Прикосновение Чернобыля. На реальных событиях

Эпиграф

Всё пройдет – и печаль, и радость,
Всё пройдет, так устроен мир.
Только помнить надо,
Что беда не дремлет,
И готовит нам черный пир.

Предисловие.

Авария на Чернобыльской АЭС в апреле 1986 года стала трагедией, изменившей судьбы тысяч людей. О ней написано множество статей, проведены исследования, сделаны выводы. Но за сухими фактами и цифрами стоят человеческие жизни – ликвидаторов, которых уже нет в живых, пожарных, военных, простых жителей

Припяти и окрестных деревень. Все они столкнулись с невидимой, но смертельно опасной угрозой – радиацией.

В первые дни после катастрофы советское правительство хранило молчание. Время уходило, но правда оставалась под завесой секретности. Когда трагедия уже стала достоянием общественности, партия использовала все возможные механизмы, чтобы минимизировать её последствия. Одним из таких решений стало срочное переселение тысяч людей из заражённых зон в новые, построенные буквально на пустом месте посёлки.

Спустя год после взрыва началась следующая глава этой истории – строительство поселений для переселенцев. Именно тогда и развернулись события, о которых пойдёт речь дальше. Это не рассказ о простых людях, оказавшихся в гуще этих событий. О тех, кто строил дома, не зная, что они так и останутся пустыми.

О тех, кто выполнял свой долг, но не понимал до конца, какой след это оставит в их судьбе.
Это история памяти. История, которую важно сохранить.

Глава 1. Чернобыль, пугающая жуть.

Прошло полгода с тех пор, как я устроился на завод торгового оборудования. Там был создан отдел по обслуживанию электронных фактурных машин (ЭФМ). Брат, работавший на заводе электриком, порекомендовал мне именно этот отдел.
— Там будущее, — сказал он. — Электроника — это твой шанс, тем более тебе это нравится.
Я дал свое согласие, даже не предполагая что меня ждет впереди.

Глава 2. Отдел ЭФМ.

Электронные фактурные машины сочетали в себе печатную каретку и электронный блок управления. Эти машины стояли на товарных базах, складах и в торговых точках, где нужно было набирать и печатать множество документов. Механики, в том числе и я, занимались их обслуживанием. По приходу в отдел меня и ещё одного коллегу отправили в Одессу на курсы повышения квалификации. Но это отдельная история.

Вернувшись, из Одессы, меня встретила неожиданная новость.
— Из нашего райисполкома поступила разнарядка, — объявил начальник отдела на собрании. — Мы должны отправить кого-то из сотрудников в командировку. По приезду, там месте,  надо строить домики для переселенцев из Припяти.

Глава 3. Жребий.

В комнате повисло напряжённая тишина. Отказаться было нельзя. Решили тянуть жребий. Он выпал Крамарю, одному из сотрудников отдела.
— Крамарь, — начальник взглянул на него. — По жребию, ты едешь в Чернобыль.

Крамарь побледнел, и тут же, не теряя самообладания, вытащил из кармана сложенный листок.
— У меня справка, — твёрдо сказал он. — Врачи запретили физические нагрузки.

Начальник вздохнул. Обвел всех присутствующих взглядом  и уставился на меня.
— Ну что, как самому молодому и здоровому придется ехать тебе. Готов ехать? – добавил он голосом не приемлющий возражения.

Я попытался возразить и отказаться, хотя прекрасно понимал, что мой отказ поставит крест на моей карьере и учебе. Я обреченно кивнул.

Глава 4. Разговор с братом.

В тот день, вернувшись домой, я поделился новостью с семьёй.
— Да, тебе свезло, брательник, — усмехнулся брат, хлопнув меня по плечу. — Но не переживай. Ты же знаешь, что и я там уже побывал.
— Знаю, — согласился я.
— Чернобыль — это не шутки, — серьёзно сказал он. — Это испытание на вшивость, но всё будет хорошо.

Глава5. Подарок судьбы в день рождения.

Накануне вечером собрались мои друзья. Повод был двойной: завершение ремонта в квартире и мой отъезд. Никто толком не знал, что меня там ждёт, но все дружно поздравляли и пили за моё здоровье. Я ловил себя на мысли, что лучше не знать, что меня ждет.

Автобус тронулся рано утром. В салоне было тихо. Никто не хотел обсуждать, куда мы едем. Я сидел у окна, наблюдая за проплывающим лесом.
— У меня сегодня день рождения, день рождение— крутилась и стучало в голове мысль.

