17. Перед бурей

Подходила к концу третья неделя моего пребывания в тубдиспансере. Наступили выходные. Я успел заметить, что на выходных больных в отделении становится значительно меньше. Объяснение этому было на поверхности – многие уезжали домой. На этот раз решил отпроситься на побывку и я. Но как это сделать? От больных я слышал самые разные версии: кто-то уезжал после утреннего приема таблеток, даже ничего ни у кого не спрашивая. Другие говорили о неформально существующем у медсестёр «тарифе» за такую услугу – 20 гривен с человека. Сумма показалась смешной и неправдоподобной. Немного подумав, я решил подойти на пост после приема таблеток. На смене была рыженькая медсестра лет 35.
- Скажите, пожалуйста, могу ли я съездить домой? Хотя-бы до вечера. – Негромко, чтобы не слышали другие, спросил я.
- Ну-у-у… - Многозначительно протянула сестра. – Если обещаете, что точно вернётесь к вечеру.
- Вернусь, конечно, куда же мне деваться?
- Тогда – пожалуйста. Только… - Медсестра сделала паузу. Я не мог видеть, улыбалась ли она под маской, но в ее глазах промелькнула искорка озорства. – Знаете, я очень люблю молочный шоколад с орехами.
- Хэх! – Усмехнулся я. – Я Вас понял!
Быстро переодевшись в палате, я спустился вниз, к нашему пятачку перед корпусом. Впереди меня шли Сергей и Зарина. Я догнал их.
- Вы тоже домой?
- Ага... Ну, почти! – Хитро улыбнулся Серёга.
Расспрашивать об их планах на выходные я не стал. Мы попрощались, выйдя за ограду тубдиспансера. Сергей и Зарина круто свернули в частный сектор, а я – пошел прямо в направлении остановки общественного транспорта.
Погода была солнечная. Кроны высоких тополей, высаженных вдоль дороги, приятно шумели над головой при дуновении ветерка. По обочинам дороги буйными зелеными красками играла на солнце сочная трава. На душе от предвкушения встречи с домом – было светло и приятно.
Долго ждать на остановке не пришлось. Подъехал полупустой троллейбус. Войдя в салон троллейбуса, я машинально одел маску и сел на отдельное сиденье у открытого окна. Это не привлекло ни малейшего внимания у попутчиков. Летом многие горожане страдали от поллиноза – так называемой «сенной лихорадки», - поэтому человек в маске мало кого мог удивить.
Троллейбус ехал медленно, поскрипывая «гармошкой» посередине салона. За окном проплывали знакомые пейзажи. Поток теплого воздуха, врываясь через открытое окно, приятно трепал волосы.
Вскоре я был дома... Первоначальная радость моя сменилась странными и противоречивыми чувствами. Я соскучился за мамой, бабушкой и дедом, и очень рад был их всех видеть. Но в то же время – с новой силой я ощутил ту вязкую, гнетущую, тяжелую атмосферу, которая бывает в доме, где есть неизлечимо больной человек. Атмосфера отчаяния, безысходности, тоски и безвременья. Я жил в этой атмосфере последние годы, она фонила все время и уже не замечалась. Но, как бы это странно ни было, - я отвык от нее за эти несколько недель. Несмотря на серьезный диагноз и всю суровость обстановки в стационаре тубдиспансера – там не было такого беспросветного отчаяния и горя.
Я прошел в комнату к деду. Он все также лежал на своем диване. За то время, что я не видел его, он похудел еще сильнее. Он мало говорил и часто дремал. Последние недели он уже не мог обходиться без морфина. Седые волосы его, выпавшие после последних циклов полихимиотерапии, - снова отросли.
Я говорил с ним, но получалось с трудом. Дед всё время засыпал, потом снова открывал глаза. Да и у меня не получалось придумать, о чем говорить с родным человеком, который находится в таком состоянии? Всё казалось пустым и бессмысленным.
- Позови бабулю. – Тихо попросил дед. – Пусть принесет мне что-нибудь покушать.
- Конечно, дедуль, сейчас...
Бабушка тут же принесла кружку со свежим бульоном. В последнее время дед мог пить его только через трубочку. Он сделал несколько маленьких глотков и закашлялся.
- Хватит... Не хочу больше… - Отстранил дед бабушкину руку с кружкой.
- Может еще хоть немного поешь, Петя? – Уговаривала бабушка.
- Нет. Надоел мне этот суп каждый день!
- А что бы тебе хотелось?
- Колбасы бы хоть немножко... – Жалобно, почти плаксиво произнес дедушка.
- Ох... Ну, давай, я что-нибудь придумаю. – Вздохнула бабушка и ушла на кухню.
Через минуту она вернулась с блюдечком нарезанной на мелкие кубики колбасы. Приподняв голову с подушки, дед попытался съесть один крохотный кубик, но тут же поперхнулся и зашёлся в жестоком приступе кашля. Коварная опухоль, поразившая горло, не позволила быть даже такой маленькой радости.
Я вспомнил, с каким аппетитом дед всегда ел колбасу. В его полосатой плетеной сумке всегда можно было найти это лакомство, бережливо завернутое в бумажную обертку. Сумка его всегда вкусно пахла. И об этом знали все без исключения наши домашние коты, периодически устраивая охоту на дедову сумку. За это хвостатым, конечно, влетало. Впрочем, добрый дед в основном ограничивался возмущениями и руганью, не переходя к рукоприкладству. Животных он любил. Одна из кошек – трёхцветная Бася, - достигла настоящих высот в деле похищения колбасы из дедовой сумки. Ей было достаточно тридцати секунд, чтобы зубами проделать дырку в нужном месте сумки и вытащить заветный сверток…
От этих воспоминаний мне стало невыносимо грустно и больно смотреть на деда. На глаза наворачивались слёзы. Чтобы не показать своей слабости, я вышел из комнаты.
