Исторический роман об Иване III - 1

     Мимо пепелищ ночного пожара, раскатавшего Москву во вздыбленную равнину едва ли не погоста с редкими зубцами обгоревших печей вместо крестов; мимо чудом выживших людей с пепельно-чёрными лицами и такими же руками, в сопровождении вооруженных верховых торопилась из Кремля крытая колымага, запряжённая четвёркой привычных ко всему лошадей. Там, где ещё вчера были крепкие ворота, беглецы въехали в толпу москвичей.
     — Стой! Куда это вы! — поднялись со всех сторон вопли, одновременно чёрные пальцы пытались схватиться за дышла, за уздечки; движение почти застопорилось, несмотря на гневные окрики верховых, вскинувших вверх плётки, но благоразумно ещё не опускавших их на плечи окружающих. — Куда сбегаете! Назад!
     — Уйди! Расступись! — пронзительно рвал грудь князь Иван Юрьевич Патрикеев, тут же принявшись сдвигать, вместе с обступившими его всадниками, посадской люд. Колымага, дёрнувшись, всё же продолжила своё движение в расчищаемом для неё пространстве.
     Окончательно дождавшись выезда на уже свободную дорогу, вдовствующая княгиня Софья Витовтовна выглянула из окошка повозки, со злым самообладанием наблюдая увеличивающееся расстояние до высыпавшего за ними упрямого люда. Затем она перевела требовательный взгляд на скачущего впереди князя Ивана, время от времени тоже косящегося назад. Заметив её движение, тот придержал коня. Софья Витовтовна оглядела поравнявшегося с ней невысокого, щуплого всадника, вынуждаемого из-за этого постоянно держать молодецкую осанку, и чётко отпечатала.
     — Никто не должен нас остановить. Кто осмелится – дозволяю зарубить.
     — Да! — кивнув, ответил князь – и добавил. — Это они высыпали восстановить ворота. И крепостные стены тоже.
     — Это понятно, — отрезала княгиня. — Но мы должны прежде всего спасти княжичей!
     Иван Юрьевич снова кивнул, склонив голову к выглядывающему из-за спины бабушки княжичу Ивану.
     — Они могли нас убить? — спросил его мальчик, с серьёзным спокойствием глядя прямо ему в глаза.
     — Что ты, Ванечка, что ты, — тут же раздался ласковый голос его матери, великой княгини Марьи Ярославны. — Москвичи и за твоего отца, и за тебя горой стоят.
     — А из татарского плена они батюшку освободят? — продолжал тот лить в уши бабушке расплавленное олово.
     — Бог даст, освободят! — хрипнула Софья Витовтовна. — Марьюшка, займи его.
     Марья Ярославна послушно привлекла к себе старшего сына и принялась что-то шептать ему на ухо; мальчик прильнул к ней, вслушиваясь в её слова. Его глаза смягчались, через некоторое время ресницы стали сонно подрагивать. Юрий, его младший брат, после бессонной ночи пожара не проснулся даже во время короткого, но шумного столкновения с посадским людом, и сейчас, наплакавшийся, мирно спал, под другой рукой матери. София Витовтовна движением ладони отпустила князя Ивана и тоже закрыла глаза, будто пытаясь отгородиться этим от ужаса последних дней.
     Сын с малой ратью пошёл к Суздалю бить Улу-Мухаммеда, но оказался сам разбит. Попал в плен. На великокняжий стол мгновенно запрыгнул Дмитрий Шемяка. Тут же, наказанием господним, почти полностью сгорела деревянная Москва. Улу-Мухаммед же со своею татарвой может в любой момент подойти к превратившейся в пепел Москве.
     Невыносимая тяжесть слов «татарский плен» вдруг подняла с глубин памяти печально-сладкие воспоминания о том, как она встретилась со своим будущим супругом. Тот самый славный победитель на Куликовом поле, разгромивший там ордынского самозванца, был, в благодарность за эту добрую услугу, вскоре разбит законным ордынским царём. Вследствие этого ему пришлось отдать в Орду заложником своего старшего сына. Но через пару лет юный Василий смог сбежать из плена. Возвращаясь домой кружным путём, он был благосклонно принят отцом Софьи, будущим великим князем литовским, русским и жемайтийским. Стройный, мужественный юноша, сумевший ускользнуть от врагов и почти в одиночку пересечь полмира, поразил её в самое сердце. И сам без памяти влюбился в её девичьи красы… Однажды они полночи провели, перешёптываясь через щелку в стене, открывая друг другу сердца и давая друг другу жаркие клятвы.
     Отец, грозный Витовт, склонял свой слух к её просьбам. Когда юный Василий сел на отцовский великокняжеский стол, ещё более юная Софья, в сопровождении доблестных и благородных мужей, была отправлена на Москву, обвенчаться с ним. И жили они сначала счастливо, а потом – как все. Хотя она, Софья, дала Василию всё, что могла дать добрая жена – и даже больше. Она рожала ему сыновей и дочерей; её супруг спокойно правил под сенью своего великого тестя.