Рядом со мной сидел Семэн, мужчина с седыми висками и проницательным взглядом.
— Ты не боишься? — вдруг спросил он.
— Боюсь, — честно ответил я. — А ты?

Он усмехнулся.
— Страх — это нормально. Главное — не дать ему парализовать тебя.
— Ты уже бывал в таких местах?

Семэн на мгновение задумался.
— Бывал. Но это... это другое.
Когда мы въехали в зону отчуждения, воздух стал тяжелее. Дорога была пустынной.

Глава 6. Бородянка, опаленная Чернобылем.

Прямиком до Киева, почти нигде не останавливаясь, автобус наш мчался по трассе к пункту назначения.

Серый асфальт мелькал за окнами, над головой висло низкое мартовское небо, серое, бесконечное. Дорога тянулась, словно в пустоту. Никто в салоне не разговаривал — будто бы молчание могло отдалить момент прибытия. Так же молча проезжали блокпосты ГАИ.

Вскоре мы доехали до Бородянского района, в какое-то затерянное село. Автобус медленно свернул с главной дороги и подъехал к временной площадке в поле перед деревней. Водитель тяжело вздохнул, заглушил мотор, и наступила зловещая тишина.
— Приехали! — раздалось спереди, словно приговор.

Мы начали выгружаться — чемоданы, сумки, рюкзаки летели в грязный снег. Морозный воздух хлестнул в лицо, будто напоминая, что весна ещё далеко.
— Построиться! — раздался чей-то голос.

Перекличка прошла быстро, и нестройной колонной мы двинулись к местному клубу, который теперь должен был стать нашим временным пристанищем.

Глава 7. Здорово новый «дом»

Скрипнув тяжёлой дверью, мы вошли внутрь. В нос ударил запах старой древесины, пыли и затхлости. В зале, где раньше стояли ряды стульев, теперь громоздились армейские койки, расставленные вплотную друг к другу.

Кому-то это могло бы напомнить детский лагерь, но по мне — тюремный барак из фильмов.
Койки заполняли всё пространство, проходы между ними были узкими, а воздух — спертым.

Вновь прибывшие разбрелись по залу, разбирая постельное барахло и одеяла. Мужики суетились, тихо бурча об условиях жизни, а кто-то просто плюхнулся на койку и молча уставился в потолок.

Меня пробрали неприятные чувства. Хотелось развернуться и убежать, исчезнуть, чтобы не видеть всего этого. Но выхода не было.

Оглянувшись, я заметил небольшую кладовку у киномеханической будки. Узкое помещение с голыми стенами, где когда-то хранились коробки с фильмами.
— Это свободно? — спросил я у одного из сторожей клуба.
— Заходи, селись, если подходит!

Я переглянулся с парнем, который приехал со мной, и мы без раздумий перенесли туда две кровати. Пусть там было тесно и душно, но это был хоть какой-то угол, где можно было отгородиться от общей толпы.

Весь вечер мы обустраивали нашу «комнату», прибивая на стены старые фанерные щиты, чтобы хоть как-то создать иллюзию уюта.

Глава 8. Ночь, тихое дыхание радиационной зоны.

Ночью я не мог уснуть.
В зале царил гулкий гомон: кто-то ругался, кто-то храпел, а кто-то, судя по звукам, уже успел выпить и громко делился планами на жизнь.

Я вышел на улицу, зябко передёрнув плечами. Морозный воздух тут же впился в кожу, но дышалось легче.

Звездное небо висели низко и луна светилось особенно ярко, как бывает только в деревнях. Ветер завывал между домами, прогоняя ночную тишину.
— Всё ещё думаешь, куда ты попал?

Я вздрогнул и обернулся. Семэн, один из наших, стоял рядом, засунув руки в карманы бушлата.
— Разве можно тут не думать? — вздохнул я.

Он усмехнулся:
— Главное, не пытайся найти смысл. Это место пожирает тех, кто слишком много размышляет.

Я промолчал, глядя на чёрные силуэты домов вдалеке. Завтра нас ждал первый день работы.

Глава 9. Начало работы. Приступай!

Вернувшись с улицы  в помещение, я услышал печерний инструктаж.
— Завтра на работу! — прогремел голос бригадира.

Раздался гулкий стон недовольных рабочих, но выбора не было — мы поднялись и начали собираться.
— Держитесь вместе, не разбредайтесь  и не шастайте по деревне без дела, утром вас распределят по бригадам. — инструктировал нас бригадир, пока мы готовились к отбою.
- Это был наш будущий «городок» — здесь мы будем строить домики для переселенцев – на последок сквозь зубы бросил бригадир.
— Ну что, мужики, давайте привыкать! — ухмыльнулся кто-то.