Я сел за столом в кухне и обхватил голову руками.
- Что случилось? Ты в порядке? – Спросила тревожно мама, которая хлопотала у плиты.
- Жесть... Просто жесть... Ну за что же человеку такие мучения?.. – Произнес я дрожащим голосом.
Мама молча села рядом и обняла меня.
Обедали молча. Я всматривался в лица мамы и бабушки. В них была тяжелейшая усталость. Мне стало даже совестно за то, что в такое тяжелое время меня нет рядом. Словно я «отдыхаю» в тубдиспансере...
Оставшиеся несколько часов, которые я провел дома, - были словно в тумане. Я пересматривал семейные фотоальбомы, пытаясь почувствовать хоть немного радости от того, что я дома. Но ничего не получалось. Все вокруг было словно чужое, словно не из моей жизни. В конце концов, я даже почувствовал какое-то облегчение, когда настало время возвращаться в диспансер. Я простился с дедом, мамой и бабушкой, и, терзаемый угрызениями совести за такой скомканный визит, - побрел на остановку.
На следующий день после завтрака я отправился в поликлинику диспансера, чтобы отдать Есаулец архив флюрографических снимков мамы, который привез вчера из дому.
У кабинета №9 сидели две молодые девушки – лет по 18 – 19. По их беззаботному поведению было ясно, что они здесь по какому-то пустяковому делу – за справкой или чем-то подобным. Они заливисто хихикали над чем-то, известным только им двоим, но увидев меня – насторожились и смолкли. Весь мой внешний вид выдавал во мне пациента стационара: неказистый спортивный костюм, маска, домашние тапочки. Девицы смотрели на меня украдкой и брезгливо прятали носики в воротники одежды. Я решил не вторгаться сильно в их пространство и сел на самый дальний край скамейки, напротив. И, странное дело, - я не испытывал в тот момент ни капли стыда или неловкости. Мне было забавно наблюдать за этими двумя юными созданиями, которые лишь случайно оказались здесь – на самом краешке этого мира – мира туберкулезников. Наверняка, они побаивались меня. Я сам себе улыбнулся, вспомнив, как и сам сидел здесь еще недавно, испытывая такой же страх перед неизвестным мне Потаповым, который был «бациллярный». Я напустил на себя важности и устроился на скамейке поудобнее. «Ну-с, милые барышни, разрешите представиться: Виталий Владимирович Осетинский. Туберкулезник. Больной первой категории. Честь имею!» - произнес я внутренний монолог, от которого стало еще смешнее. А барышни все жались друг к дружке и с опаской на меня поглядывали. Счастливые! Они вскоре выйдут отсюда и вряд ли вспомнят этот эпизод в своей жизни. Они понятия не имеют, что такое «инфильтрат», «бациллярный», «МЛУ-ТБ», или, прости, Господи, - «дырка». И дай Бог – никогда не узнают! Тысячи людей проходят через этот коридор, и лишь единицы – остаются в этом казенном доме погостить подольше! Это мы, - кто вытащил несчастливый билет...
- Виталий Владимирович, зайдите! – Прервал мои размышления голос Есаулец.
Я вскочил с лавочки и быстрым шагом пошел к кабинету.
Остальной день не запомнился ничем необычным.
Вечером вернулся Серега. Ему в последнее время всё больше не здоровилось. Вся кожа его покрылась красной сыпью с волдырями. Под вечер поднялась температура. Врачи посчитали, что у него аллергия и на время отменили все препараты. Но легче ему не становилось.
Вечер того дня был каким-то по-особенному уютным и спокойным. Мы устроились пить чай на лоджии. Со стороны лесополосы повело прохладой. Было не жарко.
Внизу у крыльца отделения затормозил милицейский УАЗик. Из него вышли двое в форме и направились в отделение.
- Молдавана пришли проверять. – Кивнул Серёга.
- Молдаван? Это который со второго этажа? А что с ним? – Поинтересовался я.
- Так он ведь на поселении еще срок отбывает. Там и заболел. Вот его сюда и отправили. И менты его ежедневно проверяют, не сбежал ли куда.
- А-а, понятно. – Абсолютно бесстрастно ответил я и про себя отметил, что ничего из сказанного меня не удивило. Заключенные – и бывшие, и настоящие – это часть того маленького мира, в который я попал. Это нормально.
Я рассматривал зеленые деревья, и вдруг живо представил этот вид из окна – весь в снегу! И мороз, и метель. Я даже почувствовал холод – такой живой и настоящей была картинка в голове.
- Интересно... – Проговорил я вслух.
- Что тебе интересно, профессор? – Усмехнулся Сергей.
- Да нет, это я так... Интересно, как здесь лежать зимой?
- Вот попадешь к «мультикам» в третье отделение – увидишь, дурак! – С размаху хлопнув меня по спине и громко расхохотавшись ответил сосед.
- От дурака слышу! Сам туда отправляйся! – Ответил я в той же насмешливой манере и тоже рассмеялся. На шутку эту никто не обиделся. Это был беззлобный туберкулезный юмор, понятный только здесь, только для тех, кто «в теме».

Продолжение: http://proza.ru/2025/04/12/1627