Альтруистка Часть 2 Глава 6

В их компании в ту пору было две Елены. Ту, что постарше, называли Елена Премудрая. Другую величали Елена Прекрасная, - такие прозвища на русский манер им дали, чтобы быстро их различать, - прозвища со временем прижились, и обе девушки, кажется, остались довольны, к тому же Елена Премудрая считала себя прехорошенькой, а Елена Прекрасная была уверена, что не лишена ума.

- Можно пригласить вас на танец, Михаил? - услышал он над самым ухом, - Елена Премудрая была на несколько лет старше Михаила и выше ростом. Этот вопрос, признаться, застал юношу врасплох, и он как бы спохватился, чтобы ответить.

- Прости, Лена, я танцевать не умею, оттопчу тебе все ноги, - смутился Миша.

- Хочешь, научу?

- Я правда не завидный партнёр. Вон сколько парней ждут, пока ты обратишь на них своё внимание. Поинтереснее и попредставительнее меня…

- Предоставь мне самой решать, кого мне приглашать, а кого - нет. Ты о себе слишком скромного мнения, Миша, и это неправильно! Поверь мне, через несколько лет все эти смазливые личики, за которыми сейчас охотятся все девчонки, начнут неумолимо меняться, деформироваться, станут квадратными челюсти, обрастут щетиной, и медовые глазки будут идиотски смотреться на фоне этой угловатой брутальности. Золотистые волосы поблёкнут и станут сальными. Не смейся, - мне и мама рассказывала, - к красавчикам стоит относиться предупредительно. Это сейчас они все такие гибкие и изящные, как танцовщики балета, но очень может быть, даже скорее всего, с возрастом они либо превратятся в быков, либо расплывутся в ширину, тонкие пальцы станут, как баварские сосиски, а ляжки нальются лишним жиром. Да-да, так очень часто и происходит с теми, кто смазлив и привлекателен в детстве. К ним все липнут, их сюсюкают, им поют дифирамбы и строят глазки, не подозревая даже, каких персонажей воспитывают таким обхождением! Кому задарма достаётся слава и внимание, тот - безынициативен, ему не надо к чему-либо стремиться. А когда слава проходит и внимание пропадает вместе с миловидными чертами лица, эти великовозрастные дети не понимают, куда подевались поклонницы, и обижаются на весь несправедливый мир. Жалкое зрелище, Миша, жалкое! А парни, которые не блещут внешностью, - к каким ты себя причисляешь, - вот истинные кладези мужественности, которая с годами только раскрывается во всей своей полноте…

-  Колоссы?

- Гиганты!

Оба рассмеялись, и Миша даже пожал Елене руку от того впечатления, которое на него произвело излияние её мыслей.

- Всё-то ты знаешь!

- Ну, я же Премудрая, в конце концов! Глупенькие те девочки, которые гоняются за смазливыми мальчиками. Наплачутся ещё с ними.

Елена отошла, не желая принуждать Михаила танцевать с ней. А возможно, отправилась на поиски новых свободных ушей, в которые могла бы щедро влить свою мудрость. А вообще-то слушать её действительно доставляло удовольствие: с чем-то ты мог быть не согласен, но уж точно не мог противостоять обаянию Елены Премудрой. С ней можно было наслаждаться одним этим, - этой её уверенностью в своих чарах. Она умела с таким знанием дела потрясти головкой, а ещё плечиками, что всё, что она утверждала, вставало с непререкаемой очевидностью.

- Что, грустишь, братец? - Филипп подошёл к другу, ведя за собой Олимпиаду. - Не стоит, сегодня прекрасный вечер!

Михаил не помнил, как так получилось, что он и Олимпиада встали в пару. Филипп, наверное, пожалел друга, думая, что девушки не спешат танцевать с ним, и великодушно уступил даму своего сердца. Вальс тогда не удался, Михаил не врал, говоря, что танцор из него неважный. Он всё время думал, куда повести Олимпиаду, чтобы не столкнуться с другими парами, и как бы не наступить ей на ногу. Он не мог сконцентрироваться на ней, руки его задеревенели на её живом, гибком стане, она откровенно скучала в его объятиях и не переставала поводить глазами в поисках Филиппа. Из вежливости она терпела этот танец, даже задала пару вопросов, но вот о чём, Михаил теперь, хоть убей, не помнил.

Для него впечатления от близости Олимпиады неслись каким-то диким калейдоскопом. Вот он чувствует тонкий, тёплый запах её кожи. Сбивается на кого-то, кто мелькает рядом. Хочет, чтобы музыка, наконец, остановилась и эта пытка танцем закончилась. Мечтает, чтобы эта прекрасная пытка никогда не кончалась… Всего только один раз Олимпиада подняла на него свои, как ему показалось в вечерних сумерках, серо-зелёные глаза, которые он встретил спокойным, открытым взглядом, сглотнул как можно незаметнее. Ему показалось, что всё это время она о чем-то напряжённо думала внутри себя, переживала какие-то состояния, о которых ему ничего не было ведомо. Сам Михаил был напряжен до крайности, наэлектризован, как будто разряд тока то и дело пронизывал его от макушки до пяток.