Я сжал губы, чувствуя, как по спине пробежал неприятный холод.
— Добро пожаловать в новый мир! И с днем рождения тебя— прошептал я.

Глава 10. Снег, холод и первый рабочий день.

Мартовское утро встретило нас зимней метелью, будто природа решила испытать нас перед тем, как принять в свои суровые объятия. Снег валил всю ночь, и теперь клуб, наш временное прибежище, оказалось наполовину засыпано.
— Вставайте скорее, сонные тетери! — рявкнул бригадир, распахивая дверь в кино зал, где спали мужики. — Сначала откопаемся, потом завтрак, а потом — на стройку!

Сдержанное ворчание прокатилось по гулкому залу, но никто не осмелился возразить. В холодных, таких  казарменных условиях быстро становилось ясно: хочешь согреться — двигайся.

Сначала мы расчистили двери клуба. Ледяной ветер свистел в ушах, снег забивался в рукава, но выбора не было. Лопаты скрипели, сапоги утопали в снегу, а пальцы быстро немели, несмотря на перчатки. Это была лишь разминка перед настоящим испытанием.

Глава 11. Разнорабочий и мороз.

После завтрака нас распределили по бригадам. Меня прикомандировали к группе, которая занималась строительством одноэтажного домика. Дом уже стоял под крышей, но внутри ещё царил хаос: межкомнатные перегородки только начинали возводить, а во дворе будущие хозяйственные постройки были едва заложены.
— Так, новичок! — раздался хриплый голос бригадира бригады каменьщиков. — Видишь фундамент сарая?

Я кивнул.
— Надо очистить от снега. Всё до последней снежинки, чтобы можно было начинать кладку. Работаешь один.

Я молча сжал лопату и направился к указанному месту.
Сугробы доходили до пояса. Мороз пробирал до костей. Снег был тяжёлый, слежавшийся, и каждая лопата давалась с усилием.

Вдох. Замах. Выброс.
Снег летел в сторону, но его будто было больше, чем я убирал. Спина начала ломить уже через полчаса, а руки гудели от напряжения.
— Ну что, молодой, согрелся? — проходя мимо, ухмыльнулся плотник, неся доски.

Я молча вытер пот со лба и продолжил. Это был не тот труд, к которому я привык. Раньше я работал с электроникой, с телеаппаратурой. А здесь — грубая физическая сила, ледяной ветер и лопата, от которой не убежишь.
К обеду снег был убран лишь наполовину. Я тяжело дышал, мышцы ныли.
— Держи!

Передо мной появилась рука с кружкой чая. Это был Виктор, наш бригадир каменщиков.
— Давай, отдыхай пару минут.

Горячий чай с запахом чабреца обжёг язык, но я не стал жаловаться — тепло казалось божественным.
— Думаешь, зачем нас сюда согнали? — вдруг спросил Виктор.

Я пожал плечами.
— Говорят, домики для переселенцев.
Он криво усмехнулся.
— Да? Только переселенцев мы не скоро здесь увидим. А людей, которые работают тут за еду и койку, вижу.

Я задумался, но не успел ответить — бригадир махнул рукой, давая понять, что пора возвращаться к работе.
К вечеру я едва стоял на ногах. Спина болела, руки тряслись, но фундамент был очищен.

Я с трудом добрёл до клуба и, не раздеваясь, рухнул на свою койку.
Первый день закончился. Завтра будет не легче. Я моментально уснул, едва успев стянуть мокрую спецовку и кинуть ее на сушку.

Глава 12. Быт и привычные традиции.

На следующий день вернувшись в клуб после очередной тяжёлой смены, я увидел картину, которая, казалось, стала здесь обыденностью. Уставшие люди сидели за столами, собравшись в небольшие группы. На импровизированных столах из деревянных ящиков стояли остатки ужина — хлеб, сало, цыбуля, а рядом неизменный атрибут вечера — трёхлитровый бутыль мутноватого самогона.

Пили все. Много. Запивали усталость, боль в спине, мороз, безысходность. Но пьяных драк и дебошыров не было — все слишком уставали, чтобы устраивать разборки. Напивались до полуобморочного состояния и просто заваливались на койки, проваливаясь в тяжёлый, беспокойный сон.

Алкоголь здесь считали лекарством. Говорили, что он "выводит стронций", защищает от радиации. Кто это придумал — никто уже не помнил, но в это верили.
Проверка "на стронций" проводилась с особым ритуалом. Кто-то брал металлический рубль, прижимал его к потному лбу и резко отпускал. Если рубль прилипал — толпа мгновенно подтверждала:
— Всё, дружище, нахватался радиации, пей самогон, иначе светиться будешь!