     Пронёсшийся по всей земле мор унёс её сыновей. И хоть нерешительный её супруг в те времена уже слишком внимал её завистникам и недоброжелателям, она, распечатывая пятый десяток лет, зачала ему нового сына и в тяжёлой болезни родила его, чуть не заплатив за этот дар государству своей собственной жизнью.
     Когда её последний и уже единственный сын ещё только поднимался из отроческих лет, преставился её супруг, так и не сумевший выполнить все те свои жаркие клятвы. И ей пришлось самой защищать своего сына, тоже Василия, от неосторожного завещания его второго деда. В котором было ясно сказано: по смерти его, Дмитрия, старшего сына и наследника московское княжество должно перейти оставшемуся в живых следующему сыну. А таковой, увы, был – князь Юрий Дмитриевич Звенигородский, умный, деятельный, честолюбивый.
     Но рявкнул её отец из Литвы, и прислушались Калитичи к грозному голосу дряхлеющего старца. Да и Орде более по нраву оказался отрок, а не мощный сын победителя Куликова поля. Занял отцовский стол её Василий, стал не по возрасту умело править, пользуясь её добрыми советами. Но умер Витовт, и вот тогда и началась в Московском княжестве кровавая смута. Много бедствий принесла она, много потерь. И смог тогда, в конце концов, дядька выдернуть престол из-под племянника, и сел на него. Но не долго удержался, хмыкнула Софья Витовтовна своим воспоминаниям – и проправить-то толком не успел, как Господь его к себе прибрал. И восхотел его старший сын, тоже Василий, взять себе освободившийся престол. Но тут даже его собственные родные братья отказали ему, наглому, бессовестному, в помощи. Ведь даже по старому, по Ярославову ещё закону, великим князем снова должен был стать её сын. Снова расправили крылья кровавые междоусобицы. Но одолел её Василий крамольника Ваську, ослепил его и бросил в темницу. Там он до сих пор и сидит, в той Москве, откуда они сейчас бегут, спасая свои жизни…
     Ростовский Троице-Сергиев Варницкий монастырь гостеприимно открыл им свои двери. Софья Витовтовна прошлась по дорожке, отходя от утомительной тряски. Маленький Иван стоял рядом с матерью, заворожено разглядывая высокие дубовые хоромы; отоспавшийся Юрий что-то канючил от няньки Татянки, грозясь опять с головой уйти в плач.
     — Бабушка-княгиня, а если и здесь загорится, мы куда отсюда поедем? — с детской серьёзностью произнёс старший внук, переведя сосредоточенный взгляд на неё.
     — Небось, не загорится, — первым ответил послушник, отправленный епископом встретить их. — Мы следим.
     — Тише, сыночка, — пробормотала Марья, искоса глянув на свекровь. — Уж не загорится.
     — Да уж! — повторила княгиня и снова задумалась, куда им направиться дальше. Дело ж было не только в пожаре или в грозящем татарском набеге. Дмитрий Шемяка, взявший сейчас московское княжество по праву старшинства, мог опять их всех засадить под замок. Нет уж – ни она, ни внуки не должны попасть ему в руки!
     Из дальних хором на крыльцо вышел епископ Ефрем, постоял в красноватых лучах заходящего солнца, оглядывая гостей, затем степенно направился к ним. Его года тоже, очевидно, уже катились к закату, да и желтоватый цвет лица говорил о какой-то хворобе. Опираясь на посох, предоставив седую бороду игре июльского ветерка, он приблизился к княгине и с болезненным вопросом заглянул ей в глаза.
     — За грехи наши, — глухо произнёс он, когда полученный от неё молчаливый ответ обрёл неоспоримую силу. — Во имя Отца, и Сына, и Святаго духа.
     Благословив княгиню с семейством, епископ пригласил их за собой, в гостевые хоромы. Когда они двинулись, в открытом пространстве монастырского двора, наконец, стали появляться черные фигуры местной братии с послушниками. Судя по их потерянному виду, они тоже уже всё знали.
     — Располагайтесь у меня, — произнес епископ, войдя в горницу. — Я послал за посадником, он сейчас придёт.
     В горницу принялись вносить блюда с поздним обедом для гостей или ранним ужином для хозяина. Прежде чем расспрашивать гостей, их требовалось досыта накормить, и некоторое время в горнице была почти тишина поглощения монастырской ухи. Обед подходил к концу, когда в горницу ворвался ростовский наместник Пётр Константинович Добрынский с несколькими местными боярами.
     — Великая княгиня, неужто правда? — без приветствия почти крикнул он.
     — Тише, Пётр, — вздохнул Ефрем.
     — Правда! — отрезала княгиня. — Великий князь в плену, на престол заскочил крамольник Шемяка.
     Усевшись за стол, Добрынский отмахнулся от предложенной ему ухи. Софья Витовтовна требовательно посмотрела на молодого князя Ивана Юрьевича, который тоже приходился ей внуком, но от одной из её дочерей. Тот понял и принялся подробно повествовать о Суздальском побоище, о пленении великого князя вместе со многими воеводами, о смерти Фёдора Добрынского, родного брата ростовского наместника...
