Селедка

В воскресенье собрались мы на юбилей к тёте Зине, женщине одинокой и оттого привыкшей командовать.
— Вот тебе, Нюрочка, селёдку режь, — говорит. — Только, ради Бога, не пальцы свои красивые! А то доктор у нас в деревне один, и тот ветеринар, человеческих рук в глаза не видел.
А я пальцы и впрямь берегу, потому как не пальцы это, а единственное моё богатство, после двадцати пяти лет жизни так ничего и не нажила, кроме этих самых пальцев и маникюра, сделанного по случаю.
Пока я селёдку режу и глаза слезятся, дядя Петя объясняет всем, как «политику делать». Политика его, видать, давно интересует, потому что уже и жена от него ушла, и корова сбежала — а он всё не угомонится.
Тут соседка Матрёна, женщина решительная и страсть какая независимая, вскакивает и кричит:
— Да что там твоя политика! Ты лучше скажи, почему колодец на улице второй месяц без воды? Тоже, небось, политика виновата?
Дядя Петя махнул рукой и уходит, обиженный.
Гости притихли и ждали скандала. Скандал у нас как селёдка: неприятно пахнет, но без него стол пустой. Тётя Зина вздохнула:
— Ох, — говорит, — ни ума у людей, ни сердца. И когда только жизнь такая началась, что без скандала и селёдка не режется.
А я подумала вдруг, что селёдка, может, и не виновата ни в чём. И тётя Зина не виновата. И даже колодец. А виновата только жизнь эта нелепая, в которой всё по отдельности вроде бы правильно, а вместе — сплошная кутерьма.