Обычно этот номер производил впечатление даже на тех, кто уже порядком принял на грудь, но никто и не пытался разбираться в научной основе эксперимента. Верили, что спиртное спасёт, и потому бухали все, без исключения.

Местную самогонку выпили быстро, и водители стали мотаться в соседние деревни, привозя заветные банки спасительного напитка по имени - самогон и продавая нам по 35 рублей за банку.

Глава 13. Армейский уклад среди мужиков.

Помимо самогонки, у нас был ещё один способ хоть как-то упорядочить этот абсурд — негласный армейский режим.
Всё, как в части:
— Первая неделя — "салаги". Новички, которые не знали, куда попали, и выглядели обречёнными.
— Вторая неделя — "молодые". Уже освоившиеся, но ещё подшучивающие над новенькими.
— Третья неделя — "черпаки". Готовые морально к "дембелю", но пока ещё работающие.
— Четвёртая неделя — "дембеля". Они уже почти дома, с лёгкостью выполняют работу, заранее прощаются с товарищами и тайно смеются над теми, кто ещё не прошёл этот путь.

Эта игра волей-неволей подхватилась всеми. Возможно, так было легче не думать о том, что Чернобыль рядом. Что шлейф радиации тянется до самого Бородянского района, где мы строили эти дома.

Мы не знали, что поселок, который мы возводили с таким трудом, так и останется призраком. Никто не заселится в эти стены, потому что уровень радиации окажется слишком высоким. Мы просто строили, не задавая вопросов.

День сменял день. Подъём, работа, обед, вечерняя пьянка, сон.
Рутина, в которой люди превращались в винтики, забывая, кем они были раньше.

Глава 14. Любимое дело, которого не хватало.

Дома я был постоянно занят ремонтом радиоаппаратуры или конструировал что-то в своей импровизированной мастерской, устроенной прямо в кладовке у входа в квартиру. Друзья и знакомые часто звали на дом – то телевизор наладить, то приёмник починить. В общем, возиться с техникой для меня было привычным делом, настоящей отдушиной.

Но здесь, на стройке, всё было иначе. Каждый день одно и то же – бери лопату, копай, таскай материалы, не думай, просто работай. Руки и мозг скучали. Скучали по запаху канифоли, по тонкой работе с паяльником, по схемам и транзисторам.
Я искал способ занять себя чем-то, что приносило бы удовольствие. Вот только ни инструментов, ни деталей, ни паяльника у меня не было.

Выручил местный заведующий клубом – деревенский мастер на все руки. И киномеханик, и ремонтник, и просто голова.
– Ты, говорят, телемастер? – спросил он, когда я в очередной раз заходил в клуб после работы.
– Ну да, разбираюсь.
– А паяльник держать умеешь?
Я усмехнулся:
– С закрытыми глазами!

Он кивнул и через пару минут вернулся с коробкой. В ней – тестер, отвёртки, кусачки и, главное, паяльник.
– Держи. Будешь подрабатывать. А то у нас тут телевизоры ломаются, а чинить некому.

Так и пошло. Сарафанное радио сработало – вскоре по всей округе заговорили, что в деревне появился телевизионный мастер по ремонту телевизоров, и меня начали звать в каждый дом, где стоял такая техника.

Днём я вкалывал на стройке, а вечером ходил по дворам, чинил телевизоры.

Глава 15. Хозяин с "не той" самогонкой.

Как-то вечером меня позвали в один из самых богатых домов в деревне. Подворье – ухоженное, просторный двор, хата новая, добротная. Видно, что люди здесь жили не бедно.
– Проходи, мастер, телевизор глючит, – встретил меня хозяин, пожилой, крепкий мужчина с уверенной осанкой.

В доме чистота, уют, даже ковры на стенах, а в углу – цветной телевизор, один из самых современных на то время. У хозяина был только один вопрос:
– Что-то с цветами не то. Красный – слишком красный, а зелёный – как трава на болоте.

Осмотрев технику, я понял, что проблема в блоке цветности. Повозился минут двадцать, подкрутил настройки, подправил баланс – и вот уже изображение стало чётким и естественным.
– Ну, вот теперь другое дело! – довольно сказал хозяин.

Я стал собираться, но он вдруг замялся:
– Э-э-э, ну, как тебе сказать… Денег у меня сейчас нет.

Я только вздохнул – в деревнях это обычное дело.
– Ну, а чем рассчитаться сможешь?