     — Вот уж не доводит вино до добра, — покачал седой головой епископ Ефрем, когда тот закончил свой рассказ.
     О случившемся пожаре начала было рассказывать сама княгиня, но тут княжич Юрий расплакался, и ей пришлось сначала отправить Татянку с ним из-за стола. Глянув на сосредоточенно-побледневшее лицо Ивана, его она решила оставить. Пускай привыкает к таким разговорам.
     — И что вы собираетесь делать дальше? — спросил Добрынский, когда она закончила свой недлинный рассказ. — В Ростове вам не будет безопасно.
     — Я знаю, — ответствовала княгиня. — В Тверь пойдём.
     — В Тверь-то хорошо… — задумался посадник, потирая широкий лоб под лихо сдвинутой на затылок высокой шапкой. В его злых, тёмных глазах метались разные соображения, и ни одного хорошего лично для себя. Шемяка был ему лютым врагом с той достопамятной свадьбы. — Но, если Василий Васильевич жив, то его можно выкупить.
     — Или собрать войско и разбить Улу-Мухаммеда! — ударил кулаком по столу молодой князь Иван Юрьевич.
     — Или так, — неожиданно легко согласился Добрынский. — Не захочет Москва Шемяку для себя.
     — Не захочет, — подтвердил епископ. — Да и Улу-Мухаммед может тоже его не захотеть.
     Софья Витовтовна вскинула голову, будто требуя не продолжать дальше разговор в направлении того, что Казани, и правда, лучше в Москве слабый, неудачливый воитель. Никто, впрочем, не заговорил об этом. Тема утонула в молчании.
     Дальше пошёл деловой и рваный разговор – кто что может сделать, кто кого о чём может попросить… В горницу внесли свет, а они всё продолжали то спорить, то убеждать, то договариваться. Разошлись чуть ли не в полночь. Под конец княжич Иван всё же не выдержал и уснул, прислонившись к матери, которая за всё это время почти и слова не вымолвила. Подняв сына на руки, она пошла вслед за княгиней в отведённые им покои.
     Утром выехали поздно, в третьем часу дня. В тот же день их догнали. Кусая губы, Софья Витовтовна смотрела, как князь Иван Юрьевич выстраивает своих воинов против не спешащих налететь на них галицких всадников, которых оказалось куда больше.
     — Я с женщинами не бьюсь, — выехал вперёд князь Дмитрий Юрьевич, по прозвищу Шемяка. На его выщербленном оспой лице играла уверенность крепкого, кряжистого мужа. Он поднял раскрытую ладонь и зычно продолжил. — Я пришёл по требованию Москвы, вернуть вас. Москвичи хотят биться против татарвы, и им будет спокойнее, ежели мать прежнего князя с его женой и сыновьями будет в городе.
     — Врёшь ты! — крикнула в ответ княгиня.
     — Да вы ж тогда еле выехали, — по выщербленному лицу промелькнула тень гнева. — Сами всё видели. А кто вслед за вами пытался так же сбежать, тех кого просто не пустили, а кого и избили. Москва встанет биться. А вы будете стоять за нашими спинами.
     — Врёшь ты! — повторила старая княгиня, входя в холодную ярость. — Ты просто хочешь захватить отчину моего сына!
     Дмитрий Юрьевич презрительно хмыкнул и повернулся к бледному, но готовому к бою князю Ивану Патрикееву.
     — Вы против нас не выдюжите, — спокойно объяснил он ему. — Разворачивайтесь и идёмте с нами биться против татарвы. Никакого бесчестия или обиды никому из вас не будет.
     Маленький, щуплый князь Иван Юрьевич тревожно глянул на княгиню. Шемяка же, вытащив из-за пазухи нательный крестик, поцеловал его напоказ. Первоначальный гнев на его лице растворялся уже в усталости, и Софья Витовтовна, дрожа от непроходящей ярости, всё же приняла решение покориться. Она кивнула своим опустить оружие. Иван Юрьевич не спеша подчинился, остро поглядывая на подъехавшего к женщинам Шемяке.
     — Едемте в Москву, — спокойно повторил тот, с убедительностью человека с косой саженью в плечах. — Не время убегать из неё.
     — Если тронешь мою матушку, я тебя зарежу! — пригрозил княжич Иван, держась за висевшие на поясе крохотные ножны. — У меня и нож есть, гляди!
     Шемяка пару раз шмыгнул туда-сюда носом, всмотревшись в угрожающего ему ножичком мальца.
     — Не трожь меня! — жалобно воскликнул княжич матери, заметавшейся в попытках спрятать сына за спину.
     — Не трожь, не трожь, — поддакнул ему Шемяка и, нахмурившись, добавил. — Вырастешь, мы с тобой обязательно схлестнёмся. А сейчас – нет времени ждать, едем!
    
Продолжение http://proza.ru/2025/03/07/464