- Ну-ну, кто-то говорил, что танцевать не хочет, - пожурила Елена Прекрасная, проходя мимо и явно обидевшись.

На следующее утро, на службе он подошёл к отцу на исповедь и сказал:

- Отче, благословите послушником в монастырь. А потом - на принятие монашеского пострига.

- Какой такой монастырь? Тут и монастыря-то никакого нет, - брови отца удивлённо поползли кверху. - И потом, до пострига в твоём возрасте тебе ждать не меньше четырнадцати лет, а за это время воды, сам знаешь, много утечёт.

- Я решил! - горячо заявил Михаил.

- Тихо, не шуми. Дам тебе ответ после службы.

После литургии действительно вернулись к этому разговору. Отец не юлил и не стал мучить сына напрасным ожиданием, вышел на амвон и заявил твёрдо и решительно:

- Не благословляю!

- Но почему?

- Потому что в монастырь уходят… из любви! Из любви к Богу. А не от безысходности. Расскажешь, что у тебя там случилось? В любом случае, от каждого страдания кидаться в монастырь - это не дело, понимаешь?

Тогда отец очень хорошо и грамотно, что называется, вправил ему мозги. А закончил он такими словами:

- Я не вижу тебя монахом, Миша, у тебя в жизни будет иное предназначение. Не могу сказать, какое именно, мне это не открыто, но таково мое родительское предчувствие. И потом, не забывай: у тебя малолетние брат и сестра. Если со мной что-нибудь случится, ты должен будешь позаботиться о них, поставить на ноги. Кроме тебя некому, сам знаешь.

Говоря Михаилу это, отец как в воду глядел. Видимо, ему всё-таки было открыто больше, нежели он утверждал, - во всяком случае, Миша всегда в это верил. И сейчас юноше казалось, что, оставив этот мир, отец не оставил их до конца, как бы присматривал за ними сверху. Девятнадцатилетнему юноше необходимо было в это верить, чтобы на что-то опираться при принятии своих решений. Он часто боялся, сомневался, отцеживал свои идеи и задумки, чтобы не совершить неверного шага. И стоило попросить совета у отца, совсем как у живого, - многое разрешалось, что-то отпадало само по себе, остальное налаживалось.

Миша запустил в золотистые кудри слегка дрожавшие пальцы. Интересно, удасться ли ему теперь вырваться в Китай, навестить могилу отца? Говорят, что местами в Поднебесной ещё вспыхивает чума, - врачи со всего мира, рискуя жизнью, ищут способы противостоять ей, исследует возбудителя, - что должно помочь в перспективе создать эффективную вакцину.

Чума забрала у Михаила отца, но никто никогда так и не узнал, как эта потеря отразилась на нём, как тяжело она по нему ударила. Ему некогда было жаловаться: как и говорил отец, на поруках у Михаила остались брат, которому в ту пору было шесть лет, и трёхгодовалая сестрёнка. У него не было возможности отгоревать своё горе, надо было думать, как устраивать жизнь дальше, благо отец кое о чем позаботился ещё при жизни. В России детей ждали и взяли под своё крыло, но в бытовом плане они должны были справляться самостоятельно. Благо, духовник Михаила помог ему поступить в семинарию, оказал протекцию, дал рекомендации, помог определиться с жильём. Так получилось, что у Угрюмовых не осталось близких родственников, которые могли бы о них позаботиться хотя бы до наступления совершеннолетия. Миша снял угол в «вольной квартире», жить в семинарском общежитии с братом и сестрой ему бы не разрешили. Помимо них в квартире жило ещё несколько подростков, - быт и пропитание устраивались сообща, вскладчину, было трудно, но это сдружило жильцов друг с другом. Сейчас, пока Михаил был в отъезде, за братом и сестрой приглядывали соседи.

Вообще-то эти остановки в Плёсе стали непредвиденными и даже нежелательными, - Михаил старался не оставлять брата и сестру одних надолго. Отлучаясь, беспокоился, сердце его горело от тоски, оставалось только молиться, чтобы не случилось ничего страшного.

- А господа Шишкины уехали, - растерянно произнесла хозяйка дачи, увидев на пороге Михаила.

- Как уехали? Когда?

- Да, дней пять уже будет. В Петербург, вызвали их срочной телеграммой.

- Что-то случилось?

- Откуда ж мне знать? Распорядились вещи отправить транспортной почтой. Скорее всего, в этом году они больше не появятся. С нами они рассчитались полностью, заплатили, как было договорено.

- В таком случае, вы знаете их адрес в Петербурге? Не могли бы вы мне его дать, пожалуйста? - и Михаил отрекомендовался, чтобы у хозяйки не возникло к нему недоверия.

Получив в руки заветный адрес, Михаил спрятал его во внутренний нагрудный карман семинаристской куртки и покосился на бедные цветы, которые, казалось, от всей этой неурядицы, уже начали тоскливо ронять свои маленькие головки.

- А это - вам! - он приветливо улыбнулся и вложил букет в руки расчувствовавшейся хозяйки.

Продолжить чтение http://proza.ru/2025/05/04/1628