Хозяин заулыбался и вытащил из кладовки трёхлитровую бутыль.
– Самогонкой!
Я усмехнулся. Разумеется, самогон – главный деревенский эквивалент денег. Но тут хозяин добавил:
– Правда, самогонка у меня… не та.

Я нахмурился:
– В смысле – не та?
– Подгорела, – виновато пробормотал он.
– Как это?

Вместо ответа он налил нам с моим помощником по полстакана чистой как слеза жидкости. Мы выпили.
Вкус… Вкус был не просто крепким, а очень крепким – а вот вкус напоминал обугленное полено, замоченное в спирте. Меня аж перекосило, а мой напарник шумно крякнул
– Хороша чертовка.
– Ну и… как вам? – неуверенно спросил хозяин.

Я огляделся – выбирать не приходилось.
– Годится, – кивнул я.

Хозяин засмеялся от облегчения и в оправдание добавил:
– Да я её, понимаешь, перегонял, да заснул! Вот и подгорела. Но пить можно, честное слово!

Я только кивнул. Нам с напарником было всё равно, а вот хозяин сиял от радости, что хоть как-то смог отблагодарить.

Когда мы вернулись в клуб, наши «сослуживцы» встретили нас с интересом:
– Как поход прошел, добыча есть?
– Есть, – ответил я и показал бутыль.

Мы разлили по кружкам. Мужики принюхались, крякнули, но пить не отказались.
– А, самогон – он и в Африке самогон. Пить  – не пить, а лучше налить! – весело заметил один из них.

Жизнь на стройке продолжалась – днём тяжёлый труд, вечером ремонт техники, а ночью – разговоры и редкие передышки от бесконечной усталости.

Глава 16. Урок доброты. Лучик света в царстве тьмы

Еще один день позади. Впереди вечерний визит в дальнюю хату на краю села. Отработав смену на стройке, я взял инструмент и направился в указанное место.

Дом стоял немного в стороне, будто прятался от любопытных глаз. Покосившийся забор, скрипучие ворота. Я тихо постучал в калитку. На пороге появилась худенькая женщина, кутающаяся в старенький оренбургский пуховый платок. В мягком свете вечерних фонарей он казался пушистым облачком на её плечах.
– Вы к нам? Проходите, пожалуйста, – тепло пригласила она, отступая в сторону.

В доме пахло свежим хлебом и чем-то уютным, знакомым из детства. В небольшом, но опрятном помещении царил идеальный порядок. У стены стояли полки, заставленные книгами. Книги были везде – на тумбочках, на подоконниках, даже аккуратной стопкой на стуле. Этот дом дышал знаниями, любовью к слову и истории.
– Простите, что не встретил, – раздался слабый голос из глубины комнаты. –

Немного нездоровится.
Хозяин, мужчина с благородной проседью в волосах, сидел в кресле, укрывшись пледом. В его взгляде читалась усталость, но и спокойствие человека, привыкшего к размеренной жизни.
– Вот, телевизор совсем разболтался, – с лёгкой улыбкой сказал он, указывая на старенький черно-белый прибор.

Аппарат и вправду был древний, будто из другого времени. Изображение дёргалось, полосило, звук шипел. Можно было сказать, что его век закончился. Но если хозяева до сих пор держали его, значит, он был им дорог.

Я призвал всё своё умение и терпение. Покрутив регуляторы, сняв заднюю крышку, начал разбираться с неполадками. Даже занятый ремонтом, я не мог не заметить тихий, спокойный разговор хозяев. Их голоса были мягкими, вежливыми, без той развязной простоты, что часто встречалась у деревенских жителей. Эти люди уважали друг друга, любили книгу и слово.

Прошло почти полтора часа. В какой-то момент я, стоя с обратной стороны телевизора, услышал радостный вздох – экран засветился ровным светом, изображение стало чётким, а звук – чистым.
– Заработал! – воскликнула хозяйка, и в её голосе звучала неподдельная радость.

Я собрал инструменты и направился к выходу.
– Сколько с нас? – спросил хозяин, глядя на меня с уважением.

Я ответил, как обычно, но в этот раз мои слова прозвучали неуверенно. В голове крутилась мысль – неужели снова предложат самогон?

Но хозяйка с лёгкой дрожью в голосе тихо произнесла:
– Вот, возьмите… – она протянула мне аккуратно сложенную десятирублёвую купюру.

Я удивлённо взглянул на неё. Хозяйка заметила моё замешательство и, будто извиняясь, добавила:
– Простите, но самогонку мы не гоним.

