, похоже, мы движемся назад, синьоры, — пояснил Фермини.

  Он рассказал своим попутчикам, что специально задержался в соседнем вагоне, пока не узнал у пассажиров вагона время, которое было на станции.

- Поэтому, майор Рюдигер никого из нас и не узнал, - пояснил профессор. - Дело в том, что в человеческой памяти существуют специальные ячейки времени, которые помогают нам вспомнить правильный порядок, происходящих с нами событий через нейроны нашего мозга. Гиппокамп нашего головного мозга постоянно консолидирует нашу память, превращая кратковременную память в виде лиц и событий в долговременную, чтобы потом обратиться к ней в нужное время.

  Чем больше профессор старался объяснить особенности функционирования человеческого мозга, тем больше все становилось непонятным.  Понятно, что в голове немецкого майора их лица где-то зафиксированы, но сегодня достать эту информацию он не смог.

- Значит, когда мы проезжали этот тоннель, то наш поезд опять свернул не туда, и мы снова оказались в другом времени, - сделал глубокий научный вывод Орлов.
- Похоже на то, — ответил Фермини.
- Значит, если мы вернемся назад в свое время, то все, что здесь видели, и что происходило с нами, мы благополучно забудем, - продолжать размышлять вслух русский граф.

es gibt Juden (нем.) - евреи есть