Элегия туманных отражений

Ночь была влажной и тяжёлой, 
Как дыхание умирающего.
            Ги де Мопассан


Прекрасное — это рана, 
которую мы ласкаем языком, 
пока она не начинает кровоточить сладостью.
                Жан Жене


               
     Льётся моросящий шёпот сквозь саван небес, распоротый шипами дождя,
И шаги мои — чернильные кляксы, стекающие в зеркала, как шёлк по бёдрам ночи,
Тону в их глади, где дрожит отражение — обнажённое, как признание.
Город дышит, как старый акварельный зверь, чьи рёбра — мосты из стекла,
А в груди — часовня, где пауки ткут паутину из нот,
Что пульсировали в горле, как стыдливый стон,
Не решаясь стать песней, но жаждая стать прикосновением.

Призраки света, пьяные от лжи, ласкают трещины в куполе ночи,
Их лучи — пальцы, просачивающиеся сквозь щели, как крадущийся по коже вздох.
Ветер, ворующий сны, уносит их в пропасть, где звёзды — слепые монахи,
Шепчущие молитвы, обжигающие губы, как первый глоток запретного вина.
На губах — привкус абсента и пыли от книг,
Что шелестели, словно шуршание чулок, сползающих в темноте на пол.
Солнце, когда-то лизавшее раны мои, теперь — шар изо льда,
Прикованный к небу цепью из сплетённых волос.

Солнечные зайчики — мотыльки, чьи крылья — страницы сожжённых писем,
Обжигают ладони, как твои поцелуи, оставшиеся в чернильных пятнах на шее.
Осень, разбившая их, как флаконы духов, смешивает янтарь с кровью клёнов,
Чтоб в ладонях моих оседали алмазы, что режут, как бритва,
оставляя узоры, похожие на следы ногтей на спине в час сладостной боли.

Дождь, как монах, читает псалмы по щекам фонарей и шпилям-скелетам,
Его капли — жемчужины, скатывающиеся по шее города, целующие асфальт там,
где наши тени сплетались в танго на лезвиях ножей,
разрезая тишину, как расстёгивают платье.
Ветра-сироты, в плащах из паутины, несут наши слёзы в кубки туманных созвездий,
Где они кристаллизуются в ожерелья, что ночью светятся, как твои зубы на моём плече.

Я иду, а листва плетёт корсеты из прошлых вёсен, сжимая грудь,
как твои ладони, выжимающие из меня воздух, чтобы услышать хриплый смех.
Каждый лист — застывший аккорд из оперы, что звучала в венах,
как твой голос, когда ты звал меня не именем, а прикушенной губой.

Осень, сестра моя! В твоём платье из шёлка, пропитанного дымом костров,
что пахнет, как кожа после долгой близости,
Я танцую вальс с манекенами рассветов, чьи лица — маски из фарфора и слёз,
Их руки холодны, но в груди — угли, что жгутся в такт движений моего тела,
рисуя на  коже алые руны забытых обещаний.

И, быть может, когда эта осень рассыпется, как прах от крыльев мотылька,
Мы исчезнем, как тени на стене, где когда-то слились в одно —
твой рот и мой, язык, переплетённый с дождём, как корни ядовитых цветов.
А пока я глотаю дождь, как вино, смешанное с пеплом проклятых стихов,
Где каждая капля — обет, растворённый на языке, как сахар,
что тает, обнажая осколки «люблю» и «уйди».
В этом мире, где боль — это лепестки чёрных роз, что расцветают меж рёбер,
прокалывая плоть шипами, сладкими, как грех в полуночный час...