Я молча кивнул, а она продолжила:
– Мы с мужем учителя. Учим деревенских ребятишек. Можно сказать, сельская интеллигенция… – она улыбнулась с лёгкой застенчивостью. – Так что у нас просто нет самогона.

Я почувствовал, как у меня сжалось горло. Эти люди, скромные, воспитанные, жившие среди тяжёлого деревенского быта, сохраняли свою благородность, свою светлую преданность знаниям.
– Вы меня неправильно поняли, – наконец выдавил я. – Я рад был помочь. Мне и в голову не приходило брать что-то за это…

Учительница покачала головой, мягко, но твёрдо вложила деньги мне в ладонь.
– Труд должен быть оплачен, – спокойно сказала она.

Я посмотрел на хозяев, на книги, на старенький, но такой дорогой их сердцу телевизор.
– А можно… – вдруг осенило меня. – Можно вместо денег взять у вас книгу? Почитать. Я верну.

Хозяйка удивлённо взглянула на меня, потом улыбнулась.
– Что вы любите читать?
Я задумался.
– Недавно открыл для себя Стефана Цвейга. Очень понравилось.

Женщина переглянулась с мужем, затем подошла к полке, аккуратно сняла небольшую книжку и протянула мне.
– Это вам. Можете не возвращать.
– Но…
– Я сделаю дарственную надпись, – мягко улыбнулась учительница.

Я назвал своё имя, и она аккуратно вывела несколько слов на первой странице.
Я вышел из дома, прижимая книгу к груди, словно бесценный подарок. Вернувшись в клуб, где меня, как всегда, ждали с расспросами, я на этот раз не ответил ничего. Только молча сел на свою кровать, держа в руках маленькую книжку, пахнущую домом и добротой.

Так прошла вторая неделя строительства поселка.

Глава 17. Первое апреля – никому не верь!

Утром, просыпаясь под гул голосов в клубе-казарме, я сунул руку в карман брюк и замер. Там что-то было. Нащупал и вытащил – десятка! Учителя всё-таки ухитрились её мне всучить, несмотря на все мои отказы. Как? Когда? Ума не приложу. Хотя догадываюсь – наверняка засунули, когда я заканчил чинить телевизор, на выходе. Хитрецы.

Но времени разбираться не было. Едва продрав глаза, как вокруг уже стоял гул обсуждений самой актуальной темы – катастрофически иссякающих запасов самогона.
— Народ, что делать? — раздавались голоса. — Всё, до последней капли вчера выжрали!
— Вовчик, ты же вчера говорил, что у тебя есть пара рублей, может…?
— Какие рубли? Кончились! Все на сигареты ушли!
— Так что, теперь сухой закон в действии, да?

Надежда была на меня — но заказов на ремонт пока не поступало. Честно сказать, я и сам переживал: в условиях сухого закона достать спиртное было сродни подвигу, а народ с каждым днём становился всё мрачнее.

И тут меня осенило!
— А почему бы нам самим не выгнать самогон?
Все замолчали.
— Это как?
— Ну, как обычно: сахар, дрожжи, вода, терпение.

Мужики переглянулись. Через пару минут в магазине было куплено нужное количество сахара, дрожжи были взяты у одного из мужиков. Осталась «мелочь» — раздобыть аппарат.
— А это дело не простое, — задумчиво проговорил один из каменщиков. — Но я знаю местного человека, у которого он есть.

Вечером он вернулся с радостной новостью:
— Аппарат есть, но одна деталь отсутствует!
— Что за деталь?
— Глечик.
— Кто?!
— Глечик! — терпеливо повторил он. — Это перевёрнутый глиняный кувшин с дыркой, через которую проходит трубка. Без него — никак!

Проблема. Без глечика самогон не выгнать. Вздохнули, решили искать альтернативу.
И тут мой взгляд упал на здоровенную металлическую кружку, в которой мы по утрам заваривали на всех чай.
— А если её перевернуть…

Все замолчали, осматривая «новый глечик».
— Ну… в принципе… а почему бы и нет?

Глава 18. Ночь самогонщиков.

В ночь на первое апреля, когда стройплощадка погрузилась в темноту, мы с напарником остались в недостроенном доме. Каменщик быстро соорудил печь, на неё водрузили наш «модифицированный» аппарат, и процесс пошёл.
— Слушай, а если нас накроют? — спросил я. Прислушиваясь к ночной тишине за окном пустого дома. 
— Да кто? Строгий закон? — хмыкнул он. — Так он везде строгий, да не до нас сейчас.

Первые капли пошли. Проверили на горение — горит синим пламенем! Значит, годится.
— Давай попробуем!
Глотнули. Напарник поморщился.
— Ну… не виски, конечно… но сойдёт.
— Зато своё! — хмыкнул я.

К утру у нас было три трёхлитровых банки чистейшего продукта. Одну оставили начальнику стройки (чтобы прикрывал, если что), а с остальными отправились в клуб.

Глава 19. Первоапрельская  шутка.

Я вошёл в клуб, молча, на вопрос где ты всю ночь, поставил банку на стол и невозмутимо объявил:
— Самогон гнал.
— Ха-ха, конечно! — раздался гогот. — Первое апреля, никому не верь!
— Да и не надо, — пожал я плечами.
— Подожди, — кто-то прищурился. — А ну-ка, дай понюхать…

Взял, открыл крышку, понюхал. Глаза округлились.
— Мужики… да это ж реально самогон!

Тишина. Потом раздался чей-то восторженный вопль:
— Налетай!!!
Но тут же, словно гром среди ясного неба, раздался окрик бригадира:
— Отставить! Все на работу! Вечером догоним, никуда эта банка не денется!

Мужики переглянулись, вздохнули, но слово бригадира — закон.
Так что первый день апреля в том году в нашей импровизированной казарме запомнился не только самогоном, но и долгим, ожиданием праздничного вечернего застолья.

Глава 20. Долгожданный дембель.

Пошла последняя неделя отведенного месяца командировки в Чернобыльскую зону. Все, как один, начали относиться к работе с прохладцей — скоро домой, а значит, уже ничего не страшно. Но было ли это так на самом деле?

В силу своей способности быстро находить общий язык с людьми, я обзавёлся знакомыми среди водителей автобусов, которые и привезли нас сюда, и всё это время оставались рядом. Они-то и рассказали мне точную дату отбытия. Дни, а потом и часы до момента отправления тянулись мучительно долго, словно время специально замедлило ход.

И вот этот момент настал. С вечера оформили командировочные удостоверения, подписали бумаги — теперь нас ничего не держало. Мы покидали это место, оставляя за спиной недостроенные дома-призраки, грязные кинозал местного сельского клуба, холодные мартовские ночи и ощущение тревоги, которое, казалось, навсегда въелось в воздух.

От возбуждения и нетерпения мне не хотелось спать, хоть усталость давила на плечи, напоминая о тяжёлых днях. Но я не мог позволить себе закрыть глаза, не сейчас, когда долгожданный момент возвращения домой был так близко. Да и простуда дала о себе знать — горло саднило, дыхание было тяжёлым. В груди стоял какой-то странный ком, словно организм, измотанный месяцем тяжёлого труда и радиационной опасности, пытался сказать мне что-то, чего я пока не понимал.

Наш автокараван, состоявший из четырёх автобусов, вечером выехал из недостроенного поселка в сторону родного города. За окнами мелькали тёмные силуэты деревьев, время от времени появлялись редкие огни. Я сидел спереди, рядом с водителем, всматриваясь в ночное шоссе. В голове проносились события последнего месяца — короткого, но наполненного до краёв.

Чем может запомниться месяц? Казалось бы, срок слишком мал, но этот месяц вместил в себя целую жизнь. Труд, смех, страх, пьянки, невероятные встречи и расставания. Тогда я ещё не знал, что потеря окажется куда больше, чем просто уставшее тело и больное горло. Что самое страшное впереди — не ночь в автобусе, а годы после возвращения в привычную жизнь.

Глава 21. Чернобыль не отпускает.

Он остаётся с тобой — в теле, в крови, в невидимом, но ощутимом следе, который нельзя стереть. И пока автобус мчался по тёмному шоссе, унося нас, прочь, я ещё не знал, что привёз с собой домой не только воспоминания, но и нечто, что изменит мою жизнь навсегда.

По возвращении мне выплатили на предприятии два месячных оклада за «героическую» командировку. Но всё оказалось не так просто. Чернобыль словно оставил во мне метку, отпечаток, который проявился неожиданным образом.

Стоило мне вернуться домой, как я свалился с жесточайшей ангиной. Горло будто терзали наждаком, температура сжигала тело, каждая кость болела, словно я провёл сутки в ледяной воде. Две недели борьбы, антибиотики, жаропонижающее, постельный режим. Но организм оказался крепким — молодость взяла своё, и я поправился.

Но самое странное было впереди. После этой болезни, которая свалила меня с ног, я вдруг осознал, что не болею вообще. Ни грипп, ни сезонные простуды, ни даже лёгкий насморк не беспокоили меня в течение двух лет. Казалось, что иммунитет превратился в броню.

Можно ли это было связать с той дозой радиации, которую я получил во время командировки? Кто знает. Большая доза калечит, но малая… Может, малая лечит?
Этот вопрос остался без ответа, но я не мог избавиться от чувства, что Чернобыль оставил во мне не только тень болезни, но и странный след, который проявлялся неожиданным образом. Жизнь потекла своим чередом. Я ушел с завода Торгового оборудования, оставив позади не только эту работу, но и тяжелые воспоминания, связанные с ней. Вскоре устроился в Вычислительный центр института, параллельно поступил на учебу в одноименный институт.

Прошло немало лет с тех памятных дней, когда я откидывал снег на стройке в Бородянке, проклиная холод, усталость и эту вынужденную командировку. За это время я получил высшее образование, создал свой кооператив, который затем вырос в частную фирму. Организовал Службу спасения «РаДа». Казалось бы, жизнь шла своим чередом, даже не задумывался о том, что когда-нибудь меня настигнет беда.

Глава 22. Беда пришла, отворяй ворота.

Сначала я стал замечать странную тяжесть в груди, периодические боли в области сердца. Сперва не придавал этому значения, но со временем симптомы усилились.

Обратился к врачу — и меня тут же направили в кардиологическое отделение. Месяц в больнице, обследования, медикаменты... Вроде стало легче, но ненадолго. Прошел еще месяц — и снова больница. Врачи разводили руками, диагноз установить не удавалось.

Наконец заведующая отделением решила отправить меня на обследование в Институт Эндокринологии. Первоначальный диагноз — гидроперикард: это когда в перикарде накапливалась жидкость, которую в критических случаях откачивают с помощью шприца. Но прежде чем прибегнуть к столь радикальному методу, лечащий врач предложил проверить щитовидную железу — просто на всякий случай.

И именно тогда выяснилось, что моя щитовидка усохла и сморщилась.
Гидроперикард оказался ложным следствием. Настоящий диагноз — гипотиреоз, хроническое заболевание, вызванное критическим дефицитом гормонов щитовидной железы.

И вот спустя годы меня все же догнал Чернобыль. Хотя я не был ликвидатором, не работал в зоне отчуждения, не жил в Припяти — радиационный шлейф, накрывший Бородянский район, сделал свое дело.
С тех пор моя жизнь изменилась. Теперь я вынужден принимать высокие дозы гормонов — целых 250 микрограмм в сутки. А вместе с этим мне официально присвоили инвалидность третьей группы по общему заболеванию.

Так тихо, незаметно, без предупреждения, Чернобыль все-таки оставил свою метку на мне.

Эпилог

Прошли годы. Жизнь шла вперед, распалась страна, менялся мир, менялся и я.

Чернобыль, казалось, остался в прошлом, в тех далеких восьмидесятых, где-то между молодостью, мечтами и первыми взрослыми решениями. Но на самом деле он никуда не делся. Он просто ждал, затаился, чтобы однажды напомнить о себе.

Я часто думаю о тех днях. О холодном мартовском ветре, о не до конца построенных домах, которые так и остались никому не нужными. О тех людях, с кем делил ту временную жизнь — кто-то уже ушел, кого-то давно не видел, а кто-то, возможно, так же, как и я, несет в себе невидимый след той поездки.

Чернобыль изменил жизни миллионов людей. Кто-то потерял родные дома, кто-то — здоровье, кто-то — самих себя. Мы были простыми винтиками в огромной государственной машине, которую никто не смог вовремя остановить. Нам не рассказывали правду, не объясняли риски, не давали выбора. Мы просто шли, потому что так надо.

Потому что «партия сказала — НАДО», и народ ответил – ЕСТЬ.

Теперь я смотрю на себя в зеркало и вижу человека, прожившего больше, чем когда-то мог представить.

Я выстоял, несмотря ни на что. Ради жизни, ради семьи, ради того, чтобы рассказать эту историю.

Я не ищу виноватых. Не жду справедливости. Я просто знаю: Чернобыль — это не только место на карте. Это тень, которая легла на судьбы людей, растянулась сквозь поколения.

Это память, которую нельзя забыть.
И если когда-нибудь мои дети или внуки спросят: «Что было тогда?», я отвечу:
— Тогда было молчание. Тогда была ложь. Тогда была жизнь, которая продолжалась, несмотря ни на что.

И мне хочется верить, что, рассказав свою историю, я оставил что-то важное. Чтобы больше никто больше не повторял наших ошибок.

12.02.2025 года

Все персонажи являются вымышленными. Любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайны!